Что стояло за отсутствием советского представителя в Совете Безопасности ООН?

Считается, что важным фактором было отсутствие на заседании СБ ООН советского представителя, бойкотировавшего его заседания в связи с тем, что место, предназначенное для Китая, в ООН занимал представитель Тайваня, и не использовавшего таким образом свое право вето. Российские историки считают отсутствие СССР в ООН в то время грубой ошибкой нашей внешней политики, позволившей с потрясающей легкостью провести целый комплекс невыгодных для Советского Союза резолюций.

Сторонники теории «войны Сталина» полагают, что вместо отсутствия на судьбоносном для Кореи заседании СБ ООН советский представитель вполне мог появиться там и наложить «вето» на резолюцию, и раз это не произошло, значит Сталин изначально планировал появление на полуострове американских войск и эскалацию конфликта. То, что Малик впоследствии не был наказан за этот дипломатический просчет, также убеждает их в том, что все изначально было запланировано[78].

К сожалению, эта аргументация страдает серией недочетов. Во-первых, забывается, что Советский Союз бойкотировал заседания Совбеза с января 1950 г., и отсутствие Малика не носило «разовый» характер, как это может показаться из аргументов сторонников «войны Сталина» (хотя незнакомый с темой человек может решить что Малик был отозван конкретно с Этих заседаний).

Во-вторых, не следует думать, что отсутствие советского представителя и наложенное им вето могло чего-то изменить. В Госдепартаменте заранее были готовы к такой нежелательной ситуации. Даже если бы Советский Союз наложил вето на решение СБ, Генеральная ассамблея ООН все равно одобрила бы это решение[79].

На июньских слушаниях 1951 г. в Конгрессе помощник госсекретаря Дж. Хиккерсон объяснил ситуацию: «Мы намеревались потребовать от генерального секретаря созвать специальную сессию Генеральной Ассамблеи. Небольшая группа разрабатывала у нас планы на этот случай и составляла нечто вроде заявления, с которым мы бы выступили если бы он (Малик) это сделал»[80]. Естественно, на сессии ГА, где решение принималось большинством голосов и право вето не работало, американцам было бы еще проще принять нужное решение.

На бойкот тоже нашли проруху. Государственный департамент США в заявлении для печати 30 июня 1950 г… указывал: «Длительной серией прецедентов, восходящей к 1946 г., сложилась такая практика, что неучастие в голосовании постоянного члена сБ ООН не означало вето с его стороны»[81]. Грубо говоря, отсутствие на голосовании приравнивалось не к голосованию против, а к ситуации когда голосующий воздержался, не принимая участия в процессе. И поэтому нельзя сказать, что решения, принятые в отсутствие советского представителя, являются незаконными.

Кроме того, как сказал представитель Франции Жан Шовель, до тех пор, пока СССР не вернется к исполнению своих обязанностей в Совете Безопасности, он «не имеет морального и юридического основания оспаривать действия Объединенных Наций»[82].

В-третьих, мы оцениваем решение пустить обсуждение на самотек, опираясь на «послезнание»: но если историкам начала XXI в., знающим, что было потом, американское участие в войне кажется очевидным, дипломаты 1950 г. подобное развитие событий самым вероятным могли и не считать.

В ответ на этот тезис, правда, профессиональные обличители Кремля обычно разражаются тирадой о том, что «неужели было непонятно, что Соединенные Штаты будут активно участвовать в Корейской войне на стороне Юга?».

Посмотрим, на основании каких предпосылок мог быть сделан теоретический вывод о том, что США примут в войне самое активное участие.

· Незадолго до того американцы «потеряли» Китай, куда более стратегически важный. И что? США не вступили в войну на стороне Чан Кайши. Если они не поддержали такого старого союзника, то поддержат ли они Ли Сын Мана, имеющего в американских глазах более одиозную репутацию?

· Корея официально вынесена из оборонного периметра тех стран, которых Америка обещала защищать. Это несложно истолковать как знак будущего невмешательства Америки в корейские дела и ее, Кореи, недостаточной важности.

· К лету 1950 г. на карте мира можно было найти много мест, где «коммунистическая угроза» могла перерасти в серьезное военное вторжение. При этом основным фронтом противостояния считалась Европа, где в 1949 г. был серьезный кризис, касающийся Западного Берлина. Достаточно серьезной была и обстановка в Греции, где только что закончилась трехлетняя гражданская война между коммунистами и роялистами. + Югославия, Филиппины, Ближний Восток и т. п. Вопрос о том, рискнет ли Америка ввязываться в большой конфликт из-за какой-то Кореи, неочевиден. Тем более что она воспринималась как менее вероятное «поле боя», чем Западный Берлин, Греция, Турция или Иран[83].

