Быстро село Славцево облетела весть о моем приезде, и жители села шли к нам в дом небольшими группами и в одиночку. Отец в это время находился на трудовом фронте в соседнем районе Горьковской области, мама умерла еще в начале 1943 года. Хозяйничали дома мачеха и малолетний братишка.
Через день сообщили отцу о моем приезде, и он пришел домой. Его слезы были слезами радости и горя. Горевал он потому, что не дождалась и не встретила меня мама.
Четыре года назад односельчане проводили нас, десять молодых парней в армию на действительную службу. Четыре года - срок не очень большой, а как все они изменились, постарели. Хотя в наших местах не бушевало пламя войны, не грохотали разрывы снарядов и мин, не рычали моторы самолетов-бомбардировщиков и не рвались тяжелые бомбы, не горели в огне наши деревни и села, не осыпал пепел пожарищ нашей земли, но тяжелый и суровый отпечаток наложила война на моих земляков.
Как-то сразу было заметно, что село опустело. Уже не встретишь той молодецкой удали, молодого задора, который можно было увидеть в мирные дни на всех улицах села. Исчезли звонкие песни молодых парней и девчат по вечерам, которые так дружно и стройно звучали над селом перед войной. Утихла и звонкая гармонь, а их в селе было много. На смену всему веселому, задорному, жизнерадостному почтальон почти ежедневно приносил в село похоронки, а вместе с ними в тех домах, куда они приходили, навечно поселялись печаль и горе, а в другие семьи похоронки поступали дважды. Такое двойное горе первым посетило семью Смородникиных. Они первыми были извещены о гибели двух сыновей Ивана и Василия Смородникиных. В семью Волковых тоже почтальон принес две похоронки о гибели не молодых парней, а женатых мужчин братьев Андрея Ивановича и Алексея Ивановича Волковых. К моему приезду в село, односельчане уже знали о гибели Якова Ефимовича Викторова, Ивана Родионовича Безрукова, Петра Алексеевича Королькова, Ивана Егоровича Малова, Ивана Яковлевича Седелкина и многих других мужчин.
После их гибели в селе осталось у каждого от двух до пяти детей сиротами. Сейчас, конечно, они все подросли и стали родителями, дедушками, бабушками, но тогда сколько стоило труда, чтобы поднять из на ноги, дать образование и сделать достойными наследниками своих отцов.
Вот Мария Федоровна - жена Безрукова Ивана Родионовича, одна воспитала и поставила на правильный путь трех дочерей и сына. Все они обзавелись своими семьями. Много у Ивана Родионовича внуков, есть и правнуки. Мне приходилось неоднократно с ними встречаться, и каждый раз при встрече, чувствовать какую глубокую, иногда не забываемую борозду прочертила проклятая война в их сердце. Эту борозду не заровняло время у детей, внуков, правнуков Ивана Родионовича Безрукова, не заровняют ее века грядущих поколений. Вот почему всем нам так дорог надежный, справедливый мир на нашей планете для всех народов земли.
А сколько моих сверстников, молодых парней, пали в битах с врагом, на них тоже были присланы похоронки, и их оплакивали уже престарелые родители, родные близкие. Среди них Вася Макаров, Вася Буденков, Ваня Макаров, Вася Скворцов, Петя Клоков и другие ребята. Все эти мрачные вести, которые задевали каждую семью, как бы сказались на самом облике села. Оно постарело, заметно посуровело, но не согнулось под огромной тяжестью. Оно было твердым и решительным выстоять, сделать все, чтобы внести весомый вклад в справедливое дело полного разгрома врага. О судьбах многих сыновей, отцов, ничего не знали в семьях. Помню, к нам первыми пришли бабка Екатерина Скворцова и дядя Иван Шаров. Их сыновья Ваня и Вася ушли в армию вместе со мной и первое время мы служили в одном полку, но их судьба была неизвестна родителям.
Пришли родители Анатолия Кнутова. Анатолий был в одном отделении с Ваней Скворцовым и тоже они не получили ни одной строчки, ни одной весточки от него за всю войну. На войну Кнутовы проводили еше двух сыновей Илью и Василия, Оба они стали инвалидами Великой Отечественно войны. Пришла и мать братьев Рогулиных - тетя Наталья. У нее в армии были четыре сына и муж Сергей Васильевич Рогулин. За ратный труд на фронте Сергей Васильевич был награжден орденом Красной Звезды. Старший сын Иван - офицер черноморского флота, а второй сын Саша, мой друг детства, награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Славы III и II степени. Приходили родители Николая Клопова, Николая Викторова, Николая Рюкова и других товарищей. Каждый хотел знать о судьбе своих близких, и это надеялись узнать от меня.
