Саранча - настоящее бедствие. Она летит целой тучей, закрывая солнце. Она густой серой массой покрывает землю и растения, уничтожает посевы, попадающиеся на ее пути. После ее нашествия на месте полей и лугов остается голая пустыня. Целые районы бывают охвачены этим страшным бедствием. Все население мобилизуется на борьбу с саранчой, целые воинские части пускаются в ход против нее, но и это часто не помогает: саранча начисто уничтожает посевы. Все это потому, что борьба с саранчой поставлена была неправильно. Не тогда нужно выходить на борьбу с ней, когда она летит серой тучей, - это поздно, а тогда, когда она только что вывелась из кубышек и еще не умеет летать. Весною 1926 года Михееву пришлось участвовать в одной из первых авиаэкспедиций по борьбе с саранчой. В этот год саранча заложила свои кубышки на Волге, около Сталинграда. Создалась явная угроза урожаю Поволжья и фруктовым садам Северного Кавказа. Для уничтожения саранчи общество "Добролёт" послало отряд самолётов. Михеев был назначен начальником звена. В районе Сталинграда подходящего аэродрома не оказалось, и Михеев решил поехать по Волге ближе к месту, заражённому саранчой. Всё имущество отряда - самолёты, бензин, смазочное и запас ядов - он погрузил на баржу; буксирный пароход потащил её по широко разлившейся Волге. На барже было запрещено разводить огонь, так как на ней было много бензину. Двое суток провели лётчики без горячей пищи, без чаю, пока буксир притащил их на пристань Чёрный Яр.
Отсюда самолёты должны были лететь в глубь калмыцкой степи, в последний ее жилой пункт - в Безыменные хутора.
Лётчики под командой Михеева быстро выгрузили самолёты, собрали их и отправились воздушным путём в Безыменные хутора. Груз должен был совершить это путешествие на верблюдах. Чем больше удалялись они от Волги, тем реже встречались жилые пункты и оазисы зелени. Начиналась унылая полынная степь. Вот и Безыменные хутора - несколько домиков, крытых соломой, две-три калмыцкие юрты. Ни кустика, ни деревца другом! Дикая, переходящая в солончаки степь тянется от узкой береговой полосы Волги на триста километров на восток, до плодородных равнин Дона, и на пятьсот километров на юг, от Сталинграда до реки Кумы на Северном Кавказе. Здесь только изредка можно встретить кочующих калмыков. Жара достигала 40 градусов. Лётчики обливались водой из колодца, но это мало помогало. Отряд спешно заканчивал подготовительный работы. Около Безыменных хуторов выросла наблюдательная вышка, походная метеорологическая станция, бензинохранилище, палатки. Подготовительные работы-были закончены к вечеру. Пора подумать о саранче, избрать наиболее быстрые и эффективные способы борьбы с ней. Обычно разведка саранчи производится наземным способом - верхом. Но в выгоревшей степи, в солончаках нет воды и корма для лошадей. Значит, конная разведка сможет охватить только небольшой участок. Михеев решил сделать то, что до него никто не делал, - отправиться в воздушную разведку саранчи. Время дорого! Решение принято, и Михеев со своим механиком, в одних комбинезонах; надетых на голое тело, лезут на свои места в самолёте. Рабочие уложили в кабинку продукты и поставили огромный бидон с водой на случай, если придётся застрять в степи. Быстро и легко взял старт легкий самолёт "Конёк-горбунок". В воздухе стало прохладнее и легче дышать. Михеев взял курс на юго-запад, вглубь степи. Высота - пятьсот метров. Однообразная степь, задернутая дымкой зноя, лениво ползёт глубоко внизу. Но вот начинаются подозрительные места. На бледно-сером, болезненном фоне пустыни появляются коричневатые полосы. Самолёт быстро пикирует вниз. Быстро нарастает вой бьющего навстречу воздуха. Чем ниже, тем яснее видны коричневые пятна. Самолёт уже носится совсем низко над землей - на высоте двух-трех метров - и наконец садится. Михеев и механик вылезают из самолёта, подходят к коричневой