В книге 2012 г. «Формула успеха» Майкл Моубусин описывает человека, которому постоянно снился выигрыш в Национальную испанскую лотерею, но лишь при условии, что он купит билет с номером, оканчивающимся цифрой 48. После долгих поисков он купил-таки нужный билет, который действительно оказался выигрышным. Когда в одном из интервью счастливчика спросили, почему он искал билет именно с таким номером, тот ответил: «Цифра 7 снилась мне семь ночей подряд, вот и выходит: 7 × 7 = 48»[20].
Описанный персонаж мало напоминает прагматичных, рациональных индивидов, описываемых традиционными экономическими моделями. Бесспорно, эти модели улучшили наше понимание человеческого поведения и природы социальных институтов, но не способны объяснить происходящего вокруг нас безумия. Вот почему поведенческая экономика – междисциплинарная отрасль, черпающая идеи из экономики, психологии, биологии и других научных сфер, – в последние 30 лет остается самым динамичным и быстро развивающимся экономическим направлением.
Опираясь на передовые исследования таких психологов, как Даниэль Канеман и покойный Амос Тверски, эта междисциплинарная отрасль зафиксировала большое количество поведенческих аномалий, нарушающих прогнозы и рецепты стандартных экономических моделей[21]. Например, для рационального человека естественным будет съездить на другой конец города, чтобы выгадать 10 долл. на покупке часов с радиоприемником стоимостью 20 долл. Однако тот же человек не пожелает этого делать, чтобы сэкономить 10 долл. на покупке телевизора стоимостью 1000 долл. Тем не менее выгода от поездки в том и другом случае составляет 10 долл. Поэтому, если подразумеваемые издержки такой поездки составят менее 10 долл., то рациональный человек должен предпринять ее в обоих случаях. Нежелание ехать через весь город, чтобы выгадать на покупке телевизора, люди зачастую объясняют тем, что экономия 10 долл. составит ничтожную долю его стоимости. Однако на это можно возразить, что рациональный человек оценивает выгоды и издержки в абсолютном, а не в относительном выражении. Вспоминают, как Амос Тверски, будучи профессором психологии в Стэнфордском университете, однажды сказал: «Мои коллеги изучают искусственный интеллект, а я – естественную глупость».
В основе значительной части работ по поведенческой экономике лежит склонность людей полагаться на упрощенные схемы мышления и элементарный здравый смысл. Эти схемы весьма утилитарны – в том смысле, что сэкономленные благодаря им силы и время с избытком компенсируют вероятность того, что эти схемы окажутся менее точными, чем подробные расчеты. И хотя в большинстве случаев эвристика работает достаточно хорошо, в некоторых контекстах она вызывает систематические ошибки в суждении и атрибуции.
Для нас особый интерес представляет то, как специалисты по поведенческой экономике объясняют существующую в нашем сознании тенденцию к сохранению устойчивых ложных убеждений. Почему, например, гораздо больше половины респондентов относят себя к верхней половине любого распределения талантов? И почему многие из нас – вопреки убедительным доказательствам обратного – преуменьшают роль удачи? Одно из правдоподобных объяснений, на мой взгляд, состоит в том, что людям с более реалистичными представлениями о мере своего таланта и значимости удачи бывает труднее мобилизовать волю для преодоления несметного числа препятствий, лежащих на пути каждого из нас к жизненному успеху.
Экономист Пол Самуэльсон однажды сказал: «Не стоит недооценивать готовность человека поверить в то, что льстит его самолюбию». Хотя Самуэльсон не специализировался на поведенческой экономике, он ясно осознавал, что самооценка людей зачастую бывает выше уровня, диктуемого объективными фактами. Например, более 90 % автомобилистов считают, что их мастерство водителя – выше среднего. Тот же уровень самооценки показывали свыше 80 % опрошенных водителей, находившихся на излечении после автомобильных аварий, многие из которых были, несомненно, результатом их собственных ошибочных действий.
Разумеется, в ряде случаев большинству людей свойствен некий признак, по которому они оказываются в группе, превышающей средний уровень для данной популяции. Например, если среди нас есть небольшое число людей, потерявших одну или обе ноги, и нет людей с тремя ногами, то в любой популяции число ног на одного человека в среднем будет чуть меньше двух. Так что у большинства людей и вправду «больше ног, чем в среднем на душу населения».
