Сколько их было различных высот на боевом пути солдата в годы войны, они были с отметкой и без отметки, с названиями и безымянные, с кустарниками и без кустарников, с траншеями и без траншей.
Но эта высота, которая стала потом местом ожесточенной битвы наших подразделений с гитлеровскими оккупантами в середине января 1944 года, и на мою долю в борьбе за эту высоту как-то неожиданно для меня выпало целый ряд дополнительных задач и сложных обязанностей.
Нет, никто мне не навязывал каких-либо дополнительных поручений, не было и особых предписаний и распоряжений в мой адрес. А я шел в этот бой за высоту в районе железнодорожной станции Маево, что стоит примерно на полпути между Новосокольниками и Пустошкой, как и все бойцы нашей роты с задачей «Овладеть высотой и удержать ее». Одно меня только выделяло, что перед боем я стал парторгом нашей стрелковой роты.
Я это считал большим доверием коммунистов роты и готовился оправдать это доверие.
Мы тогда все хорошо знали свою боевую задачу, знали, что связано с окружением Новосокольниковской группировки войск. Знали и то, что высота превращена фашистами в укрепленный опорный пункт с системой траншей, пулеметных площадок, дзотов, блиндажей, землянок. Хорошо знал, что у фашистов к самой высоте подходит открытый подступ, по которому враг мог скрыто от нас подвести солдат и бросить их на высоту. А нам надо было преодолеть 800-900 метров открытой ровной местности, на середине которой у противника был организован непрерывно-заградительный артиллерийско- минометный огонь.
Знали и то, что до нас было несколько попыток овладеть этой высотой, но все они были безуспешны. А как только достигали передовые бойцы полосы заградительного огня, то их накрывали фашисты минами и снарядами, атаки наших подразделений срывались, враг прочно сидел на высоте.
Высота занимала господствующее положение над местностю и позволяла врагу хорошо просматривать наши боевые порядки и вести прицельный сосредоточенный огонь по нашим позициям.
Командир нашей роты Михаил Сергеевич Горюнов еще раз ознакомил с боевым приказом и рассказал, что командование полка решило собрать все силы батальона в единый кулак и бросить на штурм высоты. Но в то время и эта мера была не решающей, потому что в батальоне очень мало было личного состава, но приказ есть приказ.
Перед выходом на исходные позиции мы собрали коммунистов. Решение было очень короткое: «Я еше до начала артподготовки уползаю в нейтральную зону и если проберусь к подножью высоты, то оттуда уничтожаю пулеметные точки, наблюдателей, корректировщиков. Коммунисты Мишурин, Шевченко, Магидов, Дорофеев первыми поднимаются и увлекают за собой к высоте остальных».
Сколько раз бывало, что теоретически продумано все правильно, а практически что-нибудь да осложнится. Так и на этот раз. Наступление было рассчитано на вторую половину дня. Скоро кончается январский день. Я пожал руку ст. лейтенанту Горюнову, натянул чехол белого маскировочного халата и пополз в нейтралку. Используя все средства маскировки, снежные завихрения, воронки от взрывов снарядов и мин, я преодолел всю полосу и добрался к самому подножью высоты. День был морозный, но я был весь сырой. Заполз в воронку и стал наблюдать за высотой. Не успел осмотреться, как по сигналу двух зеленых ракет открыли огонь по высоте наши минометчики и артиллеристы, почти одновременно пошли пехотинцы.
Фашисты пока молчали, а как только стрелки достигли центра лощины, то на них обрушился шквал огня вражеской артиллерии и минометов. Дым, гарь заволокли лощину, завязалась артиллерийская дуэль. В этой обстановке ко мне пробрался рядовой Магидов и не успел забраться ко мне в воронку, как осколком его задело за голову. Я затащил его в воронку, осмотрел рану, перевязал голову. Он вел себя по гвардейски, но как-то машинально проговорил: «Меня, наверно, убило». Я ему ответил: «Если бы убило, то ты бы не говорил». Ранение было касательное, но лоскут кожи на голове вывернуло большой. Пока я возился и перевязывал его, совсем стемнело. Прекратилась дуэль артиллеристов и наступила тишина. А я опять остался один. Магидов сам стал под прикрытием темноты выбираться к своим в тыл. Вскоре появился ст. лейтенант Горюнов и с ним около двух десятков бойцов, остальные были ранены и убиты.
