Исторический факультет
Курсовая работа по дисциплине:
«История Нового времени»
на тему:
«Линейная тактика европейских армий XVII – XVIII вв.»
Студент 3 курса
Васильев Игорь Валерьевич
Преподаватель
Рафалюк Светлана Юрьевна
Москва 2014 г.
Содержание:
Постановка проблемы…………………………………………………………….3
Объект и предмет исследования, цели и задачи работы……………………….6
Источники…………………………………………………………………………7
Историографический обзор……………………………………………………..11
1. Характерные особенности линейной тактики………………………………17
2. Устройство европейского общества XVII – XVIII вв. в его отношении к военному делу……………………………………………………………………25
3. Влияние общественного устройства на формирование линейной тактики.30
Заключение………………………………………………………………………38
Библиография……………………………………………………………………39
Постановка проблемы.
Начало Нового времени в военном деле Западной Европы ознаменовалось возрождением пехоты. «Превосходство сомкнутой пехоты над старыми родами войск сделалось настолько очевидным, что ее пришлось сделать главным, основным родом войск, что она составляла массу и силу войска, в то время как другие рода войск отходили на второй план, и что ее победа или ее поражение решали исход боя»[1].
Пехота строилась в глубокие колонны и вооружалась длинными пиками, благодаря которым в бою с противником принимали участие не только солдаты, стоявшие в первом ряду, но также во втором, третьем и четвертом, а иногда и дальше, коловшие в промежутки между стоявшими впереди. Вместе с тем, «огнестрельное оружие получало всё большее и большее распространение. С начала XVI в. мушкетеры уже организационно стали входить в состав армий. Роль их всё возрастала, и к концу XVI в. они уже составляли половину всей пехоты»[2]. Следует, однако, иметь в виду, что «пикинерам в бою все еще принадлежала главенствующая роль»[3].
Мушкетеры, как и пикинеры, использовали построения в колонну, но по другой причине: «Уже в самом начале XVI столетия складывается образ действий в бою этих сомкнутых мушкетерских частей, строившихся, примерно, в 10 шеренг в глубину. Первая шеренга давала залп, потом, разделяясь налево и направо, уходила и становилась за последнюю шеренгу и заряжала ружья. Ее место занимала вторая шеренга, давала залп и повторяла маневр первой шеренги. Когда все шеренги, таким образом, давали по выстрелу, первая шеренга успевала уже подготовиться ко второму выстрелу, и, таким образом, мушкетерская часть, несмотря на медленность заряжания, поддерживала непрерывный огонь. При наступлении иногда применяли обратный порядок, т. е. вышедшая вперед первая шеренга давала залп и оставалась стоять, а вторая шеренга выходила из-за её флангов, выстраивалась, перед ней, давала залп и т. д. Такой способ ведения стрельбы назывался «караколе», движением улиткой»[4].
С течением времени роль ружейного огня усиливалась, а пик – уменьшалась[5]. С появлением штыка в конце XVII века «пика была окончательно вытеснена из вооружения пехоты»[6]. При этом увеличение скорострельности ружей позволило уменьшить количество рядов стрелков: «построение сделали более тонким, доведя его до четырех шеренг, и наконец, у пруссаков – до трех, причем первая шеренга становилась на колено, так что все наличные ружья могли сразу начать действовать»[7]. Таким образом, прежние колонны стрелков растянулись по фронту и превратились в линии. Тактика, основанная на применении длинных и тонких построений, оптимальных для ведения огневого боя, получила наименование линейной. «Важным этапом ее формирования была тактика шведских войск Густава II Адольфа в сражениях тридцатилетней войны»[8], а своего расцвета она достигла при Фридрихе Великом, который «открыл классическую эру линейной тактики»[9]: его военная организация «была наилучшей для своего времени, и все остальные европейские правительства ревностно перенимали ее»[10].
Но на рубеже XVIII – XIX вв. сначала французская[11], а затем и другие европейские армии снова переходят к тактике колонн. Наполеон в «Осаде Тулона» говорит об атаках колоннами[12], Суворов в «Науке побеждать» указывает, что «французишки […] воюют на немцев и иных колоннами. Если бы нам случилось против них, то надобно нам их бить колоннами-ж»[13]. «После 1813 г. новая французская система сделалась общим достоянием всех наций европейского континента. […] Повсюду была […] введена новая тактика»[14].
