В песчаном карьере недалеко от села Попельня, что на Житомирщине, шел обычный рабочий день. Экскаватор ковш за ковшом набирал песок и загружал им подходившие [62] автомашины. Вдруг верхний слой земли с края карьера пополз. Обнажилась старая траншея. К ногам рабочих упала ржавая граната. Механик Федоренко остановил экскаватор.
Председатель сельского Совета бывший фронтовик капитан запаса Григорий Иванович Панчук немедленно сообщил об этом в Попельнянский районный военкомат. Военный комиссар подполковник Владимир Алексеевич Голейтовский вместе с начальником 4-го отделения подполковником Павлом Ивановичем Палием спешно выехали к месту работ. Начались раскопки. На поверхность земли были извлечены останки восьми погибших воинов, три гранаты, две винтовки, три обоймы патронов, три противогаза, предметы одежды и обуви, плащ-палатка, два планшета с ремнями офицерского снаряжения, красноармейская звездочка, зеленая петлица с двумя кубиками.
Вскоре мне пришло письмо от секретаря парторганизации колхоза имени Мичурина Попельнянского района Ольги Ивановны Беспаль: «Обнаружены останки пограничников, что обороняли наше село в 1941 году. Мы решили перезахоронить погибших. Очень просим вас приехать к нам и принять участие в перезахоронении».
Вечером 11 июля 1970 года я выехал в Попельню. Там меня встретил майор запаса Иван Евграфович Качелуба, которого я знал уже много лет. До войны он тоже был начальником пограничной заставы в соседнем 95-м пограничном отряде. Прошел по фронтовым дорогам с первого до последнего дня. После войны продолжал службу, затем вышел на пенсию и поселился в Попельне.
Так через много лет я снова оказался в тех местах, где держал оборону на подступах к Киеву наш 94-й пограничный отряд.
Утро 12 июля, как и тогда, 29 лет назад, было душным и жарким. В этот день на высоту Кругляк, где обнаружили старую траншею с останками героев-пограничников, пришли попельняне. Они собрались на открытие обелиска павшим воинам-пограничникам 94-го погранотряда. В утреннем мареве с высоты виднелась опушка леса, откуда 14 июля 194Ггода на нас двинулись танки врага. Как море колышатся желтое пшеничное поле. Где-то здесь проходил противотанковый ров. У него надолго застряли немецкие танки из 9-й танковой дивизии фашистского генерала Клейста.
На гранитном обелиске высечены слова: «Безумству храбрых поем мы славу — воинам 94-го пограничного[63] отряда, павшим 14 июля 1941 г. в бою за советскую Родину.
В честь 25-летия победы от колхозников Попельни».
И вспомнилось все, как тогда было.
Обстановка на фронте резко изменилась. Перегруппировав силы, противник вновь нанес удар. 8 июля был захвачен Бердичев. 9 июля немецкие танки ворвались в Житомир. 11 июля передовые части 13-й танковой дивизии вышли на реку Ирпень, по берегу которой проходил передний край Киевского укрепленного района. В результате неожиданного глубокого прорыва немецких войск создалось опасное положение на подступах к Киеву. Между войсками 5-й армии, оборонявшей Коростенский укрепленный район, и войсками, прикрывавшими Киев, образовался так называемый житомирский коридор шириной до семидесяти километров, не прикрытый нашими войсками. В эту брешь и устремились танковые и моторизованные дивизии генерала Клейста. Поэтому нам не удалось использовать время, предоставленное на отдых. Отряду был отдан новый приказ.
Вот что пишет об этих днях Маршал Советского Союза И. X. Баграмян в своей книге «Город-воин на Днепре»: «Генерал Кирпонос с горечью констатировал, что для ликвидации прорвавшихся к Киеву дивизий врага в распоряжении командования фронтом ничего пока нет. Лишь через два-три дня к Киеву начнут подходить переданные Ставкой из резерва две стрелковые дивизии, которые составят новый, 27-й стрелковый корпус. Несколько позднее должен прибыть из Северо-Кавказского военного округа 64-й стрелковый корпус, состоящий тоже из двух дивизий. Генерал предложил использовать 27-й стрелковый корпус — для заполнения разрыва, образовавшегося между 5-й армией и Киевским укрепленным районом, а 64-й стрелковый корпус — юго-западнее Киева. Кирпонос заметил, что более конкретное решение о вводе в сражение этих корпусов он примет после их прибытия. Тогда можно будет подумать о том, как зажать в клещи прорвавшиеся к Киеву танковые и моторизованные дивизии противника.
