КАРЛ-ГУСТАВ ЮНГ
Если З. Фрейд исследует бессознательное в качестве природной сущности человека, то выдающийся швейцарский культуролог и философ, психолог и психиатр Карл Густав Юнг (1875-1961) открывает изначальные культурные истоки бессознательного.
Среди основных работ К.Г. Юнга могут быть названы: «О психологии и патологии оккультных явлений» (1902), «Метаморфозы и символы либидо» (1912), «Психологические типы» (1921), «Отношения между Я и бессознательным» (1928), «Проблемы души нашего времени» (1930), «Эон» (1951), «Ответ Иову» (1952).
К.Г. Юнг выделяет три ступени души:
1) сознание;
2) личное бессознательное;
3) коллективное бессознательное.
По его мнению, в каждой индивидуальной структуре мозга спрятано великое духовное наследие – коллективное бессознательное. По сравнению с ним, сознание – явление эфемерное, его задача – осуществлять всего лишь сиюминутную ориентацию, приспособление к окружающему миру. Согласно К.Г. Юнгу, бессознательное представляет собой необозримый резервуар нашего «Я», который связывает сознание (небольшую и содержательно бедную область психики, находящуюся под нашим контролем) со сферой инстинктивной жизни. Когда оно вступает в область сознания, то воспринимается им как нечто неизвестное и непонятное, а потому пугающее. Все неприемлемое для сознания, его «вытесненные» тенденции образуют верхний уровень – «тень» нашего разума, или индивидуальное бессознательное. Однако это бессознательное уже не может быть понято как чисто природная сила, подобная фрейдовскому «Оно». Открытое К.Г. Юнгом бессознательное имеет не природный, а культурный характер и родилось оно на заре человеческой истории в коллективном психическом опыте. «Бессознательное содержит источник сил, приводящих душу в движение, а формы и категории, которые все это регулируют, – архетипы»[1]. В отличие от сознания в бессознательном человек непосредственно встречается с прошлым и будущим, переживая бессознательное как мир символов из древнейших и грядущих времен. К.Г. Юнг называет его «коллективным бессознательным», а его первичные формы – «архетипами» коллективного бессознательного, я вляющимися своего рода осадком от первоначального душевного опыта человечества. Архетипы можно охарактеризовать как формы выражения инстинктов. Автор уверен в том, что «все самые мощные идеи и представления человечества сводимы к архетипам»[2]. Речь здесь идет в первую очередь о религиозных представлениях, а также о понятиях морали, науки и философии. Все это – варианты древних представлений, которые обретают привычную для нас форму благодаря использованию сознания. Роль же сознания, по мнению исследователя, заключается не только в том, чтобы впускать внешний мир через «ворота разума», но и в том, чтобы творчески преобразовывать во внешнее мир внутренний.
Архетипы представляют собой вневременные схемы, согласно которым формируются образы, мысли и чувства, живших и живущих людей, они хранят первобытные формы постижения мира, коллективный исторический опыт, выраженный в мифах и символических изображениях. Архетипы коллективного бессознательного сами по себе вовсе не тождественны культурным образам и символам и полностью лишены какой-либо предметности. Архетип – это психический смысл в чистом виде, но не просто смысл, а первосмысл, незримо организующий и направляющий жизнь нашей души. К. Г. Юнг сравнивает архетипы с осями кристаллической структуры, по которым растет кристалл в насыщенном растворе. Подобно этому на архетипах построена и вся психика человека: все сознательные смыслы имеют свою архетипическую основу и, так или иначе, выражают соответствующий архетип.
Совокупность архетипов, коллективное бессознательное, представляет собой «осадок» всего того, что было когда-то пережито человечеством. Однако осадок этот не лежит без движения. Согласно К.Г. Юнгу, он является «живой системой реакций и диспозиций». Эта система в значительной мере определяет нашу индивидуальную жизнь. А то, что данный процесс происходит для индивида неосознанно, делает его еще более эффективным.
Сама история человека коренится в бессознательном, хотя и не все способны это понять. Люди часто живут в тех или иных традициях, утеряв связь с их архетипической символикой. Это и порождает кризис культуры – кризис отношения сознания к бессознательному, силы которого всегда активны, обладают особой энергией, позволяющей им самоинтерпретироваться и вмешиваться в ситуацию. Эмоционально заряженные образы могут разрушительно действовать на человека и человечество. Человек призван не игнорировать бессознательные силы, а найти для них адекватное культурно-символическое выражение. Ведь бессознательное – это подлинный источник жизненных сил, без которых нет ощущения полноты жизни. Только гармония сознания и бессознательного устраняет опасность, создавая здоровые и духовно богатые личности.
