Окрестности Леддера, Нельн
Тридцатый день Мезона, год 1489 с.д.п.
В небольшом перелеске на самом подступе к Леддеру царило небывалое для этих мест оживление. Вдали от основного тракта в условленном месте собралось около сотни человек. Каждый из них был облачен в свой лучший доспех, и каждый осматривал других собравшихся, оценивая по обмундированию положение своих будущих союзников.
Среди собравшихся было всего несколько бывалых воинов, годы жизни которых перешли рубеж четвертого десятка. Их доспехи — пусть и сделанные когда-то на совесть — отличались потертостями, от них веяло духом миновавшей Войны Королевств, отпустившей материк из своей стальной кровавой хватки всего шесть лет назад.
На флагах и нашивках можно было разглядеть гербы двух государств — Карринга и Анкорды. Среди анкордских воинов было куда больше ветеранов войны, и каждый втайне радовался, что в этом перелеске к ним не присоединялись кронцы и гинтарийцы. Пожар битвы при дэ’Вере давно утих, однако неприязнь, сохранившаяся у всего королевства Анкорда к воинам Крона и Гинтары, давала о себе знать. Те бойцы, что прошли роковую битву при дэ’Вере — где выяснилось, что командир кровавой сотни был демоном-кукольником — не представляли себе, каково им будет сражаться плечом к плечу с давними врагами. Особенно под предводительством Бенедикта Колера, который и военного дела-то не знал.
Анкордцы не разделяли того воодушевления, с которым Рерих VII призывал их отправиться в Малагорию. История Ста Костров, что распалил Бенедикт Колер на их родной земле, все еще трепетала в сердцах воинов. Они сражались с Кровавой Сотней в одной армии. Вероломное проникновение данталли в ряды их войска стало пятном на общей репутации. А в особенности — пятном на репутации анкордского короля: хотя тот и выглядел ошеломленным этой новостью, многие солдаты не верили, что Рерих VII ничего не знал о Мальстене Ормонте, когда принимал его в ряды своих бойцов.
Солдаты Карринга — все, как один, не нюхавшие пороху новички — пребывали в приятном, приподнятом настроении. Их энергичный командир раздавал указания, и лагерь постепенно вырастал в перелеске, оставляя анкордцам все меньше удобных мест для размещения.
Некоторые солдаты соседних королевств вступали в короткие разговоры о предстоящей операции. Ветераны негодовали, что прибыли к Леддеру раньше других и им придется довольно долго ждать подкрепления, которое уже стягивалось со всей Арреды. Многим новичкам было невдомек, что часть их будущих соратников в малагорской операции — каторжники, которых обязали принять участие в авантюре Колера, заняв место ценных солдат и рыцарей высокого положения, которых правителям не хотелось посылать в этот сомнительный бой. Ветераны же понимали это. Знали они и то, что если среди подкрепления и будут другие бывалые воины, это говорит лишь об их не самом выгодном положении в родной стране.
В лагере царила смесь противоборствующих настроений: упадок и воодушевление. И те, кто уже прошел через горн Войны Королевств, не могли вспомнить, случалось ли им прежде столь явно ощущать себя пушечным мясом.
***
Тинай, Малагория
Тридцатый день Мезона, год 1489 с.д.п.
За все время, что Мальстену довелось жить в Малагории, он приметил одну кичливую особенность этой страны: любой, даже самый замшелый трактир или постоялый двор обязательно содержал в своем названии слово «золотой». «Золотая корона», «Золотой телец», «Горное Золото» — даже в более бедных районах Адеса все трактиры были «Золотыми». В Грате разнообразия в названиях было больше, однако и там многие заведения следовали своей золотой традиции.
Уходя все дальше от порта, Мальстен и Аэлин приметили трактир «Золотой Двор» и, выбившись из сил после изнурительной пешей прогулки, решили остановить на нем свой выбор.
