Итак, впервые с VII в. Корея оказалась разделенной, причем обе ее половины создавались не как сепаратные государства, претендующие на власть на ограниченной территории, а распространяли свою юрисдикцию на весь полуостров, считая его вторую половину незаконно управляемой наймитами главного идеологического врага.
Анализ произошедшего на полуострове в 1945-1950 гг. позволяет сделать несколько важных наблюдений.
Первое касается сравнения действий советской и американской администраций. Можно с уверенностью сказать о том, что советский подход и советские методы руководства были гораздо более верными.
В отличие от Советского Союза, который с самого начала ставил перед собой задачу построения на своей половине Кореи сильного в политическом и военном отношении, лояльного к СССР, государства, Соединенные Штаты не имели четкого плана обустройства Кореи и не определились с тем, какую политику они будут там проводить.
Коммунистическая идеология давала «четкие методологические указания» о том, что и как надо делать. Из-за этого строительство государства и сопутствующие ему реформы проходили более организованно и интенсивно. Несмотря на дежурные фразы о красном терроре, даже проамериканские пропагандисты не приводят каких-либо серьезных примеров сопротивления, сравнимых с левым сопротивлением на Юге. Основным способом выражения протеста на Севере было бегство на Юг.
Если американцы воспринимали Корею как оккупационную зону и как часть Японии, (этим можно объяснить и сохранение ими на местах японского аппарата подавления и их последующую зависимость от переводчиков) в то время как Советский Союз видел в Корее территорию, освобожденную от врага.
Если американцы пытались переломить левый уклон, то, в отличие от отношений Ходжа и Ё Ун Хёна, советские власти не стали с порога лишать Чо Ман Сика легитимности. Естественные тенденции были постепенно перенаправлены в выгодное СССР русло: советская власть преобразовала Народные Комитеты в нечто, аналогичное Советам. Левый уклон грамотно возглавили и использовали, направив в нужное русло, хотя соединение всех левых сил в одну партию оказалось фактором, косвенно стимулирующим войну фракций внутри нее[81].
В итоге государственная структура быстро приобрела характер авторитарной системы сталинского типа, укрепленной прикомандированными назначенцами из числа советских корейцев, однако внешне выглядела естественным продолжением предшествовавших ей органов власти, появившихся без советской помощи.
Если американцы стремились управлять сами, советская администрация с самого начала прибегла к системе косвенного управления. То, что Советский Союз не стал устанавливать собственное военное правительство и признал легитимность Административного Бюро Пяти Провинций как легитимное представительства Корейской Народной Республики, отмечают даже такие проамериканские историки, как Эндрю Нам.
Косвенное управление проявлялось как в создании местных органов власти, так и в активном использовании представителей корейской диаспоры внутри СССР. Такая модель не отнимала у советских военных много времени и не заставляла их излишне проявлять свою некомпетентность. Они могли сосредоточить в своих руках решение ключевых вопросов, предоставив повседневные и более связанные с корейской реальностью местным властям. Кроме этого, в отличие от выделявшихся своей внешностью белокожих иностранцев на Юге, советские корейцы внешне не отличались от местных и потому не выглядели чужеродными.
Конечно, косвенное управление не означало отсутствие контроля. Более того, по свидетельству В. М. Моздыкова, разговор советника советского посла с Ким Ир Сеном мог выглядеть примерно так: «Ким, быстро приезжай сюда, нужно кое-что обсудить», после чего будущий маршал тут же являлся. Трудно представить себе подобный разговор между Ходжем и Ли Сын Маном, однако подобные вещи происходили при закрытых дверях, а «приглашение обсудить вопрос» отнюдь не означало автоматическое согласие северокорейского руководства на предложение посла.
Что же касается стабильности, то если советская администрация старалась всячески подавлять фракционную борьбу, то американцы где-то смотрели на нее сквозь пальцы, а где-то поощряли ее в своих собственных интересах, в результате чего террор и политические убийства стали нормой, продолжаясь и в течение 1950-х гг.
