Анри Барбюс
Огонь. Ясность. Правдивые повести
Анри Барбюс
Огонь
Ясность
Правдивые повести
Перевод с французского
Ф. Наркирьер. Трилогия о войне и революции
«Крупнейшее и прекраснейшее событие в мировой истории, более значительное, чем возникновение христианства и французская революция», событие, которое «открывает новую эру в жизни человечества», – так писал Анри Барбюс о рождении Советской России. Эти слова помогают понять масштабы его мышления, ту гигантскую меру, с которой он подходил к оценке современной действительности. Меру и критерий. В 1919 году, перед лицом военной интервенции Барбюс провозглашал: «Спасите человеческую правду, спасая правду русскую! Знайте, что грядущие поколения будут судить о честности людей нашего времени в зависимости от того, бездействовали ли они в эти дни или поднялись на борьбу, твердо и ясно сказав: нет!» Правда революции – правда человеческая. И подходить к событиям, судить о людях, оценивать произведения искусства должно в конечном счете с этой главной и самой верной точки зрения.
Творчество Барбюса овеяно знаменем революционной борьбы. Классическое творение Барбюса – провидческая книга об огне войны, о пламени революции. За «Огнем» последовала «Ясность», роман, который может быть понят только в свете Октября и открытых им горизонтов. «Правдивые повести» – книга о тяжких испытаниях, выпадающих на долю борцов за свободу, произведение, исполненное непоколебимой веры в победу правого дела. Книги эти составляют своеобразную трилогию о войне и революции, ее великих победах, грозных уроках и светлых перспективах. Красной нитью проходит через трилогию мысль о том, как под влиянием самых передовых идей нашего времени у человека наступает прозрение, приходит ясность.
|
|
* * *
Когда началась первая мировая война, Барбюс пошел на фронт добровольцем. Как для его будущих друзей и соратников, Раймона Лефевра и Поля Ваняна‑Кутюрье, фронт стал для Барбюса школой революции. Но, в отличие от них, начинающих литераторов, к 1914 году Барбюс был известным писателем.
Анри Барбюс родился в 1873 году, вскоре после франко‑прусской войны и падения Коммуны, скончался он в 1935 году, в канун второй мировой войны и движения Сопротивления. И вся сознательная жизнь писателя прошла под знаком неотступной, повседневной борьбы с милитаризмом.
Уже в начале творческого пути у Барбюса возникло ощущение острой неудовлетворенности современной действительностью, стремление к ее переустройству.
Будущий романист начал как поэт, автор сборника стихов «Плакальщицы» (1895). «Жизнь несовершенна» – таков многозначительный эпиграф стихотворения «Работница». В книге слышится не только скорбная песня плакальщиц; в ней есть и затаенный гнев, и чувство зреющего протеста.
Поиски истины составляют содержание романов Барбюса «Умоляющие» (1903) и «Ад» (1910). Но если в первом из них в центре повествования находится сам герой произведения, то во втором – окружающий его мир. Этот мир и есть тот ад, о котором говорят заглавие книги. В романе, мрачном, пессимистическом человеческое горе связывается с социальными проблемами: частная собственность, религия, война.
В самый канун воины в памятном четырнадцатом году, Барбюс опубликовал сборник рассказов «Мы…». Впервые обращаясь к судьбам множества людей, писатель с глубокой тревогой повествует о происходящих в их жизни драмах. В новелле «Коварная луна», прямом отклике на балканские войны 1912–1913 годов, рассказывается о том, как несколько солдат болгарской армии ночью, по ошибке, перестреляли друг друга: «Смутно разглядев в темноте какие‑то тени, они открыли огонь и убили друг друга – вслепую, не сознавая, что убивают тех, кого любили, кого считали своими братьями. Такова война».
|
|
Участник пацифистских организаций, Барбюс уже в то время осуждал войну как бессмысленное братоубийство. Но только пребывание на фронте раскрыло ему по‑настоящему глаза.
1915 год. Второй год мировой войны В Артуа, в окопах, рядовой 211‑го пехотного полка Анри Барбюс заносит свои впечатления в записную книжку, делает первые наброски будущего романа. Такие чувства испытывают фронтовики, о чем думают, к чему стремятся?