Из чего состоит коллективное бессознательное? На этот вопрос К.Г. Юнг отвечает с известной оговоркой, указывая, что мы не можем знать о нем всего. Но, по всей видимости, в него входит нечто наподобие мифологических образов и мотивов. «Вся мифология – это как бы своего рода проекция коллективного бессознательного»[3], – полагает К.Г. Юнг. По его мнению, наиболее яркое воплощение этой проекции мы можем усмотреть в том, как человек воспринимает звездное небо. Строго говоря, на нем нет созвездий; существуют лишь отдельные звезды, и только в восприятии человека эти далекие от нас светила объединяются в определенные образы. Когда астролог полагает, что «читает» карту звездного неба, на самом деле он прислушивается к голосу коллективного бессознательного, которое спрятано глубоко внутри него и о существовании которого он может и не подозревать. Автор полагает, что существует два способа исследования коллективного бессознательного. Первый – с помощью мифологии; второй – посредством анализа самого индивида.
«Содержание коллективного бессознательного – это результат психического функционирования ряда предков, то есть в их совокупности это природный образ мира, слитый и сконцентрированный из опыта миллионов лет»[4]. Это символические, мифологические образы, в которых находит выражение гармония познающего субъекта и познаваемого объекта. Из этой «матрицы опыта», полагает К.Г. Юнг, происходит вся мифология и все откровения. Оттуда же выйдут все новые идеи о мире и человеке.
Как формируются архетипы? Как они возникают? Исследователь обращает наше внимание на то, что при изучении того или иного живого организма, его физического строения, мы обязательно учитываем влияние внешних условий. «То же самое относится к душе. Ее своеобразная организация также должна быть самым тесным образом связана с условиями внешней среды»[5]. Частью души в известном смысле является сознание. Приспособительные реакции и проявления, которые мы можем ожидать от сознания, ограничиваются. По его мнению, непосредственно происходящими событиями. Другое дело бессознательное. Здесь, согласно К.Г. Юнгу, стоит ожидать «реакции на самые общие и всегда имеющиеся условия психологической, физиологической и физической природы»[6].
Прежде всего, речь, конечно, должна идти о таких явлениях, с которыми человек сталкивается постоянно. В качестве примера такого явления он приводит смену дня и ночи, тот путь, который солнце проходит по небу в течение дня. Обнаружить этот образ «в чистом виде», как полагает автор, невозможно. Однако мы можем увидеть его следы в различных мифах, герои которых, солнечные божества, садятся в свои колесницы, чтобы совершить ежедневное путешествие. Можно ли утверждать, что древний человек придумал этот и подобные ему мифы для того, чтобы объяснить окружающую его реальность? К.Г. Юнг убежден, что если эта причина возникновения мифов и имела место – то она была не единственной и не главной.
Наиболее мощными архетипами, по мнению К.Г. Юнга, являются те, что связаны с наиболее обычными явлениями, с которыми человек сталкивается чаще всего, в кругу своей семьи: муж и жена, отец, мать и ребенок. Деятельность этих архетипов мы можем видеть даже в то время, когда, казалось бы, господствует рационализм – так, согласно христианской догме, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух образуют Троицу. Исследователь отмечает, что Святой Дух изображается в облике птицы Астарты – голубя. В эпоху раннего христианства эту птицу именовали Софией, и она олицетворяла женское начало. Современное христианство давно отказалось от подобной трактовки Святого Духа; однако заменой образа женщины-птицы является образ Марии. Таким образом, утверждает К.Г. Юнг, перед нами классический архетип семьи «на небесах».
Обладая индивидуальным сознанием, человек осознает не только внешние, но и внутренние тяготы жизни. К.Г. Юнг полагает, что, если бы сознание некогда не было отделено от бессознательного, все обстояло бы иначе. Эта тема постоянно встречается нам в мифах, замечает автор, – здесь и история о падшем ангеле, и о непослушании родителям. Для первобытного человека бессознательное – такая же противоборствующая ему сила, как и внешний мир. Для того чтобы научиться справляться с этой силой, первобытный человек использует магические обряды. Впоследствии их роль переходит к религии и философии. И здесь ученый задается вопросом – возможно, человеку было бы лучше вообще не иметь сознания?