Кирпонос выразил явную обеспокоенность боеспособностью прибывших из резерва дивизий. Из докладов старших офицеров, ездивших принимать эти дивизии, он узнал весьма неутешительные сведения. Обе дивизии 64-го стрелкового корпуса были недоукомплектованы вооружением, конной тягой для артиллерии и транспортными[64] средствами вообще. Части и штабы дивизий еще не сколочены и не представляют монолитного войскового организма. Особенно плохо обстояло дело с управлением: дивизии были слабо обеспечены средствами связи. Положение в дивизиях 27-го стрелкового корпуса еще менее отрадное. Лишь одно радовало командующего: ему доложили, что люди хотя, что называется, и пороху не нюхали, но настроены по-боевому.
Из решения командующего фронтом вытекало, что для закрытия бреши, образовавшейся между Киевским укрепрайоном и войсками 6-й армии к западу от Фастова, на рубеже Скрагилевка — Сушанка — Корнин — Скочище выдвигается сводный отряд погранвойск. Этих сил на 70 километров явно было недостаточно, но других сил в распоряжении командования фронтом не было».
Лишь много лет спустя, прочитав эти строки, я понял, почему наш пограничный отряд оказался на самом острие фашистского танкового клина. А тогда, накануне тяжелого и жестокого испытания, никто из нас не знал, сколь ответственную задачу возложило на плечи бойцов и командиров отряда командование Юго-Западного фронта.
Буквально накануне боя нам зачитали приказ, в котором говорилось, что начальник отряда майор Босый переводится в вышестоящий штаб, а на его место прибывает майор Иванов. В этой ситуации вся ответственность за выполнение столь сложной, непомерно тяжелой боевой задачи легла на плечи начальника штаба отряда майора Врублевского. В ночь с 12 на 13 июля его вызвал начальник сводного отряда полковник В. А. Абызов и вручил мандат № 5 от 13 июля 1941 года, подписанный начальником охраны войскового тыла 26-й армии замнаркома НКГБ УССР майором госбезопасности Ткаченко и им, Абызовым, начальником сводного заградительного отряда. Вручив мандат, полковник Абызов поставил майору Врублевскому задачу: выдвинуться к станции Попельня и занять оборону.
«Вернувшись от полковника Абызова, — вспоминает Ф. М. Врублевский, — я приказал подготовить людей к совершению марша на станцию Попельня. В моем распоряжении были вторая, третья и четвертая комендатуры и часть застав пятой комендатуры. Остальные подразделения отряда еще подходили. Для быстрейшего прибытия в указанный район был организован комбинированный марш с использованием узкоколейной железной дороги. Начальник отряда со своим резервом и тыловыми службами [65] убыл из Сквиры в населенный пункт Шамраевку — двадцать километров восточнее».
Ночью 12 июля меня и Скляра вызвали в штаб комендатуры. Коменданта капитана Щербакова, контуженного во время бомбежки на станции Проскуров, замещал капитан Гладких.
— Немедленно поднимите заставу, — сказал он, когда мы доложили о прибытии, — и выдвигайтесь к реке Ростовице в боевое охранение. С рассветом прикроете узкоколейную дорогу из Сквиры в Попельню.
Ночь выдалась темной. Дорогу едва было видно. Присматриваясь к колонне пограничников, покидавшей Сквиру, я невольно подумал о том, что ряды заставы со времени отхода от границы заметно поредели. Тогда нас было шестьдесят с лишним человек, теперь — не более сорока. Нет Ивана Фирсова, отстало под Стрыем отделение сержанта Худякова. В Синевудско-Верхнем отправлены в тыл вожатые служебных собак со своими овчарками, в Сквире ушли кавалеристы вместе со старшиной Вершининым и станкопулеметчики, которыми командовал сержант Смолянец, направленные в распоряжение начальника штаба охраны тыла 26-й армии.
Двигаясь походной колонной, пограничники заставы тихо переговаривались.
— Александр, а Александр, не знаешь, куда идем? — услышал я голос пограничника Ердакова.
— Ты лучше об этом Михайлова спроси, он отрядное начальство вчера обедом кормил, — вполголоса ответил Ердаков.
Но в этот момент кто-то в темноте оступился, чертыхнулся, и разговор затих.
Так отшагали мы километров пятнадцать и оказались у небольшой возвышенности. Здесь узкоколейка вплотную подходила к шоссе. Установили станковый пулемет у дороги, а ручные пулеметчики заняли позиции на высоте. Мы со Скляром расположились в центре. Ночь выдалась душной. Не спалось.
— Вроде пока все идет нормально, — заметил Скляр, — больных нет, в бою у границы трусов не оказалось, к бомбежкам мало-помалу люди привыкли.
— Да, — согласился я, — боевые потери — только один человек, а путь был неблизкий и непростой.