Стали решать, как же выполнить боевой приказ. Что можно сделать такой силой. А помощи ждать было не от кого. Вся надежда на темноту и внезапность. Пока обдумывали разные варианты, то в это время фашисты бросили целую серию осветительных ракет и открыли огонь из пулеметов и автоматов. В этот моментов был смертельно ранен старший лейтенант Горюнов. Выход из строя командира значительно осложнил наши действия.
Гибель командира создала определенное замешательство и вот в этой-то обстановке я принял командование оставшимися бойцами батальона на себя. В эту минуту я понимал, что ночь - самое надежное время суток для самых смелых, и даже самых дерзких действий. Но в этих условиях решает успех момента и организованности. Боевой опыт подсказывал, что действовать надо несколькими группами. Действовать внезапно, решительно, быстро.
Фашисты еще долго бросали в небо ракеты, беспорядочно вели огонь из пулеметов и автоматов, но потом, вся эта карусель стихла, и гитлеровцы, видимо, были убеждены, что до рассвета их никто тревожить не будет. А мы готовились, готовились к броску, к штурму.
В темноте в трех местах мы подползли почти к самым траншеям врага. По сигналу вскочили и вперед, в траншеях рвались наши гранаты. Бой был короткий, но стремительный. Расчет на внезапность полностью оправдался.
Высота взята. Уцелевшие гитлеровцы бежали, бросая оружие и боеприпасы.
Шла вторая половина ночи, близился рассвет. Зная, что враг обязательно с рассветом полезет на высоту, мы готовились к отражению контратак. Расставили бойцов так, что могли отражать атаки врагов со всех сторон. Я осмотрел блиндаж, траншеи, собрали все трофейные боеприпасы: патроны, гранаты с длиной ручкой. Подобрал вражеский пулемет МГ-34, который я знал хорошо, его установил на вершине. Все эти и другие трофеи в последствии нам очень пригодились. А главное - пулемет и автоматы работали безотказно.
Наступил рассвет. Над высотой царила зловещая тишина. Я пробежал по траншее, побывал около каждого бойца. По их настроению было видно, что будем драться, особенно бодро чувствовали себя Коля Крежевских, Степан Петренко, Николай Коротков, Михаил Сонин и другие ребята, которых я давно знал. В коротком разговоре напомнил каждому, что к задаче - удержать высоту - прибавилась еще одна - отомстить за гв. старшего лейтенант Михаила Сергеевича Горюнова. Он навечно остался лежать в братской могиле у д. Мельница Пустошкинского района Псковской области.
Обманчивая тишина в то морозное утро длилось недолго. Вскоре на нас обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Плотность огня была так велика, что через несколько минут наши позиции казались действующим вулканом. Пыль, гарь, дым затянули как пеленой высоту. Осколки со свистом и шипением пролетали над нами, иногда, уже обессилившие шлепались в траншеи.
Гитлеровцы решили таким массированным налетом уничтожить нас, а потом за артиллерийско-минометной завесой вражеская пехота займет высоту.
Почти полчаса бил враг по высоте. Затем огонь был переведен в глубину наших позиций. Снаряды рвались в лощине и на исходном, откуда мы начали наступление. И сразу же перед нами появились цепи вражеской пехоты. Сигналом открытия огня была длинная очередь из трофейного пулемета.