Как ни странно, малагорские трактиры и постоялые дворы обходились со своими постояльцами гораздо ласковее, чем на материке. На другом берегу Большого моря нередки были ситуации, когда хмурый хозяин мог сказать: «Клопов у нас немного, скажите спасибо и на том», после чего ожидал за скудный ужин и обшарпанную комнату излишне щедрой платы и, почти не скрывая, закатывал глаза, если путники просили приготовить им ванну или хотя бы таз горячей воды.
Мальстен невольно вспомнил трактир в Кальтце, где они с Бэстифаром остановились сразу после побега из дэ’Вера. Разумеется, Бэстифар произвел неизгладимое впечатление, соря деньгами и соответствуя образу разбалованного царского сынка. Но Мальстен понимал, что и без столь суровой переплаты и даже без применения устрашающего красного сияния аркал умел заставить обслугу обходиться с ним, как с царем. Наверное, сказывались малагорские привычки. Бэстифар знал, что в любом трактире Обители Солнца с ним будут обращаться, как с царской особой, и ждал того же на материке. Ожидания его были настолько естественны, что полностью обезоруживали трактирщиков за Большим морем.
Открыв дверь «Золотого Двора», Мальстен приготовился к неприятной беседе, однако едва завидев новых постояльцев, трактирщик расплылся в чарующе приветливой улыбке и пригласил путников сразу присесть.
Едва услышав, что им нужна комната, улыбчивый черноволосый малагорец по имени Тамир, в уголках карих глаз которого залегли сети маленьких морщинок, сам помчался за дверь, что располагалась за стойкой, и вынес оттуда тарелку преступно вкусно пахнущих лепешек, тут же поставив угощение перед путниками.
— Это приветствие от нашего заведения, — кивнул он. — Мы делаем лепешки для храма Великого Мала в Адесе. — Он с гордостью приподнял подбородок и на миг соединил подушечки пальцев, тут же опустив руки на массивную столешницу. — Много остается, и мы угощаем ими наших гостей. Так что берите, не стесняйтесь. — Тамир многозначительно улыбнулся. — Люди с материка часто не решаются брать угощения, даже если сильно голодны. Я слышал, за Большим морем дармовые угощения — редкость.
Тамир был разговорчив и, похоже, внимательно следил за тем, интересно ли путникам его слушать. Мальстен и Аэлин слушали с интересом, поэтому Тамир продолжал рассказывать. Он поведал, что за зданием трактира есть бани к услугам гостей, а в комнату всегда можно попросить горячую воду к любому часу. В цену за комнату — пусть она была и выше, чем в среднем трактире на материке — входили завтрак и ужин. Лепешки можно было отведать бесплатно и даже попросить их с собой.
На вопрос, можно ли поблизости приобрести более подходящую для путешествия по Малагории одежду — Аэлин сказала, что всю жизнь мечтала одеваться, как местные жительницы, — Тамир заверил, что скажет, как добраться до самых лучших лавок, где торгуют одеждой по ценам, не завышенным для приезжих. Желание Аэлин чтить малагорские традиции пришлось ему по духу.
За комнату со всеми сопутствующими условиями Мальстен и Аэлин заплатили пол-афы. Учитывая сегодняшний выигрыш в наперстки, эта сумма даже не показалась им слишком большой.
Пару часов они позволили себе отдохнуть и восстановить силы. После долгого плавания на «Золотом Луче» оба втайне мечтали не вставать с кровати сутки. Однако на такую роскошь рассчитывать не приходилось.
Посетив баню, сбрив наросшую за время плавания бороду и вымывшись, Мальстен дождался Аэлин, и, отужинав, они отправились по указке Тамира в лавку с одеждой. Аэлин облачилась в темно-серый, расшитый золотистыми узорами костюм для путешествий, состоящий из удобных хлопковых шаровар и длинной туники с широким кожаным поясом. Порядком изношенные сапоги пришлось также заменить на облегченные, из кожи пустынной ящерицы, которые сели точно по ноге и даже не нуждались в разнашивании.