Начало светать. Из-за горизонта выплыло солнце. Кроваво-желтый диск его, какой-то необычно большой, опалил ярким багрянцем светлеющий небосвод. Ночью [66] в потемках на незнакомой местности мы не смогли отыскать речку Ростовицу. Извилистой лентой блестела она всего в километре от нас. На том берегу виднелось село. Поле ржи и проса, луговина, болотце, кустарник отделяли нас от реки. Мы перебрались поближе к берегу и залегли. Теперь узкоколейка и шоссе были чуть позади и левее нас.
Тишину утра нарушил паровозный гудок. Из Сквиры показался локомотив с вагончиками, в которых находились пограничники отряда. Чах-чах-чах — проследовал он мимо нас. Немного погодя поезд вновь появился у переезда. Теперь он возвращался в Сквиру с пустыми вагонами. Как только состав скрылся в посадках, на дороге показалась пешая колонна пограничников. Впереди шел помощник начальника штаба нашей комендатуры капитан Рыков. Он послал к нам связного с распоряжением покинуть занимаемый рубеж.
Стало известно, что, подразделения отряда перебрасываются к станции Попедьня. Прошли грузовик с боеприпасами, санитарка, "эмка" начальника штаба и комиссара отряда, а затем проследовало несколько автомашин с бойцами внутренних войск НКВД с прицепленными к машинам пушками.
Так поездом, на автомашинах, пешком пограничники отряда добрались до Попельни и расположились в садах неподалеку от вокзала. Тут же на привокзальной площади, рядом с длинными, крытыми свежим дерном погребами, отдыхали бойцы НКВД. По виду они отличались от нас. На них были новенькие, чистые гимнастерки, их пулеметы покоились в чехлах, на которых проступали следы заводской смазки. К исходу дня майор Врублевский и батальонный комиссар Авдюхин собрали начальников и политруков застав и объявили, что отряд и подразделения НКВД согласно приказу командира сводного заградотряда должны создать узел обороны у станции Попельня.
Так мы оказались на заросшей молодым сосняком высоте, именуемой местными жителями Кругляком. Возвышенность и в самом деле походила на огромное блюдце, опрокинутое вверх дном. Один край его упирался в Житомирское шоссе, другой стороной оно спускалось к лесу и речке с болотистыми берегами. Глубокий подковообразный противотанковый ров, вырытый до нашего прихода, охватывал высоту полукругом.
Отряд прикрывал почти двадцатикилометровый участок. На правом фланге заняли позиции пограничники[67] второй и пятой комендатур под командованием капитана Бурцева. На левом расположились бойцы четвертой комендатуры во главе с капитаном Андриановым и наша третья комендатура, которой командовал капитан Гладких. На долю десятой заставы выпадал трехкилометровый участок, упиравшийся в железнодорожное полотно. По соседству с нами окапывались бойцы подразделений 6-го мотополка внутренних войск НКВД.
Наиболее плотной оборона была в центре, где проходило Житомирское шоссе. Немцы предпочитали наступать по дорогам. И командование отряда учитывало это. Комендатуру капитана Андрианова здесь поддерживали три 76-миллиметровые пушки и два танка БТ-7 из мотополка НКВД. Еще один танк, на башне которого виднелось «Учебный», стоял чуть поодаль, в лесочке. Из-за недостатка боеприпасов возможности поддерживавшей нас боевой техники были ограничены. Танкисты имели всего по три снаряда на пушку. Восемьдесят снарядов было у артиллеристов.
Однако это нас не смущало. Из приказа, отданного майором Врублевским, следовало, что нам придется вести борьбу с авиадесантом противника. О прорыве немецких войск на этом направлении ни нам, ни командованию отряда не было известно. Проведя рекогносцировку местности, майор Врублевский убыл в расположение командного пункта отряда на станцию Попельня. Пограничники приступили к оборонительным работам.
Незаметно подкрались сумерки. Бойцы укладывались спать прямо у своих окопов. Кое-кто снял сапоги, большинство же ложилось не раздеваясь, сунув под голову противогаз или скатку. Бодрствовали лишь выставленные у противотанкового рва полевые караулы.
Мы присели со Скляром у невысокой сосны. Над темневшим вдали лесом то и дело взлетали ракеты. Их сумеречный свет озарял верхушки деревьев. Кто пускал ракеты — свои или немцы, мы не знали. Со стороны Бердичева доносилась глухая канонада — отзвук бомбовых взрывов. Поднятый заревом пожарища край неба свидетельствовал о непрекращавшейся там жестокой схватке.
Максим вспомнил Альбертину. Было известно, что немцы разбомбили эшелон с семьями пограничников. Правда, никто не мог сказать, чьи это были семьи, из какого отряда, но это мало что меняло. Переживали многие командиры. Как мог, я успокоил Скляра, сказав, что Альбертина [68] уехала давно и, наверное, уже добралась до своих родных.