Ответ его отрицателен. К.Г. Юнг называет сознание «самым удивительным творением» природы. Первобытные люди, по мнению автора, были почти бессознательными. Они могли выживать и развиваться только в своем первобытном мире. Однако первобытный человек не сумел бы справиться с теми опасностями, которых с легкостью избегает человек современный, находящийся, по выражению исследователя, «на более высокой ступени сознания». Именно сознательные существа смогли покорить нашу планету. Впрочем, К.Г. Юнг оставляет открытым вопрос о том – было ли подобное покорение благом или злом.
Культура, по К.Г. Юнгу, призвана вести не борьбу, а диалог с бессознательным, стремясь обеспечить целостность человеческой души. Однако этот диалог постепенно утрачивается с развитием цивилизации и тотальной рационализацией жизни. Жизнь рационализируется, но человек не становится более рациональным по своему психическому устройству. Рушится прежний символический мир, и вместе с ним уходит в прошлое культурное выражение и осуществление архетипов; наступает ужасающая символическая «нищета», в которой жизнь человека обесцвечивается и обессмысливается.
Стремясь спастись от этой «нищеты», человек обращает свой взор к восточным религиям, однако они соответствуют иной культуре и не способны в полной мере выразить архетипы, таящиеся в психике западного человека. Поэтому европейская культура должна измениться, чтобы восстановить утраченное единство человеческой души. Однако из этого вовсе не вытекает необходимость погружения в бессознательное и полное подчинение его архетипическим мотивам.
Рассуждая о современной ему западной культуре, К.Г. Юнг не может скрыть ни своих опасений, ни критического настроя. «Вид заднего плана души западноевропейца малопривлекателен как с интеллектуальной, так и с этической и эстетической точек зрения»[7], – полагает автор. Западный человек создает вокруг себя «монументальный мир», причем делает это, по выражению исследователя, «с несравненным пылом». Однако в данном случае все грандиозное оказывается вовне; то же, что человек обнаруживает на дне души, оказывается неполноценным и убогим.
Каким предстает перед нами западноевропеец? Это арийская хищная птица, которую охватывает ненасытная жажда наживы. И эта жажда влечет хищника в те страны, к которым он никакого отношения не имеет, – от Китая до Африки. Слова об «арийской птице» могут натолкнуть на мысль, что К.Г. Юнг имеет в виду фашистов и их завоевания во время второй мировой войны. Да, он был современником этой эпохи. Но критика его направлена гораздо дальше – против всей западной культуры, которая, беззастенчиво вламываясь в другие страны, приносит с собой имя Христово, а вместе с ним и все сомнительные достижения своей цивилизации.
По словам исследователя, западноевропеец живет, скрытый сам от себя плотными клубами дыма. Раскапывать душу западного человека, по меткому выражению К. Г. Юнга, – все равно, что плескаться в канализации. Предаваться такому «нечистоплотному занятию», по мнению автора, могут только полные идеалисты – такие как Зигмунд Фрейд. Начиная знакомство с нашей душой, говорит мыслитель, мы сразу же сталкиваемся с тем, чего не хотим видеть. «…Мир приобретает такой уродливый облик, что любить его уже становится невозможным; мы не способны уже любить даже самих себя»[8], – заключает К.Г. Юнг.
Философ полагает, что возрастание интереса к психологии не случайно. Это феномен, обусловленный развитием всей современной ему культуры. Мыслитель отмечает, что человеческое сознание постепенно отходит от материального, внешнего, чтобы обратиться к внутреннему, субъективному. Эпоха великих географических открытий давно позади. Но впереди нас ждут новые, более захватывающие открытия – открытие нашей Самости, открытия внутри нашей собственной души. Не случайно именно во времена К.Г. Юнга в западном мире начал пробуждаться интерес к восточной культуре, восточной духовности – интерес, который в наши дни не только не угас, но и продолжает усиливаться.
К.Г. Юнг произвел настоящий переворот в культурологии. Он раскрыл органическую связь культуры и человеческого бессознательного. История культуры и ее символического мира предстала как осуществление бессознательных основ души. И в то же время многое осталось за пределами его концепции. К.Г. Юнг не претендовал на создание «единственно верного учения» о человеке, но без его идей трудно представить себе современную культурологию.
КАРЛ-ГУСТАВ ЮНГ
К пониманию психологии архетипа младенца
ВВЕДЕНИЕ
(...) поверхностный слой бессознательного является в известной степени личностным. Мы называем его личностным бессознательным. Однако этот слой покоится на другом, более глубоком, ведущем свое происхождение и приобретаемом уже не из личного опыта. Этот врожденный более глубокий и является так называемым коллективным бессознательным. Я выбрал термин «коллективное», поскольку речь идет о бессознательном, имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что оно включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведения, которые... являются повсюду и у всех индивидов одними и теми же. Другими словами, коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным.