Мальстен не изменил своему консервативному вкусу и разжился двумя рубахами, максимально приближенными по стилю к тем, что носят на материке, и запасными штанами. Торговец расстроился, не сумев убедить Мальстена и его спутницу надеть что-то национальной красной расцветки, однако ни одного осуждающего слова дорогим покупателям бросить не посмел. Вдобавок обворожительная улыбка Аэлин окончательно растопила лед его легкой грусти, и торговец пожелал путникам удачной дороги, рассказав кратчайший и наиболее комфортный путь до Тиная.
Тинай был очередным портовым городом — с той лишь разницей, что порт был речным, рассчитанным на небольшие суда. Прежде они доставляли в основном посылки и послания, однако с развитием гратского цирка стали все чаще возить пассажиров. Из Тиная до Грата можно было добраться за полдня.
Торговец посоветовал Аэлин и Мальстену не садиться на утренние и дневные лодки, потому что их капитаны всегда брали большую плату. Ночные же лодки шли медленнее, однако предлагали насладиться видами таинственных малагорских городов, включая Грат, освещенный ночами столь ярко, что создавал атмосферу древней сказки.
Приезжающие с материка не очень любили ночные плавания: прибывая в Грат после бессонной ночи — спальные места для пассажиров на небольших судах отсутствовали — они не желали выискивать подолгу открытый трактир или постоялый двор по сходной цене. Те заведения, что открывали двери для ночных постояльцев, разумеется, брали втридорога.
— Поэтому, если вас не смущает бессонная ночь и возможность погулять по Грату, пока не рассвело… — развел руками торговец и тут же вновь продолжил расписывать прелести и крас о ты ночных лодочных маршрутов.
Посоветовавшись, Мальстен и Аэлин решили внять уговорам торговца и отправиться в Грат на ночной лодке, поэтому на тридцатый день Мезона позволили себе встать поздно и двинуться в сторону Тиная, лишь когда солнце ушло из зенита и начало постепенно клониться к горизонту.
На контрасте с пестрым и разномастным Адесом Тинай был сплошным зеленым садом: причудливые деревья, коих не сыщешь на материке, изобиловали зеленью даже поздней осенью. Малагория была довольно жаркой страной. Древние легенды гласили, что Великий Мала поместил под Малагорией свой дворец, и его жар до сих пор согревает Обитель Солнца.
Среди местных жителей Тинай был знаменит тремя теплыми озерами — настолько небольшими, что на международные карты их, повинуясь желаниям местных жителей, не наносили. Однако каждый гость Малагории выслушивал множество красивых историй об этих озерах и, разумеется, стремился провести хоть день на их берегах в дорогих, но чрезвычайно приветливых трактирах.
Мальстена и Аэлин озера не интересовали. Шесть лет назад, когда Бэстифар привез своего упрямого друга в Малагорию, он по секрету сказал ему, что теплые озера ничем не примечательны.
Обычная большая ванна, — пренебрежительно сказал он тогда. — Но их представляют чудом природы, и сюда съезжаются тысячи заинтересованных. А потом ты спрашиваешь, не сильно ли обеднела моя страна после тех тайников, что я заложил по дороге. Вот и ответ, мой друг: не сильно.
Дома в Тинае редко достигали в высоту больше четырех этажей. В Адесе было много более высоких зданий, как и в Грате.
Проходя по мирному и — по сравнению с Адесом — тихому городку, Мальстен испытал невольный приступ щемящей тоски. Что-то в самобытности каждого города Обители Солнца нещадно сжимало оба его сердца, словно демонстрируя ему нечто, что он любил и потерял. Что он предал.