земле, - это густые залежки кулиг; кое-где уже ползает саранча, правда еще бескрылая и на целый месяц ещё безвредная. Отсюда через тридцать-сорок дней поднимутся полчища насекомых. В поисках пищи - сочных стеблей растений - полетят они к Волге, на север и на юг, если их немедленно не уничтожить. Опять взлёт, опять посадка. Михеев наносит на карту места расположений кулиг. Вечером в палатке совещание - совсем как в военном штабе. Разложены карты. Намечается план предстоящих боёв с саранчой. В это время рабочие заканчивали оборудование самолётов. На каждой машине был установлен металлический бак с ядовитым порошком. Во время полета порошок равномерно выдувался встречной струей воздуха из особого прибора - аэропыла - и ровным слоем ложился на землю в местах, зараженных саранчой. Этот яд был опасен не только для саранчи, но и для людей. Во время работы рабочим приходилось надевать противогазы. Потянулись однообразные трудовые будни. С вечера рабочие в противогазах нагружали самолёты ядовитой смесью, механики осматривали моторы, наполняли баки бензином и маслом. В три часа утра - подъём. Через пятьдесят минут самолёты взвивались в воздух и до девяти часов летали низко над землей, осыпая кулиги саранчи ядовитой смесью. К девяти часам работа кончалась, и лётчики возвращались в лагерь на отдых. После обеда опять в воздух - дотемна! Лето вступало в свои права. Нещадно палило солнце. И лётчики и рабочие ходили полуодетыми, загорели до черноты. Аппетит у всех был звериный, но питание было довольно однообразное: щи из баранины и каша с бараниной. Изредка специалисты, прилетевшие со звеном Михеева, ездили в степь проверять работу самолётов. Поздно вечером они возвращались на базу и привозили с собой мертвую саранчу. Через месяц вся ползающая саранча была уничтожена. Опасность как будто миновала, можно было уезжать в Москву. Но уехать не удалось.
Лётчик Комаров вылетел как-то на разведку и сбился с пути. Настала ночь, и он принужден был спуститься в степи. Когда смолк шум мотора, во внезапно наступившей тишине летчик услышал какой-то легкий треск: это шелестела подраставшая саранча. Всю ночь просидел летчик на крыльях самолета: внизу ползали ядовитые змеи, тарантулы и несметное количество неоперившейся саранчи. Было холодно. Мокрая одежда прилипала к телу. Лётчик с нетерпением ждал утра. Как только рассвело, он завёл мотор и взлетел, Вихрем пропеллера вымело из кабины карту и отбросило её далеко в степь. Лётчик полетел наугад. Через два часа он сел в донской станице. Здесь его арестовали, приняв за иностранного шпиона. Документов у него, как на грех, с собой не оказалось. Через три дня Михеев получил от Комарова телеграмму.. В ней было сказано, что в центре степи обнаружены новые скопления ползающей саранчи. Вскоре в отряд возвратился и сам Комаров. В этот же день все самолёты перелетели в район озера Батыр-Мала, в центр степи. На месте выяснилось, что не только это озеро, но и другие - Цыган-Кур и Щарбач - сплошь заражены саранчой. Значит, нужно продолжать борьбу. Через пять суток притащился к новой стоянке караван верблюдов, перевозивший имущество отряда. У озера, где звено Михеева расположилось на новую стоянку, не было никаких признаков, жилья. Первые дни приходилось даже за пресной водой летать за двадцать километров к ближайшему колодцу: в озере вода была горько-солёная. за продуктами летали в ближайший населённый пункт. Изредка калмыки привозили мясо. По ночам выли волки, шуршали ядовитые змеи, стрекотала ползающая саранча. В таких условиях звено Михеева работало почти без отдыха три недели. Но зато вся саранча была уничтожена. Урожай Поволжья и виноградники Северного Кавказа были спасены от вредителей. Покончив с саранчой, самолёты покинули мёртвое озеро Батыр-Мала, направляясь обратно на Безыменные хутора. Температура 40 градусов. Сквозь пыльную завесу, закрывшую