Однако трудно представить, как мы можем определить (и тем более вычислить) количественную меру среднего умения водить автомобиль. Поэтому, называя себя «водителями выше среднего уровня», респонденты скорее всего имели в виду, что они «более искусны, чем средний водитель». Разумеется, для водителей, вместе взятых, подобное невозможно, поскольку математически в верхней половине любого распределения может находиться лишь половина его участников.
Можно привести множество примеров наших ложных представлений о том, сколь высоки наши достижения. Например, среди профессоров одного из университетов к числу 25 % лучших преподавателей отнесли себя почти 70 % опрошенных[22]. В ходе другого опроса выяснилось, что 87 % студентов элитной программы MBA полагали, что по итогам успеваемости они принадлежат к верхней половине своего учебного коллектива[75].
Эту закономерность называют «эффектом Лейк-Уобегона», по названию выдуманного Гаррисоном Кейлором городка Лейк-Уобегона в Миннесоте, где «все дети – выше среднего уровня». Как правило, данный эффект больше касается свойств или характеристик, слабо поддающихся объективной оценке (таких, как способность к вождению автомобиля). В одном опросе лишь 2 % учеников старших классов признали, что их лидерские способности – ниже среднего, и практически все оценили выше среднего свои способности ладить с людьми[78].
Столь же распространены в обществе и ложные представления о факторе везения. Иногда люди, выигравшие в лотерею, подробно рассказывают о том, как их личные умения и наития помогли им выбрать счастливые номера[77]. В статье 1991 г. Чарльз Клотфельтер и Филип Кук дали описание популярных сонников, советующих читателям выбирать лотерейные номера на основе приснившихся сюжетов. Одна из таких книжек, «Пять счастливых звезд принца Али», купленная близ Гарвард-ярда, рекомендовала ставить на следующие номера: если вам снятся яблоки, то номер 416; если жуки, то 305; если могилы, то 999; если священники, то 001, и т. п.[76]
Тем не менее всякий, кому знакомы генераторы случайных чисел (определяющие «счастливые» лотерейные номера), понимает, что все попытки предсказать эти числа – совершенно напрасны. Заданные алгоритмы призваны обеспечить равную вероятность появления любых арифметических чисел. Однако многие продолжают верить, что обладают способностями, позволяющими им выбрать «правильный» номер.
Еще одно несоответствие между реальностью и нашей убежденностью – склонность недооценивать роль удачи в нашем успехе, а также объяснять отсутствие успеха невезением. Экономист и статистик Нассим Талеб считает такую склонность характерной для инвесторов[81]. Некоторые называют это мотивированным знанием (motivated cognition): люди склонны думать о себе хорошо и наслаждаться позитивной самооценкой, считая свои поступки вполне компетентными, а неудачи списывая на неподконтрольные обстоятельства.
В статье 1979 г., озаглавленной «Печальнее, но мудрее», психологи Л.Б. Эллой и Л.Я. Абрамсон представили ряд соображений в поддержку этой теории[80]. Авторы поставили под сомнение прежнюю точку зрения, согласно которой люди, находящиеся в депрессии, страдают когнитивным расстройством, формирующим у них беспричинно негативные представления о себе и окружающем мире[79]. Вместо этой теории они предложили гипотезу «депрессивного реализма», согласно которой оценки, исходящие от лиц, страдающих от депрессии, являются более точными, чем оценки людей, признанных здоровыми.
Эта гипотеза является следствием экспериментов, в ходе которых самооценка группы учащихся, страдавших от депрессии, сравнивалась с результатами контрольной группы, депрессией не страдавшей. Членам каждой группы было предложено выполнить ряд заданий, а затем оценить, насколько успешно они это сделали. Само оценки лиц, страдавших от депрессии, мало отличались от оценок, сделанных объективными наблюдателями. В контрольной группе участники, как правило, переоценивали свои успехи при выполнении заданий, с которыми они справлялись, и недооценивали свои ошибки при выполнении заданий, с которыми им справиться не удавалось[23].
Это исследование вызвало обширную дискуссию, и прочный консенсус по поводу его результатов до сих пор не достигнут. Даже те, кто заключает отсюда, будто в краткосрочной перспективе ложные представления делают людей счастливее, не исключают возможности того, что в долгосрочной перспективе те же самые представления обернутся для тех же людей значительными проблемами.
