Я стал я снайпером.
Задают мне иногда при встречах ребята в школах, да и взрослые в рабочих коллективах такой вопрос: «Почему ты Михаил Иванович стал снайпером?».
Конечно, одним словом на этот вопрос не ответишь, но перейти в стрелковую роту из минометчиков мне очень хотелось. Я об этом неоднократно просил командование полка и батальона, но мне все обещали и обещали. Потом моя просьба была удовлетворена в марте 1943 года.
Моя просьба даже нашла отражение в наградном листе. Там записано: «Командование полка по его настоятельной просьбе перевело Буденкова в стрелковую роту, и он стад действовать как снайпер. Целые дни он находился на переднем крае, выслеживал немцев и уничтожал их своими меткими выстрелами. До сентября 1943 года он довел счет до 107». То есть к этому времени мне удалось истребить 107 фашистов. Архив МО оп 793756, д.7, л. 86-87.
Мой переход в стрелковую роту объяснялся тем, что специальность снайпера была первой моей воинской специальностью, которую я получил еще в мирные дни во время службы в 84 стрелковом полку гарнизона Брестской крепости. Минометное дело я освоил позднее. А главное, я считал, что в стрелковой роте от меня пользы будет больше, чем в минометной, а тут еще период длительной обороны. Не мог я за высотой в блиндаже сидеть, имея такую специальность, как снайпер. Меня неудержимо тянуло на передний, а то и за передний край обороны, поближе к врагу, чтобы бить его наверняка и без промаха.
Я в то время хорошо представлял, что в минометной роте шансов остаться живым больше, чем у стрелков. Но меня тянуло на прямой выстрел по врагу, а к моменту перехода у меня уже было на боевом счету около двух десятков уничтоженных гитлеровских солдат и офицеров. И дела у меня в мин. роте шли хорошо. Много хлопот мы доставили фашистам. Большие потери они понесли от огня нашего миномета.
|
|
После гибели Мосягина, меня назначили помощником командира взвода. Казалось бы, все хорошо, и к ребятам привык, но нет, тянет меня поближе к противнику. Все ребята взвода беспокоились за мою судьбу, переживали за меня, когда узнали, что мне разрешили перейти в стрелковую роту. Но сильнее всех переживал командир взвода Эдуард Эрмель. Все они настойчиво уговаривали меня остаться с ними в минвзводе. Тяжело было расставаться с друзьями-минометчиками, с которыми мы так сдружились, так сблизила нас фронтовая дружба, фронтовое братство, какая-то особая привязанность яруг к другу. Особенно это чувствовалось в наших товарищеских отношениях с командиром взвода Эдуардом Эрмелем.
Встретились мы с ним в августе сорок второго года Тогда я был уже обстрелянным солдатом. На собственных плечах перенес все тяготы войны 1941 года, познал ранения, окружения и смертельные схватки с врагом.
Эрмель же призвался в ряды Красной Армии после окончания средней школы. Окончил краткосрочные курсы, получил звание «лейтенант» и принял командование нашим минометным взводом. Эрмель был молод, на первых порах, естественно, у него не хватало боевого опыта, навыков. О передовой он представлял только по сводкам «Совинформбюро». Я все это видел и знал, а поэтому старался помогать ему быстрее осваиваться с фронтовой обстановкой, познать все сложности фронтовой жизни на переднем крае.
С Эдуардом мы крепко подружились, переживали друг за друга в каждом бою. А когда он узнал о разрешении командования полка о переходе из минвзвода, то он все настойчивее и убедительнее просил меня остаться. Но вопрос был уже предрешен. А я всячески старался убедить его в том, что драться с гитлеровцами мы будем в одном батальоне и пойдем одной дорогой борьбы с врагом.
|
|
Но в то время вся наша 3-я ударная армия стояла в обороне. Как бывало в таких случаях, строились блиндажи, землянки, отрывались траншеи, щели, хода сообщений, оборудовались наблюдательные пункты, пулеметные площадки.
Немного в стороне и я оборудовал огневую позицию для снайпера. У меня появилась большая возможность выслеживать и уничтожать противника.
Однажды я привел лейтенанта Эрмеля на эту свою позицию и, увидев ее, он охнул от удивления. Потом он поинтересовался у меня, где и когда я научился этому делу. Я уже было, хотел рассказать ему, где и когда приобрел навыки снайпера, но заметил фашиста. Показав его лейтенанту, я приладил винтовку и стал выжидать момента.
Забегая вперед, скажу, что тогда еще винтовки с оптическим прицелом у меня не было. Ее позднее мне вручил комдив Денис Васильевич Михайлов.
