Когда я только начинал писать, я уже знал, что хочу работать в жанре фантастики, однако думал при этом, что фантастические сюжеты могут разворачиваться только в других мирах – не там, где обитаем мы с вами.
По мере того как я набирался опыта, я понял, что заблуждался, и убедился, что меня увлекает сочинение историй, происходящих здесь и сейчас, но с вкраплениями элементов фантастики, которые как будто заглядывают в гости.
То, что я пишу сейчас, я называю «мифологической прозой» – этот термин, по моему мнению и по мнению моей приятельницы Терри Уиндлинг, больше всего подходит к нашему творчеству. Мы считаем, что если наши сочинения надо относить к какому‑то определенному жанру, то лучше всего избрать для них именно такое определение.
Что же мы подразумеваем под «мифологической прозой»? Повествование, в основном сходное с обычной литературой, но использующее для оживления темы мифы, народные предания и фольклор.
Как бы мне ни нравилось резвиться на улицах современных городов, иногда я не прочь вернуться к фантастике, связанной с иными мирами. Пример тому – рассказ «Непригляное дитя».
Троувы, о которых в нем говорится, взяты из шетландского[16]фольклора, но я позволил себе вольность и наделил их такой же боязнью солнца, какую испытывают их более известные родственники – скандинавские тролли. Поэтому и в моем рассказе троувы замирают на месте, застигнутые рассветом, и могут вернуться в свои норы только после захода солнца.
Неприглядное дитя
Я больше не малое дитя,
И легче мне стало, спасибо!
Ведь бремя исчезло,
Которое я Так долго и трудно носила.
Элли Шиди. «Мир Человека»
Тетчи познакомилась с Татуированным в ту ночь, когда с гор спускались дикие собаки. Она сидела, притаившись среди корней высокого, узловатого и, судя по всему, очень старого дерева, присматриваясь и наблюдая, как обычно в первые часы каждой ночи. Тетчи прикорнула на мягком мху – под головой узелок, а сама закуталась в старый плащ, чтобы было теплее. Листья с приютившего ее дерева еще не опали, но в воздухе уже пахло зимой.
|
|
В лунном свете Тетчи было видно, как при дыхании изо рта Татуированного вырывается белое облачко, похожее на дым из трубки. Он стоял за развесистыми ветвями корявого дерева, укрывшись в тени, падавшей от высокого камня, который один составлял компанию дереву. Выглядел Татуированный грозно – высокий, бледный, длинные светлые волосы зачесаны назад с высокого лба и завязаны на затылке. На нем были только кожаные штаны, голую грудь покрывала татуировка – зигзаги расположились на белой коже, словно пиктографические изображения насекомых. Тетчи не умела читать, но сообразила, что эти темно‑синие знаки – руны.
«Интересно, зачем он пришел, – думала она. – Наверно, хочет поговорить с отцом».
Она поглубже зарылась в свое гнездо во мху под корявым деревом и плотнее завернулась в плащ. Тетчи отлично знала, что лучше ей не привлекать к себе внимания. Когда люди встречались с ней, всегда повторялось одно и то же. В лучшем случае ее поднимали на смех, в худшем – набрасывались с кулаками. Так что она привыкла прятаться. Ее прибежищем была ночь, Тетчи тянуло в темноту, подальше от солнечных лучей. От солнца у нее начинался зуд, а из глаз текли слезы. Казалось, солнце высасывает из нее все силы, и Тетчи начинает ползать, как черепаха.
|
|
Ночь добрее, она опекает ее, как когда‑то мать. Мать и ночь научили Тетчи искусству быть невидимой, но сегодня эта способность изменила.
Татуированный медленно повернулся и остановил взгляд на ее гнезде.
– Я знаю, что ты здесь, – сказал он.
Голос у него был низкий и звучный. Тетчи он напомнил гулкий стук камней, когда они сталкиваются друг с другом; так, наверно, звучал голос ее отца, решила она. А Татуированный продолжал:
– Ну, троув, вылезай, дай на тебя посмотреть. Тетчи послушалась, дрожа всем телом. Откинув укрывавший ее выношенный плащ, она, шаркая косолапыми ногами, выбралась на лунный свет. Татуированный возвышался над ней, словно башня, но так возвышались над ней почти все люди, с которыми она встречалась. Тетчи стояла, вытянувшись во все свои три с половиной фута, упираясь босыми мозолистыми ступнями в твердую скалу. У нее была сероватая кожа, крупные черты лица, грубые, будто высеченные из камня. Ее коренастая фигура, словно в мешок, была облачена в некое подобие туники.
– Я не троув, – сказала Тетчи, стараясь, чтобы ее голос звучал храбро.
Ведь троувы высокие, похожие на троллей, а она совсем не такая. Вон какого она маленького роста!