Эта возможность подкрепляется догадкой Чарльза Дарвина о том, что естественный отбор сформировал нашу нервную систему такой, какая она есть, не с целью сделать нас счастливыми, но чтобы стимулировать поведение, способствующее выживанию и размножению. Люди, полагающие, что им суждено побеждать в любых состязаниях, склонны вступать в борьбу, которую им – во избежание ненужных издержек – вести бы не стоило. А люди, слишком склонные объяснять свои провалы невезением, утрачивают связь с реальностью, необходимую для достижения победы в перспективе. Ни первая, ни вторая тенденция репродуктивному успеху, по-видимому, не способствует.
Поэтому, даже если ложные представления и делают людей счастливее, то эти счастливые люди, возможно, были бы чуть более успешными (в чисто материальном смысле), если бы их представления лежали чуть ближе к истине. Еще одна возможность (о которой я расскажу в следующей главе) состоит в том, что более объективная оценка наших способностей и роли везения позволила бы активизировать государственную политику, нацеленную – в долгосрочной перспективе – на увеличение шансов каждого гражданина на рост материального благополучия.
Впрочем, и помимо таких возможностей бывают случаи, когда ложные представления могут быть полезны для их носителей. Типичный пример этого приводит экономист Майкл Маноу. Когда ему предложили стать заместителем декана, он проделал стандартный экономический тест, сопоставив свои оценки соответствующих издержек и выгод от занятия новой должности. Наиболее существенной выгодой была надбавка в размере нескольких тысяч долларов в год. А поскольку его оценка потенциальных издержек, связанных с неизбежными обременениями, уступала величине вознаграждения, Маноу ответил положительно.
Однако, пробыв некоторое время в новой должности, Маноу осознал, что стал жертвой того, что экономисты называют «проклятием победителя». В ходе любого аукциона участники торгов по-разному оценивают стоимость предлагаемой вещи (одни – выше, другие – ниже ее истинной стоимости). Однако даже если все оценки объективны и их среднее значение близко к истинной стоимости вещи, победителем торгов станет тот участник, чья оценка превысит истинную стоимость вещи на максимальную величину. Решение занять новую должность Маноу объясняет тем, что он допустил гораздо большую, чем его коллеги, недооценку связанных с этим трудностей[24].
Тем не менее он находит в своем решении и положительную сторону: став менее счастливым, чем его коллеги, Маноу стал более обеспеченным. Дарвинова теория естественного отбора гласит: то, чем ты располагаешь, значит больше, чем то, насколько ты счастлив. Из своего опыта Маноу делает следующий вывод: в известных пределах наивный оптимизм может выполнять адаптивную функцию.
Если бы, начиная собственный бизнес, люди реалистично оценивали всю сложность предстоящих проблем, то лишь немногим достало бы смелости на подобный шаг. Однако, решившись на такое предприятие, люди во имя успеха, как правило, не жалеют усилий. Таким образом, своей удачей большинство энтузиастов отчасти бывает обязано изначальному наивному оптимизму.
А как насчет ложных представлений об удаче? Если, как я полагаю, случайные события становятся все более значимыми, то почему столь многие скептики продолжают это отрицать? Подчеркивая роль таланта и упорного труда и исключая прочие факторы, успешные люди, как им кажется, подкрепляют свое право на заработанные доходы. В следующей главе я подробнее расскажу об этом допущении. Здесь же мы рассмотрим более гуманное толкование, в рамках которого отрицание роли удачи позволяет людям собрать все свои силы, необходимые для достижения успеха.
Одной из главных помех на пути к успеху становится простая черта людской психологии: склонность уделять слишком мало внимания событиям, наступающим с задержкой или с неопределенностью. Как утверждают многие исследователи, недостаток самоконтроля зачастую побуждает людей предпочесть немедленное вознаграждение – несмотря на гораздо более ценную альтернативу, требующую долговременного ожидания[25].
Этой психологической особенностью исследователи объясняют множество социальных недугов, поражающих современные общества. В книге «Сила воли» (2011)[83] психолог Рой Баумейстер и популяризатор науки Джон Тирни рассмотрели весомые и убедительные свидетельства того, что недостаток самоконтроля лежит в основе многих социально-психологических проблем. Среди них: «наркомания и алкоголизм, преступность и бытовое насилие, предрассудки и неуплаченные долги, нежелательная беременность и венерические болезни, провалы в образовании, слабая успеваемость и низкая производительность, избыточный вес и малоподвижный образ жизни»[82].