Самоуверенные, с бешеной злобой и бранью, своеобразным полукольцом шли на высоту озверевшие гитлеровцы. Я как-то сразу определил, что надо дать им оторваться от скрытого подхода к высоте, заманить их повыше на склон высоты, а потом врезать так, чтобы кубарем покатились с высоты.
Подпустив фашистов поближе, где-то метров около ста, мы открыли огонь. Их пулемет МГ-34 в моих руках работал отлично. Как скотина валились оккупанты на землю, раненые поползли на зад, убитые валялись перед нашими глазами. Контратака их захлебнулась, уцелевшие залегли, а затем отползли в укрытие. И только одного я обнаружил фашиста. Он был в метрах 35-40 от меня и прикинулся мертвым. Но я заметил его, что он живой и тянет вдоль своего бока автомат. Видел он меня или нет, но я его хорошо видел.
Взял снайперскую винтовку и через оптический прицел он показался совсем рядом. Из-под каски на меня смотрела противная фашистская морда. Решил грохнуть его по каске. Прогремел одиночный выстрел. Пуля сбила с фашиста каску, но он был жив, наверное, очумел от удара пули. Вторым выстрелом я добил этого храбреца. Снова тишина.
Сколько раз приходилось мне и до этого и после этого раза отражать фашистские контратаки, но никогда я не чувствовал такой прилив сил, как на этой высоте. Да и не один я, а все ребята почувствовали, что мы сможем отбить десяток любых фашистских атак. И эта вера в свои силы ни меня, ни моих товарищей не подвела.
Наступившее затишье продолжалось не долго. На наши позиции вновь обрушился смерч огня. Вторая контратака началась при поддержке пяти танков. Вторая контратака не принесла фашистам успеха. Хотя она по времени удара была гораздо короче первой, но по мощности была сильнее.
Танки били из орудий и пулеметов по высоте, но пойти на высоту они не могли, им мешала та самая речушка с крутыми берегами, которая скрывала гитлеровцев. Да и мы бы уже вросли в эту высоту. Фашистам опять пришлось отступать. Злоба и брань сменились на стоны и крики раненных. А мы в минуты затишья приводили себя в порядок.
Вражеские атаки повторялись одна за другой. Это был труднейший по напряжению день. Фашисты не считались с большими потерями. До самой темноты штурмовали высоту.
В этот день как-то в минуты затишья заметил группу гитлеровцев. Их было четверо, вышли из-за куста и стоят все в груде. Я быстро установил прицел и выстрелил. Среди фашистов какая-то суета. Перезаряжаю винтовку и делаю еще выстрел. Два фашиста падают на снег, а остальные убежали и скрылись за кустами. В этот момент началась очередная атака гитлеровцев. Мы держались, отбили и эту очередную атаку, хотя для этого и требовались большие нечеловеческие усилия
С каждой контратакой количество трупов увеличивалось, а к вечеру весь склон высоты сплошь был уложен убитыми фашистами.
К вечеру враг прекратил атаки. Но бой, есть бой, теряли и мы своих товарищей. Нас осталось всего восемь человек, и почти все были ранены. Требовалась помощь. Но только ночью, когда на высоте наступило короткое затишье, к нам подошел взвод наших автоматчиков и полковые разведчики.
Установили связь. У телефона оказался подполковник Подгарецкий Владимир Матвеевич. Я доложил обстановку. Поблагодарил он нас за мужество и стойкость, за находчивость и смелость.
Прошло полмесяца, не больше, с того боя и мне перед строем полка был вручен орден Боевого Красного Знамени. А в сентябре этот тяжелый бой нашел свое отражение в наградном листе, где было сказано: «Тов. Буденков особенно отличился при взятии высоты в районе ст. Маева. Противник ожесточенно сопротивлялся. Батальон, наступавший на высоту, залег, тогда командир батальона лично повел батальон в атаку, но был тяжело (смертельно) ранен. Тогда Буденков по своей инициативе взял на себя командованием батальоном. Гвардейцы во главе с Буденковым ворвались в немецкие траншеи, уничтожили гитлеровцев и завладели высотой. Немцы во что бы то ни стало пытались вернуть утраченные позиции, яростно контратаковали. Буденков организовал круговую оборону и одну за другой отбил восемь атак противника». Архив МО ОП 793756, д. 7, л. 86-87.
