Где ты, мамочка? В другом бараке?
Почему ко мне ты не идёшь?
Может, ты боишься злой собаки?
От неё всегда бросает в дрожь.
Мы с тобой, конечно, голодали.
Так хотелось есть, что в пору выть.
Но помочь могла ты мне едва ли,
Хоть всегда старалась защитить.
Не давали печи мне покоя,
Из трубы тянулся дымный след.
Сладкий запах шёл от них порою.
Я считала, что пекут там хлеб.
Почему его нам не давали,
Коль и день, и ночь в печах пекли?
И меня зачем на днях забрали,
В серый дом какой-то привезли?
Правда, накормили до отвала,
Дали даже сладкий шоколад.
Но я всё же очень тосковала
И просила увезти назад.
Только в этом мало было толку,
Привели к врачу зачем-то вновь.
Он мне вставил длинную иголку
И сказал: "Нужна солдатам кровь."
А сейчас в бараке я больная,
Шоколада больше не дают.
Забери, мамулечка родная!
Без тебя мне очень плохо тут.
Л. Денисова
Саласпилс
Захлебнулся детский крик,
И растаял словно эхо...
Горе скорбной тишиной
Проплывает над землёй,
Над тобой и надо мной.
Шелестит листвой платан
Над гранитною плитою,
Он убитых пережил,
Он им верность сохранил...
Здесь когда-то лагерь был.
Саласпилс... Саласпилс... Саласпилс…
Не несут сюда цветов,
Здесь не слышен стон набатный,
Только ветер много лет,
Заметая страшный след,
Кружит фантики конфет.
Детский лагерь Саласпилс,
Кто увидел — не забудет!
В мире нет страшней могил,
Здесь когда-то лагерь был,
Лагерь смерти Саласпилс.
Саласпилс... Саласпилс... Саласпилс…
На гранитную плиту
Положи свою конфету...
Он, как ты, ребёнком был,
Как и ты, он их любил,
Саласпилс его убил!
Саласпилс... Саласпилс... Саласпилс…
Я. Голяков
«Саласпилс». Угнанное детство
Я не был в «Саласпилсе» никогда.
Не видел слез невыплаканных море.
Но я могу представить без труда
Весь ужас, и трагедию, и горе…
Мне слышится сквозь времени портал
Плач мальчика, раздетого до нитки,
Который о конфетах лишь мечтал,
Не говоря о шоколадки плитке.
Когда их отнимали у мамаш,
Худышек бледных, где ни грамма жира,
На детях ни рубашек, ни гамаш…
А в марте еще холодно и сыро.
Сынок спросил: «Куда везут нас, мам?
И почему овчарки громко лают?»
Кусочек хлеба рвут напополам…
Простой водой из кружки запивают.
В бараке тесном сыро и темно…
Чуть теплится душа в тщедушном теле.
И где-то наверху одно окно…
И солнца лучик виден еле-еле.
«На сдачу крови все на выход марш!»
А в лицах бледных даже ни кровинки.
Для фрицев дети это просто фарш…
Подопытные, как морские свинки.
Я мысленно весь лагерь обхожу…
И призываю всех и вся к ответу.
И на гранит холодный положу
Для мальчиков и девочек …конфету…
О. Селиванов
Саласпилс
— Что это, мама?
— Молчи, сынок!
— Кто это, мама?
—Фашисты, сынок.
—Что им нужно от нас?
—Наше счастье, сынок,
Нашу кровь, сынок,
Нашу жизнь, сынок.
—Что это, мама?
Зачем разлучают нас?
Где мы?
— В концлагере.
Хотят на колени поставить нас.
Хотят, чтоб мы кланялись,
ИМ кланялись!
Хотят, чтоб забыл ты свой дом, свою мать.
Душу мою, тело мое, сердце мое — сына отнять!
— Что это, мама?
— Труба Саласпилса.
—Что это?
— Дым из трубы.
—Что же там делают?
— Мыло, мальчишка,
Мыло, сынок и ремни.
— Мама, к нам доктор в барак приходил.
Кровь у нас брал, как зовут, спросил.
Дал мне таблетки, сказал, чтоб я съел их, мама,
Плохо мне стало!
Плохо мне, мама, мама!
Где ты, мама? Мама откликнись…
Ночь.
В детском бараке тяжкие стоны.
Стонут дети во сне.
В детском бараке последние шорохи,
Тишина. Тихо. Дети уснули…
Мама, мне больно!
Внутри все горит!
Будто костер у меня внутри.
Мама, мне больно!
Откликнись, приди, мама! Родная!
