— Да, хочу с ним поговорить. Можно поехать с вами?
— Странное желание. Этого человека нельзя назвать приятным собеседником. Его настроение меняется только от плохого к худшему. Вы уже купили билет?
— Еще нет.
— Тогда идемте.
До Борнмута два часа езды. Нгеми объяснил, что раньше выходило быстрее, но теперь по старым путям пустили новый скоростной поезд, который должен еле плестись.
На Кейс успокаивающе действует присутствие этого человека, с его скрипучей кожей и профессиональной серьезностью.
— Вчера вы сказали, что Баранов был на аукционе и проиграл. И теперь очень расстроен, — начинает она.
Парень в синтетическом форменном пиджаке катит по проходу тележку с зазеркальными утренними закусками: треугольные белые сандвичи с яичным паштетом, банки светлого пива, мини-бутылочки с виски и водкой.
— Точно, — отвечает Нгеми. — Он бы в любом случае огорчился из-за потери арифмометра. Но тот факт, что его перебил Люциан Гринуэй с Бонд-стрит…
— Кто?
— Есть такой дилер. До недавнего времени занимался старинными часами. Его все коллекционеры ненавидят. В прошлом году в нем проснулся интерес к «Куртам». Понимаете, рынок в этой области еще не до конца рационализирован.
— Рационализирован?
— Еще не превратился в глобальную среду, которую контролируют специалисты, как это произошло, например, с марками или с монетами. Или с часами, которыми торгует Гринуэй. В случае с «Куртами» цены пока только формируются. Еще можно наткнуться на редкий экземпляр, где-нибудь в пыли на чердаке, и купить его за гроши. Рынки, подобные этому, обычно рационализируются через интернет.
— Через интернет?
— Конечно! Возьмите хотя бы Хоббса, — говорит он, и Кейс не сразу вспоминает, что это имя Баранова. — Он сам участвует в этом процессе.
— Каким образом?
— Через «И-Бэй», — объясняет Нгеми. — Он там как рыба в воде. Сколько уже «Куртов» впарил американцам. Причем намного дороже, чем они стоят здесь. Вот так и формируются глобальные цены.
— Вы тоже любите «Курты»? Так же, как он? Нгеми вздыхает, его куртка раздувается и скрипит.
— Я их ценю. Я ими восхищаюсь. Хотя не до такой степени, как Хоббс. Понимаете, меня интересует история развития компьютеров. А «Курты» — это всего лишь ступень. Замечательная ступень, спору нет. Но у меня в коллекции есть «Хьюлетт-Паккарды», которые я ценю ничуть не меньше.
Он смотрит в окно, где бегут блеклые поля и проплывает шпиль далекой церкви. Потом поворачивается к ней и продолжает:
— Хоббс относится к ним как истинный специалист. Думаю, что для него это не вопрос обладания редким артефактом, а вопрос происхождения.
— В каком смысле?
— Эта история с концентрационным лагерем. Представьте: Герцтарк сидит в Бухенвальде, а вокруг смерть, методичное уничтожение, практически полная обреченность. И среди этого кошмара он продолжает работать. А потом приходят американцы, выпускают заключенных, и он оказывается на свободе, сохранив чертежи, ни разу не изменив своей идее. Хоббс преклоняется перед этим триумфом, перед торжеством творческого разума, у которого невозможно отнять свободу.
— Наверное, он сам хочет от чего-то освободиться.
— От самого себя, — кивает Нгеми и сразу меняет тему: — Так чем вы занимаетесь? Там, в ресторане, я не совсем понял.
— Маркетингом.
— Продаете что-нибудь?
— Нет, я ищу вещи… новые стили, тенденции. А потом другие люди, другие фирмы их рекламируют. И еще я занимаюсь экспертизой. Оцениваю эмблемы, фирменные знаки.
— Вы ведь из Америки?
— Да.
— Сейчас такое время… Трудно быть американцем. Нгеми опускает свою большую, тяжелую голову на спинку кресла. Во втором классе сиденья не откидываются.