Склонность обращать внимание на сиюминутные издержки и выгоды бывает полезной в условиях, когда люди сталкиваются с непосредственной угрозой выживанию. Возможно, лучше сосредоточиться на этих проблемах, чем тратить время и силы, планируя будущее, которое может и не наступить. Однако в более стабильных условиях, в наши дни типичных для развитых стран, забота лишь о ближайших издержках и выгодах – это путь к поражению.
Рассмотрим следующий пример. Желая улучшить свои карьерные перспективы по окончании учебы, молодые люди стремятся поступить в престижный университет. Поскольку в наши дни конкуренция за места в элитных вузах резко возросла, кандидатуры абитуриентов не будут рассматриваться, если они не прошли сложнейших тестов и не набрали наивысших баллов. Однако даже самые способные ученики не могут без чрезвычайных усилий превзойти других талантливых одноклассников. Чтобы получить лучшие баллы на вступительных экзаменах, молодым людям зачастую требуются долгие часы интенсивной подготовки и дорогостоящие услуги профессиональных репетиторов.
Эти усилия нужны сейчас, а лучше было бы приложить их несколькими годами раньше. Напротив, результаты усилий дадут о себе знать с многолетней задержкой (если это вообще произойдет). Это несовпадение по срокам резко осложняет мобилизацию сил, даже если потенциальное вознаграждение чрезвычайно велико. Поскольку издержки в связи с необходимостью действовать являются прямыми и наглядными, они приходят человеку на ум довольно быстро. Однако если выгоды от этих действий отложены во времени, то их еще требуется вообразить. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что многие воздерживаются от болезненных мер, необходимых для поступления в наиболее популярные университеты.
Это искушение становится тем сильнее, чем менее осязаемой выглядит будущая награда. Особое внимание к этой неопределенности привлекает уже сам факт наличия тесной связи между успехом и удачей. В результате у человека возникает дефицит тех самых волевых усилий, которые так часто необходимы для достижения успеха.
Здесь возникает парадокс, связанный с отрицанием фактора удачи. Родители, говорящие детям о ничтожности этого фактора, именно поэтому имеют больше шансов воспитать успешных граждан, нежели родители, говорящие детям правду о значимости удачи. Когда наступают трудности в карьере (что почти неизбежно случается с каждым из нас), человек, осознающий важность удачи, оказывается более склонным к стратегии пассивного выжидания.
В конкурентной среде, где предпосылкой успеха часто являются подлинные знания и опыт, подобная стратегия губительна. Чтобы стать экспертом в любой сфере деятельности, требуются тысячи часов напряженной работы[84]. Это означает многократное повторение проб и ошибок, необходимых для достижения хотя бы скромного прогресса в осваиваемых навыках. Приложить ради этого усилия, как правило, бывает непросто. Если вы рассчитываете на фактор удачи, то скорее будете искать оправдание своему бездействию, надеясь лишь на благосклонность судьбы. Поэтому, если вера в собственные силы и талант как в единственно значимые вещи облегчает решение трудных задач, то отрицание роли удачи оказывается в житейском плане вполне адаптивным типом реагирования.
Весомую поддержку тезису о том, что отрицание роли удачи в успехе способно мобилизовать дополнительные усилия, оказывают выводы из психологической теории атрибуции[85]. Было доказано, например, что учащиеся упорнее выполняют сложные учебные задания, если считают каждый достигнутый успех прежде всего результатом собственных усилий и талантов[86]. С учетом того, что высокая работоспособность – стойкая черта характера, такие установки готовят человека к напряженному труду в будущем. По той же причине залог успеха полезно видеть в собственных усилиях, которые человек сам контролирует и, следовательно, волен прилагать ради своего будущего преуспеяния.
Та же логика подсказывает, что столь же важное, хотя и противоположное, значение имеют представления о роли удачи в случае наших поражений. Если вчерашнее поражение – следствие всего лишь неудачи, то нет оснований полагать, что столь же безуспешными окажутся завтрашние наши усилия. А потому нет оснований воздерживаться от дальнейших попыток бороться за победу, когда для этого откроются новые возможности[87].