Таким образом, сначала линейная тактика победила тактику колонн, а затем снова уступила ей место в военном деле. Возникает вопрос, чем было вызвано такое колебание.
Объект и предмет исследования, цели и задачи работы.
Объектом данного исследования является человеческое общество, предметом – процесс развития военного дела.
Цель работы: установить причины возникновения линейной тактики пехоты Нового времени и отказа от нее в дальнейшем.
Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:
1. Рассмотреть характерные особенности линейной тактики в сравнении с тактикой колонн.
2. Рассмотреть эволюцию общественных условий в отношении их к военному делу.
3. Сопоставить результаты этих исследований.
Источники.
Блез де Лассеран-Массенкон де Монтескью, сеньор де Монлюк (1499 – 26 августа 1577) – французский полководец, прошедший все ступени воинской лестницы от рядового солдата до маршала Франции. В 1592 году в Бордо появились его «Комментарии» (Commentaires et lettres de Blaise de Monluc, maréchal de France)[15] – мемуары, охватывающие события 1521 – 1574 годов, которые Генрих IV окрестил «солдатской библией».
Франсуа де Ла Ну (1531 – 4 августа 1591), прозванный «Железная Рука» – французский военачальник и философ, автор трудов по истории и философии. Один из прославленных гугенотских полководцев, писатель-мемуарист. Потомок знатного бретонского рода. Получил образование в Италии. Во время пятилетнего заточения в Лимбурге де Ла Ну написал свой знаменитый труд «Политические и военные речи»[16], который был впервые опубликован в Базеле в 1587 г. Это сочинение, состоящее из двадцати шести глав, является выдающимся памятником политической, военной и исторической мысли второй половины XVI в.
Жан Шарль де Фолар (13 февраля 1669 – 23 марта 1752) – французский военный писатель. В 18 лет поступил рядовым в Берийский пехотный полк. Боевое поприще свое он начал во время войны за испанское наследство. Был ранен в сражении при Касано, а затем сражался под начальством Буфлера и Виллара, причем при Мальпако был снова ранен. В 1712 году вышел в отставку. Все свободное от службы время он посвящал литературе и оставил несколько замечательных сочинений. Главное достоинство его «Комментариев к «Истории» Полибия» (Abrégé des Commentaires de M. de Folard sur l’histoire de Polybe)[17], написанных в 1727 – 30 гг., то, что в тексте рассмотрена тактика греков и римлян в сравнении ее с современной автору.
Мориц Саксонский (28 октября 1696, Гослар – 30 ноября 1750, Шамбор) – французский полководец, маршал Франции (1744), главный маршал Франции (1747). Перу Морица принадлежит замечательный трактат о войне и военном деле («Теория военного искусства»[18]), служивший в XVIII веке главной основой для изучения военного дела.
Георг Генрих фон Беренхорст (26 октября 1733, Зандерслебен земля Саксония-Анхальт Германии – 30 октября 1814, Дессау) – немецкий военный историк, писатель. В 1748 г. в чине лейтенанта поступил на прусскую военную службу. В 1757 – 1760 гг. был адъютантом принца Генриха Прусского, а в 1760 г. служил адъютантом короля Пруссии Фридриха Великого. С 1790 г. посвятил себя научной и литературной деятельности. Одним из важнейших его трудов являются «Размышления о военном искусстве» (Betrachtungen über die Kriegskunst, über ihre Fortschritte, ihre Widersprüche und ihre Zuverläßigkeit)[19], написанные в 1797 – 1799 гг.