На второй день гитлеровцы уже сидели тихо и не пытались больше лезть на высоту. Даже минометы и артиллерия не обстреливали весь день. Так, после тяжелой битвы наступил день полного затишья. Ночью нас сменила другая часть, а мы были отведены во второй эшелон на краткосрочный отдых. Поступало новое пополнение. Надо было взять на учет коммунистов и готовиться к новым наступательным боям.
Зима начала 1944 года была для нас тяжелой и сложной. В это время не было больших операций на нашем участке, но бои местного значения велись то тут, то там ежедневно. Как-то часто нашу дивизию передавали из армии в армию. До ноября 1944-го года мы побывали в 10-й, 4-й, 22-й армиях и опять возвращались в 3-ю ударную армию.
Не везло нам в эту зиму и на командиров рот. После гибели Горюнова Михаила Сергеевича в командование 1-й ротой вступил лейтенант Омелин Степан Васильевич. Молодой тогда лейтенант пробыл всего 11-12 дней, а 5-го февраля был уже ранен и отправлен в госпиталь. После него на должность командира роты был назначен тоже молодой лейтенант Федор Фролов. Он даже не успел путью оформиться документально и погиб в бою у села Чернецово. Этот бой тоже был боем местного значения, но он сыграл важную роль в освобождении села, и о нем надо рассказать поподробнее.
Бой у села Чернецово
Село Чернецово, что на псковской земле, зимой, в начале 1944 года было свидетелем жестоких боев. Почти с Невельских событий мы все время находились в боях, если не считать краткосрочные выходы во второй эшелон для переформирования нового пополнения. Переходы с одного участка на другой, а за Невель Москва салютовала на 7-го октября 1943 года.
А тут же и новый год давно встретили и «отпраздновали» под вой снарядов и мин, под треск автоматов и пулеметов, под скрежет гусениц танков и самоходных установок, под свист пуль.
Если пересчитать более тяжелые, более жестокие рубежи этого времени, на которых шла смертельная борьба наших гвардейцев с фашистами, то их набирается порядочно после Невеля. Тут нельзя не вспомнить населенные пункты: Старые Пруды, Самозваново, Видусово, Турки-Перевоз, Ятмище и Демешево, Усть-Долысы и высота в районе станции Маево.
А сейчас, на пути с. Чернецово, атаки наших пехотинцев следовали одна за другой и все безрезультатно.
Фашисты превратили этот населенный пункт с высокой белой церковью в укрепленный опорный узел обороны и успешно отражали все наши атаки. Чернецово оставалось в руках противника и надежно преграждало нам путь продвижения вперед
Так продолжалось не день, и не два. В этой обстановке командование полка решило прекратить лобовые атаки, а под прикрытием темноты обойти с. Чернецово с севера, выйти в тыл вражеского гарнизона и атаковать с тыла, чтобы отвлечь на себя значительную часть сил противника.
Обычно, часто так было теоретически и тактически, все было рассчитано правильно, но практически для такой операции нужны бойцы, нужны люди, а их было очень мало. В тот момент из нашей 1-й стрелковой роты с большим трудом можно было собрать два хороших отделения. Этим составом роты тогда командовал лейтенант Федор Фролов. Он принял роту после Горюнова Михаила Сергеевича, который погиб под высотой и двух недельного командования ротой лейтенанта Омелина Степана
Васильевича, который выбыл по ранению. Фролов был молодой офицер, имел небольшой боевой опыт, немного командовал взводом и вот ему-то, и пришлось вести бойцов роты в ночной бой.