Существование чего-либо в нашей душе признается только в том случае, если в ней присутствуют так или иначе осознаваемые содержания. Мы можем говорить о бессознательном лишь в той мере, в какой способны удостовериться в наличии таких содержаний. В личном бессознательном это по большей части так называемые эмоционально окрашенные комплексы, образующие интимную душевную жизнь личности. Содержанием коллективного бессознательного являются так называемые архетипы.
(...) «Архетип»... Это наименование является верным и полезным для наших целей, поскольку оно значит, что, говоря о содержаниях коллективного бессознательного, мы имеем дело с древнейшими, лучше сказать, изначальными типами, т.е. испокон веку наличными всеобщими образами. Без особых трудностей применимо к бессознательным содержаниям и выражение «коллективные представления», которое употреблялось Леви-Брюлем для обозначения символических фигур в первобытном мировоззрении. Речь идет практически все о том же самом: примитивные родоплеменные учения имеют дело с видоизмененными архетипами. Правда, это уже не содержания бессознательного; они успели приобрести осознаваемые формы, которые передаются с помощью традиционного обучения в основном в виде тайных учений, являющихся вообще типичным способом передачи коллективных содержаний, берущих начало в бессознательном.
Другим хорошо известным выражением архетипов являются мифы и сказки. Но и здесь речь идет о специфических формах, передаваемых на протяжении долгого времени. Понятие «архетип» опосредованно относимо к коллективным представлениям, в которых оно обозначает только ту часть психического содержания, которая еще не прошла какой-либо сознательной обработки и представляет собой еще только непосредственную психическую данность. Архетип как таковой существенно отличается от исторически ставших или переработанных форм. На высших уровнях тайных учений архетипы предстают в такой оправе, которая, как правило, безошибочно указывает на влияние сознательной их переработки в суждениях и оценках. Непосредственные проявления архетипов, с которыми мы встречаемся в сновидениях и видениях, напротив, значительно более индивидуальны, непонятны или наивны, нежели, скажем, мифы. По существу, архетип представляет то бессознательное содержание, которое изменяется, становясь осознанным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает.
То, что подразумевается под «архетипом», проясняется через его соотнесение с мифом, тайным учением, сказкой.
(...) Архетип младенца - отличный пример. В настоящее время можно, пожалуй, выставить положение, что архетипы выявляются, с одной стороны, в мифах и сказках, с другой - в сновидениях и в бредовых фантазиях при психозах.... У индивида архетипы предстают как непроизвольные выявления бессознательных процессов, о существовании и смысле которых возможно умозаключать лишь косвенным образом; в мифе, напротив, дело идет о традиционных образованиях по большей части неизмеримой древности. Они уходят своими корнями в примитивный первозданный мир с духовными предпосылками и обусловленностями, которые мы можем наблюдать еще и сегодня у оставшихся примитивных народов. Мифы на этой ступени представляют собой, как правило, племенное учение, которое передается из уст в уста от поколения к поколению. Между тем примитивное духовное состояние отличается от цивилизованного, прежде всего тем, что сознание in puncto протяженности и интенсивности развито гораздо меньше. Такие функции, как мышление, воля и т. п., еще не дифференцированы, но пребывают в досознательном состоянии, что, в частности, при мышлении проявляется в том, что человек не мыслит сознательно, но мысли приходят к нему. Примитивный человек не может утверждать, что он думает, но «в нем думается». Спонтанность мысленного акта каузально зависит не от сознания, но от его бессознательного. Проявления бессознательного с его архетипами отовсюду прорывается в его сознание, и мифический мир предков... оказывается сферой существования, равной материальной природе, если не превосходящей ее. Из его бессознательного говорит не мир, каким мы его знаем, но неведомый мир психеи, о котором мы знаем, что он лишь отчасти отражает наш эмпирический мир и что он наряду с этим и сам со своей стороны формирует как раз этот последний в соответствии с психическими предпосылками. Архетип едва ли рождается из физических фактов, скорее он отражает то, как душа переживает физические факты, причем она (душа) подчас доходит до такого самоуправства, что отрицает очевидную действительность и выставляет издевающиеся над этой действительностью утверждения.