Суворов Александр Ввасильевич (24 ноября 1730 – 18 мая 1800) – великий русский полководец, военный теоретик, национальный герой России. Генералиссимус российских сухопутных и морских сил, генерал-фельдмаршал австрийских и сардинских войск. Суворов оставил огромное военно-теоретическое и практическое наследие, обогатил все области военного дела новыми выводами и положениями. «Наука побеждать»[20] – произведение А. В. Суворова, в котором он изложил свои взгляды на обучение солдат, тактику боя и другие вопросы функционирования войска. Написано в 1795 г., после подавления польского восстания, когда Суворов был главнокомандующим армии на юге России. Суворов оказал заметное влияние и на иностранную военную мысль. Значительный интерес представляют его приказы и инструкции по обучению австрийской армии 1799 г.[21]
Шарль-Жозеф де Линь (23 мая 1735, Брюссель – 13 декабря 1814, Вена) – австрийский фельдмаршал и дипломат из рода де Линей, знаменитый мемуарист и военный писатель эпохи Просвещения. В 1752 г. он поступил прапорщиком в австрийскую армию. Принимал участие в Семилетней войне, за отличие в сражении при Хохкирхе был произведён в майоры. В 1764 г. де Линь был произведён в генерал-майоры, а в 1771 г. – в фельдмаршал-лейтенанты, во время войны за Баварское наследство командовал авангардом в армии Лаудона. В 1782 г. де Линь был послан императором Иосифом II в Россию с поручениями и, благосклонно принятый императрицей Екатериной II, надолго остался в России. Когда началась вторая война с Турцией, де Линь был назначен состоять в звании фельдцейхмейстера (начальника артиллерии) при армии князя Потемкина и в 1788 г. участвовал в осаде и взятии Очакова, а в 1789 г., командуя австрийским корпусом, сам взял Белград. После де Линя остались 32 тома записок под заглавием «Mélanges militaires, littérarires et sent mentaires»[22], которые были написаны в 1795 – 1804 гг.
Наполеон I Бонапарт (15 августа 1769, Аяччо, Корсика – 5 мая 1821, Лонгвуд, остров Святой Елены) – император французов в 1804 – 1815 гг., великий полководец и государственный деятель, заложивший основы современного французского государства. Наполеон занимает выдающееся место в истории формирования буржуазного военного искусства. Его военное наследство, богатое и многообразное по своему содержанию, оказало существенное влияние на дальнейшее развитие военной теории. Оно несомненно способствовало установлению новых стратегических и тактических приемов борьбы, отвечающих характеру войн того времени и зарождавшейся в ходе этих войн массовой армии. Заслуга Наполеона заключается в том, что он предложил правильное для своего времени стратегическое и тактическое применение колоссальных вооруженных масс, появление которых было возможно лишь благодаря революции. В мемуарах Наполеона («Осада Тулона», «Итальянская кампания 1796 – 1797 гг.», «Кампании в Египте и Сирии» и других)[23] содержится много интересного и полезного для понимания и той бурной, насыщенной войнами эпохи, и тех способов и форм вооруженной борьбы, которые тогда применялись.
Жан-Жак Жермен Пеле-Клозо (1777 – 1858) – французский генерал эпохи Наполеоновских войн, топограф, военный писатель. Участвовал в Итальянском походе, в Австрийских кампаниях 1805 и 1809 гг., в походе в Россию (отличился в сражениях при Смоленске и Бородине), в кампаниях 1813 и 1815 гг. Перу Пеле принадлежат следующие крупные литературные труды: «Записки о войне 1809 г.» (Mémoires sul la guerre-de 1809), «Главные операции войны 1813 г.» (Des principales opérations de la guerre de 1813), «Введение в кампании Наполеона 1805, 1806, 1807 и 1809 гг.» (Introduction aux campagnes de Napoléon 1805, 1806, 1807 et 1809). Кроме того, в основанном им журнале «Военный обозреватель» (Spectateur militaire) Пеле поместил ряд ценных статей по военным вопросам и, между прочим, свои воспоминания о походе 1812 г. в Россию[24].
Историографический обзор.
Проблема возникновения линейной тактики пехоты и отказа от нее в дальнейшем входит в широкий круг проблем, изучением которых занимается военная история – дисциплина, составляющая вместе с рядом других наук теорию военного дела. Важнейшее значение для понимания процессов, изучаемых военной историей и вообще военной наукой, имеет вопрос о взаимосвязи военного дела с общественно-политическими и экономическими условиями.
Одной из первых известных работ, посвященных военной теории, является трактат «Законы войны (военные методы) почтенного (учителя) Суня»[25], составленный древнекитайским стратегом и мыслителем Сунь Цзы, жившим, предположительно, в VI или, по другим источникам, в IV в. до н. э. Автор рассматривает войну как органическое целое, начиная с дипломатии и мобилизации, и заканчивая шпионажем. Он считает одной из важнейших целей войны процветание и лояльность населения, в его глазах военное дело неразрывно связано с обществом.
Одним из самых ранних европейских авторов, писавших об искусстве войны, принято считать Энея Тактика (IV в. до н. э.), сохранившийся трактат которого «О перенесении осады»[26] ценен большим количеством исторических иллюстраций.