Но в этот раз фашиста можно было уничтожить и из простой винтовки, которую я пристрелял, хорошо знал точность ее боя. Теперь все зависело от моего меткого выстрела. Гитлеровец с набитым до отказа ранцем за спиной и автоматом на груди, вышел из кустов и по лощине стал пробираться к высоте с отметкой 190. Я поймал его на мушку и выстрелил. Фашист как бы остановился, затем качнулся в сторону и упал в снег.
|
|
Некоторое время мы с Эдуардом молчали, глядя на поверженного врага. Он был тогда на моем боевом счету девятнадцатым. Затем счет истребленных фашистов стал постепенно расти.
Позднее я рассказал лейтенанту, где и когда получил специальность снайпера. Конечно, он об этом ничего не знал, что я до начала войны прошел полный курс подготовки снайперов в гарнизоне Брестской крепости, где проходил срочную службу. А как только закончил свой рассказ, Эдуард заговорил: «Теперь мне понятно, почему ты просишь командование полка перевести тебя в стрелковую роту» и, как бы мимоходом заметил: «А в минометчиках уцелеть у тебя шансов больше», задумчиво проговорил Эрмель, оказавшийся свидетелем моего очередного успеха. «Кто знает» - про себя подумал я - «где подкараулит меня вражья пуля, снаряд или мина».
Своими глазами видел, как война попирает нашего брата, а чтобы меньше гибло твоих товарищей надо больше истреблять оккупантов и как можно быстрей. Именно это я и считал своей боевой задачей, обязанностью, долгом перед своим народом и Родиной.
В канун праздника Дня Красной Армии 22 февраля 1943 года мне была вручена снайперская книжка, на лицевой стороне обложки было написано: «Смерть немецким оккупантам!», а в нижней части обложки тоже была сделана надпись: «Личная книжка снайпера-истребителя фашистов». А первой записью было: 22/11-1943 года, где подразделение, тоже значилась 2-я минрота, т е. я уже в минометчиках открыл личный счет, и в графе количество истребленных фашистов стояла цифра 19. Это число уничтоженных фашистов было занесено в мою лицевую снайперскую книжку, которая сейчас храниться во Владимирском краеведческом музее.
Немного позднее тот же лейтенант Эрмель напишет письмо в редакцию нашей районной газеты «Ляховский колхозник», которая в рубрике «Наши земляки на фронте» поместит на страницах газеты заметку» «Славные дела снайпера Буденкова». В ней, в частности, сказано: «Бывший колхозник Славецкого колхоза Буденков Михаил Иванович, ныне воин Красной армии, награжден за мужество и отвагу, проявленную в боях за нашу любимую Родину медалью «За Отвагу». Каждый день своими боевыми делами он приносит большую радость бойцам своего подразделения. Немало вражеских солдат и офицеров Буденков истребил меткой пулей из своей снайперской винтовки. Получая медаль «За Отвагу», гвардии старший сержант Буденков поклялся, что он будет и впредь беспощадно истреблять гитлеровскую свару. Эту клятву патриот выполняет с честью. На следующий день после получения награды он истребил вдвоем с гвардии старшиной Гонночка восемнадцать гитлеровцев, поджег склад с горючим и склад боеприпасов. Всего на своем счету снайпер Буденков имеет 51-го истребленного гитлеровца, пулемет и два склада, пущенных в воздух. Земляки товарища Буденкова, славного гвардейца, должны гордиться им и добросовестным трудом на колхозных полях помогать Красной Армии истреблять фашистских мерзавцев».
Так он написал позднее, а в те дни Эдуард продолжал уговаривать меня остаться с ним. Но мое решение было твердым, да и я был уверен, что за меня командиром минометного расчета останется товарищ Коля Шевченко. И Николай оправдал мои надежды. Он прошел всю войну, неоднократно был ранен, отмечен боевыми орденами и медалями его боевой путь. И я сдержал свое слово. О моих делах часто писали в те дни газеты: дивизионная, армейская, фронтовая. Печатались и мои фотографии на страницаъ газет. Конечно, продолжала писать и наша районная газета. Все в той же рубрике «Наш земляк на фронте» была напечатана статья младшего лейтенант И. Горькина «Счет мести». В ней говорилось: «Проходя дорогами войны, бывший колхозник Славецкого колхоза гвардии старшина Буденков Михаил Иванович видел страшные разрушения, причиненные гитлеровцами родной стране. Он видел горе множества людей, побывавших под пятой гитлеровцев. И тогда гвардии старшина дал клятву беспощадно мстить немецко-фашистским разбойникам за все страдания, причиненные ими советским людям. Михаил Иванович Буденков стал снайпером. В последних наступательных боях он уничтожил 55 гитлеровцев. А всего на счету нашего славного земляка 413 уничтоженных немцев. За проявленный героизм и отвагу гвардии старшина Буденков Михаил Иванович представлен к высшей правительственной награде». Такую статью прочитали мои земляки в газете «Ляховский колхозник» в те суровые годы войны.