Отшумел националистический угар первых месяцев войны. Все шире распространяется недовольство – тяготами окопного бытия, армейскими порядками, войной до «победного конца», которая грозит стать войной до последнего солдата.
В знаменитой «Краонской песне» поется:
Богатеи, разумеется, останутся в живых –
Ведь из‑за них‑то мы и подыхаем
Но хватит: на этот раз
Вся пехота объявит забастовку,
Вся пехота объявит забастовку.
Настанет ваш черед, господа толстяки,
Понюхать пороху.
Ежели вы хотите воевать.
Расплачивайтесь собственной шкурой.
В одном из писем с фронта Раймон Лефевр прозорливо отмечал: «С радостным волнением прислушиваюсь я к росту революционного негодования и с нетерпением ожидаю перемирия или хоти бы первых шагов к заключению мира, которых здесь только и ждут, чтобы начать настоящую кампанию». Описывая прифронтовую харчевню, что «содержат в развалинах, под обстрелом упрямые крестьяне из Артуа», Лефевр рассказывает характерный случай: «На днях рядом с капитаном, который в харчевне завтракал, вели беседу солдаты. При восторженном одобрении присутствующих один из солдат кричал, что с него хватит подыхать за родину, но вот потом, за другое дело, он охотно пойдет воевать!» Письмо Лефевра – драгоценное свидетельство того, что в умах фронтовиков постепенно созревали мысли, близкие идее превращения войны империалистической в войну гражданскую.
|
|
Роман «Огонь», вышедший в свет в 1916 году, посвящен памяти товарищей, павших под Круи и на высоте 119. С точностью очевидца описывает Барбюс зловещую высоту 119, «оголенный, облупленный, выскобленный холм, изрезанный ходами сообщения и параллельными окопами, где обнажены глина и мел. Там никто не шевелится, и кажется – наши снаряды, взрываясь, вскипают и разбиваются брызгами пены, как огромные волны, и гулко ударяются о большой разрушенный заброшенный мол». Лаконичные пейзажные зарисовки вводят читателя в обстановку мертвой земли, «полей бесплодия». Сама природа, обезображенная, искалеченная, раскрывает противоестественный характер войны: люди, созданные для жизни, убивают друг друга.
Война стала источником одичания, варварства. Уже первое впечатление от внешности солдат говорит об утрате ими человеческого облика. Пехотинцы напоминают пещерных людей. Один, с головой, закутанной в одеяло, похож на дикаря, забившегося в шалаш, другой, в шубе, наполовину из овчины, наполовину из козьего меха, смахивает на фантастического зверя. Участник и свидетель всего описываемого, автор не склонен идеализировать ни своих товарищей, ни самого себя. Разумеется, воина ожесточает фронтовиков. Но она не в силах изменить человеческую природу. За внешним, наносным Барбюс видит истинно прекрасное. Дорог ему, разумеется, не тот лихой вояка, которым восторгались литераторы‑националисты, а французский простолюдин, человек со светлым разумом и большим сердцем. Вот пехотинцы перед атакой:
«Это не солдаты; это люди. Не искатели приключений, не воины, созданные для резни, не мясники, не скот. Это земледельцы или рабочие, их узнаёшь даже в форменной одежде. Это штатские, оторванные от своего дела. Они готовы. Они ждут сигнала смерти и убийства; но, вглядываясь в их лица, между вертикальными полосами штыков, видишь, что это просто люди».
«Война и люди» – таково было первоначальное заглавие книги. Он говорит о том, что в центре романа о войне находится судьба человека. В солдатах писатель раскрывает гуманное, человеческое начало. Толстяк Ламюз умеет ловко «выкручиваться», чтобы не идти в окопы. Но когда товарищи в опасности, он забывает о себе. «Тут для меня только люди, – говорит Ламюз, – и я действую» Получив долгожданный отпуск, молодой Эдор так и не смог провести его с женой: единственная ночь, когда они были вместе, прошла в обществе пяти других отпускников, которых они приютили из‑за непогоды.