Аэлин его тоски не замечала, любуясь красотами окружающих пейзажей и стараясь запомнить все вокруг. Похоже, Малагория вызывала у нее искренний восторг. Вскоре Мальстен понял, что не ошибся в этом предположении, когда Аэлин поделилась с ним своим впечатлением:
— Эта страна… она дышит. И кажется, что у нее бьется сердце. Клянусь всеми богами Арреды, на материке я такого не встречала! По сравнению с Малагорией любое королевство материка кажется каменным.
Мальстен хорошо понимал, о чем она говорит. Малагория была живой. Иногда даже слишком.
— Я тоже не встречал подобного больше нигде, — спокойно отозвался Мальстен.
— Знаю, тебя это, должно быть, не так впечатляет, — усмехнулась Аэлин. — Ты жил здесь и, наверное, привык…
— К чему-то живому рядом с собой не так просто выработать привычку, как может показаться. Всё, в чем есть жизнь, никогда не потеряет способность удивить тебя. В Грате иногда кажется, что переулки могут перемещаться относительно друг друга. Хотя на деле это, конечно, не так… — Он вдруг осекся на полуслове, понимая, что не хочет расписывать прелести малагорской столицы. — Впрочем, скоро сама все увидишь.
Аэлин нахмурилась и положила руку ему на плечо, продолжая идти рядом.
— Мальстен, — обратилась она, — я представляю, как сложно тебе было вернуться сюда. Я испытывала ту же тоску при одной мысли о дэ‘Вере.
— Все нормально, — постарался улыбнуться он. Вышло натянуто. — Главная наша задача в Грате — вызволить Грэга.
Аэлин закусила губу, понимая, что они ни разу не обсуждали дальнейший план действий. Мальстен не раз говорил, что теперь, когда их разыскивает Культ по всему материку, Малагория стала бы для них лучшим убежищем. Но если в непостижимом уме Бэстифара зреет лишь план о кровавой расправе над беглецом, приправленный свойственной ему театральностью, сыскать здесь убежище не выйдет.
Раздираемые сомнениями и противоречиями, данталли и охотница вплотную подошли к порту на реке Видас. Солнце успело склониться к закату, и вскоре их ожидало речное путешествие впотьмах, которое должно было в предрассветный час доставить их в сердце Обители Солнца.
***
Грат, Малагория
Тридцатый день Мезона, год 1489 с.д.п.
Кара тенью прошмыгнула обратно во дворец, когда гратские факелы начали вспыхивать на каждой улице, огни масляных ламп под разноцветными стеклами показались на Рыночной площади, а мрак бессильно обступил никогда не засыпающий город.
Кара любила внимание к своей персоне, однако при необходимости она могла стать совершенно незаметной. Навык не оставил ее с годами и моментально воскрес по первому же требованию. Под покровом вечера она проникла во дворец и прошла через самые безлюдные и запутанные его коридоры, добравшись до своих покоев длинным обходным путем. В руках она сжимала два пузырька, закупоренных небольшими пробками. Оба Кара приобрела сегодня на базаре вместе с нужными ингредиентами. Она нарочно обошла несколько лотков, чтобы нельзя было точно сказать, для чего ей требуется вся эта смесь.
Возможно, Отар Парс и ошибся, решив довериться ей, однако в одном он оказался прав: Кара прекрасно помнила, как работать с ядами, и убедилась в этом на практике, когда после базара нашла уединенный уголок в общественном парке и занялась приготовлениями. Отчего-то ей совершенно не хотелось исполнять просьбу Парса во дворце. Одна мысль об этом была ей противна, хотя дворец предоставлял куда больше удобств для этих манипуляций.
Когда все было готово, Кара с тяжким сердцем пронесла свою ношу по безлюдным коридорам, а затем поставила ее на столик. Яд и противоядие. Средство для исполнения плана Отара Парса и средство, чтобы все исправить в случае, если Парс своего добьется.
Задумавшись, один пузырек Кара тут же убрала в один из сундуков с одеждой. Знать о противоядии Парсу совсем не нужно. К тому же, о нем уговора не было.