Так, с того времени, я и стал снайпером, беспощадным огнем своей снайперской винтовки с оптическим прицелом уничтожал неприятеля везде и всюду, тем самым, приближая час долгожданной победы над коварным врагом. Впереди было много жестоких сражений, смертельных поединков с немецкими захватчиками.
Смелыми и мужественными снайперами в то время в нашем 59 гвардейском стрелковом полку были: Михаил Г онночка, Василий Шкраблюк, Михаил Сонин, Садык Мавлютов, Степан Петренко, Ваня Ткачев и другие товарищи.
А летом семья снайперов в нашей дивизии пополнилась за счет девчонок - снайперов, которые прибыли к нам в дивизию из Московской снайперской, среди них. Аня Носова, Люба Макарова, Клава Иванова, Саша Шляхова, Нина Лобковская, Вера Артамонова, Полина Карпенко и другие девчата.
Много внимания в полку развитию снайперского движения уделял сам командир полка ― Николай Михайлович Чеботарев. Он сам иногда ставил боевые задачи снайперам на уничтожение различных вражеских наблюдателей, корректировщиков, снайперов, пулеметчиков и т.д.
Повседневную заботу о боевых действиях снайперов проявлял наш командир дивизии Денис Васильевич Михайлов. Это по его личной инициативе были завезены в дивизию новенькие снайперские винтовки, и лично из его рук я получил в дивизии винтовку с оптическим прицелом № 1661, которую до сего времени помню.
Возвращение меня к снайперскому делу было для меня как возвращение мастера высокой квалификации к своему любимому делу. И пошел мой путь по дорогам войны со снайперской винтовкой. И стал я снайпером до конца боевых дней, а как шли дела снайпера полка, об этом будет рассказано дальше.
Охота на фашистов
Дивизия продолжала стоять на тех же оборонительных рубежах. На участке обороны нашего полка вправо от д. Лесково высота с отметкой 190, а за ней железнодорожная станция «Чернозем». Немного юго-западнее от д. Лесково за железной дорогой д. Седурино с одной полуразрушенной деревенской избой. Когда я был минометчиком, то не очень-то интересовался этой одинокой избой. Служила она для меня как ориентир, я знал, что за избой дальше к лесу за высотой стоят вражеские минометы. Но как только получил снайперскую винтовку и ушел от друзей минометчиков, то как-то по-другому стал смотреть на нейтральную полосу, на оборону врага, на ту безопасную одинокую хату.
Я все световое время проводил за передним краем нашей обороны, т.е. в нейтральной зоне. Всегда уходил в нейтральную зону с кем-нибудь из товарищей, но как- то чаще приходилось быть на пару с Васей Шкраблюком.
Молодой, смелый украинский парень Вася был надежным напарником.
Меня настолько увлекла охота за фашистами, что я и одного дня не мог прожить, чтобы не побывать поближе к переднему краю врага. В то время активно действовали и другие товарищи: Степан Петренко, Михаил Ганночка, Садык Мавлютов, Иван Ткачев, Михаил Санин и Степанов, Сударенко и Коновалов, Дедюра и Ахлауре.
В результаге активных действий снайперов на нашем участке фашистам ничего не оставалось делать, как рыть траншеи, хода сообщений. Надо было повсюду зарываться в землю поглубже. Однажды разведка притащила «языка». И тот фашист в первых своих показаниях заявил обиду па наших снайперов, что они много несут потерь от снайперских пуль. Да и как тут не «обидишься»? К весне 1943 года мы имели полное превосходство над фашистами. Как-то сам командир полка у командира роты капитана Суркова спросил: «Как ведет себя противник днем?» А командир роты ответил: «У нас навели порядок снайперы, и враг сидит и носа весь день не высунет». Да и как тут высунешь...
Вот в те дни была напечатана в нашей дивизионной газете «Победа за нами» небольшое сообщение под заголовком «Счет лучших», а дальше добавлено: «Лучшие снайперы нашей части непрестанно увеличивают счет мести врагу, истребили немцев: Петренко - 86, Буденков - 77, Гонночка - 73, Сонин - 54, Степанов - 39, Сударенко - 39, Колиниченко - 36, Коновалов - 34, Ахлуаре -31, Дедюра - 25. Следуй примеру лучших! Всего 475 фашистов. Это хороший батальон».