— Если не возражаете, я хочу поспать.
— Да, конечно.
Он закрывает глаза.
Кейс смотрит в окно. Разноцветные заплатки полей, солнечные блики в лужах. Когда она последний раз ездила на поезде? Уже и не вспомнить.
Вместо этого она вспоминает, как впервые увидела «нулевой уровень». Платформы обозрения. Неестественное обилие солнечного света. Они как раз извлекали из-под завала погребенный вагон.
Кейс закрывает глаза.
В Борнмуте Нгеми ведет ее по странным переулкам (любой английский город, кроме Лондона, кажется странным) и в нескольких кварталах от вокзала останавливается у небольшого продуктового магазина.
Их встречает серьезный старик в синем переднике без единого пятнышка. Более светлый оттенок кожи, аккуратная стрижка, классический эфиопский нос. Похож на консервативного последователя растафари [26]. Очевидно, владелец магазина. Нгеми обменивается с ним несколькими фразами на непонятном языке, который может быть либо амхарским [27], либо каким-то непроходимым диалектом английского. Присутствия Кейс они будто не замечают. Старик передает Нгеми ключи от машины и целлофановый пакет с несколькими сливами и парой спелых бананов.
Нгеми серьезно кивает — должно быть, в знак благодарности — и подходит к стоящей у тротуара темно-красной зазеркальной машине. Кейс идет следом. Нгеми открывает для нее дверь. Вот это и есть настоящий «воксхолл», думает она. Ничего общего с тем драндулетом, на котором Хбббс приехал в Портобелло. В салоне пахнет незнакомым освежителем — скорее африканским, чем зазеркальным.
Нгеми садится за руль, несколько секунд сохраняет неподвижность, затем решительно поворачивает ключ.
Скоро они уже лихорадочно петляют в сложной паутине улиц. От бешеной скорости Кейс приходится то и дело закрывать глаза. В конце концов она понимает, что их проще вообще не открывать.
Когда она решается осмотреться, вокруг бегут зеленые холмы. Нгеми сосредоточенно гонит по прямой, вцепившись в руль.
Мимо проносятся развалины древнего замка.
— Нормандцы, — скупо комментирует Нгеми, бросив на нее быстрый взгляд.
Не дожидаясь приглашения, Кейс достает из пакета банан и начинает его чистить. Сгущаются тучки, на стекло начинает падать мелкий дождь. Нгеми включает дворники.
— Мы могли бы заехать куда-нибудь пообедать, — говорит он, — но когда имеешь дело с Хоббсом, очень важно выбрать правильный момент.
— Можно позвонить, убедиться, что он дома.
— У него нет телефона. Вчера вечером я с ним поговорил. Позвонил в местный бар, где он обычно напивается. Он уже, конечно, был никакой. Сейчас, наверное, только проснулся — и надеюсь, еще не успел начать.
Двадцать минут спустя они съезжают с шоссе на грунтовую дорогу. Пейзаж приобретает аграрные черты: на пригорке пасутся овцы. Машина взбирается по склону холма, и с вершины открывается вид на странный поселок, как будто заброшенный. Разнокалиберные кирпичные строения, никаких следов жизни.
Они начинают спускаться. В днище «воксхолла» стучат камешки. Кейс замечает, что поселок окружен колючей проволокой.
— Бывший учебный полигон, — говорит Нгеми. — Какая-то из спецслужб, либо разведка, либо контрразведка. Скорее всего контрразведка. А сейчас здесь тренируют служебных собак, если верить Хоббсу.
— Кто тренирует?
— Черт их знает. Неприятное место.
Кейс понятия не имеет, где они находятся. В Борнмуте? Или в Ливерпуле?
Нгеми сворачивает на едва заметную заросшую дорогу. Колеса расплескивают бурые лужи.
Между лесом и колючей проволокой припарковано несколько трейлеров, семь или восемь. Выглядят они почти так же заброшенно, как и кирпичный поселок, хотя сразу видно, что это две разные структуры.