Взвод, которым командует капрал Бертран, спаяла – не на жизнь, а на смерть – фронтовая дружба. Несколько особняком держится сам Бертран, замкнутый и сосредоточенный. В записной книжке[1]Барбюс называет его «Бертраном молчаливым». За этим молчанием таится тяжесть «обдуманных наблюдений» и далеко идущих выводов. Командир думает не только о товарищах по оружию – его мысль охватывает судьбы человечества. Разговор между Бертраном и рассказчиком составляет центральный эпизод романа. В записной книжке Барбюс отмечал, что из этой беседы следует убрать все лишнее, дабы придать ей «библейскую простоту». Действительно, обращаясь к будущему, Бертран говорит, как пророк Звонким голосом он называет имя человека, «который возвысился над войной», в чьем «мужестве бессмертная красота и величие», – Либкнехт.
Бертран выражает не только свои мысли, но и мысли рассказчика («Я тоже так думал, всегда», – пробормотал я»). B после гибели Бертрана рассказчик продолжает его дело, неся солдатам слово революционной правды, и то, о чем доверительно говорилось наедине, становится общим достоянием.
Постепенно, неуклонно нарастая, складывается новая общность фронтовиков: не просто в тяготах, лишениях и в крепкой окопной дружбе, а в революционном отрицании войны. Недаром В. И. Ленин считав романы Барбюса «Огонь» и «Ясность» «одним из особенно наглядных подтверждений повсюду наблюдаемого, массового явления роста революционного сознания в массах»[2].
«Великий гнев» – так называется одна из глав книги. Гнев против «окопавшихся», против тех, кто наживается на войне, кто ее прославляет, взывая к патриотическим чувствам простых людей. Источник воин писатель усматривает в национализме. Барбюс призывает остерегаться тех, кто проповедует национальную исключительность, кто утверждает, что одни народ якобы имеет право властвовать над остальными: «если это верно для одного, это верно и для других, а это означает вечную войну» (из записной книжки).
Фронт клокочет народным гневом. Одни солдаты отказываются идти на передовую и попадают под расстрел; другие братаются с немцами. Финал романа – глава «Заря»: в залитых водой окопах, где не отличишь француза от немца, вчерашние противники подают друг другу руки. Они приходят к главному, решающему выводу: может быть, после войны придется еще воевать, и на этот раз не с иностранцами… Лежавшие в грязи солдаты выпрямляются, встают во весь рост; с их глаз спала пелена. «Эти люди из народа провидят еще неведомую им Революцию, превосходящую все прежние». Среди «прежних» – французская буржуазная революция 1789–1794 годов; провозглашенные ею принципы свободы, равенства и братства давно утратили свое реальное содержание. Так раскрывается символическое значение финала: над полями сражений занимается заря социалистической революции.
Революционная идея, бывшая достоянием немногих, неотвратимо овладевает массой. И главным героем «Огня» является не тот или иной солдат, а взвод, коллектив. Этим объясняются специфические принципы характеристики персонажей. В отдельных главах «Огня» описывается внешность солдат, их привычки, их немудреный скарб, подчеркнуто то, что их связывает, объединяет. «Несмотря на различие в возрасте, происхождении, образовании, положении и во всем, что существовало когда‑то, – несмотря на все пропасти, разделявшие нас, мы в общих чертах одинаковы». По мере развития действия понятие коллектива непрерывно расширяется. Все больше и больше эпизодических персонажей вторгается на страницы романа; здесь не только действующие лица книги, но и герои рассказов других солдат. Порой называются одни только имена; читатель об этих людях никогда больше не услышит. Автор не имеет права на них остановиться, обстоятельно о них рассказать. Он как бы вовлекает читателя в водоворот фронтовой жизни, где люди то появляются, то исчезают. Громче я громче раздаются голоса безымянных пехотинцев. Постепенный переход от известных читателю персонажей к неизвестным и создает впечатление массы. Роль безымянной массы все возрастает. Теперь голоса солдат сливаются в единый мощный хор: «Довольно войн! Довольно войн!»
Для французской литературы XIX века была характерна необычайно тщательная разработка психологии индивида, будь то безгрешная Евгения Гранде или мятущаяся Эмма Бовари, бунтарь Жюльен Сорель или карьерист Жорж Дюруа. Духовную жизнь человека, рыцаря мысли, сделали содержанием своих произведений Анатоль Франс и Ромен Роллан. Почти одновременно с романами Барбюса о войне писал цикл «В поисках утраченного времени» Марсель Пруст; гипертрофируя чувства индивида, рассматривая его мысли под микроскопом, Пруст открывал не исследованные дотоле области человеческого сознания.