Конечно, охота за фашистами это не охота на зайца, лису, волка, утку, глухаря. Эта охота требует особой подготовки, а то ведь часто бывало и такое, когда охотник становится сам жертвой того, за кем охотился.
Жертвами такой охоты стали Михаил Сонин, Вася Шкраблюк, Садык Мавлютов, Клава Иванова, Саша Шляхова и другие снайперы. Еще дважды прихватывало и меня, но я после госпиталя опять возвращался в свою первую роту и продолжал охоту на фашистов.
Весной я обменял свой комсомольский билет на кандидатскую карточку. Появилось желание отметить это событие боевым делом. И вот здесь я занялся окончательно той одинокой хатой в д. Седурино. Большой боевой опыт, наблюдательность, профессиональное чутье подсказывали мне, что под стопой этой хаты у фашистов что-то есть. Кроме всего, в стороне, у избы я обнаружил целую кучу пустых консервных банок, которые ярко поблескивали под лучами солнца. Оставалось только проверить догадку.
Долго я думал и разрабатывал различные планы: «Как же проверить догадку?». Но, в конце концов, пришел к одному выводу - поджечь дом.
Сейчас можно сказать, что этот вопрос не давал мне покоя, и я своими наблюдениями, своими планами поделился с Васей Шкраблюком. Вася поддержал мое намерение и согласился пойти со мной на это задание.
Под прикрытием темноты мы с ним двинулись на намеченный рубеж, а до этого поставили в известность командира роты капитана Суркова и заместителя комбата Блинова. Они организовали за нами усиленное наблюдение и разработали план конкретной помощи, если она нам потребуется. Бойцы роты в траншеях давно знали, что если мы в нейтральной полосе сделаем выстрел, для маскировки нашего выстрела они дают несколько и с разных мест винтовочных выстрелов и автоматных очередей, что сбивает фашистов с толку и не дает им возможности засечь нашу огневую позицию.
До рассвета мы закончили все подготовительные работы. Был теплый весенний день. Я лежал хорошо замаскированный в ста пятидесяти метрах от переднего края противника. Дом в д. Седурино с огневой позиции казался совсем близко. Вася Шкраблюк был в более безопасном месте и находился сзади меня метров на пятьдесят. Его задача была внимательно следить за мной, за противником и, если потребуется, прикрыть меня.
Давно уже наступил рассвет, яркое солнце поднималось все выше и выше над землей, а вскоре крепко стало припекать спину, давно уже пересохло во рту. Напряженность с каждой минутой нарастала, но я внимательно следил за домом. За кучей консервных банок обнаружил еще какой-то хлам, а на чердаке разглядел сухой мусор и решил выстрелить в кирпичную трубу разрывной пулей. Труба торчала над чердаком н поднималась на уровне со стропилами. По моему плану и замыслу от разрыва пули, при ударе в кирпич трубы над самым чердаком, должен загореться сухой мелкий мусор.
Плавно нажимаю на спусковой крючок винтовки, раздается выстрел, и почти мгновенно над самым чердаком блеснуло яркое пламя, появился дымок, а вскоре и мелкие язычки пламени.
За спиной в наших траншеях прогремело несколько винтовочных выстрелов и короткие автоматные очереди. Только тут я убедился, что план и расчет был правильный, замысел удался. Тут же убедился, что винтовочные и автоматные очереди отлично замаскировали мой выстрел, а сам не сводил глаз с красных язычков пламени. Напряженность возросла до предела, все было сведено к одной мысли, чтобы не упустить врага живым.
Шли секунды, ветер раздувал пламя, хотя и тихо было, но огонь быстро расползался по чердаку, и пламя увеличивалось.
Лежу и жду, а снайперы народ терпеливый и ждать могут, но в голове промелькнула мысль: «Неужели зря спалил хату?». Но мой расчет и предположения о наличии фашистского гнезда под домом вскоре оправдались, даже больше, чем я ожидал.
Усиливающийся огонь делал свое дело и заставил гитлеровцев вылезать из своих нор наружу. А вот первый фашист, раздается мой выстрел, гитлеровец как бы вздрагивает, падает на землю, я быстро перезарядил винтовку, жду. Но долго ждать не пришлось, как из норы выползает второй фашист, гремит выстрел, немец носом тычется в землю почти рядом с первым. И этот отвоевался. Потом фашисты поползли один за одним. Я только успевал перезаряжать винтовку.