Все они приглашали меня в гости и угощали всем лучшим, что было в доме. На четвертый день отпуска в колхозе мне дали лошадь по кличке Байкал, подобрали седло, и я поехал в райвоенкомат, встал на временный учет, оформил отпускные документы. А на следующий день у сельского совета собрались жители села, и мне пришлось выступать и рассказать землякам о зверствах фашистов, о том, как тяжело воины вооруженных сил добывают победу над коварным и жестоким врагом.
Члены колхоза «Путь к социализму» просили передать доблестным защитникам Родины, что они не пожалеют сил и средств для того, чтобы сделать свой весомый вклад в дело достижения полной и окончательной победы над врагом.
Снова на фронт
Закончился мой отпуск. Как-то быстро пролетело время, надо было уезжать на фронт в свою стрелковую роту. О моем отъезде знали все жители села. Правление колхоза выделило лошадь с повозкой, а ведь в то время каждый лошадиный шаг был на учете, но как только она появилась у нашего дома, то стали подходить и люди.
Сколько в тот день я услышал проклятий в адрес фашистов! Сколько было сказано добрых пожеланий мне и моим товарищам, которые сражаются на фронтах Великой Отечественной войны! В тот день я еще раз убедился, как тяжело переживают вместе со всем народом мои земляки невзгоды войны.
Сколько гектаров земли они перекопали лопатами и перепахали конным плугом, «впрягаясь» в него по 4-5 человек. Перед глазами стояли куски хлеба, который я видел в каждом доме, где приходилось бывать, это был како-то суррогат, а назвали его колхозники не хлебом, а бардашниками, потому, что в нем было большинство картофельной барды (мязга) и другие примеси. А тут еше частые похоронки и гибели родных. Скорби и печаль ложилась непосильной ношей на всех.
Наступило время расставанья, но никто не пошел к своим хатам, а все потянулись за околицу села. Каждый протягивал мне руку и старался обнять в последнюю минуту расставания.
Я медленно уходил от села, а люди стояли на том же месте и махали мне вслед руками, фуражками, платками. Я никогда не забывал тех дней встречи с односельчанами и тот день расставания, а в тяжелые моменты на войне всегда чувствовал их поддержку. Они как бы удесятеряли мои силы и в сотни раз увеличивали ненависть к врагу.
До Великих Лук я доехал хорошо, там надо было делать пересадку на Невель. Около военной комендатуры увидел фотографа и сфотографировался. А пока наводил справки о поездах на Невель и регистрировал документы, фотограф сделал фотокарточки. Там же в комендатуре встретил разведчика нашей полковой разведки сержанта Сапегина. Я его знал еще в 1943 году. Он рассказал мне, что дивизия находится во втором эшелоне, прибывает новое пополнение, готовимся к наступательным боям. У нас время еще было, и мы пошли посмотреть город.
Город был полностью разрушен. Мы могли увидеть только груды щебня, золы и головешек. Пришлось увидеть мне Великие Луки гораздо позднее. Я не мог поверить, что из руин, пепла и гари восстал новый город, гораздо шире раздвинул свои границы, и у меня родилось желание написать о городе. В год сорокалетия освобождения города от фашистских варваров родились вот эти строки:
Великие Луки.
Жестокость войны ты сполна испытал,
С лихвой перенес и невзгоды и муки.
Ты Сашу Матросова Родине дал,
Бесстрашный наш город Великие Луки.
Фашистские варвары грабили, жгли,
Твой мирный народ в кабалу угоняли.
Но что кончится мрак и свобода придет,
Твердо об этом все жители знали.
И грянул январь сорок третьего года.
Армия наша идет в наступление,
В город приносит родную свободу,
И от фашистской чумы избавление.
Изгнали врагов из пределов твоих,
И навсегда уничтожили рабство.
Воинам Третьей народ говорит:
«Спасибо за счастье и братство».
Из пепла, развалин ты заново встал.
Прекрасный наш город Великие Луки,
Примером народного подвига стал.
Тебя возродили рабочие руки.
Подошло время ехать на Невель. Так вместе мы добрались до расположения полка. Разыскал я свою 1-ю стрелковую роту, встретился с боевыми друзьями. Рота была уже укомплектована новым пополнением, и я сразу же пошел по взводам знакомиться с товарищами.
Вместе со мной пошел и командир роты Пономарь Николай Иванович. Надо было взять на учет коммунистов, рассказать бойцам и командирам о боевых делах нашей роты. Работы оказалось много. Мы посетили два взвода и собрались идти в третий, но в это время прибежал писарь Коля Кряжевских и сообщил, что меня вызывает парторг батальона старший лейтенант Оленин Николай Павлович.