степь, красивым пятном просвечивало тусклое, словно зимнее солнце. Самолётам предстояло совершить перелёт в сто с лишним километров. Внизу расстилалась безлюдная серая пустыня, однообразная, ровная, без дорог. Михеев вылетел последним и шёл по компасу на восток. Позади лётчика в самолёте сидел механик. Вдруг внизу показалась какая-то серая точка. Михеев накренил самолёт и, снизившись, разглядел: волк! Зверь лёгкой трусцой бежал па восток, к месту бывшей стоянки самолётов. В последнее время волки каждую ночь совершали набеги на запасы продуктов отряда. "Ага, попался, серый! Сейчас я тебя припугну!" решил Михеев и, снизившись, почти касаясь колёсами земли, начал гоняться за волком. Вытянувшись стрелой, упруго упираясь лапами в землю, волк мчался прочь от самолёта. Он часто менял направление и, пользуясь тем, что самолёт для каждого поворота должен был набирать высоту, убегал. Но Михеев снова настигал его и снова, точно хищная птица, кружился над своей жертвой. Наконец измученный волк сдался и в бессилии рухнул на землю. Он перевернулся на спину, и Михеев на мгновенье увидел его оскаленную, покрытую пеной морду. Оставив его в покое, лётчик снова взял прежний курс. Остальные самолёты уже давно скрылись из виду. Время шло. По расчётам Михеева уже должны были показаться хутора. Но что это?.. Михеев не верил своим глазам. Он повернулся к механику: тот тоже с удивлением глядит на восток. Там, на далёком горизонте, вырисовывается стальная лента реки. Неужели взяли неверный курс? Впереди всё яснее и яснее выступает из дымки жаркого сухого тумана зелёная поверхность земли, деревья, сады с белыми домиками, высокие строения какого-то города, разбросанного на берегу широкой реки. Дымят огромные заводы. Неужели Сталинград? Не может быть! Тогда какой же это город? Одной рукой Михеев держит ручку управления, другой развёртывает карту и сличает её с положением реки. Но земная поверхность видна так тускло, что почти ничего нельзя разглядеть. Тогда Михеев решил спуститься около города, чтоб узнать его название и определить правильный курс. Но город все так же далеко. Он словно летит впереди, уходит к горизонту со скоростью, не меньшей, чем самолёт.
Михеев оглядывался по сторонам: позади и с боков тьма. Кое-где просвечивают звёзды. Внизу, под самолётом, несётся серая полынная степь. "Мираж", догадался Михеев и резко повернул самолёт. Странное виденье, только что ярко светившееся на горизонте, таяло на глазах. Быстро спустившаяся южная ночь закрывала степь, и в чёрном небе засверкали звёзды. Еле угадывая землю, Михеев сделал посадку. Рано утром они увидели на горизонте наблюдательную вышку базы отряда, домики Безыменного хутора и белое пятно палатки. Значит, курс был верен! Через десять минут самолет был на базе. Весной 1927 года Михеев снова отправился на борьбу с саранчой. На этот раз в Дагестан. Борьба с саранчой принимала всё большие размеры. Теперь в отрядах было уже много самолётов и имелся значительный обслуживающий персонал. Отряд Михеева расположился на берегу реки Сулак. В устье её, в плавнях, саранча заложила свои кулиги. Лётчики жили в небольшом ауле Чижиут. Отсюда самолёты вылетали на озеро Бакил, на реки Терек и Куму, где тоже развелось немало саранчи. Местные жители - ногайцы - приняли лётчиков тепло и радушно. Женщинам у ногайцев запрещается разговаривать с посторонними, но они не могли превозмочь своего любопытства и часто, когда мужчин не было в ауле, приходили к лётчикам. С удивлением рассматривали они лётчиков, ощупывали их одежду, вещи, внимательно разглядывали инструменты, часы и другие незнакомые им предметы. Особенно их поражали примус и чайник со свистком. Они садились вокруг примуса на корточки и слушали, как он шумит. А когда вода начинала закипать и свисток в крышке чайника свистел, хлопали в ладоши от восторга. В отряде работа начиналась, как и в калмыцкой степи, рано