Похожие проблемы сопровождают интерпретацию свободы воли. Одни из нас считают, что любые человеческие поступки определяются предшествующими событиями и что свобода воли – это, по существу, иллюзия. Другие же утверждают, что мы, обнаружив на дороге развилку, вольны выбрать любой путь, хотя повлиять на этот выбор могут и сторонние воздействия (такие, как гены, жизненный опыт, режим питания и прочие факторы).
Учитывая наше ограниченное понимание того, как работает человеческий мозг, быстрого завершения дискуссии ожидать не приходится. Однако для целей нашей книги это большого значения не имеет. Даже если бы удалось доказать, например, что действия убийцы были предопределены его прежними жизненными обстоятельствами, то мы все равно посчитали бы разумным его покарать. В результате люди, склонные к насилию, понимали бы, что за убийство их привлекут к ответственности. При этом вынесение приговора мы зачастую оставляем на усмотрение судей, зная, что они проявят гуманность, если окажется, что обвиняемые не способны отвечать за свои поступки.
Учитывая сходство затронутых проблем, мы не удивляемся тому, что разногласия людей по поводу уголовного кодекса зачастую отражают их разногласия по поводу удачи. Тот из нас, кто охотнее признает значение удачи, при оценке поведения взрослых правонарушителей охотнее признает смягчающим фактором их тяжелое детство[26].
Предположим, в порядке дискуссии, что нейробиологи доказали невозможность свободы воли, а также то, что любой будущий выбор можно с точностью предсказать, исходя из сегодняшней информации. Помогут ли нам эти знания при принятии жестких решений? Непонятно, как это может происходить. Во всяком случае, лабораторные исследования показывают, что люди, предпочитающие меньшее, но немедленное вознаграждение, более склонны идти на уступки, если верят, что их выбор предопределен[27].Подобно представлениям об удаче, представления о свободе воли, даже если объективно являются ложными, могут субъективно восприниматься как адекватные.
То, как мы понимаем человеческое познание, расширяет круг причин, по которым мы склонны недооценивать роль удачи в достижении успеха. Одна из простейших схем мышления, часто используемых в наших суждениях, – это так называемая эвристика доступности. Предположим, вас спросили: «Какие английские слова встречаются чаще: начинающиеся с буквы “r” – или те, в которых “r” стоит на третьем месте?». Используя эвристику доступности, большинство людей начинает искать ответы, вспоминая слова из обеих категорий. Обычно этот подход срабатывает – в том смысле, что примеры более частых событий (или явлений) легче вызываются из памяти. А поскольку большинству людей легче вспомнить слова, начинающиеся с буквы “r”, они – опираясь на эвристику доступности – отвечают, что такие слова встречаются чаще. Однако в реальности английские слова, где “r” на третьем месте – более многочисленны.
В данном случае эвристика доступности не работает, ибо частотность – не единственный критерий легкости припоминания слов. Слова сохраняются в памяти разными способами – по смыслу, по звучанию, по образности, по начальным буквам и по множеству других признаков. Однако никто не запоминает слова в зависимости от того, какая буква в них стоит на третьем месте.
Эвристика доступности предполагает, что мы, выстраивая для себя картину мира, чаще всего полагаемся на информацию, легче всего извлекаемую из памяти. Однако это с большой вероятностью означает, что наша картина мира окажется предвзятой, ибо данные разных категорий имеют неравную доступность. Например, информация о событиях (явлениях), свидетелями которых мы бывали многократно, гораздо весомее информации о том, о чем мы лишь изредка слышали или читали. В последнем случае информация всплывает в памяти гораздо медленнее.
Поэтому естественно, что сметливые и трудолюбивые люди, добившись материального успеха, объясняют его лишь собственными усилиями и способностями. В большинстве своем они четко осознают, как тяжело работали и насколько талантливы. Действительно, долгие годы они упорно трудились и ежедневно решали сложные задачи! Возможно, они также осознают – в каком-то абстрактном смысле, – что в других условиях не добились бы таких успехов. Тем не менее повседневный опыт лишь изредка напоминает этим людям о том, как им повезло, что они не родились, например, в такой экономически и политически разрушенной стране, как Зимбабве.