Он объявил мне, что получен боевой приказ, и завтра выходим на исходные рубежи для наступления, а сегодня к вечеру состоится митинг полка, я должен на митинге выступать.
На нем я рассказал о жизни тружеников тыла, об их напряженном труде для фронта и передал привет всему личному составу полка от своих земляков.
23 июня началась значительная операция под кодовым названием «Багратион». Это было начало массового изгнания оккупантов за пределы нашей Родины. Война шла туда, откуда она началась, на территорию Германии и ее сателлитов.
Наша дивизия в этой операции принимала активное участие с первого и до последнего дня. В числе передовых подразделений была наша 1-я стрелковая рота. В эти тяжелые дни наступательной операции много боевых дел было записано на мой счет. Выполняя наказ своих земляков, я беспощадно истреблял гитлеровских захватчиков. После этих боев, 4-го сентября 1944 года, я был назначен на офицерскую должность - парторгом стрелкового батальона.
А 10 сентября этого же года командир полка подполковник Чаботарев Николай Михайлович подписал наградной лист с ходатайством о присвоении мне высокого звания Героя Советского Союза, но это будет в сентябре 1944 года.
ОПЕРАЦИЯ «БАГРАТИОН»
Операция под кодовым названием «Багратион» вошла в историю Великой Отечественной войны как крупная и выдающаяся стратегическая наступательная операция Советской Армии против фашистских оккупантов. Она готовилась в глубокой тайне, ее осуществление поручалось четырем фронтам. Почти полтора миллиона советских воинов, большое количество артиллерии, минометов, танков и самоходных установок, авиации участвовало в этой битве. В полосе прорыва противник имел более миллиона двухсот тысяч солдат и офицеров, огромное количество боевой техники.
Основная цель операции заключалась в разгроме фашистских войск группы «Центр». Освободить полностью белорусские земли, выйти к побережью Балтийского моря, к границам Восточной Пруссии и Польши, отрезать отход гитлеровских армий «Север» и создать предпосылки для последующих ударов по врагу
Прорыв сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны противника для меня солдата-пехотинца не новое дело, и не первое участие в наступательных операциях, но какому удару подвергались вражеские войска 23 июня 1944 года в день начала операции, то я, бывалый солдат, и то был удивлен силой такого удара.
А в сознании было огромное чувство гордости за нашу Родину, за советских людей, за свою армию, которая по заслугам карает фашистов и гонит с нашей земли незваных гостей.
Передний край противника был так обработан артиллеристами, минометчиками, «Катюшами», что траншеи были сравнены с поверхность земли, от блиндажей, землянок, дзотов повсюду торчали изуродованные бревна, в разных местах из-под земли торчали искалеченные трупы гитлеровских солдат и офицеров. Уцелевшие вояки в изодранном обмундировании, грязные, с поднятыми руками бежали нам на встречу, стараясь как можно подальше убежать в тыл. Видя этих обезумевших гитлеровцев, которые бормотали: «Рус комрат, Гитлер капут!»,
мне как-то непроизвольно вспомнились те два фашиста первого дня войны.
Они тогда были в наших руках, но фанатично орали: «Рус капут, Москва капут!». Вот за три года войны как наша армия повернула мозги варварам, что солдата Советской армии комрадом стал называть.
За 5-6 дней боев вражеская оборона была сокрушена. 3 июля была освобождена столица Белоруссии г. Минск. А восточнее Минска окружено и уничтожено более ста тысяч фашистов. Операция продолжалась до конца августа 1944 года. В ходе этой наступательной операции мы ушли от исходных позиций на 550-600 километров. Была освобождена Белоруссия, большая часть Литвы, значительная часть Латвии, восточная часть Польши, вышли к границам Восточной Пруссии.
Москва 36 раз салютовала частям и соединениям, участвующим в этой исторической операции.
Мне как-то очень везло в той операции. Во многих переплетах побывал. Каких только приключений не получалось: много стрелял по фашистам, и пулеметчиков живыми в плен брал, и с танков по мне стреляли, и в разведку ходил по ночам, и пулеметные расчеты уничтожал, и из их же пулеметов огонь по гитлеровцам вел, и командира роты, вышедшего из строя заменял, и многое, многое другое. Но обо всем по порядку. А пока еще только начало июля. На пути нашего наступления водная преграда - река Дрисса. Наша дивизия участвовала в операции от первого и до последнего дня.
После ошеломляющего удара в первый день наших наступательных боев операции «Багратион», гитлеровским войскам были нанесены тяжелые потери в живой силе и боевой технике. Солдаты, офицеры и генералы врага не сразу опомнились, потом, разобрались, и к месту событий потянулись резервы.