Татуированный незнакомец разглядывал ее долго, так что она даже начала переступать с ноги на ногу. Ей было слышно, как вдалеке, на двух холмах, высящихся за городом, раздался жалобный вой, вскоре подхваченный множеством голосов.
– Ты еще ребенок, – заключил свой осмотр Татуированный.
– Зимой мне будет шестнадцать, – тряхнула головой Тетчи.
|
|
Большинство девушек ее возраста уже имели детишек – один‑два малыша цеплялись за их ноги, когда они занимались работой.
– Я имею в виду возраст троувов, – ответил Татуированный.
– Но я не…
– Не троув. Я уже слышал. Но все равно в тебе течет их кровь. Кто твоя мать, кто твой отец?
«Тебе‑то какое дело?» – хотелось сказать Тетчи, но что‑то в манере Татуированного не дало ей произнести эти слова – они будто примерзли к языку. Вместо ответа она указала на высокий камень, поднимающийся на вершине холма за их спинами.
– Отца околдовало солнце, – объяснила она.
– А мать?
– Умерла.
– Когда рожала тебя?
– Нет, она еще сколько‑то пожила со мной, – покачала головой Тетчи.
Пожила, чтобы защитить Тетчи от всего самого скверного, пока девочка еще была мала. Ханна Лиф укрывала дочь от горожан и прожила до тех пор, пока однажды зимней ночью не сказала ей под вой ветра, бушевавшего так, что шаткие стены хибарки, где они жили на задах гостиницы, ходили ходуном: «Что бы тебе про меня ни говорили, Тетчи, что бы ни врали, запомни: я пошла к нему сама, по доброй воле».
Тетчи потерла глаза кулаком.
– Мать умерла, когда мне было двенадцать, – проговорила она.
– И с тех пор ты живешь, – Татуированный обвел небрежным жестом дерево, камень, холмы, – здесь?
Тетчи медленно кивнула, пытаясь догадаться, куда клонит этот незнакомец.
– Чем же ты питаешься?
Тем, что можно найти в горах и в лесах внизу, тем, что можно стащить на фермах, окружающих город, тем, что можно раскопать в мусоре на рыночной площади, когда она иногда по ночам отваживается наведаться в город. Но ничего этого Тетчи Татуированному не стала говорить, только передернула плечами.
– Ясно, – сказал он.
Она все вслушивалась в вой диких собак. Они были уже близко.
Вечером, перед наступлением этой ночи, в ресторане гостиницы сидел человек, называвший себя Гэдрианом. Он недовольно нахмурился, увидев, что к нему направляются трое. К тому моменту, когда они, пройдя через зал, приблизились к его столику, Гэдриан овладел собой, и теперь лицо его стало непроницаемой маской. «Купцы», – решил он и угадал почти правильно. После того как они представились, выяснилось, что все трое были весьма высокопоставленными гражданами города Барндейла.
Из‑под полуприкрытых век Гэдриан без особого интереса наблюдал, как, усаживаясь за его столик, они втискивают свои внушительные телеса в ресторанные кресла. Один превосходил в толщине другого, а другой – третьего. Самым могучим был мэр Барндейла, менее внушительный оказался главой городской гильдии, а самым малоупитанным выглядел городской шериф, хотя и он весил столько же, сколько Гэдриан, будучи значительно меньше ростом. Шелковые жилеты, обтягивавшие их тучные фигуры, были тщательно подобраны к рубашкам, отделанным воланами, и брюкам с заглаженными складками. Начищенные до блеска кожаные сапоги были украшены затейливыми узорами. Подбородки троицы упирались в накрахмаленные воротники, у шерифа в мочке левого уха сверкала бриллиантовая серьга.
– В горах кто‑то завелся, – проговорил мэр. Он назвал себя, когда садился за стол, но Гэдриан сразу же забыл его имя. Он все не мог надивиться, какие маленькие у мэра глазки и как близко они посажены. «Похожи на поросячьи, – подумал он и тут же укорил себя: – Нечего оскорблять животных такими сравнениями».
– Что‑то там завелось опасное, – продолжал мэр.
Остальные двое закивали, и шериф добавил:
– Монстр.
Гэдриан вздохнул. Вечно в горах что‑то заводилось, вечно именно монстры. Никто лучше Гэдриана не умел распознавать их, только ему они попадались в горах крайне редко.
– И вы хотите, чтобы я избавил вас от этого монстра? – спросил он.
Городские власти взирали на него с надеждой, Гэдриан долго молча смотрел на них.
Ему была хорошо знакома эта порода. Им нравилось притворяться, что мир покоряется порядку, который они установили, нравилось воображать, что они могут приручить дикую природу, окружающую их города и деревни, и разложить ее по полочкам, как товары в их лавках. Однако они прекрасно понимали, что за благополучным, безупречным фасадом рыскает, громко лязгая когтями по булыжникам, неприрученная дикость. Крадется по их улицам, пробирается в их сны, и если ее вовремя не истребить, она скоро завладеет их душами.