В результате советские войска покинули полуостров при первой возможности, оставив Ким Ир Сену работоспособное государство, в то время как Юг оставался погруженным в коррупцию и нестабильность.
Второе наблюдение касается вопроса о том, возможно ли было установление единого государства. Конечно, многие считают, что возможность сохранить единство страны существовала, и что правительство, состоящее из умеренных представителей правых и левых сил, было бы признано всеми. Однако против объединения страны после Второй мировой войны работало несколько моментов.
Первый. Освобождение Кореи в 1945 г. не было следствием борьбы самих корейцев. Хочется процитировать Н. Ким-Плотникову: «В результате освобождения Кореи, достигнутого объединенными усилиями армий союзников, корейцы оказались на положении аутсайдеров в самом главном вопросе – вопросе о власти и ее легальном существовании».
Освободители, естественно, принесли с собой свое видение будущего, свои порядки и свои креатуры, игнорируя иных претендентов на власть со стороны.
Вследствие этого политические силы в Корее были рано или поздно вынуждены подстраиваться под идеологическую борьбу России и США. Даже Ли Сын Ман отмечал, что корейцы были разделены против своей воли и втянуты в игру сверхдержав.
Есть параллель между тем, как американцы не пускали официальных представителей Временного Правительства, а русские не пускали янъаньцев. В обоих случаях представители этих групп въехали в страну как частные лица, не имея возможности сформировать свои структуры, особенно – вооруженные.
Впрочем, освобождение без основополагающего участия советских или американских сил произошло во всех странах Азии, впоследствии оказавшихся расколотыми - в Китае, Корее, Вьетнаме[82].
Второй момент заключается в том, что даже без учета внешнего давления корейские политические лидеры сами по себе были сильно идеологически разделены. Корейские лидеры были единодушны в своей ненависти к японцам, но совершенно разобщены в том, что касалось втутренней стратегии и политики страны. Представители разных фракций отличались исходной ориентацией и региональными корнями, на них сильно влияли отголоски взаимоотношений прошлого, в ходе которых некоторые фракции изначально были друг с другом на ножах. В условиях индифферентности большинства населения и традиционной политической культуры политический процесс превратился в борьбу за власть между отдельными политиками[83]. И как с грустью констатирует Н. Ким-Плотникова, «ни для одной партии проблема национального единства не имела самодовлеющего значения». Важнее было то, Кто станет во главе этого единства.
Хендерсон достаточно объективно отмечает, что даже не будь холодной войны, серьезное внутреннее напряжение все равно бы возникло. Соперничество лидеров лишь наложилось на соперничество двух сверхдержав, чем только усугубило тенденцию, ведущую к расколу.
В-третьих, даже если не учитывать обстановку холодной войны и фракционной борьбы, сильному демократическому Центру в Корее просто неоткуда было взяться. Умеренные партии не обладали легальными механизмами воздействия на развитие внутриполитической ситуации.
В Корее не было многочисленного среднего класса – обычной опоры центристов, а близкие к среднему классу элементы в страхе перед коммунизмом сдвинулись вправо. Попытки умеренных быть толерантными не совпадали с корейской политической традицией. Наконец, у них не было ни популярной в массах философской концепции (они не опирались ни на Конфуция, ни на Маркса), ни внутреннего единства. Ко многим вопросам представители Временного Правительства имели свое отношение, умеренные националисты – свое (Ан Че Хон), независимые деятели (О Се Чхан, Ли Кап Сон, Квон Тон Чжин) – свое. Да и американцы начали поддерживать их слишком поздно[84].