— Он здесь живет?
— Да.
— Что это такое?
— Цыганские семьи. Хоббс арендует трейлер у цыган.
— Вы их видели? Цыган?
— Нет. — Нгеми останавливает машину. — Ни разу.
Кейс замечает большой квадратный знак — лист расслоившейся фанеры на цинковой трубе. Печатные буквы, черным по белому:
МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ.
ОХРАНЯЕМЫЙ ОБЪЕКТ.
ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН.
НАРУШИТЕЛИ БУДУТ
ЗАДЕРЖАНЫИ НАКАЗАНЫ
В СООТВЕТСТВИИ С ЗАКОНОМ
ПРОТОКОЛ
Нгеми вылезает из машины, потягивается, скрипит курткой. Потом забирает с заднего сиденья пестрый саквояж. Кейс тоже выходит.
Здесь тихо; даже птицы не поют.
— Почему не слышно собак?
Она смотрит на безмолвные кирпичные здания, окруженные колючей проволокой, которая натянута между квадратными бетонными столбами. Все очень старое, словно давно умершее. Построено, наверное, еще перед войной.
— Их никогда не слышно, — хмуро отвечает Нгеми.
Выбравшись на тропинку, он шагает, разбрызгивая мелкие лужи. На ногах у него черные шнурованные ботинки «Доктор Мартенс», обязательный элемент экипировки первых панков, впоследствии разжалованный в дешевую обывательскую обувку.
Неподстриженная трава, дикий кустарник, усыпанный маленькими желтыми цветами. Нгеми направляется к ближайшему зазеркальному трейлеру, Кейс идет следом. Трейлер покрашен в два цвета: верхняя часть бежевая, нижняя темно-красная, с вмятинами и потеками. Плоская крыша в центре слегка приподнята, как на детских рисунках Ноева ковчега. К задней стенке привинчен потемневший квадрат зазеркального номера. Непохоже, чтобы на этом трейлере в последнее время куда-то ездили. Колеса, если они еще остались, скрыты в густой траве. Кейс замечает, что все окна наглухо забиты листами оцинкованного железа.
— Эй, Хоббс! — негромко окликает Нгеми. — Хоббс, это Нгеми!
Подождав, он подходит ближе. Приоткрытая дверь тоже покрашена в два цвета. Похоже, ее вообще невозможно закрыть до конца..
— Эй, Хоббс! — Нгеми поднимает руку и тихо стучит.
— Пошел вон! — раздается изнутри слабый, болезненный голос, пронизанный безграничной усталостью.
— Я пришел за арифмометрами, — говорит Нгеми. — Надо завершить сделку с японцем. Я принес деньги, твою долю.
— Сука.
Баранов пинком распахивает дверь — похоже, не вставая с места. Черный прямоугольник входа кажется нарисованным.
— А что за баба?
— Вы с ней уже встречались, в Портобелло, — объясняет Нгеми. — Она дружит с Войтеком.
Это даже можно назвать правдой, думает Кейс. Хотя и постфактум.
— Зачем ты ее сюда притащил? — Баранов копошится в темноте, сверкая очками. В голосе уже ни боли, ни усталости; только жесткая расчетливая подозрительность.
— Она тебе сама объяснит. — Нгеми искоса смотрит на Кейс. — После того, как мы закончим наши дела.
Он приподнимает саквояж, как бы иллюстрируя, о каких делах идет речь. Потом поворачивается к Кейс:
— У Хоббса мало места, он может принимать только по одному. Извините!
Нгеми забирается внутрь, и трейлер наклоняется со сложным полифоническим звоном, как будто внутри полно пустых бутылок.
— Не беспокойтесь, мы недолго.
— Вот занудная стерва, — бормочет из темноты Баранов, адресуя эти слова то ли Нгеми, то ли Кейс, то ли жизни вообще.