Потому они и шли к таким, как Гэдриан, – к людям, переходящим через границу, отделяющую мир, который они обжили и отчаянно стремились сохранить, от мира природы, окружавшей их каменные дома, от мира, отбрасывающего длинные тени страха на их улицы, как только луна прячется за тучи, а фонари начинают мигать.
Они всегда его узнавали, в каком бы виде он ни появился. Сейчас эта троица исподтишка приглядывалась к его рукам и изучала видневшуюся в распахнутом вороте рубашки кожу. Искали подтверждения своих догадок, что он именно тот, кто им нужен.
– Золото, конечно, при вас? – спросил он. Мэр сунул руку во внутренний карман жилета, и оттуда, как по мановению волшебной палочки, появился мешочек. С ласкающим слух позвякива‑ньем он лег на деревянный стол. Гэдриан поднял над столом руку, но, как оказалось, всего‑навсего затем, чтобы взять свою кружку с пивом и поднести ее к губам. Он долго не отрывался от кружки, потом поставил ее – пустую – рядом с мешочком.
– Я подумаю над вашим любезным предложением, – сказал он, встал и отошел от стола.
Мешочек таки остался лежать, где лежал.
У выхода Гэдриан столкнулся с хозяином, ткнул большим пальцем в сторону троицы, наблюдавшей за ним, и сказал:
– Полагаю, наш добрый господин мэр заплатит за угощение. – С этими словами он вышел в ночь.
На улице он остановился и, склонив голову, прислушался. Издалека, не из‑за ближнего холма, а откуда‑то с востока доносился лай диких псов, глухой и злобный. Гэдриан удовлетворенно кивнул, и губы его сложились в подобие улыбки, хотя лицо никак не выражало радости. Встречные прохожие боязливо глядели на него, когда он проходил мимо, направляясь прочь из города, в горы, вздымавшиеся, как волны верескового океана, и тянувшиеся далеко на запад, куда и за три дня верхом не доберешься.
– Что… что вы хотите со мной сделать? – в конце концов не выдержала долгого молчания Тетчи.
Светлые глаза незнакомца насмешливо блестели, но голос прозвучал заботливо:
– Хочу спасти твою заблудшую душу.
– Но я… я… – в смятении забормотала Тетчи.
– Хочешь спасти свою душу?
– Ясно, хочу, – ответила Тетчи.
– Слышишь этих? – спросил Татуированный, лишь усиливая ее смятение. – Собак, – пояснил он.
Тетчи неуверенно кивнула.
– Скажи только слово, и я прикажу им сорвать все ставни и двери в городе, там внизу. Их когти и клыки осуществят мщение, которого просит твоя душа.
Тетчи тревожно отступила от него.
– Но я не хочу никому делать больно, – сказала она.
– После всего, что они с тобой сделали?
– Мама говорила – они сами не ведают, что творят.
Глаза Татуированного потемнели:
– И ты, значит, хочешь… простить их?
От такого множества вопросов у Тетчи заболела голова.
– Не знаю, – ответила она, и в ее голосе прозвенели панические нотки.
Гнев Татуированного тут же улетучился, будто и не горели только что огнем его глаза.
– Но чего же ты тогда хочешь?
Тетчи со страхом смотрела на него. Почему‑то ей показалось, что он уже знает ответ и давно ждет его.
Ее колебания затянулись. В тишине она различала приближающиеся голоса хищных собак, их пронзительный визг, словно жалобы детей, плачущих от боли. Взгляд Татуированного впивался в нее, требуя ответа. Она подняла дрожащую руку и показала на высокий камень.
– Ага! – сказал Татуированный.
Он улыбнулся, но Тетчи от этой улыбки легче не стало.
– За это придется заплатить, – сказал Татуированный.
– Но… но у меня нет денег.
– Разве я говорил о деньгах? Просил их?
– Вы сказали, придется заплатить.
– Платить, конечно, придется, – кивнул Татуированный, – но монетой, которая куда дороже, чем золото и серебро.
«Что бы это могло быть?» – удивилась Тетчи.
– Я говорю про кровь, – объяснил Татуированный, прежде чем Тетчи успела задать вопрос. – Про твою кровь.
Он протянул руку и схватил Тетчи прежде, чем она успела ускользнуть.
«Кровь», – повторила про себя Тетчи. Она проклинала эту кровь, из‑за которой ее ноги передвигаются так неуклюже.
– Не пугайся, – сказал Татуированный. – Я не причиню тебе вреда. Мне нужна только капля, ну, может, три капли, и это ведь не для меня – для камня. Чтобы вернуть его к нам. Пальцы, державшие руку Тетчи, разжались, и она поскорее отодвинулась назад. Она переводила взгляд с незнакомца на камень, с камня на незнакомца, пока у нее не закружилась голова.
– Кровь смертных самая бесценная, – сказал ей Татуированный.