Потом мы перешли к нашим нынешним делам.
— Вот что, Максим, — сказал я. — Ты оставайся здесь, а я схожу к капитану Андрианову. Все же он поближе к начальству, может, что и узнаю.
До января 1941 года капитан Андрианов командовал нашей комендатурой, потом его перевели комендантом на четвертую. Исключительно спокойный, рассудительный, наш бывший комендант был из тех, с кем можно было всегда поделиться, посоветоваться.
Я нашел капитана в лесу у небольшого котлована, рядом с которым окопались пограничники резервной заставы. Капитан сидел задумавшись. Его сильные пальцы мяли недокуренную папиросу. Начальник штаба комендатуры, сухощавый, быстрый в движениях старший лейтенант Андряков, о чем-то тихо переговаривался со старшим политруком Левандовским, заместителем Андрианова по политчасти.
— А, Паджев, — узнав меня, протянул руку Андрианов, — рассказывай, что слышно у вас.
— Пока все тихо, — отозвался я, присаживаясь рядом, — вот только что-то гремит впереди да ракеты над лесом не поймешь чьи — свои или чужие.
— В лесу немцы, — пояснил Андрианов и нахмурился. — Час назад мы задержали местного жителя. Шел в Попельню. Говорит, все впереди забито фашистскими войсками.
В котлован спрыгнул лейтенант Сазонов. Видимо Андрианов вызвал Михаила до моего прихода. Не успел тот доложить, как комендант поставил ему задачу:
— Ну-ка, Сазонов, подберите человек восемь крепких, сноровистых пограничников, посмотрим, что делается впереди. Только поскорее, недалек рассвет.
Подумав, Сазонов ответил:
— Лучше, чем отделение сержанта Моисеенко, подобрать трудно.
Андрианов затоптал окурок.
— Хорошо, готовьте отделение Моисеенко. Через десять минут я жду людей здесь.
На командном пункте появились фельдшер нашей комендатуры Павел Бойко и начальник резервной заставы лейтенант Александр Титков. Как и я, они решили проведать бывшего своего начальника, на чей опыт полагались, кому верили. Но вот к командному пункту подошли пограничники. [69] Андрианов направился к ним. Я узнал голос сержанта Моисеенко, докладывавшего о готовности бойцов к выполнению боевой задачи.
Сержант Моисеенко был в моем подчинении, когда я еще командовал учебной ротой в Славутском пограничном отряде. Потом мы вместе прибыли в 94-й. На Моисеенко действительно можно было положиться. Несколько медлительный и спокойный на первый взгляд, он был незаменим в любом деле — решителен, энергичен, ловок. После того как наш 94-й погранотряд перестанет существовать, мы пройдем с Моисеенко одними дорогами до самого последнего дня войны, и я не раз смогу убедиться, что на Моисеенко можно положиться в самых, казалось, сложных ситуациях.
Капитан Андрианов вернулся к нам:
— Я тоже иду. В случае чего поддержите... — и растворился в темноте.
Много лет спустя полковник запаса А. Л. Андрианов прислал мне письмо, в котором описал и бой под Попельней, и то, как тогда ходил в разведку.
«Была на редкость темная ночь, — писал он, — луну заволокли тучи, мы с трудом различали силуэты дозорных. Держались шоссейной дороги, видневшейся в темноте. Когда наша разведгруппа достигла окраины ближайшего села, Моисеенко доложил: «В селе танки». Я приказал развернуть отделение, а сам выдвинулся вперед. С дозорными вошел в село. На улицах стояли танки, бронетранспортеры, автомашины, пушки. У домов, в садах спали немецкие пехотинцы. Кое-где виднелись часовые. Многих усилий стоило, чтобы не полоснуть очередью из автомата по спящим фашистам. Но наделать переполох было легко, труднее вернуться без шума со столь ценными разведданными. Продвигаясь дальше и дальше, мы обнаруживали все большее и большее скопление вражеской боевой техники и войск. Ничем не обнаружив себя, мы вернулись в расположение своей обороны».
Так написал А. Л. Андрианов после войны. А тогда, возвратившись из разведки, он объявил нам:
— В селах и в лесу танки. Много бронемашин и бронетранспортеров с пехотой. Пахнет не одним полком. Давайте-ка, друзья, поднимать людей.
Передать эти сведения командованию отряда капитан Андрианов, однако, не смог. Проводных средств связи со штабом отряда не было, а писать донесение было уже поздно: занималось утро. [70]
Перелеском я направился к своей заставе. Прижавшись друг к другу, повсюду спали пограничники. Я почти машинально шел по высоте от одного подразделения к другому, не в силах сбросить охватившего меня оцепенения.