Всего огонь выгнал из гнезда семнадцать гитлеровцев, но ни один фашист не ушел. Всех их настигла снайперская пуля. Я так увлекся этой норой, из которой выползали оккупанты, что, перестал обращать внимания на огонь, а он делал свое дело. Пламя представляло уже настоящий пожар. Горел потолок, горели стены, огонь все глубже и глубже проникал внутрь дома и добрался до того места, где находились боеприпасы. На месте пожара произошел взрыв большой силы. Высоко в небо взметнулся огромный столб дыма, пыли, гари. Вокруг дымились разбросанные взрывом головешки, разнесло в клочья и всю кучу трупов фашистов.
Так в теплый весенний день 1943 года было уничтожено еще одно гнездо фашистских мерзавцев. Я лежал и думал, что снайперу нужен не только зоркий глаз, хороший слух, а какое-то особое чутье на врага. Лежал до темноты, потому, что оттуда выбраться можно было только затемно. А как стемнело, покинул свою позицию и подполз к своему другу. Вася был очень доволен результатами охоты на фашистов. Пожал мне руку и сказал: «А ведь редко так бывает. Вот здорово. Два раза фашистам пришлось погибать: первый раз от твоей пули, а второй от взрыва своих же боеприпасов». Мы благополучно добрались до своих траншей, нас радостно встретили бойцы.
Так закончился этот день нашей охоты. А впереди нас ожидали смертельные поединки с опытными снайперами врага.
Поединок
Прошло немного времени, как ушел из минометной роты, но поползать пришлось много, и все в нейтральной зоне поближе к передним траншеям противника. Бывает же так, что с одного места видишь один обзор, а заползешь с другой стороны, то в секторе твоего наблюдения представляется совершенно иная картина.
В этот период мне очень помогали знания, приобретенные в снайперской роте до войны. Как правило, к хорошему всегда может добавиться и лучшее. Так получилось и у меня.
Не знал, конечно, я тогда в Бресте, что нейтральная полоса или зона могут быть лучшим местом, лучшей огневой позицией А в этот период твердо усвоил и не один раз проверил, что в нейтральной зоне, в период даже кратковременной обороны, самое удобное место для снайпера. Враг всегда тебя ищет по передней линии наших траншей, а ты тут, у него под носом, а поэтому тебе его всегда удобнее уничтожить с расстояния 200- 250 метров.
Бывает, но редко, когда прихватит и в нейтральной зоне. Было это и со мной, позднее я подробно расскажу об этом случае. А сейчас, уже завел речь о тактике снайпера в обороне, о его месте в засаде, то хочется, забегая вперед, немного поделиться опытом о тактике снайпера в наступлении.
Лучшим местом снайпер в наступательном бою, это место впереди своей основной наступающей цепи. Но тут снайпер должен использовать все средства скрытного передвижения. И в этом случае, если ты продвигаешься в отрыве от основной цепи, т е. впереди, то ты ближе к противнику, а стало быть, увереннее поразишь любую цель: пулемет, наблюдателя и т.д. А если ты еще и на фланге, то, как правило, противник видит больше основную цепь, группу пехоты, а ты менее заметен, но более опасен для врага. Да и минометный огонь, артиллерия тоже стараются бить по группе, а не по одиночкам, хотя и обнаружат. Такую тактику, т.е. не тактику, это будет очень громко, а прием, я использовал и проверил в наступательном бою в районе станции Маево. Об этом тоже будет рассказано отдельно.
А сейчас о поединке. Чем активнее действовали наши снайперы в ту весну и лето 1943 года, тем больше фашисты зарывались в землю и после каждой ночи в их расположении появлялись все новые и новые траншеи. Но разгадали и эту хитрость врага и подбирали также места для своей огневой позиции, откуда хоть небольшой участок траншеи просматривался. А следовательно, и пристреливался. Так, что гитлеровцы только ночью были свободны от прямого выстрела наших снайперов. Правда, мы часто шутили друг над другом, когда день пролежишь в засаде и ни одного выстрела, такие веши у нас назывались холостым ходом, а сам снайпер бездельником.
Дивизия продолжала стоять в обороне в том же районе и на тех же позициях, на тех же рубежах. Мы хорошо знали, что у фашистов есть опытные снайперы, но вот как в болото провалились. Знали, что их снайпера вооружены винтовками с восьмикратной оптикой, а наши отечественные прицелы были только четырехкратные. Зная это, мы более серьезно подходили к оборудованию огневой позиции, к соблюдению всех правил маскировки. И такой маскировки, которая давала бы тебе спокойно сидеть и следить за противником и скрывала тебя от глаз врага. С плохой маскировкой снайпер не снайпер, а мишень.