Огромное значение в военной истории имели работы прусского офицера и военного писателя Карла Филиппа Готтлиба фон Клаузевица (1780 – 1831), объединенные в единое произведение «О войне»[27], опубликованное в 1832 г. Отличительные черты военно-исторических трудов Клаузевица – ясность изложения, меткая критическая оценка военных событий, причем, согласно его руководящему взгляду на войну («война есть продолжение политики иными средствами»), он отводит широкое место политическому элементу и стремится выяснить, насколько судьба армий зависит от силы и слабости полководцев, характеристика которых выдается у Клаузевица своим блеском и талантом. Он одним из первых увидел принципиальное различие между аккуратными «кабинетными войнами» XVII – XVIII вв. и молниеносными кампаниями Наполеона (отчасти также Суворова). В своих работах автор отвергает рационализм Просвещения в пользу романтического упоения духом народа и мощью полководческого гения.
Переворот в военной истории открыли работы Фридриха Энгельса (1820 – 1895) – немецкого философа, впервые подвергшего исторические процессы рассмотрению с материалистических позиций. Важнейшее из его произведений по военной тематике – «Тактика пехоты и ее материальные основы»[28], также Энгельс написал статьи «Армия»[29] и «Флот»[30] для «Новой Американской Энциклопедии», многочисленные статьи в газетах по военным вопросам.
Одним из первых современных военных историков считается немецкий ученый Ганс Готлиб Леопольд Дельбрюк (1848 – 1925). Он основывал свой метод на критическом подходе к древним источникам, использовании смежных дисциплин, таких как демография и экономика, с тем, чтобы проанализировать различные эпохи и сравнить их, имея конечную цель проследить эволюцию военных институтов. Самое масштабное его произведение – «Всеобщая история военного искусства в рамках политической истории»[31]. В нем он установил и наглядно продемонстрировал тесную связь военного дела с политическими обстоятельствами.
Российская дореволюционная военная историография представлена трудами профессора генерал-майора Вениамина Ивановича Баскакова (1861 – 1941). В своих работах, в частности, в книге «Северная война 1700 – 1721 гг.»[32], а также в ряде других, связанных с изучением Наполеоновских войн[33], автор ставит цель выяснить условия, которые определяли деятельность войск.
Значимым этапом в историографии военного дела в его связи с общественными и политическими условиями стал выход ряда трудов Александра Андреевича Свечина (1878 – 1938) – русского и советского военачальника, выдающегося военного теоретика, публициста и педагога. В своей работе «Эволюция военного искусства»[34] автор на примерах крупнейших битв древности, средневековья, нового и новейшего времени выстраивает единую линию развития военного дела. Не будучи марксистом, в своих трудах он постоянно подчеркивает важность диалектического метода, формулирует материалистические концепции. А. А. Свечин констатировал, что если признавать мнение Клаузевица о том, что война представляет собой продолжение политики, то не может быть грани между политической и военной историей.
Тематика войны и военного искусства затронута в ряде работ академика Евгения Викторовича Тарле (1874 – 1955). Еще до революции заняв ведущие позиции в российской исторической науке, позднее он стал одним из авторитетнейших историков СССР. Наибольшую известность приобрела его монография «Наполеон»[35], написанная в популяризаторском стиле, также большое значение в исторической науке имеют труды Е. В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию»[36], «Крымская война»[37], «Северная война и шведское нашествие на Россию»[38] и другие. Необходимо отметить, что работам Е. В. Тарле свойственна некоторая вольность в отношении к историческим фактам, а ряд его положений и выводов вызывает у историков-марксистов серьезные возражения. Несмотря на это, его труды остаются блестящими памятниками исторической мысли, вполне сохранившими свое значение для науки.
Советская марксистская историография военного дела представлена классической работой профессора генерал-майора Евгения Андреевича Разина (Неклепаева) (1898 – 1964) «История военного искусства»[39]. Развитие и образование армии Е. А. Разин показал как неизбежный продукт классового общества. Военное искусство автор рассматривает как закономерный процесс. Война – общественное явление, она является продолжением политики заинтересованных государств и разных классов внутри этих государств. Для определения характера войны, ее политического содержания необходимо тщательное изучение состояния экономики и классовой борьбы, внутренней и внешней политики воюющих сторон. Политические цели выражают характер войны, показывают, в чьих интересах она ведется. При определении отношения к войне Е. А. Разин исходил из исторических условий, социального содержания войны и той исторической роли, которую данная война сыграла. Прогрессивны, считал автор, только справедливые войны, разрушающие вредные, реакционные учреждения, освобождающие народ от рабства и угнетения, защищающие его свободу и независимость.