Эвристика доступности влияет на нашу судьбу еще одним способом: события, противодействующие нашим целям, вспоминаются легче, чем благоприятствующие нам события. Для описания этой асимметрии Том Гилович, мой коллега по Корнеллскому университету, использовал метафору «встречного и попутного ветров».
Если вы занимались бегом или велоспортом, то знаете, что движение против ветра требует дополнительных усилий. Вы все ждете, пока ветер переменится на попутный, – и когда это происходит, вам становится легче. Однако вскоре вы об этом забываете – попутного ветра просто не замечаешь! Это – одна из фундаментальных особенностей работы нашего мозга. Мы чаще думаем о препятствиях, нежели о благоприятных факторах[28].
Велосипедисты, двигающиеся с попутным ветром, часто испытывают иллюзию встречного ветра. Например, если при попутном ветре, скорость которого составляет 15 км/ч, вы двигаетесь со скоростью 20 км/ч, то у вас возникает ощущение встречного ветра, дующего со скоростью 5 км/ч.
Встречный ветер легко проиллюстрировать
Гилович отмечает, что поиск «встречного ветра» в Google дает множество образов, ярко отражающих эту идею:
Вам придется описать [идею] схематично, так как образно представить ее не получается. А то, что выглядит истинным фотографически, ощущается таковым и психологически. А поскольку люди – это целеустремленные существа, ищущие решения своих проблем, то мы, естественно, обращаем внимание на препятствия, которые нам предстоит преодолеть ‹…›. Мы охотно замечаем чужие преимущества (которых нет у нас) и собственные трудности (от которых свободны другие). При этом мы остаемся в счастливом неведении относительно наших собственных преимуществ и чужих трудностей. «Биологический компьютер», склонный к быстрым решениям, человек формирует представление о мире в зависимости от его отношения к себе любимому – благоприятного или враждебного[29].
Том Гилович и его соавтор Шай Дэвидай продолжили исследовать психологическую асимметрию восприятия встречного и попутного ветров, опрашивая людей, игравших в Wordical (игру наподобие Scrabble, в которой участники складывают слова из букв, выпавших им случайным образом). Как во всех таких играх, из двух участников в долгосрочной перспективе чаще побеждает наиболее искусный. Однако в любом отдельном раунде может победить и менее искусный игрок, если ему повезет с комбинацией букв. Исследователи попросили игроков определить пять лучших и пять худших букв (с учетом того, что буквы, более удобные для составления слов, дают меньше очков, и наоборот). Затем игроков просили оценить частоту, с которой они сами и их соперники вытягивали наилучшие и наихудших буквы. Поскольку букв в обеих категориях было по пять, то следовало ожидать, что эта пропорция в среднем составит 50:50. По оценкам игроков, сами они вытягивали примерно одинаковое количество букв каждой категории (что и ожидалось). Вместе с тем они были уверены, что их соперникам удавалось вытянуть 56 % букв лучшей категории, т. е. они переоценивали удачу соперников более чем на 10 %[30].
По правилам игры половина ее участников выигрывает, половина – проигрывает. И поскольку игроки полагают, что соперникам достаются в среднем более выигрышные буквы, случайные победители, очевидно, убеждены (по крайней мере, подсознательно), что победить им – вопреки удаче соперников – помогает собственное мастерство.
Тот факт, что мы склонны переоценивать собственную роль в любом жизненном успехе, не означает, что нам не следует гордиться нашими достижениями – даже теми, которых бы не было без вмешательства удачи или других внешних факторов. Именно гордость за свои достижения является одной из сильнейших мотиваций к напряжению всех человеческих сил, требующихся для победы.
Также вполне естественно, что большинство из нас гордится достоинствами, присущими нам от рождения (т. е. не стоившими нам никакого труда). Недавно ко мне обратился мой бывший студент, которого я учил в 1980-е годы, с просьбой дать отзыв на его статью о политике в области здравоохранения. Когда-то мы с ним играли в команде факультета по софтболу, и в своем электронном письме он написал следующее. «Вы запомнились мне не только как замечательный лектор, но и как человек, обладавший лучшим броском среди игроков, которых я когда-либо встречал на площадке!» В том, что мне польстила фраза о читанных мною лекциях, возможно, была некая логика, ибо в них было вложено много усилий. Труднее объяснить радостное ощущение, вызванное напоминанием о моей врожденной способности бросать мяч несколько лучше, чем это удавалось другим игрокам.