Современная психология трактует продукты бессознательного творчества фантазии как самоизображение процессов в бессознательном или как высказывания бессознательной психеи о себе самой. Различаются две категории подобных продуктов. Во-первых, фантазии (включая сновидения) имперсонального характера, которые очевидным образом восходят к личным переживаниям, забытым или вытесненным из сознания, и соответственно могут без остатка быть объяснены из индивидуальной истории болезни. Во-вторых, фантазии (включая сновидения) имперсонального характера, которые не восходят к переживаниям индивидуальной предыстории и соответственно не поддаются объяснению из лично благоприобретенного. Эти построения фантазии вне всякого сомнения имеют свои ближайшие аналогии в мифологических типах. Поэтому приходится предположить, что они отвечают известным коллективным (и внеличным) структурным элементам человеческой души вообще и передаются по наследству, подобно морфологическим элементам человеческого тела. Хотя традиции и распространение мифологических мотивов посредством миграции сохраняют свои права, однако же имеются... чрезвычайно многочисленные случаи, которые не могут быть объяснены подобным происхождением, но требуют принятия возможности некоего «автохтонного» выявления. Эти случаи столь часты, что невозможно уклониться от того, чтобы допустить существование коллективного нижнего слоя душевной жизни. Я обозначил это бессознательное как коллективное бессознательное.
(...) Архетипы были и остаются душевными жизненными силами, которые требуют, чтобы их принимали всерьез, и которые самыми необычными способами обеспечивают уважение к себе. Они всегда были источниками защиты и спасения, и непочтительное обращение с ними вызывает хорошо известные по психологии дикарей «perils of the soul» («потери души» - выражение дикарей, которым они пользуются для обозначения всякого рода психических расстройств - А.Ч.). Дело в том, что они к тому же умеют безошибочно вызывать неврозы или даже психозы, причем ведут себя в точности так, как подвергшиеся небрежному или дурному обращению телесные органы или функциональные системы органов.
Что бы ни содержалось в архетипическом феномене, при ближайшем рассмотрении это содержание оказывается словесным уподоблением. Говорит ли архетип о солнце и отождествляет с ним льва, царя, охраняемое драконом сокровище или жизненную силу человека, его «силу здоровья», в действительности дело идет ни о том, ни о другом, но о неизвестном третьем, которое с большим или меньшим успехом может быть выражено через все эти уподобления, но остается -... - не поддающимся познанию и формулированию.... Поскольку же нет возможности объявить архетипы несуществующими или еще как-либо обезвредить их, постольку каждая заново завоеванная ступень культурного усложнения сознания оказывается перед задачей: отыскать новое и отвечающее своему уровню истолкование архетипов, чтобы связать все еще присутствующую в нас жизнь прошедшего с современной жизнью, которая угрожает оторваться от первой. Если этого не происходит, то возникает беспочвенное, больше не соотнесенное с прошлым сознание, которое беспомощно поддается любым внушениям, т.е. практически подвержено психическим эпидемиям. Вместе с утраченным прошедшим, которое стало «невзрачным», обесцененным и уже не может вернуть себе ценность, оказывается утраченным и спаситель, ибо спаситель либо тождественен со стихией невзрачного, либо появляется из нее. Он рождается вновь и вновь... как бы предтеча или первенец нового поколения человеческого и появляется неожиданно на неправдоподобном месте (рождение из камня или из дерева, из бронзы, из воды и т.п.) и в двусмысленном облике (мальчик-с-пальчик, зверь и т.п.).
Этот архетип «младенца-бога» очень распространен и находится в теснейшем переплетении с другими мифологическими аспектами мотива младенца. Едва ли нужно напоминать о все еще живом мотиве «младенца Иисуса», который в легенде о св. Христофоре обнаруживает, в частности, типичный аспект «меньше малого и больше великого». В фольклоре мотив ребенка предстает в обликах карлика и эльфа как проявлений сокровенных сил природы... Благодаря религиозному истолкованию «младенца» до нас дошли от средних веков некоторые свидетельства, которые указывают, что «младенец» был не только унаследованной по традиции фигурой, но и спонтанно переживаемым видением (в качестве так называемого «прорыва из бессознательного»)... Мистический характер переживания находит свое подтверждение и во второй части гетевского «Фауста», где Фауст сам пресуществляется в мальчика и вступает в «хор блаженных мальчиков» в качестве «куколки» доктора Мариануса...
[1] Юнг, К. Г. Проблемы души нашего времени. - СПб., 2002. С. 144.
[2] Там же. С. 144.
[3] Юнг, К. Г. Проблемы души нашего времени. С. 137.
[4] Там же. С. 263
[5] Там же.
[6] Там же.
[7] Юнг, К. Г. Проблемы души нашего времени. С. 334.
[8] Юнг, К. Г. Проблемы души нашего времени. С. 332.