Едва Кара выпрямилась и вернулась к столу, дверь в ее покои вновь открылась. На этот раз командир малагорских кхалагари стучать не стал. Кара вздрогнула, как вор, которого едва не поймали за руку, и повернулась к посетителю, изобразив на лице привычное безразличие, однако кровь предательски прилила к щекам.
— Как обещал, я пришел после заката, — сообщил Парс, не здороваясь. Он прищурился и изучающе посмотрел на Кару. — У тебя такой вид, будто тебе пришлось сюда бежать.
Кара недовольно нахмурилась.
— Мой вид — не твоя забота, — бросила она. — Я только что вернулась, к твоему сведению.
— Ты добыла то, что я просил?
— Добыла, — передразнила Кара, презрительно фыркнув. — Добывала я только ингредиенты. В таких делах нельзя доверяться другим. Пропорции яда должны быть хорошо выверены, ошибок допускать нельзя. Так что я сделала его сама. — Она качнула бедром и отошла в сторону, продемонстрировав стоящий на столе пузырек.
Глаза Парса сверкнули. Он протянул руки к яду и с вожделением повертел его в руках. Затем недовольно покривился.
— Маловато…
— Сколько есть, — развела руками Кара. — Пустынный цветок не так-то просто достать, не привлекая внимания. Если тебе нужно больше, мог бы найти ингредиенты сам. К тому же, — она хмыкнула, — неужели ты настолько не уверен в силах своих людей?
Бэстифар при этом считает, что вы и выстрелить не успеете, — не с меньшим раздражением подумала Кара, но говорить этого вслух не стала.
Парс всерьез задумался над услышанным и потер бородатый подбородок.
— Нет. Нет, я в них уверен. Этого должно хватить, — заключил он. В голосе его такой непоколебимой уверенности не сквозило, но Кара предпочла этого не замечать.
— Будьте осторожнее, когда будете смачивать стрелы. Если на руках есть мелкие ранки, и яд в них попадет, будут последствия. Вряд ли смертельные при столь небольшом контакте, но все же лучше тебе об этом знать.
Парс серьезно кивнул.
Кара отозвалась тем же, и Парс, не прощаясь, покинул ее покои. Выждав несколько минут, она глубоко вздохнула, устало потерла лоб и присела на кровать, чувствуя, как сильно вымотало ее волнение. Покупая ингредиенты для яда, она не могла отделаться от мысли, что люди Парса могли проследить за ней. Поэтому ей пришлось перестраховаться и все же приготовить настоящий яд, а не пустышку, хотя изначально замысел с безвредной жидкостью показался ей хитрым. Однако Кара понимала, что недооценивать мнительность Отара Парса себе дороже. Он выяснил, кто она такая и кем была до изгнания, а это совсем не просто. Проверить яд на действенность с него бы сталось.
Кара посидела некоторое время, стараясь привести мысли в порядок, но тревога не унималась. Опасность игры, которую затеял Бэстифар, нарастала день ото дня, а он словно ослеп от азарта и не видел этого. Кара понимала, что, заигравшись, он может попросту лишиться того, кто ему отчего-то так сильно дорог, а она волей-неволей поспособствует этому. Какая-то часть ее разума даже желала проучить Бэстифара подобным образом — та самая часть, которая злилась на него за требовательность, обидчивость и холодное поведение. Но с другой стороны Кара понимала, как тяжела будет для Бэстифара эта потеря, и по-прежнему не хотела ему такого зла.
Да и Мальстен… Кара никогда не питала к нему симпатий, считала его опаснейшим существом и знала, на какие жестокие манипуляции он готов пойти, однако Бэстифару он никогда ничего плохого не делал. Заслуживал ли он смерти? Кара не считала себя вправе решать это.
Нервно поднявшись с кровати и сжав кулаки, она направилась прочь из своих покоев. Отчего-то сейчас ей было невыносимо там оставаться. Казалось, стены огромной комнаты сжимаются вокруг нее до размеров тюремной клетки.