Для того чтобы сдержать наступление наших частей, а желание бить врагов было велико у каждого нашего воина, гитлеровское командование бросало все, чем располагало. Появлялись новые части, танки, самолеты, бронетранспортеры. Начались неравные тяжелые бои. Враг яростно сопротивлялся и цеплялся за каждое препятствие, за каждый рубеж. Таким серьезным препятствием на нашем пути была река Дрисса.
Мы приближались к ней. Вечером 6 июля 1944 года 1-я рота 59-го гвардейского стрелкового полка получила боевой приказ: под прикрытием темноты с помощью подручных средств форсировать р. Дрисса, захватить плацдарм и удерживать его до подхода подкрепления. Для решения этой задачи наш ротный, старший лейтенант Пономарь Николай Иванович, подобрал группу добровольцев. Возглавить ее поручено было мне. В составе группы были два Николая: Коля Коротков (ныне Николай Александрович Коротков проживает в г. Волжске, он приезжал ко мне с женой и дочерью, вспоминали ту ночь на Дриссе, когда мы плыли рядом с ним на берег, занятый врагом) и Коля Кряжевских - смелый, боевой парень, в эту ночь он вместе со всей группой удачно переплыл реку, а на другой день был смертельно ранен и навечно остался на берегах Дриссы. Лежит Коля вместе с другими воинами - гвардейцами в братской могиле в д. Дерновичи на белорусской земле.
Каких усилий потребовалось от бойцов нашей группы в полтора десятка человек, чтобы добраться до противоположного берега, занятого врагом. Оружие, боеприпасы, намокшая одежда сильно тянули ко дну, а быстрое течение могло отнести от места переправы. Все это заставляло напрягать до предела силы каждого бойца. Я как-то меньше переживал за себя, но беспокоило поведение товарищей, и я неоднократно пытался нащупать дно реки, но пока мне не удавалось. Пытаюсь еще раз нащупать ногами дно и чувствую под ногами песчаный грунт. Я первый коснулся одеревеневшими ногами дна и почувствовал какой-то особый прилив сил, радость мелькнула в глазах, и я тут же принялся помогать товарищам. К великому счастью каждый из нас преодолел реку и встал собственными ногами на землю.
Вражеский берег оказался крутым и обрывистым. Только стали один за другим вылезать из воды, фашисты услышали нас, но не обнаружили в ночной темноте. На верху, недалеко от обрывистого края, ударил пулемет.
Для нас его огонь уже был безопасен, мы находились в мертвом, не поражаемом пространстве, а длинная очередь трассирующих пуль перекинулась через русло реки на наш берег. На раздумье времени нет, ребята лежали на песке, а я быстро полез к обрыву. Надо было использовать треск фашистского пулемета, чтобы замаскировать шорох и точнее определить место пулеметчиков. Не раздумывая, одну за другой, я бросил в фашистский окоп две гранаты - «лимонки». В ночной темноте над рекой прогремело два взрыва, пулемет тут же замолчал. А мы уже карабкались по круче и выбирались на равнину, но не успели путью сориентироваться, в воздух взлетели осветительные ракеты, заработали пулеметы и автоматы гитлеровцев, завязался бой, в ход пошли наши гранаты.
Гвардейцы действовали смело и напористо и, ощущая твердую землю под ногами с небольшим редким кустарником, мы чувствовали прилив сил, а это увеличивало наступательный порыв наших ребят. Особенно смело, и умело дрались с врагом на захваченном клочке суши бойцы роты: Коротков, Кряжевских, Николахин, Шевчекно, Дорофеев, Комиссаров, Тихонов, Сысоев и другие товарищи.
Фашисты, ошарашенные сильными действиями гвардейцев, и, не зная нашей численности, не выдержали напора, дрогнули и стали отходить, ведя беспорядочный огонь в темноте.
Мы продвинулись вглубь от реки метров на восемьдесят. Достигнув шоссейной дороги, залегли и стали окапываться. Совсем рядом, в кустах за дорогой, остановились фашисты и вели огонь из автоматов и пулеметов. Нас хорошо прикрывали невысокая насыпь шоссейной дороги. Быстро пролетела июльская ночь, на востоке загорелась утренняя заря, приближался рассвет. В это время к нам пробрался командир роты Николай Иванович Пономарь. Он сообщил нам, что приказ выполнен, сказал нам спасибо за смелость и мужество. Наведена плавучая переправа, идет переброска подразделений на этот берег, что вот-вот ударят наши артиллеристы и пулеметчики, мы вместе с другими подразделениями полка будем продолжать наступление.