Скляр ожидал меня. Он сидел, облокотившись на чей-то вещмешок.
— Ну как? — задал он вопрос, видимо догадавшись по моему озабоченному виду, что вернулся я не с очень добрыми вестями.
— Впереди немецкие танки, много пехоты, — хмуро отозвался я.
— Откуда известно?
— Капитан Андрианов ходил в разведку. Давай, Максим, будить бойцов.
Пограничники вставали быстро. Кое-кто по привычке делал зарядку. Другие вскрывали консервные банки. Сквозь молодой сосняк пробились первые лучи солнца. Оно всходило позади нас из-за высоты, прогоняя сумеречные тени с пшеничного поля и леса, где сосредоточились немцы. Это были последние минуты тишины.
Не успели мы привести себя в порядок, как донесся заунывный гул мотора немецкого самолета. Неуклюжий, горбоносый, с паучьими крестами на фюзеляже, он вынырнул из-за леса и прошелся над нашей обороной. Потом летчик пустил зеленые ракеты, самолет лег на крыло и отвалил в сторону. Тотчас из-за опушки леса на дорогу выскочили фашистские мотоциклисты. До них было километр-полтора. С десяток машин приближалось к нам. Так прошло несколько минут. Расстояние до мотоциклистов сокращалось. Находившиеся ближе к дороге станкопулеметчики соседней заставы, которыми командовали сержанты Цыпышев и Лебедев, открыли огонь.
Треск пулеметных очередей взбудоражил утреннюю тишину. Звуки выстрелов сразу привлекли к себе внимание всей обороны. Заговорили пулеметы сержантов Ивана Беляева и Павла Новикова. Потом застрочили остальные. Шквал огня примерно десяти станковых и двадцати ручных пулеметов нарушил стройное движение фашистов. Несколько мотоциклистов были скощены, остальные, побросав мотоциклы, искали спасения в пшеничном поле.
Эта первая встреча с врагом была столь скоротечна, что многие пограничники, разбуженные выстрелами, не успели даже одеться. Так, без гимнастерок, босые, в трусах и майках, они занимали свои окопы. Над обороной вновь повисла тишина. [71]
Наступили минуты ожидания.
Наконец из леса послышался шум моторов. Немного погодя на дороге показались два танка.
— К бою! — передали по цепи чью-то команду.
Все всматривались в клубы пыли, вздымавшиеся за идущими немецкими танками. На дорогу выползли бронетранспортеры, автомашины с пехотой. Немецкие солдаты сидели вдоль бортов, поблескивая касками. Колонна все больше вытягивалась по шоссе вслед за танками, а они, громыхая и лязгая все сильнее, с каждой секундой приближались к нам.
Лежавший неподалеку от меня лейтенант Петр Титов крикнул:
— Вот наглецы, прут как на параде, словно у себя дома. А ну, Заплатин, посторонись, — потеснил он первого номера станкового пулемета.
Сжав деревянные рукоятки «максима», Титов, подавшись вперед, почти прильнул головой к планке прицела и с каким-то остервенением нажал на гашетку. Длинная очередь, направленная в головную машину, взбудоражила округу. К танкам, машинам с разных сторон потянулись трассы бронебойно-зажигательных пуль. Работали все пулеметы от левого до правого фланга. Пулеметчики не жалели патронов. Но танки шли. Наш огонь не приносил им вреда.
И тут из песчаного карьера ударила батарея мотополка НКВД. Это вступили в бой с фашистскими танками воины-чекисты во главе с капитаном В. С. Юдиным. Головная машина, словно натолкнувшись на невидимую преграду, вздрогнула, остановилась, из нее повалили клубы дыма. Стал и второй танк. Движение на дороге застопорилось. Потом задний танк начал разворачиваться. Немецкие танкисты пытались отбуксировать подбитую машину. Но это им не удалось. Снова ударили наши пушки и пулеметы. А из леса с высоты, ведя огонь на ходу, на фашистов устремился один из БТ. Мы видели, как немцы стали поспешно отходить.
Так вступили в схватку с передовыми частями 9-й танковой дивизии фашистского генерала Клейста шестьсот пограничников и примерно столько же бойцов войск НКВД, поддерживаемые тремя орудиями и двумя легкими танками.
Кто этого не видел, не сможет представить, с какой самоотверженностью пограничники встретили немецкие танки огнем из винтовок и пулеметов, старательно целились, [72] норовя попасть в смотровую щель танка или в ствол орудия, страстно желая остановить двигавшуюся по дороге технику. В мирное время мы, командиры, учили их стрелять по щелям и амбразурам. И сейчас они хладнокровно повторяли то, что когда-то делали на стрельбищах и полигонах. Лица бойцов были сосредоточенны. Пулеметчики и стрелки бесстрашно поливали огнем наглого, самоуверенного врага.