В советской историографии тема взаимосвязи военного дела с общественно-политическими и экономическими условиями получила развитие в более чем 200 научных работах профессора Любомира Григорьевича Бескровного (1905 – 1980), наиболее известна из которых «Отечественная война 1812 года и контрнаступление Кутузова»[40].
Видным представителем русской зарубежной историографии военного дела является профессор генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин (1875 – 1944). В своих исторических работах, таких как «История военного искусства как наука»[41], «Суворов и его «Наука побеждать»»[42], «Наука о войне. О социологическом изучении войны»[43] и других, он стоит в целом на идеалистических позициях, считает, что в явлениях войны главенствующее значение имеет духовное начало. При этом он обосновывает важность «гражданского» исследования войн как особого процесса социальной жизни.
На данный момент состояние военно-исторической науки определяется двумя тенденциями. Одна из них отражена в книге Юрия Юрьевича Ненахова «Войны и кампании Фридриха Великого»[44]. В предисловии к ней автор указывает, что «войны нельзя рассматривать в отрыве от анализа тогдашней политики»[45], в соответствии с этим положением он исследует в своей работе весь комплекс общественно-политических условий и взаимосвязь их с военным делом.
Виднейшим представителем другого направления в военной историографии является российский военный историк профессор генерал-майор Владимир Антонович Золотарев (род. в 1946), автор свыше 600 научных трудов, в том числе 20 монографий[46], предложивший новую концепцию военно-исторической науки. Военная история рассматривается как один из важнейших элементов возрождения массового читательского, образовательного и просветительского интереса к героическому прошлому России. Особенно заметен интерес В. А. Золотарева к сравнительному изучению военной истории различных стран и народов, проявляющийся в постановке вопроса о характерных особенностях российской национальной армии. Любовь к земле, любовь к родине, любовь к своему очагу, по мнению В. А. Золотарева сыграли решающую роль в победах российского оружия на протяжении всей истории. Подобный подход нельзя назвать материалистическим.
В настоящее время мы можем констатировать, что, несмотря на имеющиеся расхождения в исторических концепциях, военная история располагает прочным фундаментом, заложенным рядом исследователей, установивших основные зависимости в исторических процессах. Представляется, что перспективы дальнейшего развития военно-исторической науки заключаются в большей детализации, а также в некотором уточнении этих зависимостей.
1. Характерные особенности линейной тактики.
В сравнении с колонной линейное построение обеспечивает лучшие условия для ведения огневого боя. При толщине строя в два или три ряда каждый солдат может стрелять, не сходя со своего места, как этого требовали более глубокие строи и прием «караколе», и, таким образом, тратить в промежутке между двумя выстрелами лишь столько времени, сколько необходимо для заряжания, а не расходовать его на перестроения. При всё еще недостаточной скорострельности ружей проблема непрерывности огня решалась стрельбой плутонгами (взводами): «батальон делился на 8 плутонгов; плутонги стреляли поочередно, очень быстро один за другим – 1, 3, 5, 7, 2, 4, 6, 8, так что огонь все время перекатывался»[47], «и в момент залпа левофлангового плутонга правофланговый уже готов был к новому залпу»[48].
Другое преимущество линий заключалось в том, что одну цель могло обстреливать большее количество стрелков: «чем тоньше становились построения, тем более удлинялся фронт. Это чрезвычайно повышает действенность оружия, особенно если удастся охватить противника»[49].
Вместе с тем, линейные построения в сравнении с колоннами менее уязвимы для ружейного и особенно артиллерийского огня.
Эти преимущества продемонстрировали свою значимость в сражениях раннего Нового времени. Например, в финале битвы при Брейтенфельде 17 сентября 1631 г. «Тилли привел в порядок 3 пехотных бригады и повел их в атаку на шведов. Однако, окруженные шведской конницей, вынуждаемые к остановкам атаками то с флангов, то с тыла, они не смогли развить своего натиска и остановились. А остановка глубоких колонн равносильна их смерти»[50]. Вместо рукопашного боя, для которого построение в колонну оптимально, началась перестрелка, и шведские мушкетеры, построенные в линии, нанесли имперцам поражение.