Существует мнение, что хорошей базой для группы умеренных могла стать Демократическая партия (ДП), однако, так как ДП состояла в основном из процветавших при японцах землевладельцев, массы их не поддерживали. Камингс отмечает, что какая бы то ни было центристская сила отсутствовала в Корее до 1980-х годов[85]. Эта точка зрения достаточно спорная, однако, безусловно, верно то, что создание сильного и стабильного политического центра, способного гасить экстремистские поползновения крайне правых и крайне левых, требует значительного времени, - это видно и из российской истории
Конечно, можно помечтать о том, что было бы, если бы удалось сохранить единую Корею. Возможно, это позволило бы избежать Корейской войны и ее катастрофического кровопролития. Возможно, единая Корея оказалась бы ни просоветской, ни проамериканской. Возможно.. Но реальная история не знает сослагательного наклонения – и что случилось, то случилось.
Третье наблюдение касается того, что готовность к свободе и готовность к адаптации демократии – «две большие разницы». После освобождения политическая система была слабой, наследие насаженной японцами бюрократии и традиционалистских тенденций было велико, и автор сталкивался с мнением, что после ухода японцев Корея окунулась в традиционный и квазифеодальный стиль жизни[86]. Аграрный Север, кстати, был в этом смысле более патриархальным, чем Юг, и в большей степени находился под китайским влиянием.
Практически после освобождения американцы заимствовали японскую модель управления, и хотя в ноябре 1946 г. они провели выборы в местные органы власти, эти местные органы отчитывались не перед электоратом, а перед центром. Как японская, так и американская администрации были достаточно жестко централизованными системами, и на фоне общей нестабильности ситуации военной администрации было не до обучения корейцев парламентской демократии. Оккупационные власти сосредоточили свои действия на четырех направлениях: создании южнокорейской армии, усилении национальных полицейских структур, укреплении связей с правыми политиками и подавлении левой активности.
Иными словами, несмотря на демократический фасад, управленческая модель оставалась старой, Закон так и не укрепился. Хендерсон неоднократно замечает, что, несмотря на то, что формально законодательная структура была достаточно демократической, уровень централизма и концентрации власти в руках президента был весьма высок, и вскоре власть закона стала перетекать в руки конкретных людей – Ли Сын Мана и его клики.
Целый ряд ученых обращает внимание и на интересные противоречия между теми ценностями, которых Ли Сын Ман формально придерживался, и теми методами, которыми он добивался утверждения этих ценностей и личной власти. Однако такая критика может относиться не только к нему.
С другой стороны, можно обратить внимание на то, какая разница оказалась между фактом освобождения и связанными с ним ожиданиями, направленными на преодоление феодальных пережитков и преобразование общества в буржуазно-демократическом ключе. В результате внутринациональное противостояние имело не политическую, а социально-экономическую природу, не направленную на установление на Юге прокоммунистического режима, как это казалось американской военной администрации. И хотя коммунисты пытались внедряться в конфликты и расширять их, основной причиной социального напряжения была внутренняя политика американцев, что хорошо видно на примере требований участников забастовок и вооруженных выступлений.
Четвертое наблюдение касается того, какую роль может сыграть «накопление ошибок», когда серия вроде бы разумных решений приводит к катастрофе. История раздела Кореи достаточно поучительна для историков и политологов. Это не только раздел единой страны по-живому, но и пример того, какую цену могут иметь некомпетентность и желание найти простое решение, дающее видимую политическую выгоду.
В нашей истории это лучше всего видно на примере того, к каким последствиям на юге привела кадровая проблема.
Масштабы кадрового кризиса, который охватил и Север, и Юг, очень сложно себе представить. Так как японцы специально не занимались подготовкой корейских специалистов выше определенного уровня, после того как они покинули Корею, страна начала испытывать сильный кадровый дефицит чиновников и инженеров. Например, в многомиллионной Южной Корее после освобождения насчитывалось только 1700 человек с высшим образованием. На Севере их было и того меньше, поскольку получение высшего образования в колониальной Корее предполагало определенный уровень сотрудничества с оккупантами, к которому на Севере власти были куда менее толерантны, чем на Юге.