Долго ждать не пришлось. Дружно ударили залпы наших орудий и минометов, вместе с подоспевшей пехотой, за валом разрывов артиллерийских снарядов и мин мы поднялись и пошли в атаку. Враг с боем стал отходить. Здесь, у шоссе, даже не оказал сколько-либо серьезного сопротивления. Очевидно, готовился показать свою силу в другом месте.
Мы перешли шоссе и стали преследовать фашистов, которые, стреляя на ходу, прикрываясь кустарником, отступали. Нам удалось продвинуться от шоссе на километр и вышли к сосновому бору, а влево от бора было открытое поле Это была уже хотя и маленькая, но победа на западном берегу Дриссы.
Во второй половине дня противник подтянул свежие силы и перешел, при поддержке танков и бронетранспортеров в контратаку. С флангов по шоссе, которое мы перешли утром, прорвались танки. Наша группа оказалась отрезанной. С фронта по поляне шли бронетранспортеры и цепь пехоты врага. До самой темноты шел тяжелый, жаркий бой в окружении гитлеровцев. Мы отбили все попытки фашистов уничтожить нас и соединились со своими частями дивизии.
На второй день противник предпринял еще более яростные атаки. Не считаясь с потерями, враг бросил в бой новые силы. Орудия и минометы осыпали нас минами и снарядами, бронетранспортерами вели огонь по нашим боевым порядкам из крупнокалиберных пулеметов, танки били прямой наводкой из орудий и строчили из пулеметов.
Местечко на берегу реки являлось местом очередной жестокой схватки гвардейцев с фашистами. Над рекой Дриссой стояла пыль, гарь, смрад, сплошная трескотня автоматов и злое рычание пулеметов. От разрывов снарядов и мин то и дело поднимались огромные водяные фонтаны.
Гитлеровцы предприняли все, чтобы сбросить нас в реку и ликвидировать плацдарм. Трудно, очень трудно было держаться, когда под тобой содрогается земля, и как бы не зарывались мы в землю, как бы умело не отражали натиск врага, тем не менее, наши ряды редели с каждым часом.
Помню, как-то около меня появился военфельдшер лейтенант Герман Свинцов, ныне полковник медицинской службы Герман Николаевич Свинцов. Тогда я его хорошо знал, а в ту минуту спросил: «Раненных много?». «Нет» - ответил он, «А убитые?» и Свинцов не дал мне договорить, крикнул: «Коля погиб». Да, тогда в этой неравной схватке погиб любимец нашей 1-й роты рядовой Коля Кряжевских, который пришел в полк еще летом 1942 года и прошел большой боевой путь вместе с нами. Там, на родине в д. Елизята Сунского района Кировской области остались его родители. Гибель Николая и других товарищей острой болью отозвалась в сердцах оставшихся в живых гвардейцев. Но мы не плакали, а дали клятву отомстить за смерть своих боевых друзей. И мы ее сдержали.
Подошло подкрепление. Сломив сопротивление врага к исходу дня, мы вновь поднялись в атаку и погнали оккупантов на запад. На этот раз не помогло фашистам их отчаянное сопротивление. Потеряв большое количество солдат, офицеров, боевой техники враг, как раненный зверь пятился назад, ближе к своей берлоге, оставляя для прикрытия своего бегства отдельные заслоны.
Перед нами лежал путь в Прибалтику на территорию Латвийской Советской Социалистической республики. Границу Латвии мы перешли в районе Краславы и с боями освобождали латвийскую землю. А с 27 июля 1944 года наш полк вместе с другими частями и соединениями освободили город Даугавпилс (Двинск).
Воины 59-го гвардейского полка сыграли большую роль в освобождении важного стратегического и тактического железнодорожного узла и опорного пункта гитлеровцев. За отвагу, мужество и находчивость, проявленную солдатами и офицерами полка при освобождении города, нашему полку, одному из 3-х стрелковых полков дивизии, было присвоено наименование Двинского.
Конечно, это относиться на конец июля, но после боев на Дриссе и до Двинска, да и после этого для меня и для моих товарищей лежал тяжелый путь, путь, обильно политый кровью и потом, по территории Латвии.
Об этом периоде боев записано так: «Особенно мужественно и умело действовал т. Буденков во время боев под городом Полоцк, Двинск, Крустпилс, западнее г. Мадона. Рота гвардии ст. лейтенанта Пономарь, в которой служил т. Буденков в этих боях отличилась неоднократно, ей поручались самые серьезные и ответственные задания». Архив МО оп-793756, д.7, л. 86-87.
НА ЛАТИЙСКОЙ ЗЕМЛЕ
В головном дозоре
На латвийскую землю мы вступили в первой половине июля 1944 года.