Обращались французские авторы и к описанию психологии коллектива. На рубеже XX века эту задачу поставили перед собой унанимисты во главе с Жюлем Роменом. Но коллектив мыслился ими как случайное объединение людей вне социальных категорий. Основной принцип унанимистов – рисовать «единую душу» толпы (отсюда и название этого литературного течения) – сам по себе исключал возможность индивидуализации. Таким образом, новаторство унанимистов оказалось ложным: за толпой они не увидели народа.
В противоположность Жюлю Ромену, Барбюс обращается к примеру Золя, стремившегося в ряде случаев запечатлеть психологию массы (шествие повстанцев в «Карьере Ругонов», поход забастовщиков в «Жерминале», кавалерийская атака в «Разгроме», романе, в котором, как и в «Огне», рассказывается история одного взвода).
В «Огне» как бы сходятся две эти линии французской литературы – исследования частной и общей психологии. Каждый из солдат – яркая индивидуальность, которая раскрывается в единых помыслах и в общей судьбе. Барбюс обращается к общественному человеку, главным предметом искусства он считает коллектив. «Мне представляется, – говорил он, – что назначение писателя именно в том и состоит, чтобы интересоваться делами и поступками, страданиями и нуждами, стремлениями и борьбой этого нового персонажа в настоящем и будущем».
Одним из первых новаторские черты романа «Огонь» отметил Стефан Цвейг: «У Барбюса наблюдающее, переживающее «я» удесятеряется и обретает новую цельность: он говорит и пишет не от лица индивидуума, а от имени семнадцати товарищей, которых сто недель совместных страданий в пекле войны спаяли в единое целое»[3]. В «Огне» Барбюс мало пользуется внутренним монологом в обычном понимании: под его пером внутренний монолог становится средством выражения психологии, размышлений, хода мыслей коллектива. Художественные открытия Барбюса и были его вкладом в развитие французской литературы социалистического реализма.
Чтобы предотвратить войну в будущем, люди должны знать, чем была империалистическая война 1914–1913 годов. «Если бы об этом помнили, – говорит один из солдат, – войны больше не было бы!». Отсюда – явное стремление писателя зафиксировать с максимальной точностью картину военных действий. «В художественном произведении, – заметил в беседе с А. В. Луначарским В. И. Ленин, – важно то, что читатель не может сомневаться в правде изображенного. Читатель каждым нервом чувствует, что все именно так происходило, так было прочувствовано, пережито, сказано. Меня у Барбюса это больше всего волнует. Я ведь и раньше знал, что это должно быть приблизительно так, а вот Барбюс мне говорит, что это так и есть. И он все это мне рассказывал с силой убедительности, какая иначе могла бы у меня получиться, только если бы я сам был солдатом этого взвода, сам все это пережил»[4].
Давая роману подзаголовок «Дневник взвода» (первоначально – «Заметки фронтовика»), сам автор ставил «Огонь» в ряд документальных произведений о войне. Описания Барбюса отличаются совершенной точностью. Тому есть немало свидетельств. В конце 1966 года прогрессивная французская общественность торжественно отмечала пятидесятилетие со дня выхода в свет романа «Огонь». Политические деятели, писатели, участники первой мировой войны отправились на места боев, где создавалась книга. К ним подошел человек, который был очевидцем одного из эпизодов, запечатленных в романе. Это эпизод, когда рассказчик и его друг, солдат Потерло, идут по полю, по взрытой снарядами земле. Перед ними одни развалины, а Потерло мечтает о том, как на месте развалин снова возникнет жизнь. Взрыв снаряда, и Потерло падает мертвым… Свидетель смерти Потерло попросил Барбюса, чтобы в книге он не менял имени погибшего. Барбюс так и поступил в точном соответствии с фактами, гибель Потерло описана в главе «Портик» (сохранил автор и имена некоторых других товарищей по взводу).