Согнувшись почти вдвое, Нгеми усаживается на что-то невидимое, виновато сверкает глазами и захлопывает дверь.
Кейс остается одна. Изнутри звучат приглушенные голоса. Она начинает разглядывать другие трейлеры. Некоторые из них выглядят побольше и поновее; другие, кажется, вот-вот развалятся. Неприятное зрелище. Чтобы не видеть их, она заходит за трейлер Баранова и оказывается перед колючей проволокой, ограждающей мертвые кирпичные здания. Это зрелище нравится ей еще меньше.
Она опускает голову и вполголоса произносит утиное заклинание.
Между носками ее замшевых ботинок змеится черный кабель. Он спускается из дыры, проделанной в стене трейлера. Пройдя вдоль забора, Кейс обнаруживает место, где кабель сворачивает на огражденную территорию и теряется в жухлой траве. Электричество? От контрразведчиков, или кто там хозяева этой базы.
— Эй! — окликает Нгеми, стоя рядом с трейлером. — Идите, ваша очередь. Не бойтесь, он не укусит. Я бы даже сказал, у него настроение улучшилось.
Кейс возвращается, стараясь не смотреть на кабель.
— Ну, давайте, — торопит Нгеми, глядя на старомодные часы-калькулятор. Хромированный корпус вспыхивает на солнце. В другой руке у него потяжелевший, раздувшийся саквояж. — Не знаю, сколько времени он вам отпустит. Но я хотел бы успеть на следующий поезд.
Трейлер покачивается, когда она влезает внутрь. Темнота воняет застарелым никотином и грязным бельем.
— Садитесь, — приказывает Баранов. — И закройте дверь. Повинуясь, Кейс усаживаясь на стопку старых толстых книг в бумажных обложках. Баранов подается вперед.
— Журналистка?
— Нет.
— Как зовут?
— Кейс Поллард.
— Из Америки?
— Да.
Глаза начинают привыкать к темноте. Кейс видит, что Баранов полулежит на низкой кушетке, которая, должно быть, служит ему постелью. Хотя непонятно, как на ней спать: кушетка буквально завалена грудами мятой одежды. Рядом узкий раскладной столик, прикрепленный к стене и опирающийся на одну ножку.
Баранов втыкает в рот бледную сигарету и наклоняется вперед. Пламя дешевой зажигалки освещает замызганную поверхность стола: «формайка», огнеупорное пластиковое покрытие с узором из бумерангов. Такие были популярны в пятидесятых. Гора окурков, под которой, наверное, погребена пепельница. Три толстые пачки банкнот, перетянутые розовыми резинками.
Красный огонек разгорается, как метеорит, влетающий в атмосферу; первая же затяжка уничтожает добрую половину сигареты. Кейс с ужасом ожидает выдоха, но ничего не происходит. Баранов не торопясь убирает пачки денег в карман истрепанного плаща «Барбур», который она помнит еще по Портобелло.
Наконец, он выпускает облако дыма — гораздо более жидкое, чем следовало ожидать. Дым клубится в солнечных лучах, бьющих сквозь дырочки в стенах, и трейлер делается похож на карликовую декорацию к фильму Ридли Скотта.
— Вы знаете этого чертова поляка?
— Да.
— За одно Это вас надо бы послать куда подальше! Только время у меня отнимаете.
Еще один метеорит вспыхивает в атмосфере, прибирая оставшуюся половину сигареты. Баранов втыкает окурок в вершину горы.
Кейс осознает, что до сих пор не видела его левой руки. Все манипуляции с зажигалкой, банкнотами и сигаретой он проделывал одной правой.
— Я не вижу вашей левой руки.
В ответ Баранов наставляет на нее пистолет, идеально освещенный одним из миниатюрных прожекторов Ридли Скотта.
— Я тоже не вижу ваших рук, — говорит он.