При этом линейный боевой порядок имеет ряд существенных недостатков.
Во-первых, большая длина фронта линейного построения «вызывает огромные трудности при маневрировании»[51]. Любое препятствие, встретившееся на пути наступающей пехоты, когда она построена в одну непрерывную линию, затрудняет движение не только отдельного подразделения, а всей армии: оно «могло сломать строй и привести к потере управления»[52]. Таким образом, «длинные и тонкие линии становились и все более неповоротливыми. Они могли двигаться в боевом порядке только на ровной местности, где не встречалось препятствий – да и то лишь медленно, делая 70 – 75 шагов в минуту»[53]. В результате в европейском военном деле «начинается боязнь местных предметов, поиски открытой равнины для боя, которые так характерны для тактики XVIII столетия»[54]. Это приводит, например, к тому, что становится трудно навязать противнику сражение, поскольку он «запросто мог отойти, не приняв боя»[55] в область, где местность неудобна для сражения, а также к тому, что преследовать бегущего неприятеля силами пехоты стало невозможно[56]. Скорость преследования ограничивалась требованием сохранения строя, поэтому после отступления «побежденный получал возможность оправиться и в дальнейшем еще более увеличить отрыв»[57] от войск победителя.
Кроме того, необходимая для применения линейной тактики «система военного обучения […] была более сложной, чем когда-либо, и ни у кого, кроме солдата, прослужившего всю жизнь, не было ни малейшего шанса хотя бы приблизительно овладеть ею»[58]: «для того чтобы двигать вперед развернутую линию в стройном и неразорванном виде и притом по неровной местности, нужны подготовленные в совершенстве начальники и основательно вымуштрованные войска»[59].
Во-вторых, в пехотном боевом порядке появляются имманентные уязвимые места: «понятия фланга и крыла стали приобретать всевозрастающее значение. При построении квадратом фронт и фланги одинаково сильны. При линейном же построении фланги становятся тем слабее, чем последнее тоньше»[60]. Фланги армии усиливались тем, что на них располагали кавалерию и тяжелую артиллерию, для их защиты служили кроткие пехотные линии, построенные под прямым углом к основной, также атакованный фланг мог рассчитывать на поддержку второй, резервной линии[61]. Но вся остальная армия, центр и, тем более, противоположный фланг были не в состоянии оказать помощь: «изменение боевого строя в ходе самого сражения требовало так много времени и давало противнику возможность заметить столько слабых мест, что подобные попытки почти всегда были равносильны поражению»[62].
Надо учитывать, что дальность стрельбы ружей была в то время очень невелика. Дельбрюк сообщает, что «пехотное ружье било на незначительное расстояние, примерно на 300 шагов; на 400 шагов почти не было попаданий»[63]. Энгельс пишет: «ружья пехоты были из рук вон плохи – настолько плохи, что из такого ружья на расстоянии ста шагов только в редких случаях можно было попасть в отдельного человека, а на расстоянии трехсот шагов – столь же редко в целый батальон»[64]. Головин также указывает, что «дальность боя ружья достигала лишь 300 шагов»[65], и при этом обращает внимание на то, что «дистанции же действительного поражения были гораздо меньше»[66]. Уставы европейских армий требовали открывать огонь с расстояний от 200[67] до (в частности, в Австрии) 100[68] шагов. Ненахов, правда, утверждает, что к концу XVIII в. «массовый огонь сохранял действенность на дистанции более 300 шагов. Это подтверждается тем, что Суворов – решительный противник бесполезного «пугательного» огня – в одной из тактических инструкций 1799 года требовал ведения огня из сомкнутого строя с трехсот шагов, следовательно, предельная дистанция действительного огня была по крайней мере на пятьдесят шагов больше»[69]. Но, несмотря на некоторые расхождения, мы можем видеть, что дальнобойность ружей была очень мала в сравнении с протяженностью боевого порядка, которая могла достигать двух верст[70] или даже больше. Так что недостаточная дальность стрельбы ружей делала невозможной даже огневую поддержку атакованного фланга остальной армией.