Не составляет труда проследить фактическую основу многих эпизодов романа. Так, в записной книжке Барбюса упоминается факт посещения окопов журналистами (запись от 27–29 мая 1915 года); в письме жене от 30 мая, коротко рассказав о встрече с журналистами, Барбюс с презрением называет их «окопными туристами»; в книге эпизод приобретает обобщающий смысл. Этот пример говорит и о том, что по своей сути художественный метод Барбюса противостоял натурализму. Точность описаний была для него необходимой ступенью на пути художественного обобщения. Документальный характер повествования и придает «Огню» сегодня, как вчера, неотразимую силу в глазах читателя.
В «Огне» Барбюс поставил главные, кардинальные вопросы XX века, века мировых войн и социалистических революций. Максим Горький, предпославший в 1919 году первому русскому изданию «Огня» известное свое предисловие, дополнил его в 1935 году заключением, в котором подчеркнул актуальность романа перед лицом фашистской угрозы в преддверии второй мировой войны. В годы нацистской оккупации Франции писатели – участники Сопротивления видели в Барбюсе своего предшественника. В том, что «Огонь» нужен людям поныне, сходятся Арагон и Моруа, Гаскар и Вюрмсер, Параф и Гамарра. Жак Дюкло говорит: «Как и все великие творения, это произведение Анри Барбюса не утратило своего значения и по сей день».
* * *
От «Огня» путь лежал к «Ясности». Разрушая великий обман, срывая с войны романтические покровы, развенчивая всяческие иллюзии, Барбюс способствовал наступлению ясности в сознании миллионов людей. То было знамением времени: в этом же направлении двигалась и пытливая мысль Ромена Роллана. О том, сколь опасна иллюзия, многоликая, соблазнительная, увлекающая людей на бойню, предупреждал Роллан в сатирическом фарсе «Лилюли» (1919). О человеке, освободившемся из‑под власти иллюзий и нашедшем в себе силы взглянуть истине прямо в глаза, говорится в романе Роллана «Клерамбо» (1920). В романе «Жертвоприношение Авраама» (1919) с Ролланом перекликался Раймон Лефевр.
В 1917 году Барбюс расстался с голубой солдатской шинелью, но он по‑прежнему в строю. Вспомним его боевые выступления, речи, статьи, опубликованные под заглавием «Слова борца» (1920). Вместе с Раймоном Лефевром и Полем Вайяном‑Кутюрье Барбюс основывает международную организацию писателей, деятелей культуры, видевших свою цель в борьбе против империалистической войны, переустройстве общества на социалистических началах. Название организации – «Клар‑те», ясность. Девизом группы стали крылатые слова: «Мы хотим совершить революцию в умах».
В 1919 году, когда создавалась группа «Кларте», вышел роман «Ясность» («Clarte»); он и говорит о том, как происходит «революция в умах».
В записках Барбюса, относящихся к 1916 году, встречаются заметки о людях, которых он наблюдал в тылу и которые судя по всему должны были появиться на страницах «Огня»: кузнец Брисбиль, мастеровой Крийон, парикмахер Покар, «добрый» священник, благословляющий войну. Но среди них нет главного героя «Ясности», Симона Полэна. Очевидно, уже в ходе работы над «Огнем» Барбюс решил написать второй роман о войне, в центре которого стоял бы человек, проделывающий путь от мрака к ясности. Действие нового произведения должно было происходить в основном не на фронте, а в тылу. И когда Барбюс в декабре 1916 года снова взялся за перо, он использовал сделанные ранее наброски.
Имея в виду романы «Огонь» и «Ясность», В. И. Ленин отмечал: «Превращение совершенно невежественного, целиком подавленного идеями и предрассудками обывателя и массовика в революционера именно под влиянием войны показано необычайно сильно, талантливо, правдиво»[5]. Таким невежественным обывателем является главный персонаж романа конторщик Симон Полэн. Ленинские слова помогают уяснить и суть эволюции Полэна, и всю сложность этого процесса. Поначалу Полэн находится во власти широко распространенных взглядов и предрассудков. Он смиренно преклоняется перед существующим порядком вещей. Сам бедняк, Полэн презирает людей еще более бедных. Он враждебно относится к рабочим, радуется поражению забастовки. Тем самым намечается его последующий путь. Положение Полэна на заводе становится все более прочным, он получает возможность «откладывать каждый месяц понемногу денег, как и все». Как и все, ибо жизнь Симона Полэна – это «образ каждой жизни».