Метко разили броневики и танки противника батарейцы. Артиллеристы накрепко заперли немцев на дороге. Фашистские танки и бронетранспортеры вынуждены были сойти с шоссе вправо и влево и расползтись вдоль всего участка обороны. Спустя некоторое время вражеские машины курсировали по всему полю, пытаясь преодолеть лротивотанковый ров.
Наконец гитлеровцам удалось разбить одно орудие и повредить учебный танк. Было выведено из строя и несколько наших пулеметных огневых точек. Напор врага нарастал. Только напротив нашей комендатуры сосредоточилось более пятидесяти вражеских танков и бронемашин. Расстояние до них местами доходило до двухсот метров. Враг был настолько близко, что даже сквозь сумеречную завесу из песка и пыли, поднятую разрывами снарядов, мы различали лица сидевших на бронетранспортерах солдат: воротники их мундиров были расстегнуты, рукава засучены по локоть, на касках белела свастика.
Как ни старались фашисты, но они не смогли сломить мужество защитников высоты Кругляк и прорваться к станции Попельня с ходу. Раздосадованные неудачей, гитлеровцы решили огнем стереть нас с лица земли. С новой силой ударила из леса артиллерия, беглым огнем били по обороне танки и бронемашины. Густо рвались снаряды, шипели и свистели осколки мин. Это была сплошная какофония: звон, свист, скрежет. Откуда-то летели комья земли. Ревели моторы машин, лязгали гусеницами танки. Черный смрад стелился над полем и ельником. Едко пахло пороховой гарью. Как во время затмения, солнце почернело, а потом и вовсе скрылось за дымом и пылью.
Сквозь грохот слышится голос капитана Гладких:
— Передайте капитану Юдину, пусть подбросит огоньку...
Но огонь батарейцев слабеет. Боезапас на исходе. Переползают от окопа к окопу фельдшер комендатуры Павел Бойко и его помощница Полина Титкова, жена начальника резервной заставы лейтенанта Титкова. Подхватывая [73] то одного, то другого раненого, они переносят их в тыл подальше от этого ада. Там у двух невысоких мазанок, укрытых густыми кронами зеленых садов, медпункт отряда. Начальник медицинской службы капитан Великолуг с военфельдшерами Николаем Хабаровым, Михаилом Галушко и Константином Осиповым оказывали раненым первую медицинскую помощь, а затем отправляли их в медсанбат армии. Действовали наши медики бесстрашно, словно сами были застрахованы от пуль и осколков. В их распоряжении весь транспорт отряда, в том числе легковая машина батальонного комиссара Авдюхина.
К семи часам утра число раненых пограничников и бойцов из подразделений 6-го мотополка НКВД составило около ста человек. Бывшие железнодорожники Шеремет, Майорхис, Янцы и Шовкун вспоминают: «13 июля 1941 года вечером из Сквиры на станцию Попельня мы доставили последнюю группу пограничников. Старший их начальник в чине майора приказал нам никуда не отлучаться, стоять на станции, паровоз держать под парами. Рано утром началась стрельба. Уже в 4 часа к составу стали подходить раненые пограничники. К 7 часам они заполнили восемь вагонов».
А бой между тем продолжался, становясь с каждой минутой все жарче и ожесточенней. Сейчас трудно рассказать о всех перипетиях этой неравной схватки. Помнится, спустя несколько часов после начала боя гитлеровцы, убедившись, что им не удастся преодолеть противотанковый ров на танках и бронемашинах, стали сосредоточиваться у линии рва для пешей атаки. Автоматчики спрыгивали с бронетранспортеров и машин и, прячась в пшенице, занимали ров. Но только они пытались выбраться из него, как тотчас с новой силой вспыхивал наш ружейно-пулеметный огонь, не дававший фашистам буквально поднять головы. Мы видели, как они выносили под прикрытием брони танков своих убитых и раненых и отвозили их на бронетранспортерах обратно в лес.
Ближе всего ко мне располагалось станкопулеметное отделение сержанта Ивана Беляева. Меняя ленту за лентой, пулеметчики в каком-то яростном азарте били пытавшихся подняться фашистов. Через каждые четверть часа второй номер пограничник Будько выползал из окопа и заливал из фляжки воду в раскаленный кожух «максима».
— Ленту! — кричал Беляев, как только замолкал пулемет. [74]
До сих пор стоит у меня в ушах эта единственная команда Беляева, которую он бросал каждый раз Будько, не успевавшему набивать патронами пулеметные ленты.