До сих пор ей ни разу не приходилось глядеть в дуло пистолета. Правда, у этого старого револьвера практически не на что глядеть — ствол и передняя часть спусковой скобы отпилены, на металле остались борозды от ножовки. Худые грязные пальцы обвивают массивную рукоятку; внизу висит колечко, наводящее на мысли о пробковых шлемах и банановых плантациях.
Кейс поднимает руки. Забытый жест из далекой детской игры.
— Кто вас послал?
— Никто, я сама пришла.
— Что вы хотите?
— Нгеми и Войтек говорят, что вы… торгуете информацией.
— Неужели?
— Я хочу получить некую информацию — в обмен на определенную услугу.
— Бросьте врать.
— Это правда. Я точно знаю, что мне надо. А у меня есть то, что надо вам.
— Вы опоздали, милая. Шлюхи меня не интересуют. Металлический кружок обреза упирается в центр ее лба — немыслимо холодный и шершавый.
— Люциан Гринуэй, — говорит она, и холодный кружок слега вздрагивает. — Дилер с Бонд-стрит. Он перехватил ваш арифмометр. Я куплю вам этот арифмометр.
Холодный кружок прижимается сильнее.
— Я не могу дать вам денег, — продолжает она, чувствуя, что эту единственную ложь надо сыграть безупречно. — Но я могу заплатить за арифмометр чужой кредиткой.
— Нгеми слишком много болтает.
Кейс только сейчас понимает, почему не стоит предлагать наличные, хотя Бигенд наверняка покрыл бы этот расход. Получив деньги, Баранов никогда не отдаст их дилеру, которого он так ненавидит.
— Если бы у меня были наличные, я бы вам просто заплатила. Но я могу только купить этот арифмометр. И отдать его вам. В обмен на то, что мне нужно.
Она закрывает глаза. Горизонт ее мира сужается до размеров холодного металлического кружка.
— Гринуэй. — Горизонт отдаляется. — Вы знаете, сколько он просит?
— Не знаю. — Ее глаза закрыты.
— Четыре с половиной тысячи. Фунтов.
Кейс смотрит на него. Пистолет направлен уже не в лоб, а чуть в сторону.
— Вы могли бы не наставлять на меня эту штуку? Если мы собираемся говорить?
Баранов словно только сейчас вспоминает о пистолете.
— Вот, — он с грохотом бросает оружие на зыбкий столик, — теперь вы на меня наставьте.
Она переводит взгляд с пистолета на его лицо.
— Купил на толкучке. Мальчишки откопали в лесу. Стоит всего два фунта. Внутри только грязь и ржавчина, даже барабан не крутится. — Он улыбается.
Кейс глядит на лежащий перед ней пистолет. Сейчас она его возьмет, улыбнется в ответ на улыбку Баранова и что есть силы ткнет ему дулом в лоб… Ее руки опускаются. Она смотрит ему в глаза.
— Итак, мое предложение.
— У вас есть чья-то кредитка с лимитом больше, чем четыре с половиной?
— Да.
— Скажите, что вам нужно. Хотя это еще не значит, что я соглашусь.
— Сейчас я достану кое-что из сумки. Распечатку.
— Давайте.
Баранов сдвигает в сторону револьвер и щербатую белую кружку, освобождая место для глянцевого изображения города «Т». Его рука тянется вправо. Щелкает выключатель, на стол падает яркий конус галогенного света. Кейс вспоминает черный кабель, уходящий за колючее ограждение. Баранов молча разглядывает картинку.
— Каждый из этих номеров, — объясняет Кейс, — соответствует определенному сегменту цифровой информации. Сегменты помечены номерами, чтобы их распространение можно было отслеживать.
— Стего, — говорит Баранов и тычет в карту тонким прокуренным пальцем. — Вот этот. Почему он обведен?
— Кодированием занимается одна американская фирма, «Магия-символ». Я хочу узнать, по чьему заказу они работают. Конкретно меня интересует электронный адрес. Куда был отправлен этот обведенный сегмент после того, как его пометили?
— Значит, «Магия-символ»?
— Да. Штат Огайо.