Тетчи кивнула. Будто она сама не знает! Если бы не примесь крови троува, она была бы такой же, как все люди. Никто не стал бы к ней придираться и норовить ее обидеть из‑за того, кто она и как выглядит, из‑за того, кого они чуют за ее спиной. Они видят в ней ночную угрозу, а ей хочется, чтобы ее все любили.
– Я научу тебя разным штукам, – сказал Татуированный, – покажу, как становиться, кем захочешь.
Пока он произносил эти слова, черты его лица изменились, и вот уже татуированное тело венчала голова с мордой дикой собаки. Ее шкура была такой же светлой, как волосы Татуированного, и глаза были его глазами, и все же морда была собачья! Человек исчез, на его месте осталась эта странная помесь.
Глаза Тетчи расширились от ужаса. Короткие толстые ноги подогнулись, она испугалась, что сейчас упадет.
– Кем захочешь, только пожелай, – сказал Татуированный, и лицо у него снова стало прежним.
Некоторое время Тетчи только и могла, что молча таращиться на него. Ей чудилось, что кровь, текущая по ее венам, звенит. Она сможет стать кем‑то другим! Нормальной! Но вдруг ее радостное возбуждение утихло. Это слишком уж здорово, а значит, неправда.
– Почему? – спросила она незнакомца. – Почему ты хочешь мне помочь?
– Помогать другим мне в радость, – ответил он. И улыбнулся. Улыбнулся одними глазами. От него так и веяло добротой, и Тетчи чуть не забыла, что всего несколько минут назад он спрашивал, не хочет ли она напустить на Барндейл диких собак, пусть, мол, они терзают ее мучителей. Но вспомнила она об этом вовремя, и ей стало не по себе. Уж слишком он переменчив, этот Татуированный, ему доверять опасно. Может научить ее обернуться кем угодно. А может ли он сам обернуться тем, кем она захочет?
– Ну, о чем ты задумалась? – поторопил ее Татуированный. – Не решаешься?
Тетчи только пожала плечами.
– Я ведь даю тебе шанс исправить зло, которое причинили тебе при твоем рождении.
Пока он говорил, Тетчи вслушивалась во все более громкий лай диких собак. «Исправить зло…»
Их зубы и когти несут мщение, о котором ты мечтаешь!
Нет, этого не будет. Она никому не желает зла. Ей просто хочется быть такой, как все, а не мстить кому‑то. Значит, если все зависит от нее, она может сказать, что не хочет никому мстить, верно? Татуированный не может заставить ее мстить людям.
– И что мне надо сделать? – спросила она. Татуированный вынул длинную серебряную иглу, вколотую спереди в его пояс.
– Дай свой большой палец, – сказал он.
Гэдриан почуял троува, как только Барндейл остался позади. Сначала это ощущалось не сильно, скорее, только чудилось, но чем дальше он уходил от города, тем резче присутствие троува давало знать о себе. Гэдриан остановился, пытаясь определить направление ветра, но тот задувал с разных сторон, так что источник запаха установить не удавалось. Тогда Гэдриан сбросил рубашку на землю.
Он дотронулся до татуировки у себя на груди, и, когда отнял руку, на его ладони заплясал мерцающий голубой огонек. Он выпустил огонек на волю, и тот стал медленно перекатываться с одного светящегося бока на другой. Когда Гэдриан понял, где искать троува, он щелкнул пальцами, и огонек погас.
Теперь Гэдриан твердо представлял, куда ему надо направляться, и он решительно тронулся в путь.
«На этот раз горожане не соврали, – подумал он. – В горах над Барндейлом и вправду завелся троув».
Тетчи боязливо шагнула вперед. Когда она приблизилась к незнакомцу, синяя татуировка на его груди вдруг задвигалась, меняя очертания, и сложилась в новый узор, такой же непонятный для Тетчи, как и прежний. Тетчи хрипло вздохнула и протянула руку, надеясь, что ей не будет больно. Когда незнакомец поднес кончик иглы к пальцу, она зажмурилась.
– Ну вот, – через мгновение сказал Татуированный. – Вот и все.
Тетчи удивленно моргнула. Она ровно ничего не почувствовала. Но как только Татуированный отпустил ее руку, уколотый палец заболел. Она посмотрела на три капли крови, пылающие, как крошечные драгоценные камни, в ладони Татуированного. Колени у нее снова подкосились, и она упала на землю. Ей было жарко, лицо горело, будто стоял знойный полдень, будто ее жарило солнце, так что она не могла двигаться.
Медленно, очень медленно она подняла голову. Ей хотелось увидеть, что будет с камнем, когда Татуированный смажет его ее кровью. Но он, не подходя к камню, улыбнулся Тетчи и длинным, как у змеи, и таким же раздвоенным языком слизнул с ладони ее кровь.