Следует отметить, что линейная тактика в европейских армиях не была неким застывшим явлением. Наоборот, на протяжении XVII – XVIII вв. в военном деле продолжался творческий поиск. Наиболее известны разработки Фридриха Великого, а именно, атаки без стрельбы 1757 г. под Прагой и Колином[71] и так называемый косой боевой порядок[72] (речь, естественно, идет не о том, что Фридрих единолично изобрел эти приемы, а о том, что он подвел итог изысканиям своих многочисленных предшественников в военном искусстве, применив данные приемы на практике). Кроме того, к результатам развития линейной тактики надо отнести появление строя каре. Одни из этих нововведений показали себя хорошо и получили дальнейшее развитие, другие оказались неприемлемы, и от их использования отказались. Таким образом, линейная тактика постепенно, но непрерывно совершенствовалась.
Однако изменения, которые в нее вносились, не затрагивали ее основ. Так, например, строй каре являлся комбинацией из поставленных квадратом четырех линий, каждая из которых, таким образом, защищала тылы и фланги трех остальных – это построение было наиболее применимо против иррегулярных войск[73]: для них особенно характерно стремление окружить и нанести удар в тыл или фланг. Напротив, попытки в принципе отказаться от линейной тактики, такие, как теоретические соображения Фолара – врага тонкого боевого порядка, считавшего, что «решительное значение в бою имеет атака, а ударную силу тонкого развернутого строя нельзя и сравнивать с ударной силой колонны»[74], что «колонна безусловно должна прорвать тонкую линию и разорвать ее на части»[75], получили применение на практике только в армиях французской революции[76]. Вместе с тем, и логическое развитие линейного строя – рассыпной строй, который не только позволял сражаться на пересеченной местности, в густых лесах, пользуясь «каждым естественным прикрытием, чтобы наносить врагу удары»[77], но и сам по себе, в открытом поле способствовал меньшим потерям от вражеского огня – хотя и применялось в европейских армиях, но тогда не получило еще большого распространения и, тем более, не стало основой пехотной тактики. Для ведения боя в рассыпном строю выделялись особые отряды, например, австрийские пандуры и кроаты, прусские «вольные» батальоны[78], французские отдельные роты легкой пехоты, приданные линейным пехотным полкам[79]. «Но все эти формирования были предназначены не столько для поддержки линейной пехоты в бою, сколько для выполнения второстепенных военных заданий – разведки, патрулирования, фуражировки, для чего линейная пехота была мало приспособлена»[80].
В конце XVIII в. в тактике пехоты происходит переворот: «американская революция показала, какие преимущества можно извлечь […] из применения рассыпного строя и беглого огня стрелков. Французы переняли это и поддержали стрелков глубокими колоннами»[81]. Сложилась принципиально новая по сравнению с прежней линейной пехотная тактика: «огневые действия проводились теперь преимущественно рассыпными стрелковыми цепями, в то время как колонны предназначались для штыковой атаки»[82]. И результат не заставил себя ждать: «греки, французы, а равно русские и австрийцы, как правило, выигрывали все свои лучшие сражения посредством атаки колоннами; эти колонны, если только они не встречали действительного препятствия и их не удавалось остановить, прорывали центр и сметали все перед собою»[83].
В сравнении с пехотными линиями колонны имели ряд преимуществ. «Колонну легче было держать в порядке, чем линейный строй. Даже в тех случаях, когда колонна приходила в некоторый беспорядок, она все же, как сплоченное целое, оказывала по крайней мере пассивное сопротивление; ею легче было управлять, она больше поддавалась руководству командующего и могла быстрее передвигаться»[84]. «Колонна могла, наконец, противопоставить линейной тактике, где все сразу ставится на карту, такой способ ведения боя, при котором действиями стрелковых цепей и постепенным введением войск для затягивания сражения утомляли линию противника и в такой мере изматывали ее, что она в конце концов не могла выдержать натиска свежих боевых сил, находившихся в резерве. И так как линейный строй во всех пунктах обладал одинаковой силой сопротивления, то сражающийся в колоннах противник мог отвлечь внимание части линии ложной атакой, пуская в ход слабые силы и концентрируя тем временем свои главные силы для атаки на решающий пункт позиции»[85]. «Колонны не только обладали преимуществом более сильного удара, но и могли с гораздо большей легкостью передвигаться по неровной местности, чем линии, и легко находили прикрытие, укрывавшее их от взоров и орудийного огня противника»[86].