Баранов с каким-то птичьим звуком втягивает воздух сквозь зубы.
— Это реально? — спрашивает Кейс.
— Протокол, — бурчит он. — Допустим, да. И что дальше?
— Если вы согласны, то я иду к дилеру и покупаю арифмометр.
— А дальше?
— Вы сообщаете мне адрес.
— А дальше?
— Я передаю арифмометр Нгеми. Но если адреса нет…
— То что тогда?
— Тогда я несу арифмометр к Камденскому шлюзу и бросаю в канал.
Баранов подается вперед. Глаза за круглыми стеклышками сжимаются в узкие щелки, тонут в паутине морщин.
— Что, действительно утопите?
— Утоплю. Если не достанете имэйл. Или если мне покажется, что вы обманываете.
Несколько секунд Баранов вглядывается в нее.
— Верю, — произносит он наконец тоном, в котором звучит что-то похожее на одобрение.
— Вот и хорошо. Позвоните Нгеми, когда будут результаты. Он знает, как со мной связаться.
Баранов ничего не отвечает.
— Спасибо, что выслушали мое предложение.
Кейс встает, пригибает голову, чтобы не зацепить потолок. Локтем распахивает дверь. И выбирается наружу, в ослепительную белизну и живительный чистый воздух.
— До свидания.
Нгеми подходит, скрипя кожей.
— Ну что, в каком он настроении?
— Он показал мне свой пистолет.
— Голубушка, это Англия, — говорит Нгеми. — Здесь у людей нет пистолетов.
ТОЧКА РУ
В поезде Нгеми подзывает парня с тележкой и покупает банку пива и пакет чипсов со вкусом курятины. Кейс берет бутылку минеральной.
— Как он туда попал? — спрашивает она.
— В тот трейлер?
— Вообще в такую ситуацию. Он что, действительно спивается?
— Мой двоюродный брат, — отвечает Нгеми, — полностью пропил свой бизнес. Мастерскую по ремонту электрического оборудования. Представляете? А был нормальный парень, общительный. Единственная проблема — спиртное. С Хоббсом другая история, спиртное тут только симптом, а причина глубже. Правда, сейчас это уже не важно. Хоббс — девичья фамилия его матери. При рождении его так и записали: Хоббс-Баранов, через дефис. Отец был советским дипломатом. В пятидесятых он женился на богатой англичанке, сбежал в Америку. Хоббс вроде бы сумел избавиться от дефиса, но иногда еще опирается на него, как на перила. Особенно когда выпьет. Однажды он признался, что всю жизнь прожил внутри этого дефиса, хотя сам же его и похоронил.
— Он работал на американскую разведку? Математиком?
— Его взяли прямо из Гарварда, если не ошибаюсь. Он мало про это говорит. Только когда выпьет.
Нгеми открывает банку и отхлебывает.
— Я знаю, не мое дело… но вы добились, чего хотели?
— Думаю, что да. И кстати, мне придется попросить вас об одном одолжении.
— Слушаю.
— Мне кое-что нужно, и Баранов может это найти. В обмен я куплю ему арифмометр у дилера с Бонд-стрит.
— У Гринуэя? Но он же ломит неприличную цену!
— Не имеет значения. Если Баранов достанет то, что я хочу, он получит арифмометр.
— И вам нужна моя помощь?
— Да. Вы могли бы пойти со мной к дилеру и помочь с покупкой? Нужно убедиться, что это именно тот экземпляр. А потом, если он раздобудет то, о чем я прошу, вы передадите ему арифмометр.
— Да, конечно, я вам помогу.
— С чего мы начнем?
— У Гринуэя есть вебсайт. Его контора по воскресеньям не работает.
Кейс открывает багажное изделие, достает «Айбук» и мобильный телефон.
— Будем надеяться, что арифмометр еще не ушел, — говорит она.
— Не волнуйтесь, не уйдет, — успокаивает Нгеми. — По такой-то цене.