Тюремная клетка… подземелье. Возможно, Бэстифар сейчас там? — с надеждой подумала Кара. Ей нестерпимо захотелось натолкнуться на него — будто бы случайно. Не раздумывая больше ни минуты, она быстрым шагом направилась на нижний уровень дворца, где Бэстифар периодически проводил время за художествами. Миновав стражу и осторожно обойдя отсек, где держали Грэга Дэвери, Кара прошла в небольшой коридор из красного кирпича и открыла дверь в художественную комнату Бэстифара. Внутри было пусто, хотя по наставлению царя здесь всегда заранее зажигали факел на случай, если эта комната срочно понадобится.
Кара застыла в дверях, увидев множество холстов, изрезанных грубыми мазками краски. Казалось, держа кисть, Бэстифар путал ее с мечом и наносил по холстам удар за ударом, выпуская накопившуюся ярость. Картины с отсутствующим сюжетом пестрили красками. Они были забрызганы пятнами, в которых отчего-то угадывалось ощущение, не знакомое аркалам по их природе. Кара невольно поморщилась и зачем-то подошла к столу, рядом с которым стоял самый свежий холст — она определила его по блеску не успевшей засохнуть краски. На крайних грубых мазках были заметны следы рук, как будто Бэстифар с силой сжал холст руками, едва успев измалевать его.
Ты говоришь, боль тебе не знакома, — с тоской подумала Кара, — но будь я проклята, если это не она…
Злость на Бэстифара начала заметно таять, пусть Кара и не хотела этого. На ее место постепенно приходило странное чувство вины. Кара подумала, что, возможно, поступала жестоко с Бэстифаром, не доверяя ему историю своего прошлого.
Не вздумай его жалеть! Сейчас он твоей мягкости не заслужил, — напомнила она себе, отведя взгляд от холста. Ее внимание привлекли грубые угольные наброски, раскиданные по столу в хаотичном порядке. Кара невольно пригляделась к ним и задержала дыхание.
Художественный талант Бэстифара был сомнителен, и, если сравнивать с талантами того же Мальстена, не имел ни стиля, ни выраженности, однако Кара почувствовала, как сердце ее болезненно сжимается от увиденного. На исчерканных углем листах она не могла не узнать себя. Бэстифар рисовал ее. Много раз, во множестве ракурсов. Иногда едва уловимо, но каждый раз узнаваемо.
— Бэстифар… — шепнула Кара, словно он был здесь и мог услышать ее. Руки тянулись забрать себе хотя бы один набросок, но Кара не решилась этого сделать. Она подумала, что мудрее будет оставить все, как есть. Отчего-то сейчас ей показалось, что одним своим пребыванием в этой комнате она поступает нечестно. Сама она не открыла Бэстифару свое прошлое, так какое же право сама теперь имеет заглядывать ему в душу?
Снова почувствовав себя вором, боящимся попасться, Кара выскользнула из комнаты, притворила за собой дверь и почти опрометью понеслась в свои покои. До нее донеслись голоса, и один из них она узнала безошибочно, но теперь ей вовсе не хотелось попадаться Бэстифару на глаза.
Выбрав другой коридор, Кара поспешила скрыться в недрах дворца и не прислушиваться к чужим разговорам. Видят боги, она не желала знать больше, чем уже знала.
Когда на Грат опустилась ночь, и второй осенний месяц сменился третьим, Кара лежала в своих покоях, пугаясь каждого шороха, и, сколько ни силилась, не могла сомкнуть глаз.
***
Грат, Малагория
Первый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Под покровом гратской ночи цирковой распорядитель Левент отошел на несколько шагов от своего творения и критически склонил голову.
— Я сделал все, что мог, мой царь. И все же рост и комплекция у них разнится. С этим я ничего поделать не смогу, — сокрушенно произнес он.