К этому времени фашисты на нашем участке фронта были основательно потрепаны, но враг еще мог маневрировать и оказывать серьезное сопротивление. Но каждый из нас знал, что вот- вот должны вступить на территорию Латвии, конечно, готовились к этому. Переход на латвийскую землю явился на первых километрах какой-то неожиданностью и удивлением для нас. А удивляться было чему.
Когда освобождали Калининскую, Псковскую области, белорусские земли, то там при отступлении фашисты сжигали все, оставляли голую с развалинами и пеплом земле. Были специально созданные отряды факельщиков, которые специально занимались поджогами, а тут, рядом с выжженной землей, стоят целехонькие хутора, деревни. Но это был спланированный и обдуманный прием оккупантов. Они еще раз хотели показать латвийскому народу. «Смотрите, мы вас не разоряем, а вот Красная Армия придет, она вам покажет».
Конечно, бойцы и командиры разгадали этот фальшивый прием геббельсовской пропаганды очернить нашу Красную Армию и всех нас. Каждый воин ясно представлял, что фашисты за время оккупации Латвии сумели затянуть в паутину геббельсовской лживой пропаганды и сформировать из антисоветски настроенных латышей и других предателей народа трудовой Латвии 15-ю дивизию СС. Эта дивизия действовала против частей и соединений 3-й ударной армии и других объединений 2-го Прибалтийского фронта. Попадали на нашем пути и другие предатели из числа власовцев. И вот всем им фашисты хотели показать, что смотрите, Белоруссия стерта с лица земли, а тут все стоит, как и стояло.
Но это был полный обман, ничем не прикрытый маскарад. Чем дальше мы уходили по территории Латвии, то тем яснее раскрывался этот лживый прием фашистов. Там, как и в Белоруссии, мы видели: разграблены и сожжены хутора, деревни, поселки, города. Мы понимали, что Латвия всего один год была Советской республикой, а поэтому были там и недруги, и открытые враги Советской власти.
В то же время уже с первых шагов по латвийской земле мы чувствовали, что основная масса латышского трудового народа ждут своего освобождения от немецко-фашистских поработителей и радостью встречают воинов Красной Армии. В этом мы убеждались каждый день, каждый час.
Скоро исполнится 40 лет, как освободили латвийскую землю, казалось бы, забылись те места, по которым шел лесными дорогами, лез через топи болот, а нет, наоборот, с каждым годом все больше и больше появляется у меня друзей на латвийской земле и на только друзья - одиночки, а целые коллективы. Я почетный гражданин города Екабпилса, был в гостях коллектива фабрики «Ассотте», у меня много друзей в Риге, Мадоне, Эргле, Даугвапилсе, Марпиене и других местах Латвии.
Навечно остались на латвийской земле мои бывшие друзья: Николай Пономарь, Вася Шкраблюк, Василий Колесников и многие, многие, многие товарищи по борьбе с фашизмом. Вот почему, вступая на землю Латвии, партийная организация роты, командир роты старались довести до каждого гвардейца значение нашей великой освободительной миссии. Требовалось от каждого воина высочайшей бдительности и глубочайшего гуманизма.
Надо было повседневно распознавать и отличать латыша - друга, латыша- труженника от латыша-предателя. Всегда в разговорах с гордостью произносились слова о Красных латышских стрелках.
А теперь в головной дозор. На коротком привале перед вечером командира роты вызвали к командиру батальона и поставили боевую задачу: «В ночь рота идет впереди колонны полка, а впереди роты надо выделить головной дозор из опытных товарищей». Так я, рядовой Кушвид, Коля Коротков оказались в головном дозоре. Наш путь проходил по лесу, по сторонам озера, болота, попадались небольшие поляны. То, что идем по латвийской земле и наступаем на пятки удирающего врага, то это нас вдохновляло и бодрило, поднимало наш боевой дух. Но, зная, что враг может в любую минуту устроить какую-либо пакость, а мы об этом знали отлично, и это настораживало нас, тем более идем ночью, а ночью легко можно наскочить на мину, заложенную врагом, что в практике бывало не один раз, напороться на оставленный «заслон» (солдат с пулеметом).
Обычно эту роль выполняли власовцы. Позднее о такой встрече расскажу поподробнее. Или же попасть в засаду. На войне всяких неожиданностей полно, а каждая ошибка, каждая оплошность оплачивается кровью и самой жизнью. Вот почему выполнение этой задачи налагало на нас большую ответственность.
Вскоре мы оторвались от основной колонны роты и скрылись в темноте. Шли бесшумно, не торопясь, прислушиваясь к каждому шороху, осматривали каждое подозрительное место. Все шло хорошо. Быстро прошла июльская ночь, на востоке загорелась заря утреннего рассвета. В лесу посветлело, мы пошли побыстрее, но уже шли краем дороги, поддерживая определенный интервал между собой. Так прошли еше с километр или полтора и все трое остановились.