В какой-то момент по окопу станкопулеметчиков разом ударило несколько снарядов. Видимо, фашисты заприметили пулемет и свели огонь орудий нескольких танков в одну точку. Дым взрывов рассеялся. Там, где только что был пулемет, чернела развороченная земля, валялся изуродованный «максим», а рядом уткнулись в бруствер первый номер Иванов, сержант Беляев и пулеметчик Будько. Так не стало заставского гармониста, одного из лучших командиров отделений заставы сержанта Ивана Беляева и его верных товарищей по оружию. Когда я теперь гляжу на фотографию, которую мне прислал из Саратовской области его сын, я, всматриваясь в лицо Ивана Беляева, вспоминаю тот бой и ту ярость, с какой Иван бил фашистов. Он был храбрым, бесстрашным бойцом, им могут гордиться его родные и близкие, особенно сын, который родился уже после его гибели, внучка Ивана, приезжавшая ко мне вместе с матерью.
Наши ряды, однако, редели. Убило станкопулеметчика Александра Белоусова. Настигла вражеская пуля расторопного и вездесущего связного начальника штаба комендатуры Алексея Сапигина. Контужен пограничник нашей заставы Петр Дмитриев. Снаряд разорвался и рядом с окопом капитана Гладких. С большим трудом капитан поднялся на ноги. На руках, словно скальпелем, содрана кожа, обильно сочится кровь. Но он кричит:
— По фашистским гадам — огонь!
А вслед команде чей-то голос:
— Капитана ранило, доктора сюда!
Из-за ельника появляются Бойко и Титкова. Короткими перебежками они приближаются к окопу начальника штаба комендатуры. Врт уже Полина бинтует капитану Гладких руки, затем Бойко уводит его в тыл.
От окопа к окопу пробирается заместитель коменданта по политчасти старший политрук. Коровушкин. Слышится его неунывающий тенорок:
— Не робейте, хлопцы!
Появление старшего политрука словно прибавило сил. На огонь врага пограничники отвечали еще более яростным огнем.
Тем временем у противотанкового рва скопилась целая армада боевых машин. Они уже мешают друг другу. Огонь гитлеровцев был настолько плотен, что завеса из дыма [75] и пыли, поднятая над высотой разрывами снарядов, не дает им вести прицельный огонь. Но ни один пограничник не покинул своего окопа, мы дрались все злее и злее.
Все же около полудня гитлеровцы нащупали танкопроходимое место. Танки и бронемашины фашистов стали огибать правый фланг обороны за лесом, где противотанкового рва не было. Вдоль берега реки Унавы они напрямик устремились к станции Попельня. Положение создалось критическое. Чтобы избежать окружения, майор Врублевский приказал заставам правого фланга отойти к станции. Для прикрытия отхода на Житомирском шоссе были оставлены две заставы под командованием лейтенанта Георгия Пожарских и младшего лейтенанта Алексея Иванова. Их поддерживали единственно уцелевшее орудие из артбатареи капитана Юдина и учебный танк.
Пограничники во главе с лейтенантами Пожарских и Ивановым мужественно сдерживали связками ручных гранат натиск танков врага. Именно благодаря их беззаветной храбрости удалось выйти из боя и оторваться от противника заставам правого фланга. Пограничники погрузились в состав, стоявший на узкоколейной железной дороге, и убыли из Попельни в Шамраевку, где находились тылы отряда. Чтобы ускорить вывод из боя остальных застав и дать им возможность занять более выгодный рубеж обороны, майор Врублевский приказал подать на станцию и железнодорожный состав на широкой колее. После посадки бойцов эшелон направился в Фастов.
Вот что вспоминает о финале боя под Попельней А. Л. Андрианов: «К полудню для пограничников отряда положение создалось очень тяжелое. Фашистские танки и бронетранспортеры охватили наши фланги, а автоматчики сумели просочиться в лес. Кое-где завязались рукопашные схватки. В одной из них смертью героя погиб начальник резервной заставы лейтенант Михаил Сазонов. Не раз в расположении комендатуры появлялись майор Врублевский и начальник химической службы отряда старший лейтенант Салманов. Когда все возможности были исчерпаны, Врублевский приказал вывести заставы из боя. Я отдал распоряжение начальнику штаба комендатуры старшему лейтенанту Андрякову отвести заставы к станции, а сам с лейтенантом Чернышевым и группой бойцов остался прикрывать отход».