Перелом в судьбе Симона вызван мировой войной. На фронте он попадает в одну часть с революционером Термитом, который открыто излагает свои взгляды убежденного антимилитариста и интернационалиста; Термит служит примером для других солдат, и в первую очередь для Полэна.
Описания военных действий в «Ясности» во многом напоминают сходные эпизоды в романе «Огонь»: картины окопной жизни, изнурительных земляных работ, кровопролитной атаки. Но в «Ясности» эти описания даны в более сжатой, концентрированной форме: они важны не столько сами по себе, сколько для объяснения эволюции Полэна. Он прозревает, увидев воочию ужасы войны, сам испытав их. На тяжело раненного Симона нисходит ясность. Он понимает главное: «Единственная причина войны – рабство тех, кто ведет ее своими телами, и расчеты финансовых королей». Симон убеждается в том, что «истина – революционна».
Это вынужден признать даже такой глашатай реакции и милитаризма, как австрийский принц, тоже раненный в бою. Он и иже с ним готовят новые истребительные войны. В их представлении картина будущего – картина агонии. С этой человеконенавистнической концепцией ведется спор навеем протяжении романа. «Нет!» – называется одна из глав книги. Нет – реакции, нет – милитаризму, нет – войне. Барбюс утверждает: людям предстоят тяжелые испытания, но они придут к светлому будущему, к социализму.
О новом социалистическом обществе говорится в заключительной части книги. После ранения Симон Полэн возвращается в родной город; герой стал другим, но окружающая его среда не изменилась. Барбюс широко прибегает к параллелизму и контрасту: повторяются те же ситуации, что и в первой части (скажем, описание местного празднества, где звучат шовинистические речи), но теперь реакция Полэна – прямо противоположная.
Барбюс предполагал дать роману заглавие «Глашатай». Глашатаем революции и становится, по замыслу автора, Симон Полэн. Полемизируя с националистами, что спекулировали на любви французов к родине, он выдвигает идею всемирной республики. Упразднением частной собственности будет обеспечено подлинное равенство. Созидательный труд приведет к неслыханному расцвету человеческого гения. Никто не подозревает, «какую можно создать красоту», «каких высот может достичь возрожденная человеческая мысль», «что она может открыть в будущем».
Роман «Ясность» писался и был опубликован в то время, когда пламя революционной борьбы охватило земной шар. Октябрьская революция потрясла мир. Рухнули монархические режимы в Австро‑Венгрии и Германии. В 1919 году Советская власть провозглашается в Венгрии, Баварии, Словакии. Но в том же году советские республики в Западной Европе пали. Волна революционного движения постепенно пошла на убыль.
Один из важных уроков истории состоял в том, что мировой революционный процесс не развивается по прямой восходящей линии, здесь возможны приливы и отливы. И уже тогда, на рубеже двадцатых годов, серьезную опасность являли «левые» элементы, по‑прежнему призывавшие к мировой революции. Против детской болезни «левизны» в коммунизме неоднократно предупреждал Ленин.
Прозорливость Барбюса заключалась в том, что, провозглашая идеи пролетарской революции, он не закрывал глаза на трудности, стоящие на ее пути. Писатель предостерегал против опасности, которую представляет для народа развращающее влияние буржуазной идеологии, особенно пагубное в переломные моменты истории. Барбюса настораживали попытки уйти от социальных бурь, закрыть глаза на явную угрозу, его тревожила общественная пассивность, та самая, которая впоследствии способствовала утверждению фашизма. В годы первой мировой войны трагедия французского солдата состояла не только в том, что его посылали на убой, но и в том, что он давал себя убивать, и более того – участвовал в расправе над теми, кто, выступая против войны, боролся за его собственную жизнь. Уже в «Огне» Барбюс отмечал присущие значительной части фронтовиков черты пассивности. В «Ясности» Барбюс говорит: «Города построены на смиренном братстве мостовых».