– Ум… хм… – Тетчи пыталась спросить: «Что ты со мной сделал?», но слова, срываясь с ее языка, превращались в бессмысленное мычание. И мысли в голове ворочались все медленнее.
– Когда твоя мать так заботливо давала тебе советы на будущее, – сказал Татуированный, – ей следовало предупредить тебя, чтобы ты не доверяла незнакомцам. Правда, ты мало кому нужна.
Тетчи показалось, что уже и глаза перестали ее слушаться, но она тут же поняла, что это Татуированный опять изменил свой облик. Волосы у него потемнели, кожа больше не была бледной. Усталость как рукой сняло, он будто искрился волшебной энергией.
– Ты им не нужна, потому что они не знают того, что известно мне, – продолжал Татуированный. – Спасибо за твои жизненные соки, малышка. Нет ничего более живительного, чем человеческая кровь, смешанная с кровью нечистых. Жаль, что тебе самой не удастся этим воспользоваться: ты долго не проживешь.
Он насмешливо отсалютовал Тетчи, приставив ко лбу кончики пальцев, и поспешил прочь. Растворился в ночной тьме.
Тетчи изо всех сил старалась встать на ноги, но устала так, что уже не смогла даже голову поднять с земли. Слезы обиды застилали ей глаза. Что он с ней сделал? Она же сама видела, он всего‑навсего взял три капли ее крови. Почему же ей так тошно, будто он выпил из нее всю кровь?
Девочка глядела в ночное небо, и звезды расплывались у нее перед глазами, они вертелись все быстрей, пока она не дала им унести ее прочь.
Тетчи не совсем понимала, каким образом она вернулась с небес, но когда она опять открыла глаза, оказалось, что Татуированный снова здесь. Он склонился над ней, и в его темных глазах светилась тревога. Кожа его снова стала какой‑то бесцветной, и волосы опять посветлели. Тетчи собрала весь остаток сил и плюнула ему в лицо.
Он не двинулся. Она смотрела, как плевок сползает по его щеке, пока, скатившись с подбородка, не упал на землю рядом с ней.
– Бедное дитя, – проговорил Татуированный. – Что он с тобой сделал?
Тетчи услышала, что говорит он как‑то по‑другому. Значит, на этот раз незнакомец изменил голос. Теперь его голос не походил на звон камней, бьющихся друг о друга, а звучал мягко и ласкал слух.
Он приложил руку к татуировке на плече, и кончики пальцев засветились голубым сиянием. Когда он дотронулся рукой до лба Тетчи, девочка вздрогнула, но прикосновение светящихся пальцев сразу уняло мучившую ее боль. Когда Татуированный отодвинулся, она поняла, что в состоянии подняться с земли. С минуту перед глазами у нее все кружилось, но постепенно мир вокруг принял отчетливые очертания. От этого и беспомощность прошла.
– Хотел бы я еще что‑нибудь для тебя сделать, – проговорил татуированный.
Тетчи сверкнула глазами и подумала: «Уже сделал! Хватит!»
Татуированный ласково посмотрел на нее, он слегка склонил голову набок, будто слушал ее мысли.
– По эту сторону Врат, – сказал он, – он называет себя Нэллорн, но если тебе доведется встретиться с ним за Вратами Сновидений, там, откуда он родом, ты бы назвала его, Кошмаром. Он тешится болью и страхом других. Мы с ним уже давно стали врагами.
– Но… ты… – заморгала совсем растерявшаяся Тетчи.
Татуированный кивнул:
– Мы с ним похожи как две капли воды. Ведь мы братья, дитя мое. Я старший, меня зовут Сон, но по эту сторону Врат я называюсь Гэдриан.
– Он… этот твой брат… он взял у меня кое‑что…
– Он лишил тебя присущей смертным способности видеть сны, – ответил Гэдриан. – Хитростью вынудил отдать ему добровольно твой дар, а раз ты отдала его по своей воле, этот дар стал для него еще ценнее.
– Ничего не понимаю, – покачала головой Тетчи. – Зачем ему понадобилась я? Я же никто и ничего не знаю. Ничего не умею – ни колдовать, ни заклинать, ничего, что может быть кому‑то нужно.
– Сама‑то ты не умеешь, но смесь крови троува с людской кровью обладает великой силой. Каждая капля такой смеси – могучий талисман в руках того, кто разбирается в ее свойствах.
– Он сильнее тебя? – спросила Тетчи.
– В Стране Сновидений – нет. Там я главный. Царство Сновидений – мои владения, все, кто засыпает, пройдя через Врата, попадают под мой надзор. – Он помолчал, темные глаза глядели задумчиво, затем добавил: – А здесь наши с ним силы почти равны.
– Значит, кошмары снятся по его вине? – спросила Тетчи.
Гэдриан кивнул:
– Я не могу надзирать за всеми своими владениями одновременно. Нэллорн – отец лжи. Он пробирается в сознание спящих, когда я занят чем‑то другим, и превращает целебный сон в страшный кошмар.