По бездорожью и снегу мы с севера обошли Чернецово, спустились в лощины с мелким кустарником, проваливаясь в глубокий снег, шли на сближение с врагом. Шли тихо, мелкими группами.
Гитлеровцы бросали ракеты, по ним мы определили оборону врага. Но ракеты давали возможность фашистам быстрее обнаружить нас, а это сдерживало наши действия.
Выйдя на окраину кустарника, за которым начиналась открытая местность, мы залегли. Около сотни метров отделяло нас от снежного вала, за которым укрылся враг. Лейтенант остался с бойцами, а я пополз к тому снежному валу. Вминая снег, я добрался до глубокой воронки, заполз в нее и стал наблюдать за врагом. Я уже был на расстоянии броска гранаты, хорошо слышал немецкую речь. Отчетливо было слышно, как фашисты хлопали рука об руку, колотили своими кожаными сапогами по земле. Вероятно, пробирал их мороз, и они согревались. А один из них с каким-то прикрякиванием громким голосом пробормотал: «Руссиша шваин!» Я понял, что фашист ругает нас, и подумал: «Подожди фашист проклятый, мы тебе покажем, как нас свиньями обзывать». Продолжал наблюдать за обороной врага.
Яркие звезды и светлый диск луны как бы наблюдали за нашими действиями и помогали быстрее разглядеть систему вражеских огневых точек. Немного правее я обнаружил фашистский пулемет и группу гитлеровцев, тех самых гитлеровцев, от которых долетало до меня слово «швайн». Ох, как хотелось махнуть их гранатой, но надо было дать возможность подойти поближе своим товарищам. И как раз в это время ко мне в воронку заполз связист с телефонным аппаратом. А почти следом за ним появился лейтенант Фролов. Остальные бойцы ползли ближе к переднему краю врага по двум направления, а четыре человека лейтенант оставил в резерве для прикрытия. Конечно, если бы нас было раза в два побольше, то можно было бы сделать бросок на снежный вал, но команды на атаку нет.
Но вот раздалось несколько негромких щелчков, над поляной повисла целая серия ракет. Заработали пулеметы и автоматы, завязался ночной бой. Первой же «лимонкой» (так звали мы гранаты), я уничтожил пулемет и ту группу гитлеровцев, но в ответ справа и слева от места взрыва моей гранаты, полетели на нас фашистские гранаты. Гранаты рвались и левее нас, слышны разрывы и наших «лимонок» за снежным валом, но было заметно, как утихали винтовочные выстрелы, автоматные и пулеметные очереди наших бойцов. А огонь врага нарастал с каждой минутой.
Чувствовалось, что командование гарнизона подбрасывает подкрепление. Мы тоже ждали подкрепление, но его не было.
А вскоре последовала команда «отбой». Только связист успел передать слова команды лейтенанту, как правее нас, рядом, около нашей воронки, грохнул взрыв гранаты. Осколком гранаты я был ранен в голову. Лейтенанта оглушило, а связист был убит. Лейтенант забрал у него документы, телефонный аппарат и стал отходить, я прикрывал отход командира. Слева от нас группа фашистов перешла в контратаку.
Хотя и мало осталось нас в роте, все реже и реже раздавались ответные выстрелы. Но и это заставило фашистов залечь, лейтенант уже добирался до кустов и я стал отходить по его следу Но как только я поравнялся с командиром, раздалась длинная пулеметная очередь с правого фланга фашистов. Лейтенант упал на землю. Я пытался оказать ему помощь, но она была уже не нужна.
Пока хлопотал около командира роты, не заметил, как трое фашистов оказались на пути моего отхода. На раздумье не было ни одной секунды, и все-таки я понял, что фашисты меня не обнаружили, хотя были близко, очевидно меня от них скрывал кустарник. Я забрал документы у лейтенанта, положил их себе в карман, вынул гранату, за кольцо вытянул чеку, прополз мимо кустарника поближе к фашистам, они все трое стояли ко мне спиной, и бросил гранату под ноги гитлеровцам. Прогремел взрыв, а когда развеялся дым, я увидел на снегу троих оккупантов, сделал по ним три выстрела, что бы убедиться наверняка в своей безопасности и стал выходить в расположение своих.