утром. Самолёты один за другим взвивались в небо и, нагруженные ядовитой смесью, уходили в далёкие плавни. Скоро они возвращались обратно, брали новый груз ядов и снова улетали. Однажды лётчик Боженок вылетел в плавни, взяв с собой в качестве пассажира дагестанского народного комиссара земледелия Прошёл час, другой, третий. Самолёт не возвращался. Михеев отправился на разведку. И что же он увидел? Хвост самолёта Боженка торчал из воды и камышей, а сам Боженок и его пассажир сидели на кромке крыльев. Бессильный помочь товарищу, Михеев вернулся на аэродром. Но как помочь, как вытащить самолёт, когда в плавни невозможно пройти? Выручили ногайцы. Они построили деревянный настил, и через двое суток Боженок был дома. За ужином он рассказал о своём приключении:
- Неожиданно на высоте пяти-шести метров мотор перестал работать. Ткнулись в это гнилое болото и сразу же завязли в грязи. Сиденья залило водой. Мы перелезли на кромку крыльев. А через два часа подразнил нас прилетевший самолёт начальника. Помахали ему рукой. Потом захотелось есть, а запасов нет. И ни одной столовой поблизости! Что тут делать? Только сидеть и ждать! Ну, и ждали. К вечеру захотелось пить, а мы, сидя по уши в воде, не могли напиться: вода в плавнях гнилая. В довершение несчастья - комары. Кусались, как тигры. Видите, какое у меня лицо?
Действительно, всё лицо его вздулось, глаза заплыли... Это приключение было последним. Рано утром самолёты отряда Михеева легко поднялись, набрали высоту и, сделав прощальный круг над аулом, полетели на север.
ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ
Ледовитый океан и Белое море богаты рыбой и зверем. Там водится сельдь, треска, палтус, тюлени, громадные белухи и много другой рыбы и зверя. Но самым важным в этих местах является тюлений промысел. Он начинается обычно в феврале и заканчивается к маю. В это время сотни тысяч гренландских тюленей приплывают с далекого севера в Горло Белого моря. Огромные пространства льда покрываются бесчисленным множеством черных точек.
Вместе с тюленями на остров Моржовец приходят и зверобои. Они живут на острове в землянках или просто под опрокинутыми лодками. Над морем ложатся туманы, льды крошатся и рыхлеют, но зверобои не обращают на это, внимания. Перебираясь с льдины на льдину, они преследуют морского зверя, вместе с ним уходя в море. Часто, увлеченные охотой, они попадают в опасное положение. Оторвавшаяся от ледяного поля льдина уносит оставшихся на ней людей далеко в океан. Сколько шансов на спасение у кучки людей на оторвавшейся льдине? Кто может оказать им помощь? Только случайная встреча с судном. Но в это время не ходят пароходы регулярных линий! А льдина тает, разрушается на глазах у обречённых людей. Взятые с собой запасы продуктов быстро иссякают, и зверобоям остается только выбирать способ смерти: потонуть или умереть с голода. Десятки, сотни зверобоев гибли каждый год на оторвавшихся льдинах. Так было. Так продолжалось не одну сотню лет. Царскому правительству не было никакого дела до людей, рискующих собственной жизнью, добывая ценное сырьё для промышленности. Так было, но этого нет теперь. Советское правительство посылает на тюленьи промыслы ледоколы и самолёты. Советское правительство бережёт как зеницу ока людей своей страны. Самолёт легко находит в море оторвавшуюся льдину, сбрасывает на грузовом парашюте продукты, по радио сообщает ледоколу. И через несколько часов потерпевшие бедствие зверобои отогреваются в его тёплых каютах. Лучшие капитаны, лучшие лётчики страны работают у острова Моржовец в полярных водах. Но их обязанность - не только спасать оплошавших зверобоев. Их обязанности гораздо сложнее: они помогают зверобоям найти наиболее богатые лежбища морского зверя, помогают в разделке убитых тюленей, на месте принимают жир и шкуры, снабжают зверобоев оружием, одеждой, боевыми припасами и