Эта способность не стоила мне личных усилий. То, что в своем окружении я бросал мяч лучше всех, было не более чем курьезом ДНК. Однако понимание этого факта не умерило той наивной радости, которую я ощутил при чтении письма. По-видимому, именно так устроена человеческая психика. Может, это и к лучшему, поскольку тот, кто радуется своим успехам – заслуженным или нет, – имеет больше шансов найти сферу, где он сможет успешно конкурировать.
Лабораторные опыты психологов подтверждают ту расхожую истину, что либералы больше, чем консерваторы, склонны замечать роль удачи в жизни человека[88]. Впрочем, здесь есть множество исключений, и различия между противоположными взглядами часто оказываются гораздо более нюансированными, чем принято думать. Дэвид Брукс, колумнист газеты «New York Times», занимающий правоцентристские позиции, точно отразил суть дела в статье, опубликованной в дни президентской кампании 2012 г. Он начал с цитаты из письма, присланного бизнесменом из Огайо:
Уважаемая редакция!
За последние годы мне удалось создать успешный бизнес. Я много работал – и горжусь тем, чего добился. Однако теперь президент Обама утверждает, что мне помогли в этом социальные и политические факторы. Митт Ромни, посещая Израиль, заявил, что разница в богатстве народов объясняется культурными кодами. Все это меня озадачило. Какая часть успеха принадлежит лично мне, а какая – результат влияния внешних сил?
Озадаченный из Колумбуса
Вот как отреагировал Брукс: лучший ответ на вопрос о роли внешних сил зависит от того, в какой фазе жизненного цикла вы находитесь, и от того, глядите вы вперед или назад. Своему корреспонденту он дал следующий совет:
Дорогой читатель!
Считайте себя единственным творцом всех Ваших будущих достижений и благодарным бенефициаром всех прошлых успехов ‹…›. В течение жизни человек проходит несколько этапов оценки собственных достижений. В начале жизненного пути следует верить, что Вы – капитан своей судьбы. В конце пути стоит признать, что Вам в общем и целом было дано больше, чем ожидалось ‹…›. Как бизнесмену с амбициями, Вам следует верить в то, что Ваши достижения вполне заслуженны. Как человеку, Вам важно осознавать, что все это – полная ерунда.
В самую точку, мистер Брукс!
Как заметил Ф. Скотт Фитцджеральд, «критерием высокого интеллекта является способность одновременно держать в голове две противоположные идеи, не теряя при этом способности к разумным действиям». Согласно этому критерию, ясное мышление относительно роли удачи требует чрезвычайно высокого интеллекта, поскольку для этого необходимо учитывать противоположные взгляды на этот предмет, принадлежащие людям на крайних флангах политического спектра. Однако задача немного облегчается тем, что оба взгляда содержат существенные элементы истины.
Глава 6
Бремя заблуждений
Если вы согласны со мной в том, что материальное процветание – это благо, то согласитесь и с тем, что есть один показатель личной удачи, превосходящий все остальные. Это – факт рождения в высокоразвитой стране. Если же ты родился в одной из беднейших стран мира, то – будь ты даже трижды талантлив и амбициозен – твои шансы на материальный успех останутся лишь призрачной возможностью.
Мне вновь вспоминается Бирхаман Рай, парень из племени бутанских горцев, бывший у меня поваром, когда я в качестве добровольца «Корпуса мира» находился в Непале. Поскольку этот парень не умел ни читать, ни писать, связь с ним после моего возвращения в США прервалась. Однако я часто задавался вопросом, что с ним стало? Он был не менее талантлив и находчив, чем любой из тех, кого я встречал в жизни, но в Непале ему, вероятно, не был доступен даже тот мизерный «средний доход», который там составлял менее 1500 долл. США в год.
Родись парень в США, почти наверняка он был бы теперь обеспеченным, возможно, даже богатым человеком. Если он еще жив, то ему должно быть лет семьдесят, что значительно превышает ожидаемую продолжительность жизни мужчин в Непале. Однако в Америке его ожидали бы еще долгие годы крепкого здоровья и благополучия.
Разумеется, люди не выбирают условия, в которых рождаются. Существенно повлиять на эти условия может лишь общество в целом, но для этого требуется громадный объем инвестиций. Таким образом, мы, родившиеся в высокоразвитых странах, являемся счастливыми бенефициарами многолетних интенсивных капиталовложений, сделанных людьми, жившими здесь раньше нас.