О том, что было дальше, рассказал бывший командир отделения 15-й заставы старший сержант Василий Александрович Лебедев: [76]
— Наша застава занимала оборону в центре участка комендатуры. Часов около двенадцати стрельба неожиданно переместилась в тыл. Потом правофланговые заставы начали отходить в лес. Стрельба усилилась. С командного пункта прибежал связной нашей заставы Петров и сказал, что приказано отходить к станции. Сначала отошло отделение сержанта Сальникова, за ним еще одно отделение, потом отделение сержанта Хохлова. Мы тоже снялись с позиции и потянули пулемет к лесу. Но тут из песчаного карьера появился незнакомый майор и властно скомандовал: «Пулемет на прикрытие, оставаться на месте!» Я подал команду: «Пулемет к бою!» Пулеметчики Сергеев, Орехов, Коновалов снова установили «максим». Откуда-то появился политрук нашей заставы Разоренов. Его присутствие вселило в нас уверенность, спокойствие.
Майор Врублевский покидал Попельню одним из последних. В нескольких километрах южнее станции, в селе Парипсы, находился резерв отряда — первая комендатура, которой командовал капитан Иван Михайлович Середа. Туда и прибыл Врублевский. Середа доложил, что он получил приказ от представителя штаба сводного пограничного отряда майора Быстрецова прикрыть отход подразделений отряда у села Парипсы. Подтвердив этот приказ, Врублевский добавил, что на дороге у Попельни остался заслон во главе с лейтенантом Пожарских и младшим лейтенантом Ивановым. Затем группа Врублевского отошла к селу Строков.
Только к двум часам дня противник сломил наконец отчаянное сопротивление групп прикрытия и занял станцию Попельня. Бойцы заставы лейтенанта Пожарских и младшего лейтенанта Иванова, выполняя приказ, геройски погибли, но не отступили. Вместе с ними пали смертью храбрых в неравном бою и оставшиеся для прикрытия артиллеристы во главе со своим бесстрашным командиром капитаном Юдиным. Пока неизвестны подробности этой схватки горстки бойцов с танками генерала Клейста. Лишь житель села Попельня Н. Т. Шандюк, побывавший на высоте Кругляк 15 июля 1941 года, вспоминает: «Вместе с несколькими жителями мы пробрались на высоту, где героически сражались пограничники 14 июля 1941 года. В песчаном карьере лежали у разбитых орудий артиллеристы. В маленьких окопчиках, у которых догорали подбитые немецкие танки, оставались на своих местах пограничники. Все тогда говорили: как же столько человек могли сражаться с целой танковой армадой? А дня через два на [77] высоте появились немецкие фоторепортеры. Они снимали тех, кто дрался здесь с таким мужеством».
Героев предали земле. Но не забыт совершенный ими подвиг. Навсегда обессмертили свои имена мой однокашник по Саратовскому пограничному училищу лейтенант Георгий Дмитриевич Пожарских, призванный в армию из деревни Орлове Свердловской области, чекист капитан Юдин, младший лейтенант Алексей Иванов и все те, кто был тогда вместе с ними.
Через много лет отыскался сын одного из бывших командиров 6-го мотострелкового полка НКВД офицер Советской Армии Николай Ключарев. У него хранится эвакуационное удостоверение, выданное его матери 23 июня 1941 года. Удостоверение подписано за начальника штаба полка капитаном Юдиным.
Кто же был он, капитан Юдин?
В штатной книге полка, которую мне довелось видеть в архиве, на 15 марта 1941 года капитан Юдин не значится. Командиром 6-го мотострелкового полка внутренних войск НКВД на это время был майор А. С. Князев, его заместителем по политчасти — С. А. Комаров, а должность начальника штаба полка — вакантная. Когда вышла книга «Через всю войну», я получил несколько писем от бывших воинов 6-го мотополка, в которых упоминается и имя капитана Юдина. «За несколько дней до начала Великой Отечественной войны, — сообщал командир штабного взвода этого полка Г. С. Хоценко, — в полк на должность начальника штаба прибыл капитан Юдин. Когда в ходе боев был убит командир полка, капитан Юдин принял командование полком». Еще более определенно написал бывший командир пулеметной роты 6-го мотополка, ныне гвардии полковник в отставке В. Т. Широкоумов: «Капитан Юдин — это командир нашего 6-го мотострелкового полка».
Был ли капитан Юдин командиром, начальником штаба полка или замещал этих лиц — не в том суть, важно, что именно он командовал полком под Попельней, во всяком случае многое свидетельствует, что это было именно так. Можно считать достоверным и то, что капитан Юдин пал смертью храбрых в бою под Попельней.
Известны стали имена и других героев из 6-го мотострелкового полка НКВД. Батареей 76-миллиметровых орудий командовал непосредственно старший лейтенант И. В. Сосков. «С ее командиром, — писал В. Т. Широкоумов, — я знаком с 1937 года. Иван Васильевич в довоенные [78] годы, как лучший артиллерист, неоднократно участвовал во Всесоюзных артиллерийско-стрелковых соревнованиях, проводившихся под Ленинградом, в Луге, и никогда не возвращался оттуда без почетных