Первым меня встретил солдат с санитарной сумкой Пяткин. Только тут я почувствовал огромную усталость, сильную боль в голове, левый глаз залит кровью. Ранение было касательное, легкое, но и оно тогда давало знать. Почти около двух месяцев потребовалось, чтобы залечить рану.
В госпиталь поехать отказался, проходил лечение в санроте полка. Хорошую медицинскую помощь мне тогда оказал военфельдшер медицинской службы Герман Свинцов.
В тот самый момент, когда санинструктор Пяткин, а мы с ним давно были знакомы по 1-й роте стрелковой, перевязывал мне раненную голову, по Чернецову ударили наши минометы и артиллерия, другие подразделения полка и дивизии пошли в наступление. Село было освобождено. В этом большая заслуга бойцов 1-й стрелковой роты 59-го гвардейского стрелкового полка, которые отвлекли на себя большую часть состава вражеского гарнизона, и тем самым облегчили дальнейшую борьбу наших подразделений за это село.
Я побывал в Чернецове вместе с бывшим начальником политотдела 3-й ударной армии Федором Яковлевичем Лисицким, ныне генерал-лейтенантом в отставке. Были на братской могиле, где навечно остались мои боевые друзья. Там, среди воинов-гвардейцев лежит и молодой гв. лейтенант Федор Фролов. Он был из г. Ростова Ярославской области, там осталась его молодая жена и малолетняя дочурка. Почти одновременно с нашим приездом к братской могиле подтянулись жители села. Мы рассказали, что приехали навестить однополчан, с которыми вместе сражались за Чернецово с коварным врагом зимой 1944 года. Состоялась душевная, теплая встреча с жителями, они сердечно благодарили нас за освобождение их из фашистской неволи. Так вот и остался в моей памяти этот ночной бой у села Чернецово на псковской земле. В этот день мы посетили еще одну братскую могилу у д. Турки-Перевоз, где на высоте захоронено 1680 человек нашей 3-ударной армии, воины которой Контария и Егоров весной 1945 года водрузили победоносное Знамя нашей Родины над фашистским логовом - рейхстагом.
ВЕСНОЙ 1944 ГОДА
На переднем крае войны
Зима конца 1943 года и начала 1944 года для меня и моих друзей боевых, всего личного состава 21-й гвардейской Невельской стрелковой дивизии была самой тяжелой, самой трудной военной зимой из всех моих военных зим. За эту зиму мы прошли тяжелый путь обильной крови и великих жертв.
Это не был прямой путь на запад, а мы с тяжелыми боями продвигались в северо-западном направлении, и вышли в район населенного пункта Монино. Но там повернули на юг к границе Белоруссии, вышли южнее г. Пустошка.
Сколько раз было и так, что вечером из тыла придет пополнение в роту, но только писарь успеет записать всех прибывших, а на рассвете бой, а после боя опять жди пополнение, а из новичков остаются редкие единицы.
Два раза за зиму и меня царапали фашистские осколки, но как-то чудом я остался жив и быстро возвращался в свою роту. Иногда смотришь на товарищей, на себя, удивляешься, что измученные до предела, с воспаленными глазами, осунувшимися лицами, а бьют врага. Правда, хотя бои и местного значения шли, но ведь это бои, бои с жестоким и коварным врагом.
Иногда невольно в голове возникает вопрос: «Где солдат берет свои силы, чтобы преодолеть, казалось бы, непреодолимые трудности?». И тут же убеждаешься, непоколебимая вера в победу, безграничная любовь к своей Родине и жгучая ненависть к врагу дают возможность солдату иметь ту силу, которая преодолевает любые трудности, помогает каждому бойцу внести свой вклад в общенародное дело победы над врагом за честь, свободу и независимость нашей Родины.