Сыро. Темно в детском бараке.
Спят, тяжело вскрикивают во сне
Дети разных народов…
Утро.
— Мама! Нас взяли зачем-то в машину!
Мама! Сейчас повезут.
Я не хочу! Я не поеду!
Нас заперли, мама!
Мы едем! Темно мне, страшно!
Откликнись, мама! Откликнись!
Тихо в машине, темно в машине,
Страшно.
Дети притихли.
Приехали.
Детей выводят из машины.
Перед ними ров.
Мама! Нас выстроили в ряд.
Нас семерых, самых слабых.
Мама! Я боюсь, мама!
Нет! Не хочу! Не хочу!
Где же ты ма…
Achtung! Feuer!
Тишина.
Навсегда тишина в детском бараке.
Ветер гуляет по пустым нарам.
Нет больше детских тяжелых стонов,
Нет больше снов
Изувеченных громом фашистских команд
И топотом сапог.
Мертвая тишина в детском бараке.
Освободились нары в детском бараке.
Надолго ли?
—Сын, где ты? Милый мой,
Кровь моя, сердце мое, где ты?
Где твои глазки, твой ротик,
Волосики светлы?
Где ты, родной мой?
Откликнись в ответ!
Нет ответа. Ответа нет.
—Сын, мне здесь трудно.
Работа, что утром встать нет возможности.
Трудно дышать.
Я попыталась пробраться к бараку детскому,
Где там - травят собаками.
Но знай, сынок, рядом я,
Мама с тобой!
Любит тебя, мой дорогой.
Любимый ты мой.
Темно, сыро, холодно в женском бараке.
Плачут матери — не могут сомкнуть глаз —
Дети перед глазами,
Дети. С номерами на ручках,
С запавшими глазами и выступающими скулами, дети…
— Сын! Где мой сын?!
Ответьте!
Идут фашистские роты.
Ответ группенфюрера:
— Er tot. Er ist mort.
Неправда! Неправда! Ааа
Будьте вы прокляты!
Эпилог
— Откликнись, мама!
— Я здесь, сынок!
— Где же ты, мама?
С тобой, сынок,
В земле, сынок,
Рядом, сынок…
На бетонную плиту
Льет лучи свои солнце.
Их семь тысяч здесь лежит.
И навек их молчит
Сердце.
В память им цветы цветут, рядом.
Пионеры к ним идут.
Всем отрядом.
Кто-то даже повязал
Пионерский галстук.
Добрый малый.
Галстук с колючей проволоки
Каплей крови свисает, алый.
Лежат конфеты, яблоки цветы.
Ты мимо этой траурной плиты
Так просто не ходи,
А положи на холм земли или плиту
Конфету.
Добрый взгляд и сердца теплоту.
В. Бак
Саласпилс.
Мне теперь ничего не снится —
Лишь фашистские лагеря.
Дети…
Дети…
Бледные лица…
Окровавленная земля.
Ток…
Колючки…
Собаки…
Заборы…
Это благо – мгновенная смерть.
Кровь из вены…
Качают…
Уколы…
И кому-то в печи гореть.
Умирают, да так неумело.
У фашизма — стальные тиски.
Взбухла памятью синяя вена.
Болью сжало виски.
Защищая планету от смерти —
Не давайте поблажку чуме!
Прошлый век.
Саласпилс.
Гибнут дети.
В предпоследней?
Последней войне?
Е. Калиганова
В Саласпилсе
...И прозрачны, трепетны и тонки,
Как весной картофеля ростки,
Забелели детские ручонки,
Детские возникли хохолки.
Закричали рты, — и в каждом слове,
В шелесте срывающихся фраз
Слышалось: «Верните кровь нам. Крови,
Той, что доктор выкачал из нас!..»
Доктор, и заботливый, и ловкий,
За троих работать успевал:
Шприц вонзая, гладил по головке,
Слабым — кашу ложечкой давал.
Шли в барак отведавшие кашки,
И потом на глиняном полу
Янисы, Володьки и Наташки
Умирали, скорчившись в углу.
И опять, огромны и бездонны,
В лагерь приходя порожняком,
Отъезжали, булькая, бидоны
С кровью детской, будто с молоком.
Спецкорабль отчаливал от пирса,
Самолёт гружёный вылетал…
Детские могилы Саласпилса,
Сколько вас? Никто не сосчитал.
Встану молча — будто к изголовью,
Чувствуя с жестокой простотой:
Кровь детей не смоешь даже кровью,
Даже карой, страшной и святой!
В. Савостьянов