До нас отчетливо доносился шум двигателя машины. Я Николая Короткова отправил к командиру роты с донесением, а мы с Кушвидом, пробираясь вдоль кустов, шли навстречу машинному шуму, который приближался к нам. Прошли считанные минуты, и из-за поворота на дороге появилась крытая брезентом грузовая машина. Мы остановились за кустом, и в голове мелькнула мысль: «Что делать?» Машина шла на небольшой скорости. Пока я прикидывал, что да как, машина остановилась метрах в двухстах от нас. Мы ждем, что будет дальше, а в это время усиленно зарычал мотор, и машина дала задний ход. Тут уж думать некогда. Я сунул патрон с бронебойной пулей в патронник винтовки и ударил через радиатор в двигатель, мог бы и в шофера лупануть, но очень хотелось взять его живым, узнать от него, откуда и как он попал в этот лес, да и другое мог сказать фашист.
После выстрела двигатель тут же заглох, распахнулись дверки кабины, выскочили два гитлеровца и скрылись за машиной. Я помчался к машине, а когда добежал до нее, то увидел три фигуры гитлеровцев уходили от машины, стреляя на ходу из автоматов. Я на весь лес, как бы стараясь заглушить треск фашистских автоматов, кричал им «Стой!» и «Хальт!».
Конечно, они решили удрать. Я вскинул свою снайперскую винтовку и выстрелил. Один из фашистов споткнулся и упал. Я опять повторил: «Хальт!». Гитлеровцы, видя, что им не уйти, остановились и повернулись ко мне. Подошел Кушвид. Я скомандовал фашистам: «Хенде хох!». Гитлеровцы переглянулись, бросили автоматы на землю, подняли руки вверх и быстро зашагали нам на встречу. А когда подошли к нам, Кушвид обыскал пленных, они оба тряслись как в лихорадке, вид их был жалкий, они страшно перепугались. Я показал рукой на дорогу и спросил: «Айн комрад капут?» Они оба замотали головами и пробормотали: «Е, е, капут!». А один из них добавил: «Гитлер - капут!». Я подумал, но ничего не сказал, что скоро всем вам проклятым придет капут. Это вам не сорок первый, а сорок четвертый год.
Фашисты оправились от испуга. Руками показывали на машину и много раз повторяли: «Гитлер - капут!». Придет и Гитлеру капут, а пока, для вас, голубчики, война закончилась. В это время к машине подходили бойцы нашей 1-й роты. Впереди шел командир роты Николай Иванович Пономарь. Я доложил ему о случившемся в это июльское утро на лесной дороге. Он крепко обнял меня и поблагодарил нас за смелость и находчивость.
Пленных отправили в штаб полка, а мы столкнули машину в сторону и пошли дальше преследовать врага. Так начался мой боевой путь на латвийской земле, который продолжался до глубокой осени. Впереди ждали нас многочисленные бои, масса опорных укрепленных пунктов врага среди болот, озер и лесов. Так вот и живет в моей памяти то июльское утро 1944 года, тот головной дозор походной заставы нашего 59-го гвардейского стрелкового полка 21 гвардейской Невельской стрелковой дивизии.
Сарай
С первых дней 1944 года и до 15 августа нашу дивизию часто перебрасывали из одной армии в другую. Мы тогда между собой шутили: «Гвардейцев только на прорыв». За это время мы побывали в 3-й ударной, в 4-й, 10-й, 22-й армиях и опять 15 августа 1944 года вернулись в состав 100-го стрелкового корпуса, в 3-ю ударную армию.
С вступлением на латвийскую землю произошла смена в командовании дивизии. От нас взяли комдива генерала Дениса Васильевича Михайлова. Он был назначен командиром 100-го стрелкового корпуса, в который вместе с 28-й и 200-й стрелковой дивизии входила и наша 21-я гвардейская Невельская стрелковая дивизия. После Михайлова в командование дивизией вступил И.И. Артамонов.
После войны Денис Васильевич Михайлов до конца дней своей жизни, а он умер на 80-м году жизни, был председателем Совета ветеранов 21-й дивизии, пользовался заслуженным авторитетом у всех нас, кто знал своего комдива по суровым дням борьбы с фашизмом.
Воины 1 -й роты знали о назначении нового командира дивизии, знали и о переходе из армии в армию, но все это не отразилось на боеспособности нашей роты, ее бойцы по-прежнему решали сложные и трудные боевые задачи. Систематические кровопролитные бои с каждым разом повышали боевое мастерство, находчивость и мужество каждого воина, а бои в то время шли тяжелые и кровопролитные.