Но, вот, наконец-то, появился у фашистов снайпер. Мы в этот день делали вылазку и засаду в секторе обороны 69-го стрелкового полка нашей же дивизии. А когда вернулись в расположение своей роты, командир роты капитан Сурков пригласил нас на КП роты и поставил задачу: «Появился в обороне врага снайпер, стрелял один раз, пробил каску, хорошо, что каска лежала на бруствере траншеи и дыра появилась только в каске, а если бы она была на голове солдата, то наверняка, его не было бы в живых. Ваша задача обнаружить, уничтожить и доложить мне!» Мы понимали сложность боевой задачи и стали готовиться к ее выполнению, стали готовиться к поединку.
За ночь мы побывали во всех отделения роты, на огневых пулеметных точках. Но никто из бойцов не назвал ни основной, ни запасной позиции вражеского снайпера, хотя о пробитой им каске все знали. Было решено вылазку сделать двумя парами снайперов. Я, Михаил Гонночка, Василий Шкраблюк и Степан Петренко затемно выдвигаемся в нейтральную зону. Оборудуем основные и запасные позиции и ведем с четырех мест непрерывное наблюдение. А на передней линии траншеи были подготовлены ложные цели.
Весь день мы пролежали в засаде, но фашист не выдал себя. Даже не «клюнул», так мы иногда выражались языком рыбаков, на нашу приманку - ложные цели. А это давало нам возможность утверждать, что перед нами опытнейший враг и надо глядеть в оба. Весеннее солнце медленно уходило за горизонт, багровый свет яркими лучами разрывал вечерний небосвод и постепенно опускался вниз.
И вот в этих его лучах на склоне небольшой возвышенности, значительно севернее Седурина в нежной зеленой траве я еле заметил тоненькую струйку дыма, но этот чуть заметный дымок тут же растворился в зеленой массе. Но я уловил его и стал через бинокль зорким снайперским глазом «обшаривать» то место, где появился дымок. Осмотрел каждый квадратный сантиметр и разглядел очень узкую и так ладно укрытую от нас щелочку амбразуры. Очевидно, фашист в небольшом дзоте закурил а дым через щели выходил наружу и выдал гитлеровца.
При дальнейшем наблюдении я определил, что небольшой дзот сделан наравне с землей и выдвинут от передней траншеи метров на 10-15. Дзот с траншеей соединен подземным ходом сообщения. Всего нас отделяло от него менее двухсот метров.
Как только стемнело, мы собрались все вместе и решили еще раз осмотреть свои позиции. Отрыть неглубокие щели для укрытия от минометного огня. Тут же решили, что если и завтра фашист не откроет огня, то, как только поднимется солнце на востоке, и его утренние лучи будут бить в глаза фашисту, будут ослеплять его, то я первый открываю огонь по амбразуре Ведь знал о ней только я. А ребята не уловили того момент с дымком, а потом с разных мест вели методический огонь по амбразуре.
Рассветало, яркие лучи как бы нарочно сгустились в то место, где должен был находиться фашистский снайпер. Стояла мертвая утренняя тишина, что будто и войны нет. Редко так бывает, но на тот раз действительно было все тихо. И вот, в этой утренней тишине я делаю первый выстрел, а по договоренности с ребятами этот выстрел должен быть сделан трассирующей пулей, чтобы точнее указать цель товарищам. Оставляя короткий светящийся хвост, пуля, как пчела в улей, влетела в амбразуру дзота. В наших траншеях прохлопало несколько винтовочных выстрелов для маскировки. Через определенные интервалы вели обстрел амбразуры дзота мои боевые друзья Шкраблюк, Петренко, Гонночка. Конечно, фашист не знал, что его подвел дымок, но можно представить всю его ярость и злобу. И гитлеровец не выдержал, сдали его нервы, взяла вверх ярость. По скрытому ходу он выбрался из дзота в траншею. Там в метрах в шестидесяти южнее была их пулеметная площадка, куда они на ночь выставляли пулемет.
Туда и пробирался по траншее гитлеровец. Я еще раньше знал об этой площадке и взял ее под прицел. А тем временем враг добрался до нее, лег и вскинул винтовку. Но я его опередил, прозвучал мой выстрел, и гитлеровский снайпер ткнулся носом в площадку. Я сделал еще несколько выстрелов. Фашист лежал, не шевелился. Но, как и раньше, интуиция подсказала, что не своди глаз с этого дохлого бандита. Рано или поздно к нему кто-то должен подойти. Так и оказалось, появился второй солдат часа через два. Этот второй солдат - фриц, стащил убитого снайпера с площадки в траншею, а сам стал доставать винтовку. Пряча голову, он продолжал шарить рукой по площадке, но винтовку достать не мог. Но, видно, очень хотелось овладеть винтовкой снайпера. Наверное, убедился, что никто по его руке не стреляет, и тогда фашист решил полезть на площадку за винтовкой убитого снайпера. Я ждал этого момента и сделал выстрел. И этот вояка отвоевался, распрощался с жизнью и дотемна валялся на пулеметной площадке. Так закончился этот поединок. Так за этот день мой счет возрос еще на два истребленных фашиста. Это число было записано в мою снайперскую книжку, которая хранится во Владимирском краеведческом музее.