Отказ от линейной тактики с возвратом к тактике колонн предполагает устранение факторов, приведших к ее введению. В историографии бытует взгляд на совершенствование огнестрельного оружия как на главную причину введения линейных построений[87]. Такая точка зрения не вызывала бы возражений, если бы сомкнутый линейный строй как основа пехотной тактики сменился бы исключительно рассыпным. Но «новая система начинает приобретать определенную форму сочетания действующих в рассыпном строю стрелков с сомкнутыми колоннами»[88], и, более того, «основу боевого порядка теперь составляла колонна; колонна служила резервуаром, из которого выходили и куда возвращались отряды стрелков; она являлась компактной клинообразной массой, которую бросали на определенный пункт неприятельской линии; она служила формой для сближения с противником и последующего затем развертывания, если местность и обстановка боя делали желательным противопоставление противнику стрелковых линий»[89]. Следует отметить, что переворот в пехотной тактике конца XVIII в. не был связан с ухудшением ружей, даже наоборот: «Во время Итальянской кампании выяснилось, что огнестрельное оружие французской армии было улучшенное. Ружье поражало дальше»[90].
Таким образом, взгляд на совершенствование стрелкового оружия как на главную причину введения линейной тактики представляется неверным.
2. Устройство европейского общества XVII – XVIII вв. в его отношении к военному делу.
Отказ от линейной тактики исследователи связывают с изменениями в обществе, произошедшими в ходе Великой Французской революции[91]. Следовательно, ее введение также должно быть вызвано общественным устройством европейских стран XVII – XVIII вв. Для проверки этого предположения нам необходимо рассмотреть устройство европейского общества того времени в его отношении к военному делу.
XVII – XVIII вв. для Европы были временем становления и развития абсолютизма. Абсолютная монархия – это такая форма правления, при которой вся полнота государственной власти сосредоточена в руках монарха. Королевская власть не нуждается уже более в поддержке феодальных институтов, функции которых теперь выполняют наемные: вместо прежних феодалов-землевладельцев управлением занимаются получающие жалование чиновники, объединенные в бюрократический аппарат, для поддержания порядка формируется полиция, а феодальное ополчение сменяют «постоянные армии значительной численности, комплектуемые по возможности путем записи добровольцев, – которая сочеталась с вербовкой при помощи обмана и силы, – а в случае необходимости и посредством принудительного набора»[92]. Еще в XVI в. «в Западной Европе возник своеобразный рынок наемничества, поставлявший необходимое количество солдат тому, кому они требовались»[93].
Требование массовости, ставшее обязательным для армий Нового времени в отличие от армий Средневековья, накладывало существенные ограничения на качество войск. Например, упрощалось и удешевлялось защитное снаряжение солдат, в дальнейшем от него и вовсе отказались. Ухудшалась их индивидуальная военная подготовка. Также «на моральные качества вербуемого не обращалось никакого внимания»[94]. Надо сказать, что и не могло обращаться. Рассматривая средневекового рыцаря, мы должны иметь в виду целый ряд как его характеристик, так и других факторов. Тут играют роль и качество его оружия, коня и доспехов, и неприступность его замка, и его личные боевые навыки. Большое значение имеют размер и доходность его лена, численность сопровождающего его отряда и т. д. Если говорить о мотивации, то необходимо учитывать, что степень верности рыцаря вассальной присяге зависела от материальных благ, которыми его мог вознаградить сюзерен, от его способностей противостоять этому сюзерену, от его религиозности и от многого другого. Солдат наемной армии в отличие от рыцаря выполняет в бою сравнительно простые приемы с пикой или ружьем, за что получает установленное жалование. Точно такие же приемы за точно такое же жалование выполняют и все другие солдаты, как своей, так и вражеской армии. Конкретный солдат может иметь какие-то выдающиеся личные качества, но они снивелируются в массе других, такими качествами не обладающих. Поэтому наемная армия при вербовке просто не может себе позволить обращать внимание на такие качества. Она вынуждена довольствоваться, в лучшем случае, средним уровнем набираемого контингента, как по боевым, так и по моральным характеристикам. В худшем же, когда необходимо любой ценой набрать максимальное количество солдат, даже и об этом среднем уровне не может идти речь. «В это время система военного наемничества была общепринятой в Европе; образовалась категория людей, которые жили войной и ради войны; и хотя тактика от этого, может быть, выигрывала, но зат<