Чем дальше мы уходили по территории Латвии, тем больше сопротивление врага нарастало с каждым днем. Борьба за освобождение латышского трудового народа с первых дней, с первых километров носила упорный характер. Фашисты делали все, чтобы приостановить, задержать продвижение наших подразделений и частей. Используя в отдельных местах бездорожье, гитлеровцы превращали хутора, высоты, деревни в многочисленные опорные пункты. В труднопроходимых местах на узких дорогах устраивались лесные завалы, ставились мины различных конструкций, выползали угрожающие «пантеры». Безусловно, все это осложняло наше движение, создавало большие трудности и стоило человеческих жертв.
Бои шли и днем, и ночью, но на этот раз путь нашей роты в середине июля преградил обыкновенный крестьянский деревянный полуразрушенный сарай. Как только мы вышли на открытую местность, из развалин сарая по нашим бойцам хлестнула длинная пулеметная очередь.
Сколько их было за войну и длинных и коротких вражеских пулеметных и автоматных очередей. Вроде и попривыкли к ним, но эта очередь ошпарила нас и близостью и неожиданностью. Но гитлеровец взял высоко, пули со свистом летели над нами, мы залегли, прижались к земле, а фашист лупит по нам. Но получилось так, что мы лежим внизу, а он на высоте, в сарае, на ровной площадке. Если бы он был на краю склона, то он бы перестрелял нас, а мы как бы оказались в мертвом, т.е. не простреливаемом пространстве.
Левее в стороне от нас, при выходе из кустов, на поляне у противника были поставлены мины, на этих минах уже подорвались три бойца, и в том направлении продвижение застопорилось.
По нам открыли огонь вражеские минометчики, но их мины рвались далеко за нами. Положение было для нас сложным, но я каким-то девятым чутьем в трескотне пулеметов и разрывов мин уловил, что бьет один пулемет. А минометные выстрелы далеко от сарая. Единственный выход был в уничтожении пулемета, но как? Выстрелом его не поразишь, да и не скоро обнаружишь его под градом пуль. Командир роты был далеко, сзади меня. Я ему крикнул: «Пополз!». Он, как бы в напутствие сказал мне: «Давай парторг, вся надежда на тебя!». И я пополз. Добрался до межи, а она вела в обход сарая. А когда заполз за сарай, осмотрелся вокруг и повернул к сараю, заполз в бурьян, в крапиву у сарая. Слышу, как фашист бьет из пулемета длинными и короткими очередями, но его не вижу, нас разделяла стена. По крапиве и бурьяну я пополз отыскивать вражеское гнездо.
И только тогда, когда дополз до противоположной стороны сарая, я увидел часть разрушенной стены сарая, а в самом сарае старые бревна, доски, а там, за грудой этого хлама, надрывисто продолжал рычать пулемет. Я еще раз убедился в своей безопасности, «лимонка» была уже наготове.
Вытащил чеку и бросил гранату к фашисту. Дрогнул сарай от взрыва гранаты, на меня посыпались какая-то шелуха и пыль. Пулемет моментально смолк, у места взрыва поднялся столб дыма, пыли, гари, а когда развеялся весь этот мрак, я подошел к месту взрыва гранаты. Почти одновременно со мной подошли наши товарищи с командиром роты, и мы увидели в одиночной ячейке изуродованное тело фашистского пулеметчика, в стороне валялся пулемет МГ-34, который хорошо был знаком мне. Ко мне подошел наш ротный, обнял меня и громко, при всех сказал: «Молодец парторг, так их и надо глушить, спасибо, выручил ты нас и на тот раз».
Потом Николай Иванович посмотрел еще раз на бойцов, на меня и добавил: «Я был уверен, что только ты, парторг, -он часто так называл меня,- мог выручить роту из такого положения, дал возможность сохранить жизнь бойцам, хотя я знал, что на этот раз для тебя задание было очень опасным, и ты шел на верную гибель».
Я чувствовал, да и не только я, а все мы чувствовали, как тяжело произносит командир роты эти слова. Мы знали его хорошо и не раз видели, как он переживает гибель своих товарищей.
Этот сарай, который стал препятствием на пути продвижения нашей роты и могилой для гитлеровского пулеметчика, на всю жизнь остался в моей памяти. Но это был не первый и не последний гитлеровец с пулеметом на моем боевом пути, а набирается их полтора десятка. И, конечно, я тогда не думал, что позднее будет записано в наградной лист: «Всего с октября 1942 по сентябрь 1944 года т. Буденков истребил из своей снайперской винтовки 413 немцев, 5 снайперов, 2 наблюдателей и 15 пулеметных точек вра