Гэдриан встал и снова, словно башня, воздвигся над Тетчи.
– Мне пора, – сказал он. – Я должен остановить его, пока он не стал всемогущ.
Тетчи прочла в его взгляде неуверенность и догадалась – он сознает, что брат сильней его, но не желает этого признавать, не хочет отказаться от схватки и считает, что должен бороться до конца. Она попыталась встать, но силы так и не возвращались к ней.
– Возьми меня с собой, – попросила она. – Позволь мне помочь тебе.
– Ты не знаешь, о чем просишь.
– Но я хочу помочь тебе!
– Хорошо сказано! – улыбнулся Гэдриан. – Но речь идет о войне. А на войне нет места детям.
Тетчи старалась придумать, как его убедить, но в голову ничего не приходило. Он молчал, но и без слов Тетчи понимала, почему он не хочет брать ее с собой. Она будет только обузой. Она ничего не умеет, разве что видит в темноте да кое‑как двигается – и от того и от другого мало толку.
Пока они молчали, и Тетчи обдумывала все это, она снова услышала вой.
– Собаки! – проговорила она.
– Никаких диких собак нет! – сказал Гэдриан. – Это ветер воет в пустых закоулках души моего брата. – Он положил руку на голову Тетчи и взлохматил ей волосы. – Мне очень грустно, что тебе пришлось пережить такое этой ночью. Если судьба будет ко мне благосклонна, постараюсь исправить это зло.
И не успела Тетчи ответить, как он исчез – умчался на запад. Она попыталась карабкаться за ним следом, но и ползти‑то почти не смогла. Когда она добралась до вершины холма с возвышающимся на нем камнем, она только краем глаза успела увидеть длинные ноги Гэдриана, взбегавшего на соседний холм. Вдали над самой землей блистали голубые вспышки.
«Это Нэллорн, – подумала Тетчи. – Он поджидает Гэдриана. Нэллорн хочет убить повелителя снов, и тогда он станет владыкой Царства Сновидений. И никто больше не будет видеть снов, всех будут мучить кошмары. Люди будут бояться заснуть, зная, что сон не принесет им покоя. Нэллорн превратит целебный сон в боль и отчаяние». И все это из‑за нее. Она думала только о себе, ей так хотелось поговорить с отцом, стать нормальной. Конечно, она тогда не знала, кто такой Нэллорн, но это ее не извиняет.
– Неважно, что думают о тебе другие, – наставляла ее мать, – важно, что ты сама о себе думаешь. Будь хорошей, и что бы ни говорили про тебя люди, это будет всего лишь вранье.
Люди обзывали ее монстром и боялись ее. И теперь она понимала, что это не ложь.
Тетчи повернулась к валуну, который был ее отцом до того, как солнце заколдовало его и превратило в камень. Почему, пока не начались все сегодняшние беды, с ней не случилось такого же превращения? Почему, когда лучи солнца впервые коснулись Тетчи, они не обратили в камень и ее? Тогда Нэллорну не удалось бы воспользоваться ее тщеславием, ее мечтой поговорить с отцом, не удалось бы обхитрить ее. Вот если бы она была камнем…
Тетчи прищурилась. Она провела рукой по шершавой поверхности валуна, и в голове у нее прозвучал голос Нэллорна:
«Я имею в виду кровь.
Всего один укол – одна капля твоей крови, ну, может, три. И не для меня. Для камня. Чтобы вернуть его к жизни».
Вернуть его к жизни.
Нэллорн доказал, что ее кровь имеет волшебную силу. Если только он не лгал… А вдруг и она может вернуть отца к жизни? Но если отец оживет, захочет ли он говорить с ней? Сейчас ночь, а ночью троувы как раз сильней. И если она объяснит все отцу, он наверняка пустит в ход свою силу, чтобы помочь Гэдриану!
В памяти у нее зазвучали бормочущие голоса горожан:
«Троув сразу выпьет всю твою кровь, стоит ему взглянуть на тебя…»
«Видел я тут такого троува, сидел у кладбища – и что, вы думаете, грыз? Человечью кость, видно, он ее выкопал…»
«У этих троувов нет сердца…»
«И души нет…»
«Если у них не будет еды, они и друг друга съедят».
«Вот!» – подумала Тетчи. Вот те самые враки, о которых ее предупреждала мать. Если мать полюбила троува, значит, он не может быть злым чудищем…
Большой палец, куда Нэллорн вколол серебряную иглу, все еще болел, но маленькая ранка уже затянулась. Тетчи впилась в нее зубами и не разжимала челюсти, пока не почувствовала во рту соленый вкус крови. Тогда она сжала палец сильнее и смазала своей кровью шероховатую поверхность камня.