Пагубное воздействие буржуазной идеологии в самых различных ее проявлениях – одна из важных тем барбюсовского романа. Так, люди, искренне ненавидящие капитализм, становятся порой на путь анархического бунтарства. Кузнец Брисбиль не скрывает своего отвращения к существующим порядкам. Зачастую он высказывает справедливые мысли, предрекает надвигающуюся катастрофу. Но Брисбиль человек опустившийся, конченый; его протест сводится к пьяным выходкам и стычкам с обывателями.
Для простого человека национализм становится своего рода бумерангом. Ламповщик Маркасен, самое жалкое в городе существо, оказывается шовинистом. Маркасен – персонаж трагикомический, это Дон‑Кихот националистической идеи. На фронте унтер‑офицер Маркасен, чтобы доказать свою любовь к родине, взбирается на бруствер и провозглашает: «Я верю только в славу Франции!» Он гибнет под немецкими пулями. «Идиотская смерть», – замечает один из солдат.
К беднякам, которые выступают на стороне тех, кто их угнетает, против тех, кто хочет их освободить, относится мастеровой Крийон. Задумывая образ Крийона, Барбюс выделял характерное для него сочетание изворотливости и бесплодного прожектерства[6]. В романе на первый план выступают иные черты. У Крийона нет своих суждений, он остается в кругу прописных истин буржуазного бытия. Его любимое изречение: «Так всегда было, так всегда будет». Интересно отметить, что этой же репликой Барбюс наделяет «добропорядочного гражданина», персонаж пьесы «Иисус против бога». Образ законопослушного мещанина проходит через все последующее творчество Барбюса. Люди типа Крийона оказываются слепым орудием в руках реакции.
«Истина – революционна…» Барбюс вкладывал в эту формулу и политическое и эстетическое содержание. Он видел не только разрушительные, но и созидательные силы революции. Он провозглашал: «Революция – это порядок». Сердцем художника Барбюс предчувствовал красоту революции, ту новую гармонию, что она несет людям. «При верховной власти народа, – утверждал он, – литература и искусство, симфоническая форма которых едва еще намечается, приобретут неслыханное величие»[7]. Утверждая «Детина – революционна», Барбюс давал тем самым и формулу передового искусства: рисовать в верном свете революционные изменения в обществе.
Единые для «Огня» и «Ясности» эстетические принципы получают в обоих романах различное художественное воплощение. В «Ясности» Барбюс ставил перед собой не столько изобразительные, сколько публицистические задачи. Зачастую события интересуют писателя не сами по себе, а являются поводом для рассуждений, обобщений, выводов. Прямое, обнаженное решение поставленных проблем имело и свою силу, и свои слабые стороны. В «Ясности» политические взгляды персонажей не всегда даются в индивидуальном преломлении, недостаточно связываются с конкретными чертами характера. Книге присуща известная абстрактность, схематизм.
Как и довоенный роман Барбюса «Ад», «Ясность» строится по принципу романа‑монолога, внутреннего монолога главного персонажа. Но теперь мысли героя получили новое, общественное содержание. По ходу действия точка зрения Симона Полэна все больше сближается с точкой зрения автора и в конце романа с нею совпадает. Финал книги решен публицистическими, а временами и ораторскими средствами. «Ясность» читается как роман‑манифест, как страстная, обращенная ко всем и к каждому речь агитатора. Книга звучала и продолжает звучать призывом к революционной борьбе.
* * *
Середина двадцатых годов стала периодом сложных, во многом противоречивых исканий в творчестве Барбюса. То были трудные годы временной стабилизации капитализма. Во Франции революционная ситуация так и не разрешилась революцией. В обстановке повсеместного подавления революционного движения закономерно вставал вопрос: куда идет человечество? какими путями осуществляется прогресс? Попытку дать синтетическую картину развития человеческого общества Барбюс сделал в романе «Звенья» (1925). Писатель рассматривает историю как непрерывную цепь страданий народных масс в древнем мире, в феодальной Европе, в современном капиталистическом обществе. Через всю книгу проходит символический образ кариатиды, раба, несущего на своих плечах тяжесть мира. В заключительной части романа с большой силой обличается империалистическая война 1914–1918 годов. Писатель сосредоточил внимание на страданиях эксплуатируемых, акцентировал не активность, а пассивность народных масс. Историческая перспектива оказалась тем самым нарушенной. «Звенья» – не столько роман об освободительной борьбе, сколько о кровавой тризне контрреволюции.