Представляется, что из упомянутых «вводных» было гораздо логичнее сделать вывод о том, что Соединенные Штаты, наоборот, не рискнут пойти на военное вмешательство, тем более – на вмешательство такого масштаба.

Как аргумент в пользу «войны Сталина» нередко рассматривают отрывок из мемуаров Громыко, посвященный этому событию. Цитируем:

«Сталин, прочтя присланную из Нью-Йорка телеграмму советского представителя при ООН Я. А. Малика, позвонил вечером мне:

— Товарищ Громыко, какую, по вашему мнению, в данном случае следует дать директиву?

Я сказал:

— Министерством иностранных дел, товарищ Сталин, уже подготовлена на ваше утверждение директива, суть которой сводится, во-первых, к решительному отклонению упреков по адресу КНДР и Советского Союза и к столь же решительному обвинению США в соучастии в развязывании агрессии против КНДР. Во-вторых, в случае, если в Совет Безопасности будет внесено предложение о принятии решения, направленного против КНДР либо против этой страны и СССР. Малик должен применить право вето и не допустить принятия такого решения.

Сказав это, я ждал реакции Сталина. Он заявил:

— По моему мнению, советскому представителю не следует принимать участия в заседании Совета Безопасности.

Тут же он в жестких выражениях высказался по адресу Вашингтона за его враждебное к нашей стране и КНДР письмо Совету Безопасности.

Мне пришлось обратить внимание Сталина на важное обстоятельство:

— В отсутствие нашего представителя Совет Безопасности может принять любое решение, вплоть до посылки в Южную Корею войск из других стран под личиной «войск ООН.

Но на Сталина этот довод особого впечатления не произвел. Я почувствовал, что менять свою точку зрения он не собирается »[84].

К данному отрывку стоит подойти внимательно, даже вынося за скобки вопросы о возможной ангажированности Громыко (для сравнения – вспоминаем, что писал о Корейской войне Хрущев и задаемся вопросом о том, должны ли мы полностью верить Никите Сергеевичу), и отличия мемуаров как источника от официальных документов или аналитических записок, связанного с тем, что пишущий воспоминания уже знает, как все случилось потом, и, осознанно или нет, учитывает этот фактор. Видно, что Громыко волнуется и объясняет что решение может быть любым, а Сталин своего решения не меняет. Почему? Я допускаю, с уверенностью в том, что США не пойдут на конфликт большого масштаба. Да и Громыко воспринимает посылку войск как самую крайнюю из возможных мер – «вплоть до».

Зато у нас есть собственноручное объяснение Сталина, - его ответ К. Готвальду, в котором перечисляются причины такой позиции Советского Союза. Цитируем:

- «Мы ушли временно из Совета Безопасности с четверной целью: во-первых, с целью продемонстрировать солидарность Советского Союза с новым Китаем; во-вторых, с целью подчеркнуть глупость и идиотство политики США, признающих гоминьдановское чучело в Совете Безопасности представителем Китая, но не желающих допустить подлинного представителя Китая в Совет Безопасности; в-третьих, с целью сделать незаконными решения Совета Безопасности в силу отсутствия представителей двух великих держав (СССР, и КНР); в-четвертых, с целью развязать руки американскому правительству и дать ему возможность, используя большинство в Совете Безопасности, совершить новые глупости с тем, чтобы общественное мнение могло разглядеть подлинное лицо американского правительства.

Я думаю, что нам удалось добиться осуществления всех этих целей. После нашего ухода из Совета Безопасности Америка впуталась в военную интервенцию в Корее и тем растрачивает теперь свой военный престиж и свой моральный авторитет. Едва ли теперь может кто-либо из честных людей сомневаться в том, что в военном отношении она не так уж сильна, как рекламирует себя. Кроме того, ясно, что Соединенные Штаты Америки отвлечены теперь от Европы на Дальний Восток. Дает ли все это нам плюс с точки зрения баланса мировых сил? Безусловно дает.

Допустим, что американское правительство будет и дальше увязать на Дальнем Востоке и втянет Китай в борьбу за свободу Кореи и за свою собственную независимость. Что из этого может получиться? Во-первых, Америка, как и любое другое государство, не может справиться с Китаем, имеющим наготове большие вооруженные силы. Стало быть, Америка должна надорваться в этой борьбе. Во-вторых, надорвавшись на этом деле, Америка будет не способна в ближайшее время на третью мировую войну. Стало быть, третья мировая война будет отложена на неопределенный срок, что обеспечит необходимое время для укрепления социализма в Европе. Я уже не говорю о том, что борьба Америки с Китаем должна революционизировать всю Дальневосточную Азию. Дает ли все это нам плюс с точки зрения мировых сил? Безусловно, дает.

Как видите, дело об участии или неучастии Советского Союза в Совете Безопасности не такой уже простой вопрос, как это может показаться на первый взгляд» [85].