Обычно, упоминая о кадровом кризисе, в первую очередь говорят о нехватке административных кадров, но куда тотальнее было отсутствие инженерно-технических кадров. Администратора можно воспитать из любого человека при наличии у него определенных качеств и какого-то уровня общей образованности, но для того, чтобы поднять производство, нужны конкретные специалисты. При этом ситуация была значительно хуже, чем в первые годы советской власти. Там-то специалисты были, но они разбежались, кто куда, или не желали сотрудничать с новой властью. А в Корее, в отличие от первых лет советской России, их не было совсем. А те, что были, были коллаборационистами или носили такой ярлык.
На Севере роль кадрового резерва сыграли специалисты из числа советских корейцев, общая численность которых, по данным А. Н. Ланькова, составляла примерно 400 чел. (без учета членов их семей). Учитывая, что соотношение населения Севера и Юга всегда примерно соответствовало пропорции 1:2, помощь эта была весьма серьезной. Понятно, что наиболее известны имена тех советских корейцев, которые принимали участие в создании государственной системы. Однако даже те, кто засветился на этом поприще, имели опыт административно-хозяйственной деятельности.
Более того, эти люди, родившиеся и выросшие в СССР, играли роль своего рода «пятой колонны Кремля», так как во многом воспринимали себя именно как представителей советского народа корейской национальности. При этом их статус ценных специалистов защищал их от внутренних дрязг.
Понятно, что из-за этого определенная разница менталитетов сказывалась, и некоторых советских корейцев активно упрекали за «комчванство», но это обратная сторона медали, и связанные с этим разногласия стали оказывать серьезное влияние на политическую жизнь гораздо позже. Зато проблема прояпонских элементов была решена быстро и с одобрения масс.
На Юге такого ресурса не было. В том числе и потому, что корейская диаспора Америки была не в том статусе и не при тех навыках, чтобы массово репатриироваться в Корею и быть там полезными. В результате американцы были вынуждены принять решение, которое показалось им единственно разумным: оставить на своих местах тех, кто есть. Неважно, националист он или представитель прояпонской группы. Важно, что его некем заменить. Почти как в том анекдоте: «уж лучше пьяный тракторист, чем никакого». Из-за этого в Южной Корее не проводилось ни «денацификации», ни аналога тех мероприятий, которые проводились после войны на территории собственно Японии.
Но такое решение вызвало целую серию проблем. Во-первых, освобождение от японского ига закономерно рассматривалось массами не только как избавление от японцев, но и как низвержение всех их приспешников, которые ранее «пили народную кровь». Между тем, особенно в сельской местности, власть вроде бы сменилась, а весь старый аппарат остался на месте. Более того, почувствовав свою незаменимость, многие бывшие коллаборационисты уверились в своей безнаказанности и стали проявлять произвол пуще прежнего. Это, естественно, вызывало очень сильное социальное напряжение и подталкивало массы в объятия левых.
И здесь американская администрация загнала себя в ловушку. Во-первых, взяв в союзники чхинильпха, она была вынуждена действовать по принципу «враг моего друга – мой враг». У американцев не было особенного выбора, - либо левые/прокоммунистические силы, либо коллаборационисты или фундаменталисты вроде Ли Сын Мана[87].
Во-вторых, четко взяв сторону во внутреннем конфликте, АВА потеряла возможность к анализу ситуации. Как пишет Н. Ким-Плотникова, «не осознав того факта, что социальный гнев беднейших слоев населения был обращен, прежде всего, в сторону прояпонских элементов, а не против США, американские власти не могли проводить в Корее такую политику, которая бы адекватно отвечала национальным требованиям и блокировала бы социальное сопротивление»[88].
Любые выступления против центральной власти (а на деле – против произвола чиновников на местах) «маркировались» как «происки заграничных коммунистов». Ясно, что это не способствовало поискам консенсуса и провоцировало порочный круг взаимной жестокости. У многих рядовых граждан зачастую просто не было выбора и им приходилось выступать на той или иной стороне.