Она ничего не ждала, но все‑таки надеялась. Она сразу ощутила слабость, как тогда, когда Нэллорн взял у нее три капли крови. И снова все поплыло у нее перед глазами, ноги опять подкосились, но теперь она упала не на землю, а внутрь размягчившегося, словно глина, раздавшегося камня. Он принял ее всю целиком.
Когда к Тетчи вернулось сознание, она увидела, что лежит, прижимаясь лицом к твердой застывшей грязи. Она подняла голову и сощурилась – так было сумрачно. Высокий камень и весь мир вокруг нее был другой. Сколько хватало глаз, тянулась унылая пустошь, ее освещал слабый сумеречный свет, но откуда он падал, Тетчи не могла разобрать. Ландшафт оставался прежним – очертания холмов и долин к западу от Барндейла были теми же, что и всегда. Но как все изменилось! Больше здесь ничего не росло, нигде не просматривалось ничего живого, живой была только сама Тетчи, но и в этом она сомневалась! Ведь если это – страна мертвых, безжизненное отражение живого мира, то, выходит, и она мертва, иначе разве она попала бы сюда?
Как ни странно, эта мысль ее нисколько не встревожила. Она уже столько всего навидалась за сегодняшнюю ночь, что больше ничему не удивлялась.
Обернувшись, Тетчи посмотрела туда, где стояло узловатое дерево, но на его месте торчал только мертвый пень. Он был раза в три выше нее, а вокруг валялись засохшие ветки. Верхняя часть дерева упала и скатилась под холм.
Тетчи осторожно поднялась, но ни слабости, ни головокружения не почувствовала. У ее ног, в грязи, там, где раньше был камень, она увидела какие‑то глубоко врезанные в землю знаки. Они напомнили ей татуировку на груди повелителя снов и его брата, будто кто‑то снял узоры с их кожи, увеличил в размерах и бросил в грязь. Руки Тетчи покрылись гусиной кожей.
Она вспомнила, что рассказывал ей Гэдриан о стране, которой он правит: жители мира, где жила Тетчи, могли входить туда только через Врата Сна. Когда же она отдала часть своей крови высокому камню, ею овладела такая слабость, веки налились такой тяжестью…
Значит, все, что она видит, ей только снится? Но если это сон, кто наслал его на нее? Гэдриан или его брат Нэллорн, по воле которого спящих одолевают кошмары? Тетчи опустилась на колени, чтобы лучше рассмотреть рисунок на земле. Он немного напоминал человека, ноги которого опутывала веревка, а линии, расходившиеся от его головы, были похожи на вставшие дыбом волосы. Тетчи робко протянула палец и дотронулась до путаницы линий у ног небрежно очерченной фигуры. Здесь грязь оказалась сырой. Тетчи потерла указательный палец о большой. Он стал маслянистым на ощупь.
Сама не понимая, что делает, Тетчи снова нагнулась и стала обводить изображение пальцем – он легко скользил по маслянистым влажным бороздкам. Когда она обвела весь рисунок, он начал светиться. Тетчи быстро попятилась.
Что она наделала?
Голубое свечение поднялось в воздух, сохраняя очертания рисунка, оставшегося внизу. Вдруг вокруг что‑то начало тихо, ритмично рокотать, будто земля зашевелилась. Но под ногами Тетчи почва была неподвижна, она слышала только рокот – тихий и грозный.
За ее спиной хрустнула ветка, Тетчи оглянулась и посмотрела на остатки корявого дерева. На фоне неба вырисовывалась высокая фигура. Тетчи хотела окликнуть ее, но слова застряли у нее в горле. И тут она заметила, что за ней со всех сторон наблюдают чьи‑то горящие глаза. Светлые глаза, в которых отражаются отблески светящегося узора, поднявшегося в воздух над тем местом, где прежде в ее мире стоял высокий камень. Глаза блестели низко над самой землей – сверкали хищным огнем.
Тетчи вспомнила, что слышала вой диких собак до того, как попала в этот мир.
«Никаких диких собак нет, – сказал ей Гэдриан. – Это ветер воет в пустых закоулках души Нэллорна».
Глаза придвигались все ближе и ближе, и Тетчи уже могла различить треугольные морды, на которых эти глаза блестели, подползающие к ней тела с выгнутыми спинами.
Ну как она могла поверить Гэдриану? Она же знала его не лучше, чем Нэллорна! Кто сказал, что кому‑то из них можно доверять?
Одна из собак поднялась во весь рост и потрусила к Тетчи. Из пасти вырвалось тихое рычание, оно прозвучало как эхо зловещего рокота, который пробудила Тетчи, коснувшись по своей глупости светящегося узора. Она попятилась, начала отступать, но податься было некуда, а собаки все придвигались – одна, вторая, третья. Тетчи подняла взгляд на высокую фигуру, молча стоявшую среди валявшихся на земле веток корявого дерева.
– Про… простите, – с трудом пролепетала Тетчи. – Я не хотела ничего плохого.