Это объяснение представляется достаточно исчерпывающим с учетом как ожиданий Москвы относительно итогов вторжения, так и международной обстановки того времени, когда главной ареной будущей войны между двумя системами виделась Европа. С точки зрения Сталина, ситуация, когда Соединенные Штаты а) растрачивают силы, б) вынуждены перенести свое внимание на второстепенный участок, выгодна Советскому Союзу, который за это время может укрепить собственные позиции.

Что же касается американо – китайского противостояния, то, как видно из текста письма, Сталин не столько планирует вовлечение Китая в конфликт, сколько допускает подобное развитие ситуации в рамках стратегии истощения Соединенных Штатов, которые, увязнув в конфликте на Дальнем Востоке, будут не в состоянии начать серьезные военные действия в европе.

К тому же, если бы Сталин действительно осознанно желал крупномасштабного противостояния США и Китая, что ему мешало добиться ситуации, при которой КНР приняла бы участие в войне не в завуалированной форме «добровольцев», а открыто, под своим флагом. Или убедить/надавить на Пекин, что стоит развить успех, постаравшись захватить Тайвань.

Более того, если бы все произошло так, как ожидалось в Москве и Пхеньяне на момент голосования (режим Ли Сынмана сметается при безусловной поддержке народом юга правительства КНДР), поддержавшие его США действительно бы «продемонстрировали глупость и идиотство», снова (после Чан Кайши) поддержав неудачника. Если же они попытались бы продолжать предъявлять претензии, можно было бы развернуть дипломатическую борьбу, исходя из того что решение о введении войск принималось в отсутствие двух членов СБ из пяти и, следовательно, неправомочно. Москве нужна была поддержка Пекина, и она весьма жестко продавливала то, что место в СБ должно принадлежать ему.

Кстати, у этого письма есть еще одно остроумное объяснение. Так как вождь всего прогрессивного человечества должен выглядеть непогрешимым, при указании на серьезную ошибку хорошим способом не потерять лицо является представлять неудачи или просчеты как детали сложного плана, который просто не до конца понятен широкой публике. Сделать хорошую мину при плохой игре и ответить на вопрос в стиле: «Да, все так и планировалось. Это хитрый и непонятный на первый взгляд план, но на самом деле все под контролем».

А У.Стьюк высказывает предположение, что Сталин даже хотел, чтобы американская интервенция проходила в рамках ООН — чтобы таким образом избежать формального объявления войны, которое могло бы принудить СССР к прямому военному вмешательству[86].

Вообще, о советской позиции стоит рассказать поподробнее.. А. А. Громыко сформулировал ее так: «Советское правительство придерживается и ныне принципа недопустимости вмешательства иностранных держав во внутренние дела Кореи…»[87].

Советский Союз воспринимал войну в Корее как гражданскую, а 4 июля 1950 г. А. А. Громыко даже сравнивал эту войну с американской войной Севера и Юга: «Советское правительство считает, что корейцы имеют такое же право устроить по своему усмотрению свои внутренние национальные дела в области объединения Юга и Севера Кореи в единое национальное государство, какое имели и осуществили североамериканцы в 60-х годах прошлого века, когда они объединили Юг и Север Америки в единое национальное государство»[88].

С этой точки зрения Корейскую войну нельзя было воспринимать как агрессию, поскольку речь шла не о войне двух государств, а о войне внутри одного государства. Такая точка зрения не лишена оснований, так как обе стороны исходили из того, что другая половина Кореи незаконно оккупирована марионетками, и не признавали 38 параллель в качестве государственной границы.

Соединенные Штаты пытались оспорить ее, лишь доказывая незаконность образования и существования КНДР, но спорность этих аргументов мы уже обсуждали.

1 августа в зале заседаний СБ ООН появился Я. А. Малик [89], и с этого времени в ООН началось сильное дипломатическое противостояние. Во-первых, каждая из сторон старалась не допустить выступления в СБ ООН представителей Севера или Юга. Во-вторых, СССР постоянно ставил вопрос о «варварских бомбардировках», не обусловленных военными целями. Хотя советской делегации, как правило, не удавалось проводить нужные решения по корейскому вопросу, она могла блокировать такие же действия с противоположной стороны[90].

Впрочем, иногда советскую делегацию красиво ловили: например, хотя Малик заявлял, что Советский Союз не поставлял Северной Корее вооружения, У. Р. Остин предъявил на одном из заседаний неразорвавшийся советский снаряд, на котором стояла дата «1950»[91].

ООН собирает армию.