Вечерне-воскресная версия вокзала Ватерлоо движется по-особому. Голуби, которые утром летали под потолком, сейчас бесстрашно снуют под ногами пассажиров, подбирая скопившуюся за день добычу.
Кейс при содействии Нгеми отправила Гринуэю имэйл с просьбой отложить опытный образец «Курта» (он действительно еще не был продан) до завтрашнего утра, когда она сможет прийти в магазин и завершить сделку.
— Конечно, это не гарантия, — объясняет Нгеми по пути к эскалаторам. — Вдруг найдется другой бедняга, согласный заплатить. Но письмо привлечет его внимание. И с самого начала задаст правильный тон. Хорошо и то, что вы американка.
По настоянию Нгеми Кейс упомянула в письме, что она живет в Нью-Йорке, а в Лондоне находится проездом.
— Вы знаете, когда Хоббс достанет информацию? — спрашивает он.
— Понятия не имею.
— И все равно хотите купить арифмометр?
— Да.
— Вы ведь не очень богатая женщина?
— Отнюдь нет. Я покупаю не за свои деньги.
— Если бы вы предложили Хоббсу ту же сумму наличными, он бы вам, наверное, отказал. Он никогда не заплатит Гринуэю такую цену из своих денег. Так же, как и я. Были случаи, когда он отказывал людям в подобного рода услугах. Хотя предлагали ему, как я догадываюсь, гораздо больше.
— Ему что, не нужны деньги?
— Нужны, конечно. Но у него, наверное, почти не осталось людей, которых можно попросить об одолжении.
— Почему об одолжении?
— Вряд ли у него самого есть какие-то источники. То, что он может для вас достать, никак не связано с его талантами или знаниями. Скорее всего он просто звонит тем, кто у него в долгу. И порой ему помогают.
— Вы не знаете, кому он звонит? — спрашивает она, не надеясь на ответ.
— Не слышали об «Эшелоне»?
— Нет. — Слово знакомое, однако Кейс не может вспомнить, где она его слышала.
— Говорят, у американской разведки есть система, которая позволяет сканировать весь трафик в интернете. Если такая система существует, то Хоббс вполне может быть одним из ее отцов. По крайней мере он принимал участие в ее создании.
Нгеми поднимает бровь, как бы сигнализируя, что не собирается глубже влезать в столь деликатный предмет.
— Понимаю, — кивает Кейс, мало что понимая.
— Что ж, — Нгеми останавливается возле эскалатора, ведущего вниз, — надо полагать, вы знаете, что делаете.
— Хотелось бы верить. Но все равно, спасибо за помощь!
— Не за что. До свидания. Утром я вам позвоню. Глянцево-черный купол его черепа косо уезжает в лондонское подземелье.
Кейс выходит на улицу и ловит такси.
Чтоб меня разнесло. Есть такое крылатое выражение.
Она решила лечь пораньше, в соответствии с временем на меридиане «Кейс Поллард». Но перед тем как почистить зубы, нужно проверить почту. Первое письмо от Капюшончика.
Джуди до сих пор пребывает в гостях у Деррила. Романтический котел бурлит и дымится, и Таки уже готов запрыгнуть в самолет и лететь в Калифорнию. Останавливает лишь японская обязательность: он работает, пишет игры для мобильных телефонов. Мой главный вопрос на сегодня — стоила ли игра свеч? Удалось ли тебе продвинуться в изысканиях?
Может быть, думает Кейс. Больше ей сказать нечего.
Может быть. Что-то вроде наклюнулось, но нужно время, чтобы понять, куда это приведет. Как только узнаю, сразу напишу.
Отправить. Следующее от Буна.
Привет из гостиницы «Холидэй», через дорогу от технопарка. Традиционное местечко, интерьер в бежевых тонах. Удалось завязать некоторые знакомства по линии нашего вопроса, хотя сомневаюсь, что выйдет толк. Следующий пункт — бар в фойе, где обычно кучкуются заблудшие овцы. У тебя порядок?