Между тем за последние десятилетия эти инвестиции обесценились. В докладе, опубликованном в 2013 г. Американским обществом инженеров-строителей, отмечалось, что Соединенные Штаты испытывают недостаток средств на капитальный ремонт инфраструктуры в размере 3,6 трлн долл.[31] На территории США встречаются небезопасные дороги и ненадежные мосты, устаревшие водопроводные и канализационные системы. Миллионы американцев живут в местностях, которые могут оказаться под угрозой затопления в случае прорыва ветхих плотин. В неприглядном состоянии находятся в Соединенных Штатах бесчисленные школьные здания.
Кроме того, для расширения и улучшения имеющейся инфраструктуры мы прилагаем недостаточные усилия. Марокко – страна, где доход на душу населения в десять раз меньше, чем в США, – приближается к завершению 350-километрового скоростного железнодорожного пути между Касабланкой и Танжером. На протяжении большей части этой магистрали поезда будут ходить со скоростью 320 км/ч. В США, стране с одной из самых плотных железнодорожных сетей в мире, предложения создать высокоскоростную железную дорогу постоянно отвергаются Конгрессом. Скорость движения поездов по северо-восточному направлению США не превышает 130 км/ч.
Еще более тревожно то, что за последние десятилетия резко сократилась поддержка государственного образования. В одном из тщательно документированных исследований на основе информации о доходах и расходах, взятой из базы данных Delta Cost Project Database Национального центра статистики образования, приводятся следующие оценки[32].Произошедшее за последнее десятилетие повышение (на 3 тыс. долл.) среднегодовой платы за обучение в университетах (с четырехлетней образовательной программой) примерно на 80 % объясняется сокращением государственного финансирования[33]. В 2014 г. свыше 70 % выпускников четырехгодичных колледжей имели задолженность по студенческим кредитам, составлявшую в среднем 33 тыс. долл.[57]
Острейшую тревогу вызывает сокращение вложений, бенефициарами которых были дети из малообеспеченных семей. В состоятельных семьях родители способны компенсировать происходящее в государственных школах сокращение бюджетов и учебных программ. Они могут отправить детей в частные школы или оплачивать частные уроки музыки, занятия спортом и курсы подготовки к SAT[58]. Как вариант, они могут записать детей на платные программы в государственных школах. Семьям с низким уровнем доходов подобные варианты недоступны.
Тот факт, что США не сохранили традиционный уровень государственных инвестиций, имеет много причин, среди которых особенно выделяется одна: потребность граждан в общественных услугах превышает налоговые поступления. Это, в свою очередь, имеет множество причин, в том числе резко возрастающие расходы на здравоохранение и пенсионные выплаты, обусловленные процессом старения американского населения.
Однако дополнительным фактором, как видно из табл. 6.1, стало продолжительное снижение предельных налоговых ставок – тенденция, отмеченная во многих странах мира. Много налоговых льгот было предоставлено в расчете на их стимулирующий эффект, обещавший рост экономики. Надеялись, что подъем будет достаточным, чтобы предотвратить снижение общих налоговых поступлений, но этого не произошло. По оценкам бюджетного управления Конгресса США, эффект от уменьшения налогов по инициативе президента Джорджа Буша-младшего за 2001–2011 гг. выразился в сокращении доходов федерального бюджета на 2,9 трлн долл. В своей широко цитируемой статье в «New York Times» Брюс Бартлетт, старший экономический советник в администрациях Рональда Рейгана и Джорджа Буша-старшего, утверждал, что реальный дефицит поступлений, вызванный упомянутым сокращением налогов, был значительно выше[59]. Если Бартлетт прав, то одной этой суммы (сохранись она в бюджете) было бы достаточно для приведения в порядок нашей бедствующей социальной инфраструктуры.
Если родиться в процветающей стране – одна из величайших удач, выпадающих человеку, то неспособность оценить значение удачи – наша крупнейшая ошибка, больше всего подрывающая общественное благосостояние. Игнорируя роль удачи, преуспевающие граждане весьма неохотно платят налоги, необходимые для поддержания современной инфраструктуры. Как мы увидим, более реалистичные суждения о рол<