Фигура не пошевелилась, а собаки, услышав голос Тетчи, зарычали. Ближняя обнажила клыки.
«Вот и все», – подумала Тетчи. Если она была еще живой в этой стране мертвых, то скоро умрет.
Но тут фигура, стоявшая у пня, выступила вперед. Она шагала медленно, с трудом передвигая ноги. Ветки под ее тяжестью хрустели.
Собаки отпрянули от Тетчи и жалобно заскулили.
– Убирайтесь! – приказала фигура.
Голос у говорящего был низкий, гулкий, как стук камней друг о друга, как голос первого Татуированного. Голос Нэллорна, брата повелителя снов, Нэллорна, который превращает сны в кошмары. Он звучал, заглушая мерный рокот, шедший, казалось, из‑под ног Тетчи.
При звуках этого голоса собаки бросились врассыпную. У Тетчи даже колени застучали друг о друга, пока фигура приближалась к ней. Теперь она уже видела крупные черты лица, будто вытесанные из камня, гриву спутанных волос, жестких, как сухой вереск, широкие плечи, тяжелый торс, переплетение могучих мышц на руках и ногах. Глаза были глубоко посажены под нависшим лбом. Казалось, это лишь первая проба скульптора, начинающего новую скульптуру – и черты лица, и мускулатура только намечены, еще неясно, какими они будут, когда работа завершится.
Только эта скульптура была не глиняной, не каменной и не мраморной! Она была живой плотью. И хотя ростом приближающийся к Тетчи был не выше человека, ей показалось, что перед ней великан, словно часть горы отделилась и гуляет по холмам.
– Зачем ты звала меня? – спросил великан.
– 3‑звала? – заикаясь, повторила Тетчи. – Но я… я не… – Голос ее замер.
Тетчи смотрела на стоявшего перед ней великана с внезапно пробудившейся надеждой.
– Отец? – тихо проговорила она.
Великан долго молча смотрел на нее. Потом медленно опустился на колено, так что его голова оказалась вровень с ее лицом.
– Это ты? – произнес он голосом, смягчившимся и удивленным. – Ты дочь Ханны?
Тетчи взволнованно кивнула.
– Моя дочь?
Тетчи больше не боялась. Перед ней стоял уже не страшный сказочный троув, а возлюбленный ее матери. Она чувствовала, как ее обдают волны нежности и тепла, которые манили ее мать, когда та убегала из Барндейла на болота, где он ждал ее. Отец раскрыл объятия, и Тетчи прильнула к нему, вздохнув, когда он прижал ее к себе.
– Меня зовут Тетчи, – прошептала она, уткнувшись ему в плечо.
– Тетчи, – повторил он, словно тихо пророкотал ее имя. – Не знал я, что у меня есть дочь.
– Я каждую ночь приходила к твоему камню, все надеялась, что ты вернешься.
Отец немного отстранился и серьезно посмотрел на нее.
– Я уже не могу вернуться. Никогда, – сказал он.
– Но как же…
Он покачал головой.
– Умер – значит умер, Тетчи. Я не могу ожить.
– Но разве можно жить в таком ужасном месте?
Он улыбнулся, грубые черты лица задвигались, будто складки горы менялись местами.
– Здесь я не живу, – сказал он. – Я живу… не могу объяснить где. Не знаю слов, чтобы описать это.
– И мама там же?
– Ханна… умерла?
– Много лет назад, но я все еще тоскую без нее, – кивнула Тетчи.
– Поищу ее… – пообещал троув. – Скажу ей, что ты ее помнишь. – Он поднялся и снова, как гора, навис над Тетчи. – А теперь мне пора уходить, Тетчи. Это нечестивая земля, где проходит опасная граница между жизнью и смертью. Если кто задерживается здесь – живой или мертвый, – остается тут навсегда.
– Но…
Тетчи хотела попросить его взять ее с собой, поискать мать вместе. Ей хотелось сказать ему, что ей ни к чему жить, жизнь для нее только боль и горе, но вдруг она спохватилась, что снова думает лишь о себе. Правда, она до сих пор не слишком‑то доверяла Гэдриану, но если он не лгал, значит, надо попытаться помочь ему. Жизнь Тетчи была кошмаром, но она не хотела, чтобы так жили и другие.
– Мне нужна твоя помощь, – проговорила она и рассказала о Гэдриане и Нэллорне, о войне, которую вели Сновидение и Кошмар, и о том, что нельзя дать Нэллорну победить.
Отец печально покачал головой:
– Я не могу тебе помочь, Тетчи. Я не в состоянии вернуться к жизни.
– Но если Гэдриан будет побежден…
– Это будет скверно, – согласился отец.
– Но должны же мы как‑то помочь ему. Отец надолго замолчал.
– О чем ты думаешь? – спросила Тетчи. – Почему ты ничего не говоришь?
– Я ничего не могу сделать, – ответил отец. – А вот ты…
Он опять замолчал.