Так он может долго провозиться, думает Кейс. Но, наверное, другого пути нет: остается только вертеться среди работников «Магия-символ» в надежде на случайность.
У меня порядок.
Подумав, она добавляет:
Свежих донесений нет.
Что вполне может оказаться правдой. Отправить.
Последнее письмо… спам? Адрес, состоящий из одних цифр, домен «Хотмэйл».
Да, кончается на. ru. Соблюдайте протокол. Х-Б
Баранов. Залез в свой дефис и шлет оттуда имэйлы.
Точка ру.
Россия?
ПРОТОТИП
Утро понедельника. Кейс отрабатывает обычный набор упражнений в Нильс-Ярде, держа под рукой включенный мобильный телефон.
Звонок раздается в тот момент, когда она выполняет подход на тренажере под названием «педипол», который напоминает рисунки Леонардо да Винчи — отношение пропорций человеческого тела к пропорциям вселенной. Ее руки раскинуты в стороны, ладони упираются в черные поролоновые гнезда.
Женщина на соседнем тренажере хмурится.
— Извините. — Кейс освобождает пружину, расстегивает ремни и достает телефон из кармана куртки. — Алле!
— Доброе утро, это Нгеми. Как у вас дела?
— Все в порядке. Как вы?
— Замечательно. Сегодня должен прийти «инструмент» Стивена Кинга. Не могу дождаться.
— Откуда, из штата Мэн?
— Из Мемфиса. — Слышно, как он причмокивает губами. — Звонил Хоббс. У него есть то, что вам нужно. Теперь, говорит, дело за вами. Ну что, готовы навестить Гринуэя и заплатить эту возмутительную сумму?
— Да, конечно! Давайте прямо сейчас.
— Он раньше одиннадцати не откроется. Встретимся на месте, у магазина?
— Да, если вам не трудно.
Он сообщает ей номер дома на Бонд-стрит.
— Увидимся там.
— Спасибо!
Кейс кладет телефон на светлую деревянную платформу «педипола» и возвращается к прерванной серии.
В Англии есть только одна вещь, которая вызывает принципиальное неприятие Кейс: так называемый класс — понятие, имеющее здесь совершенно особый, зазеркальный смысл. Она уже давно оставила попытки объяснить чувства, связанные с этим словом, своим английским друзьям.
Самая близкая аналогия, которую ей удалось придумать, — это отношение к американской идее владения личным оружием, которую англичане находят дикой, принципиально ошибочной и ведущей к ужасным и бессмысленным жертвам. На уровне рассудка Кейс понимает, что они имеют в виду. Но она знает также, насколько фундаментально для Америки это право и насколько маловероятна его отмена. Разве что очень постепенно, со временем. И ей кажется, что с «классом» в Англии дело обстоит примерно так же.
Обычно она пытается игнорировать это явление, хотя здесь у них есть особые приемчики для обнюхивания собеседника при первой встрече, от которых ее бросает в дрожь.
Кэтрин Мак-Нелли склонялась к мысли, что такая реакция на поведение англичан вызвана избытком ритуальности — как и во всех явлениях, к которым Кейс гиперчувствительна. Кейс согласна: действительно, их поведение чересчур схематично. Первым делом они обязательно посмотрят на вашу обувь. Гринуэй только что так и сделал: оценил ботинки Нгеми.
И остался недоволен.
Запыленные черные красавцы «Доктор Мартин» с «жирозащитными» (как утверждает реклама) подошвами плотно стоят на отполированном полу перед прилавком магазина со скромным названием «Л. Гринуэй». Это обувь солидного размера — не меньше одиннадцатого по британской шкале. Туфель самого Гринуэя из-за прилавка не видно, но Кейс прикидывает, что если бы дело происходило в Америке, то он бы носил плосконосые мокасины с кожаными кисточками. Хотя здесь у них другие понятия. На нем вполне может оказаться что-нибудь изготовленное для Савил-Роу, но не на заказ.