Все трудности зимы остались позади. Наступила весна 1944 года. С каждым днем она брала свое, и была в полном разгаре. От зимы осталось только обилие талых вод. Солнце не только ярко светило, а и ласково согревало наши солдатские души в траншеях переднего края. До конца полной и окончательной победы над врагом оставалось ровно год. Только через год всему миру будет известно, что фашистская Германия побеждена, а ее военная машина разгромлена. Но это будет объявлено ровно через год.
А тогда наша гвардейская часть после длительных наступательных боев, а они начались еще в октябре 1943 года под городом Невелем и продолжались всю зиму, стояла в обороне южнее г. Пустошка на границе с Витебской областью Белоруссии. Передний край нашей обороны проходил по холмистой местности и болотам. Стрелковые роты были малочисленны, вот и расставляли по огневым точкам по два бойца на расстоянии видимости. И так по всей линии передней траншеи нашей обороны.
После гибели лейтенанта Фролова командиром роты был назначен капитан Пономарь Николай Иванович. Это был высокий, подтянутый офицер с большим боевым опытом Он дольше Горюнова, Омелина, Фролова командовал ротой, но к тому времени он не один раз побывал в госпиталях на «ремонте», знал многие приемы и уловки фашистов и не раз показывал образцы мужества и отваги. Весь личный состав любил своего командира и любовно называл его «ротным». С ним мы прошли большой боевой путь, 27 июля под Даугавпилсом (Двинск) он был ранен и отправлен в госпиталь.
После госпиталя он в нашу роту не попал, а 4-го сентября и я выбыл из первой роты. Так разошлись наши дороги с Николаем. После войны я его долго искал, был уверен, что он должен быть жив, но в ответ на все мои поиски и уверенности я получил печальную весть: Николай Иванович Пономарь погиб 8 мая 1945 года. Он похоронен у хутора Пауре на территории Латвии, не дожив до светлого дня Победы несколько часов, ради, которого он отдал много сил, крови и саму жизнь.
Если весну 1944 года мы встретили со значительно поредевшими рядами, а, если сказать прямее, основательно потрепанные, то у противника тоже была сложная обстановка. Враг еще долго не мог опомниться после ударов, полученных в ходе нашего зимнего наступления.
Иногда весеннюю тишину разорвут одиночный выстрел из винтовки, короткая автоматная или пулеметная очередь, десятка два мин, брошенных фашистами, с десяток-полтора шрапнельных и осколочных снарядов, и опять тишина.
Совинформбюро в те дни сообщало: «На фронтах без перемен». И на нашем участке обороны в то время было без особых перемен. В середине мая в нашу роту пришло пополнение - взвод противотанковых ружей, под командованием лейтенанта Василия Тимофеевича Колесникова. А на другой день меня рано утром вызвали в штаб батальона. Вызов в штаб батальона был неожиданным и всю дорогу я шел в догадках - зачем? У штабной землянки я встретил своего комбата гвардии майора Прокопия Кузьмича Шитоева и доложил ему о прибытии. В стороне от него стоял его ординарец Аюша (так была его фамилия). Комбат тут же объявил мне, что меня очень срочно вызывают в штаб полка, и рассказал, как и где разыскать его, но зачем вызывают, он и сам не знал. Тут мое «Зачем?» значительно усложнилось. Шел я до штаба, и разные мысли были в голове, то одна, то другая, то третья мысль придет в голову. А все сводилось к одному вопросу: «Зачем же я нужен в штабе полка?».