Корейская война – уникальный в истории случай, когда ООН сходу и безоговорочно присоединилась к одному из участников внутреннего конфликта и взяла на себя всю ответственность за выдвижение целей, планирование, ведение и прекращение войны[92]. Правые историки оценивают этот момент еще выше, - М. Гастингс считает ситуацию, когда агрессия одного государства против другого была остановлена военными мерами ООН[93], эпическим моментом[94]. Множество последующих конфликтов не было разрешено подобным образом, т. к. консенсус, необходимый для принятия подобного решения, был недостижим. На взгляд же автора, решение о применении силы скорее напоминало «первый блин», особенно если учесть, на основании каких данных принималось это решение.

Не случайно во время обсуждения резолюции арабский делегат М. Фавзи напоминал о совершенных незадолго перед тем в его регионе атаках агрессии, нарушения суверенитета и единства членов ООН. Такого ряда факты были переданы на рассмотрение ООН, но та не предприняла никаких мер, чтобы положить им конец, как это сделано в случае с Кореей[95].

Но решение о вступлении в войну ООН требовало решения многих технических моментов, которые хорошо описаны у Гастингса (в его книге есть подробная таблица того какая страна в какой мере участвовала в интервенции), Стьюка или Блэра. Ведь при формировании многонационального контингента требуется учитывать очень много факторов – от численности и качества армии государства, готового предоставить свои вооружённые силы в распоряжение ООН, до принятого вооружения (несовместимость боеприпасов – страшная головная боль для снабжения), особенностей национальной кухни и общего знания английского языка (это, например, стало причиной отказа от использования контингентов из Афганистана и Египта) [96]. Из азиатских стран свои войска могли предложить только Турция, Филиппины и Таиланд. Индия представила только медицинскую часть[97].

С точки зрения солдат неамериканских войск, основными проблемами были неподходящие одежда и еда, странные оружие и тактика. В то время как американцы обращали внимание на плохое поддержание готовности войск, излишнее число офицеров и слишком большое число переговоров по рации[98].

Предложения некоторых стран были отклонены, при этом речь шла не только о мелких странах типа Либерии[99], но и, в первую очередь, о гоминьдановском режиме. Чан Кайши практически сразу же предложил 33 тыс. чел. для участия в Корейской войне. Трумэн был готов принять это предложение, так как хотел, чтобы в войне участвовало как можно больше союзников Америки, но военное руководство, которое сомневалось в достаточности уровня подготовки тайваньских войск, выступило против[100]. Ачесон тоже был против, поскольку такая война с Северной Кореей быстро превращалась в войну с КНР.

Возможно, гоминьдановцы этого и хотели, так как их точка зрения сводилась к тому, что КНР уже напрямую участвует в войне силами двух дивизий, составленных из китайских корейцев[101], но появление в составе войск ООН тайваньцев (с учетом дискуссии о том, представитель какого Китая должен занимать место Китая в ООН) автоматически переводило Пекин в противники западного блока. В итоге Госдепартаменту США пришлось отговаривать Трюгве Ли от такого шага ввиду «угрозы вторжения на Тайвань коммунистических сил материка»[102].

В КНДР утверждают, что в состав возглавляемых США вооруженных сил входили и японские войска, однако автор не обнаружил документальных подтверждений этого[103]. Японские специалисты принимали участие в войне только в качестве некомбатантов, в частности, занимаясь перевозкой американских войск.

Южнокорейцы присоединились к единому командованию практически сразу. Ли Сын Ман в письме Д. Макартуру 15 июля 1950 г. уведомил: «…Я счастлив передать под Ваше командование все сухопутные, морские и воздушные силы Республики Корея на период нынешнего состояния боевых действий»[104].

Интересно, что при этом между ООН и правительством РК не было заключено никакого соглашения, устанавливающего юридический статус вооруженных сил ООН и их командования. Единственный документ – соглашение между правительствами США и РК о расходах вооруженных сил ООН, подписанное в июле 1950 г. и обязавшее правительство РК обеспечивать главнокомандующего силами ООН местной валютой «в таких суммах, такого вида, в такие сроки и в таких местах, в каких он может их запросить для расходов, вытекающих из операций и действий в Корее и в корейских территориальных водах с участием сил, находящихся под его командованием». Безудержный выпуск денег, предназначенных на указанные в соглашении цели, стал одной из главных причин постигшей РК гиперинфляции[105].

12 июля 1950 г. американским войскам, расквартированным в Южной Корее, было предоставлено право экстерриториальности, а 14 июля главнокомандующий войск ООН получил право командования южнокорейскими войсками[106]. Процентное соотношение войск под его командованием в Корейской войне выглядело так[107]:

Так война как бы перестала быть «корейской». Из гражданской между Севером и Югом она превратилась в войну между Северной Кореей и Соединенными Штатами Америки[108], так как число представителей остальных стран в составе контингента ООН было невелико[109]., а совокупное мнение различных историков отмечает, что генерал Макартур был практически вне контроля представителей ООН[110].