продуктами. Самолёт вылетает в воздушную разведку и высматривает местонахождение тюленей. По радио он сообщает о своих наблюдениях ледоколу. Ледокол, руководясь указаниями самолёта, привозит зверобоев прямо к залёжке. Они вооружены скорострельными винтовками. У каждого с собой до пятисот патронов. Передовые одеты в белые балахоны с белыми капюшонами, чтобы зверь не заметил их на снегу. Тюлени - умные животные. Они обычно выставляют своих караульщиков - старых самцов. Изредка приподнимаясь на ластах, такой сторож зорко охраняет место залежки. Но одетых в белое охотников он не замечает. Пользуясь этим, охотники убивают "часовых". Только тогда начинают стрелять остальные охотники. Туши убитых тюленей сотнями распластываются на льду. Когда охота кончена, на лед сходят рабочие. Они потрошат зверя, срезают пласты жира и снимают кожу. К вечеру кожи и жир убираются на ледокол, а мясо остается на льду, - его поедают птицы. Уже в 1928 году благодаря применению ледоколов и самолетов добыча зверя возросла до трехсот тысяч голов, то есть стала почти в десять раз больше, чем в царской России. Начиная с 1927 года, четыре года подряд работал Михеев на беломорской зверобойке в районе острова Моржовец. Самолёт Михеева находился в распоряжении капитана ледокола "Малыгин". Нелегко летать зимой на севере! Температура 40 - 46 градусов ниже нуля. Снег промёрз до каменистого состояния и даже не скрипит под ногами. Но бывалый полярный механик Федор Иванович Грошев не унывает. Заиндевевший, похожий на сказочного деда-мороза, бродит он около пятиведерных котлов, где греется вода. Как хороший повар, заботливо помешивает воду палкой, то и дело суёт в котлы градусник. Прерывая на минуту работу, подходит к мотору, заботливо поправляет фанерную заслонку, на две трети закрывающую ячейки радиатора, плотнее укутывает мотор ватными одеялами. Наконец вода нагрелась. Первое ведро горячей воды, что выливает Грошев в радиатор мотора, он разбавляет пополам с холодной. Иначе - смерть мотору: резкое повышение температуры убьет его ставшие хрупкими на морозе части. Немного погодя он выливает из радиатора остывшую воду и наполняет его горячей, которую сейчас же выпускает обратно.
Мотор становится теплее, детали его приходят постепенно в состояние механического сцепления. Грошев легко "провёртывает" винт, чтобы подвигать ожившие от тепла поршни и размягчить масло. Если и со второй воды винт вращается слабо, то вода наливается третий раз, одновременно с горячим маслом. После такой подготовки даже в самый сильный мороз пульс мотора начинает биться сильно и четко. Но это только первая победа лётчика над зимней стужей. Перед полётом и лётчик и механик внимательно осматривают отепление масляных и всасывающих трубок карбюратора, асбестовую обмотку шнура. Из-за такого, казалось бы, "пустяка" можно сесть где-нибудь в глуши, в безлюдьи, а то и отправиться кормить собой рыб на дно Белого моря. В лучах яркого зимнего солнца ослепительно блестит ровное снежное поле. Самолёт легко поднялся и взял курс на север. Мерно и ровно работает мотор, согретый заботой летающих людей. На самолёте - трое: пилот, механик и радист. В пятидесятиградусный мороз на высоте в тысячу метров они несутся в "страну полунощного солнца". В пассажирской кабине, заставленной ящиками с запасными частями, сидит радист. Морозная воздушная струя бьёт в пилотскую рубку со скоростью урагана. Она проникает сквозь маску и льнёт к самому лицу, сквозь перчатки леденит пальцы. Постепенно картушка компаса перестала двигаться и наконец застыла неподвижно. Очевидно, жидкость, налитая в компас, успела превратиться в ледяную кашицу. Вот прекратил работу и саф - указатель скорости. В чём дело? Михеев вспомнил, что через полтора часа после вылета из Архангельска самолёт пересек полосу чистой воды. Он почувствовал тогда относительное тепло испаряющейся влаги. Но именно это и