Эту ситуацию усугубили штампы «холодной войны», когда любую активность левых считали априорно враждебной и не пытались добиваться консенсуса или даже проводить политику «Разделяй и властвуй». Левый уклон просто пытались раздавить, что в сочетании с нерешенной проблемой кадров привело к ситуации вялотекущей гражданской войны, когда масштаб левого сопротивления режиму Ли Сын Мана был сравним с размахом антияпонского сопротивления в 1905-1910 гг.
[1] Фразу о бастионе впервые произнес генерал МакАртур в 1948 г., но сама эта идея возникла гораздо раньше.
[2] Ванин Ю. В. Некоторые вопросы предыстории и начала Корейской войны // Доклад на конференции «Война в Корее 1950-1953 гг.» Москва, Институт военной истории, 23.06.2000 г. Рукопись.
[3] Получается, что, хотя формально Соединенные Штаты должны были выполнять договоренности Московского совещания, на деле они поддерживали те силы, которые выступали против его решений.
[4] Автор отмечает, что «в призывах обеих делегаций точно следовать решению о Корее Московского совещания содержалось много демагогии, прикрывавшей прагматичные цели каждой стороны. Как американская делегация могла говорить о свободном волеизъявлении политических партий и свободе слова после упомянутых выше приказов №№ 55 и 72?
[5] Иной единицы платежного обмена пока не было, т. к. на территории Кореи пока продолжала ходить иена.
[6] В условиях дефицита потребительских товаров деньги имели малую ценность. Кроме этого, ходили активные слухи о том, что этот рис американцы отправят в Японию.
[7] Ким Н. Н.С. 91-93.
[8] Корея в огне войны.С.16
[9] Корея в огне войны.С.16
[10] По советским данным, американцы включили в список партии, общий численный состав которых равнялся 70 млн. чел. Т. е. больше реального населения обеих зон. // ВНП. С. 385. В американской литературе фигурирует иная цифра, 52 млн. членов, что, в принципе, также превышает все взрослое население Кореи того времени. // Korea. F study of U. S. policy in the United Nations. By Lenard M. Goodrich. – New York, 1956. P. 21.
[11] Корея в огне войны. С. 20
[12] Ким Н. Н.С. 101-102. //Внешняя политика Советского Союза. 1947. С. 391.
[13] Ким Н. Н.С. 104.
[14] История Кореи (Новое прочтение). С. 336.
[15] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 89
[16]Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 21. //(11). АВПР. Фонд 1 ДВО. Референтура по Корее. Опись № 6 Пор. № 6. Инв. № 040. Папка № 2. Бюллетени сеульской прессы за октябрь-ноябрь 1946 г. Т. 3, л. 224.
[17] Ким Н. Н. С. 159.
[18] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 20.
[19] Корея в огне войны.С. 22
[20] Стьюк Уильям. Корейская война. С. 53
[21] «Корейский вопрос и американские войска…» https://www.usinfo.ru/c2.files/4004.pdf, с. 39
[22] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 21
[23] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С, 22. //. АВПР. Фонд 1 ДВО. Референтура по Корее. Опись № 7 Пор. № 15. Инв. № 041. Папка № 3. Бюллетени сеульской прессы за январь-март 1947 г. Т. 1, 188
[24] Для более развернутого изучения перипетий обсуждения корейского вопроса в Организации объединенных наций рекомендую блестящую работу Ю. В. Ванина «Корейская война (1950-1953) и ООН»
[25] «Корейский вопрос и американские войска…» https://www.usinfo.ru/c2.files/4004.pdf, с. 39
[26] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 7.
[27] Основные сведения об Организации Объединенных Наций. Организация Объединенных Наций. Департамент Общественной информации. Нью-Йорк, 1986, с. 163-167.
[28] Советский Союз имел право вето в Совете Безопасности, однако Соединённые Штаты могли обойти это вето, если нужное американцам решение принимала вся Генеральная Ассамблея.
[29] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 83
[30] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 24. // Дурденевский В. Н., Крылов С. Б. Организация Объединенных Наций. – Сборник документов, относящихся к созданию и деятельности. М., 1956, с. 59.