Под прикрытием темноты мы выбрались из нейтральной зоны, вернулись в расположение роты и доложили гвардии капитану Суркову о выполнении боевого задания. Капитан поблагодарил нас за находчивость и пожелал боевых успехов. Весна 1943 года для меня была не только периодом активной охоты на фашистов, а в этот период я обменял комсомольский билет на кандидатскую карточку ВКПб.
Опять госпиталь
Жарким и сухим выдался день 22-го июня 1943 года, на небе ни облачка, солнце беспощадно калило землю. Стояла какая-то особая духота. В этот день исполнилось ровно два года войны. Я долго лежал на земле около своей землянке и под комариный трезвон и писк, смотрел на небо и думал об этом дне, дне 22-го июня 1943 года.
Еще с вечера мы со Степаном Петренко договорились сделать вылазку вместе и избрали участок на стыке обороны нашего 59-го и 64-го стрелковых полков нашей дивизии. Мы и раньше делали вылазки и днями лежали в засаде на этом участке. Там каждая кочка, каждый бугорок был знаком, но почему-то беспокоил меня будущий день.
Задолго до рассвета Степан Петренко и я отправились в нейтральную полосу. По пути договорились с солдатами своего полка и соседа. Они и без договоренности знали, что им делать, но всякий раз мы их предупреждали, а они тоже хорошо усвоили, если мы в нейтралке, то солдаты чувствуют себя спокойнее, наверное, считали, что впереди свои люди. Мы спокойно пробрались поближе к вражеской обороне, оборудовали огневые позиции, расположились метров 40-50 друг от друга. В моем секторе обстрела и наблюдения хорошо просматривалась за небольшим бугром ровная, простирающаяся в тыл вражеской обороны к лесу, лощина А где край лощины подходил к бору, недалеко друг от друга были видны две фашистские землянки. Из опыта боевой жизни мы знали, что гитлеровцы на уничтожение снайперов, если обнаружат, не жалеют ни мин, ни снарядов, ни патронов. Все это мы со Степановым учли при выборе основных и запасных огневых позиций, а поэтому сектор наблюдения и обстрела Петренко был расположен в другом, т. е. более северном направлении. Но оба хорошо видели друг друга и при необходимости могли поддержать друг друга огнем, оказать, если потребуется, необходимую практическую помощь, скрытно от врага переползти на запасные позиции.
Теоретически и практически все было рассчитано правильно и без каких-либо промашек с нашей стороны. Но практически этот день 22-го июня 1943 года оказался для меня не счастливым и хуже того, я в этот день опять был отправлен в госпиталь.
А произошло это так. Утро было в полном разгаре, а в расположении врага идеальное спокойствие, никаких признаков, и ни один фашист еше не показался. Не могли выдавать и мы себя. В такие моменты точно срабатывало снайперское терпенье. Время в эти минуты тянется очень медленно, иногда кажется, что оно остановило свой бег.
Но натренированные ждать часами, ждать целыми днями, мы ждали и ждали. Ждали терпеливо и внимательно следили за землянками, за лощиной, следили за появлением каких-либо целей, но их все нет.
И вот из дальней землянки вышел высокий, с лысиной на голове гитлеровец. Почти одновременно из другой появился еще один фашист и направился на встречу первому. Подойдя к лысому, он вытянулся перед ним, видимо слушал приказ. Я сразу понял, что первый лысый фашист это офицер, и не замедлил выстрелить ему в голову. Он коротко взмахнул руками, как бы натянулся струной, повернулся и пластом упал на землю. Второй немец так шустро дал деру в землянку, что я не успел перезарядить винтовку, его уже нет в помине. Много было таких моментов, и из практики я хорошо знал, и был уверен, что он должен появиться, а возможно и не один. И не ошибся.
В таких случаях мы не раз говорили, что продолжается охота на приманку. Минуло минут десять. Гитлеровец появился из землянки, озираясь по сторонам, как ворюга, с такой же скорость подбежал к убитому офицеру, упал за его длинное грузное тело и стал водит рукой по груди, по кителю офицера, видимо доставал из карманов документы, а возможно, что-либо другое. Я не торопился с выстрелом, ждал более удобного и выгодного момента. А сам про себя повторил: «Теперь, гад, не убежишь и ты». Фашист, очевидно, посчитал, что офицер погиб не от снайперской пули, а от какой-либо случайной или шальной пули, мало ли было таких моментов.