Бэстифар стоял, не в силах сдержать победной улыбки. Для него слова Левента были лишь кокетством, в ответ на которые тот явно надеялся услышать похвалу. И, видят боги, он ее заслуживал.
— Мой друг, ты совершенно бессовестно прибедняешься, — сказал аркал, продолжая широко улыбаться. — По мне, их не отличит и родная дочь. А нам того и надо, не так ли, — он склонил голову, и добавил обращение с особым акцентом, — Грэг?
Лицо пленника в камере было мрачнее тучи. Он, разумеется, был расстроен своим вынужденным положением — покои во дворце прельщали его гораздо больше, чем эта тесная клетка. Однако стороннему наблюдателю его несчастный взгляд мог показаться изможденным взглядом узника.
Бэстифар усмехнулся, вспоминая, как несколько часов назад силком вытащил из камеры сопротивляющегося и плюющегося проклятьями Грэга Дэвери. Тот с ужасом взирал на результат плана малагорского царя.
У тебя никогда не получится ее так обмануть, слышишь?! Будь ты проклят богами и людьми, аркал! Будь ты проклят! Не смей ее трогать!
Бэстифар попросил Дезмонда не связывать нитями его способность говорить. Во-первых, он не хотел просить Дезмонда перенапрягаться с контролем, расплату за который придется тут же забирать. Во-вторых, он хотел послушать крики бессильной злобы охотника.
Когда Грэга Дэвери отвели в другой отсек тюрьмы, вставили ему кляп в рот, а по рукам и ногам сковали кандалами, Бэстифар замер напротив охраняемой клетки и миролюбиво улыбнулся, сообщив, что это совсем ненадолго. Удивительно, но у Грэга хватило сил протестующе мычать два часа к ряду, пока он не сорвал голос и не вынужден был умолкнуть.
Теперь его прежнюю клетку занимал новый узник. Точнее, его можно было назвать произведением искусства перевоплощения Левента. Кожаные накладки и естественная маска. Дополнительно выделенная изможденность. Левент поистине не знал себе равных в искусстве превратить одного человека в другого!
— Постарайся не попортить произведение мастера, Дезмонд, — наставническим тоном попросил Бэстифар. — От этого многое зависит. И говори поменьше. Голос у вас все-таки отличается. Видят боги, таким тоненьким голоском я бы Грэга говорить не заставил, даже если б пытал только его определяющую часть.
Если лицо пленника и должно было исказиться, маска не позволяла этого показать. В приглушенном свете выражение лица данталли осталось неизменным. Бэстифар находил, что так даже лучше — Грэг Дэвери выразительной мимикой не отличался и уж точно не имел привычки строить обиженную мину на манер Дезмонда.
— Я постараюсь, — пробубнил данталли. Маска чуть сковывала его речь, и он старался говорить более басовито, пародируя Грэга. Выходило преувеличенно, но сносно.
— Тебе недолго страдать, — улыбнулся Бэстифар. — Все решится в течение завтрашнего дня. И, поверь, это будет лучшим из твоих представлений. В этом у меня ни малейшего сомнения.
Левент покорно склонил голову, принимая это замечание на свой счет.
— Рад, что сумел услужить, мой царь.
— Не подлизывайся, — осадил его аркал, критическим взглядом окинув Дезмонда. — Когда она придет сюда, не забудь вскочить. Будь драматичнее… впрочем, это ты и без меня умеешь. А вот с самоотверженностью у тебя проблемы. Проси ее спасаться без тебя, проси уйти — все равно она тебя не послушает. А когда придет пора бежать, действуй по сценарию.
— А если она все-таки придет не одна? — испуганно спросил Дезмонд.
— Так не будет, — уверенно качнул головой Бэстифар. — Мальстен будет занят кхалагари и убедит Аэлин идти без него. Так что расслабься. — Он задумался и прищурился. — Хотя нет. Лучше напрягись. Так ты больше похож на Грэга.