Правда, к этому времени много было дел на моем счету: в феврале перед строем полка во время краткосрочного отдыха был вручен орден Боевого Красного Знамени. Обо мне хорошо знало командование полка и дивизии, часто писали газеты: дивизионная «Победа за нами», армейская «Фронтовик», фронтовая «Суворовец». Заголовки тех статей говорили. «Воюй как Буденков и Поздняков», «Счет мести», «Боевой счет снайпера Буденкова», «Партийный организатор», «413 немцев истребил снайпер Буденков» и другие статьи, печатались и фотографии.
Сейчас многие статьи из фронтовых газет хранятся во Владимирском краеведческом музее и Мемориальном комплексе «Брестская крепость-герой». Все мои размышления давали мне основания думать, что я иду за каким-то особым и важным боевым заданием. С этой мыслью и прибыл я к начальнику штаба полка гвардии майору Разводовскому Владимиру Яковлевичу.
Домой в отпуск
Как только я доложил начальнику штаба полка о своем прибытии, то он сразу объявил, что мне предстоит отпуск. Я вначале принял это за шутку и не поверил, даже растерялся, но майор четким командирским голосом повторил: «Буденков, едешь домой в отпуск! Есть приказ комдива генерала Михайлова оформить документы, выдать сухой паек и отправить тебя на машине до г. Невеля, а там поездом до Москвы и дальше. Сейчас иди к гвардии капитану Хангильдину Г.С., он готовит документы».
Эта весть так ошарашила меня, что я еще больше растерялся, какое-то время стоял в нерешительности. Ведь за всю войну я даже и не слышал, чтобы из траншей, с переднего края отправляли домой в отпуск. Вспомнил, как в 1942 году лежал в госпитале в г. Иваново, был почти рядом с моим домом и то не мог навестить родителей, посмотреть родные места, а тут за такие версты и домой в отпуск.
Вскоре оправился от приятной неожиданности и пошел искать помощника начальника штаба Хангильдина. Это был худощавый капитан лет на десять старше меня, по национальности башкир. Он быстро помог оформить и получить все документы, мне выдали сухой паек и продовольственные талоны, деньги на дорогу. Он же позвонил в штаб батальона и попросил передать командиру 1-й стрелковой роты Николаю Ивановичу Пономарь, что я вернусь в роту только через месяц, и проводил меня в путь.
После войны мы не раз встречались с Хангильдиным Г.С. и вспоминали тот день сборов и проводов меня в отпуск.
Сколько было у меня радости. Даже сейчас, спустя 40 лет почти, трудно передать все словами. Еду в родные края, где не был почти четыре года, еду на встречу с родными и близкими, односельчанами. Это была самая великая награда за мой ратный труд, самая огромна радость за все годы войны.
Поезд шел медленно к Великим Лукам. Проехали станцию Опухлики, следующая станция Чернозем. Это все знакомые места, где шла тяжелая борьба с врагом. Здесь каждый метр стоил человеческих жертв. В этой земле навечно остались лежать мои боевые друзья: Вася Масягин, Володя Пухов, Иван Золотухин и многие другие товарищи по борьбе с фашизмом. От Москвы до станции Бутылицы дорога знакомая и весь этот путь был занят мыслями о встрече с родительским домом, с тем надежным причалом, о котором слагают и поют песни.
Еще в Меленках я встретился с родственниками, а вечером был на пороге родного дома. Первым встретил десятилетнего братишку Николая. Сейчас ему уже полсотни лет. Он навсегда связал свою судьбу с морем и давно работает капитаном-директором плавучего рыбозавода. А когда писались эти строки, он со своим коллективом плавзавода «Е. Никишин» находится у берегов Японии.
Пока я разглядывал Колю, к нам со слезами подошла тетка Агафья - жена старшего брата отца, ее сын Алексей тоже был на фронте. Подошли соседи, близкие, родные, односельчане, и начались расспросы: как, куда, целы ли руки, ноги, надолго ли? Конечно, никто в селе не знал, да и не могли знать о моем приезде, я никаких телеграмм не посылал и в письмах никаких намеков дать не мог, а люди сами как-то быстро узнали и шли к нам.