Возможно, размышлял гитлеровец так, а в действительности он сидел на мушке точного оптического прицела моей снайперской винтовки. Прошли какие-то считанные минуты, фашист уверовал в свою безнаказанность, осмелел и встал на колени около убитого. Произошло то, чего я терпеливо дожидался. Гремит мой выстрел, немец вздрагивает и тычется носом в убитого. Как-то уродливо корчится, а потом вытягивается и в такой позе остается лежать на этом месте.
Я понимал, что в землянках были еще фашисты, и даже замечал их мгновенное появление у землянок, но стал ждать их появление около убитых. Фашисты были встревожены гибелью этих двух гитлеровцев, но подходить к ним не решались, а оставались в землянках. Так прошло более часа.
Бывает такая обстановка, что кругом тишина да и только... Потом тишину разорвали минометные выстрелы. Мины с шипением летели в нашу сторону. А вот и загрохотали разрывы в нейтральной зоне, но пока далеко от нас. Мне было понятно, что минометчики врага не обнаружили нас, расположение наших позиций не знают, а бьют наугад, как бы прочесывая территорию.
Но вот раздается очередной разрыв нескольких мин близко около нас и тотчас следует удар в мою ногу, ее словно огнем обжигает. Теплая струйка крови потекла в сапог. Я еще плотнее прижался к земле, подтянул раненную ногу, осколки со свистом летали по сторонам, иногда задевая за мой цветной маскировочный халат. Конечно, ранение в нейтральной зоне, под самым носом у врага, всегда снайперам доставляло много хлопот, то же самое произошло и со мной в этот день.
В ответ на огонь фашистских минометов ударили наши минометчики, завязалась огневая дуэль минометчиков, но фашисты вскоре прекратили огонь. Замолчали и наши минометы. Мы знали, что ответный огонь наших минометов был нашим прикрытием, и это прикрытие для нас оказалось своевременным и удачным. Фашисты стразу же после разрыва первых наших мин, перенесли свой минометный огонь на нашу оборону. А мне это и надо было.
Под шумок минометной перестрелки я отполз на запасную позицию, там было безопаснее. Я снял сапог, он был залит сгустевшей кровью, перевязал индивидуальным пакетом рану. Но пока никто, кроме меня, не знал о моем ранении. Потом около меня появился Степан Петренко. Он был жив и невредим. А это уже было хорошо. Правда и я, как потом выяснилось при операции, осколков нахватал, но кость была не перебита.
Выход из нейтральной полосы был возможен только под прикрытием темноты. И как только ночь укрыла нас от врага, мы стали пробираться к своим товарищам в передние траншеи. С большим трудом, с помощью Степана я еле доковылял до переднего края, а там, уже бойцы стрелкового взвода проводили до землянки. К этому времени нога сильно отекла, ее жгло и сильно ломило. Санинструктор Пяткин обработал раны, которых оказалось три, и отправил меня в санроту, а оттуда отвезли в санбат. В санбате мне снова сделали перевязку и обезболивающий укол. Но нога по прежнему ломила и не давала мне никакого покоя. А отекла так, что сапог уже невозможно было надеть на нее. Утром на грузовой машине я был отправлен в полевой госпиталь № 1919, который размещался в уцелевших домах деревни Горки на великолукской земле. Здесь врачи внимательно осмотрели мои раны на ноге и тут же отправили в операционную.
Операция длилась долго и проходила под общим наркозом. Перед тем, как наложить маску для принятия наркоза, я у медиков спросил, что осколки выгребут, а нога останется, они с улыбкой высказали твердую гарантию, что могу не укоротят.
Очнулся я уже в палате, т.е. в другом доме, нога была вся забинтована и по всей ноге была прикручена из проволоки металлическая шина. Началось длительное лечение. Врачи категорически запретили вставать с постели и особенно опускать раненную ногу с койки вниз И только через полмесяца я стал легонько тренироваться ходить на костылях. Шло время, продвигаться по палате я стал более уверенно. А на третьем месяце лечения совсем отказался от костылей.
Много тренировался в ходьбе, а рана все оставалась открытой, не заживала, и это беспокоило меня.
Заканчивался сентябрь, вступала в свои права осень с ее разноцветной листвой и хмурыми днями, с мелкими подолгу моросящими дождями, а я все в госпитале. Они и так мне надоели эти госпитальные порядки, а тут еще мои боевые друзья Петренко, Шкраблюк, Гонночка пишут с передовой, что усиленно готовятся к наступательным боям. Заметно оживилась наша оборона, поступают пополнения и боеприпасы, появляются «коробки», так мы иногда называли танки.