Выражение глаз Дезмонда вновь стало обиженным, однако на лице-маске не дернулся ни один мускул. Бэстифар улыбнулся.
— У тебя получится.
***
Грат, Малагория
Первый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Ночное путешествие по реке Видас впечатлило Аэлин не меньше, а то и больше малагорских городов. На материке редкий город ночью освещается ярко — дадут боги, пара масляных фонарей или факелов зажжется на особенно важных улицах. Если только в этот день не происходит какое-то знаменательное событие, вроде ежегодного карнавала или ярмарки, большинство городов материка с наступлением ночи погружаются в спячку и просыпаются лишь с рассветом. Малагория была другой. Ночь здесь казалась не временем тьмы и страха, но временем возможностей. Разноцветные фонарики — превалирующим цветом был красный — загорались над вывесками таверн или даже домов с наступлением темноты. Факелы, казалось, горели на каждом углу и на каждом доме. Разумеется, малагорские ночи не были светлы, как день, но они были временем чего-то загадочного и завлекающего. Города, виднеющиеся с лодки, слабо сияли в ночи, зазывая искателей приключений зайти на огонек.
Аэлин не преминула поделиться с Мальстеном своими впечатлениями. Ей еще не доводилось видеть настолько яркой и живой земли. И она бы не удивилась, если б именно здесь в действительности когда-то обитал бог солнца Мала.
Мальстен улыбался, слушая ее. Даже его мрачное ожидание встречи с Бэстифаром отступило перед искренним восторгом спутницы. Он рассказывал ей, что в Малагории производится чрезмерно много масла, которое местные жители используют для фонарей и факелов. Здесь оно стоит недорого, однако на материке ценится больше, поэтому приносит Обители Солнца солидный доход на рынке. Аэлин слушала, не перебивая. В голосе данталли она неуловимо слышала тоску и понимала, что с первого дня своего побега он скучал по этим землям. Сейчас она все больше понимала, как нелегко Мальстену далось решение оставить эту страну.
Речное путешествие на некоторое время отогнало волнение. Лишь когда лодка причалила и высадила сонных пассажиров, которые тут же начали разбредаться по улицам в поисках постоялого двора или трактира, к данталли и охотнице вернулось мрачное предвкушение их предстоящей миссии.
Грат озарился предрассветными сумерками. Казалось, это был самый тихий час города — когда факелы и фонари уже догорели, а яркий рассвет еще не окрасил песчаные стены домов золотом солнца.
Тем не менее, на улице уже понемногу сменялись лавочники. Мальстен успел рассказать, что многие из них работали в две смены — некоторые покупатели любили приходить только ночью и вообще преимущественно вели ночной образ жизни. Другие же просыпались с первыми лучами солнца и направлялись по делам. Воистину, Грат никогда не спал! Он чем-то напоминал Аэлин прыткого, делового торговца — простоватого на вид, но безошибочно знающего, что предложить своим покупателям. Хочешь бродить по рынкам под палящим солнцем — милости просим. Хочешь ночных приключений и трактирных игр до рассвета — добро пожаловать. Хочешь провести день в тихом парке — никто не помешает тебе.
Грат в отличие от Адеса или Тиная изобиловал домами в несколько этажей, и большинство из них были возведены из грубого песчаника. Желтовато-белые стены были испещрены провалами занавешенных окон, и на первый взгляд можно было подумать, что в Грате проживает много бедняков, однако приглядевшись, можно было увидеть богато отделанные ставни и дорогие ковры у порогов, на которые отчего-то не посягали уличные воры — если таковые вообще здесь водились. Этот город патрулировали кхалагари — верные стражи семейства Мала и опаснейшие убийцы. Аэлин не удивилась бы, если б под их строгим надзором все воришки предпочли скрыться в любом другом уголке Обители Солнца. Либо и вовсе перебраться на материк.