[31] Внешняя политика Советского Союза. 1947 год. – М., 1952. С. 151-152, 184-191.
[32] Ким Н. Н.С. 169.
[33] Cumings B. Korea’s place... с. 211
[34] Ди Нольфо,С. 175.
[35] Корея в огне войны.С. 24
[36]Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 28// АВПР. Фонд: Референтура ООН. Опись № 3. Пор. № 34. Папка № 10. Отдел по делам ООН. Дело № 248. Корейский вопрос, л. 32-35.
[37] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 28
[38] Ким Н. Н.С. 176.
[39] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 27
[40] Иногда его называют Политической Консультативной Конференцией представителей Севера и Юга
[41] Северокорейская историография эту инициативу приписывает Ким Ир Сену.
[42] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 30.
[43] По окончании совещания Ким Вон Бон остался в КНДР и был репрессирован предположительно в 1958 г.
[44] Ким Н. Н.С. 179-180.
[45] История Кореи (Новое прочтение). С. 337.
[46] Ким Н. Н.С. 179.
[47] Ким Н. Н.С. 179.
[48] Cumings B. Korea’s place... С. 212.
[49] Ким Н. Н.С. 145.
[50] Стьюк Уильям. Корейская война. С. 56 (комментарии)
[51] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том II С. 195.
[52] Стьюк Уильям. Корейская война. С. 56
[53] Корея в огне войны.С. 25
[54] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 36.
[55] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 36.
[56] Tradition and Transformation in Korea. Choong Soon Kim.С. 83.
[57] Tradition and Transformation in Korea. Choong Soon Kim.С. 353.
[58] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 91
[59] В соответствии с конституцией Республика Корея «являлась демократическим государством, исторически унаследовавшим дух Первомартовского движения».
[60] Tradition and Transformation in Korea. Choong Soon Kim.С. 83.
[61] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том II С. 196.
[62] Чо Бон Ам провел в японских застенках около 8 лет и был освобожден только после капитуляции Японии. В июне 1946 г. он вышел из рядов коммунистов (по одной из версий, не сработался с Пак Хон Ёном), а в 1948 г. в состав Национального Собрания вошел как независимый кандидат.
[63] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 95
[64] Стьюк Уильям. Корейская война. С. 58
[65] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 114
[66] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 114
[67] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 32
[68] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том II С. 203.
[69] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том II С. 203.
[70] Конечно, северокорейское утверждение о том, что, несмотря на лисынмановский террор, в вышеописанных нелегальных выборах приняло участие подавляющее большинство населения Южной Кореи, далеко от правды так же, как и заявление Ли сын Мана выше, факт проведения таких нелегальных выборов на Юге подтвержден большинством историков.
[71] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 32.
[72] Сеул значился столицей КНДР вплоть до последних изменений в Конституции в 1999 г.
[73] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 116
[74] Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории. С. 116 —
[75] Ким Н. Н.С. 182.
[76] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 33-34
[77] Понятно, что активисты левых организаций, которые собирали голоса, посещали, в основном, тех, кто симпатизировал левым. Но в этой кампании действительно приняло участие немало людей, и потому нелегальные выборы в Южной Корее нельзя считать фиктивными.
[78] Даже в начале 1953 г. в центральном аппарате ТПК работало свыше 500 выходцев с Юга.
[79] Ю. В. Ванин Корейская война (1950-1953) и ООН.С. 35.
[80] Ким Н. Н.С. 187.
[81] Для советской власти было характерно своего рода «упрощение модели» и создание единой структуры вместо сложной системы сдержек и противовесов.
[82] Cumings B. Korea’s place... С. 186.
[83] И. А. Толстокулаков. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1С. 284.
[84] Henderson. С. 133.
[85] Cumings B. Korea’s place... С. 194.
[86] Hastings, Max. The Korean War.С. 24.
[87] И. А. Толстокулаков. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1С. 282.
[88] Ким Н. Н.С. 187.