послужило причиной порчи нового прибора: частицы влаги, осевшие на приемник сафа, при вылете из тумана на мороз замёрзли и нарушили его работу. Взглянув на часы, Михеев понял, что сейчас должен показаться далёкий остров. Привстав на сиденье, механик смотрел вперед. В это время раздался стук в иллюминатор из пассажирской кабинки, и радист передал записку. С большим трудом развернув её, лётчик прочёл: "Сейчас принял Моржовец... продолжаю переговоры... они видят нас..." В этот момент среди чёрных извилин чистой воды и свинцового блеска льдов механик увидел серую глыбу на горизонте - остров Моржовец. Подлетая к Моржовцу, лётчик быстро нашёл белую гладь озера, замёрзшего, но волнистого, покрытого полосами. "Заструги и надувы", подумал он. Предстояло сесть на аэродроме, покрытом застывшими снеговыми волнами высотою до четверти метра и превратившимися почти в камень. Трудна и опасна посадка на таком "аэродроме". Но опытный летчик, летающий за полярным кругом уже четвертый год, провел ее с присущим ему искусством. Цель полёта достигнута. Но прилетевшие люди не сразу уходят греться в тёплый домик Совторгфлота. Необходимо вылить воду и налить в радиатор пять-шесть килограммов спирта, чтобы оставшиеся капельки воды, замёрзнув, не разорвали радиатор. После этого мотор закрывают тёплым чехлом, а самолёт прочно привязывают к кольям, вмороженным в лёд. Радист вынул аккумулятор из самолёта и, тщательно осмотрев радиоприборы, бережно закрыл их ватными чехлами. Солнце скрылось за горизонт, и очертания далёкого маяка резко вырисовывались в оранжевом пятне заката. Усталые после тяжёлого полёта, промёрзшие и оглушённые рёвом мотора, лётчики сразу же легли спать. Пятый день завывает шторм. Сильный норд-ост набрасывается на маленький домик, где живут лётчики, завывает в антенне радиостанции, ломает лёд у берегов. С океана движутся льды па Колгуев, на Канинскую землю, на Моржовец, и загромождают их берега. В воздухе стоит грозный гуд моря. Наступает вечер. В тёплом уютном домике Совторгфлота семь человек: лётчики Бабушкин и Михеев, механик Грошев, штурман Крюков, радист и двое научных работников. За маленькими оконцами полыхают огни северного сияния. В ушах звучит "Кармен" из Московского Большого театра. Но достаточно повернуть ручку приёмника - и Михеев легко ловит звуки заграничной музыки или человеческую речь из Барселоны, Берлина, Парижа.
Радио - единственное развлечение. Оно скрашивает однообразную жизнь и даёт много радости. Штурман Крюков играет целый вечер на гитаре. Под аккомпанемент гитары механик Грошев щелкает на счётах и ругается:
- Что за чертовщина! Тринадцать бидонов в Архангельске, три на Кийской базе, двадцать семь здесь.. Где же остальные два? - Так он считает каждый вечер. Выведенный из терпенья Бабушкин хватает счёты и сам начинает щёлкать костяшками. Итог получается верный. Грошев смущённо улыбается.
- Плохой ты бухгалтер, Федя, - говорит ему Бабушкин. Все смеются. Потом начинается чаепитие. В этот вечер Михеев читал дневник Томашевского о полётах на зверобойке. Вот что писал он в 1926 году:...Уже целый месяц, как я за полярным кругом, на острове Моржовец. Этот остров - двенадцать километров в длину и восемь километров в ширину. Десять - двенадцать мужчин - всё его население. В качестве аэродрома мне служит покрытое льдом озеро, а летаю я на сухопутном самолёте. Многих конечно удивит, почему самолёт, предназначенный для полётов над океаном, не имеет поплавков, то есть не приспособлен для посадки на воду. Объясняется это просто: сезон зверобойных промыслов совпадает с периодом штормов и с преимущественными северными ветрами, набивающими к береговой полосе Моржовца груды крупноколотого плавающего льда, кромка которого уходит далеко в чистую воду. Озёра во время этой полярной весны ещё покрыты толстым слоем льда. Добраться по рыхлому льду на берег с чистой водой, где мог бы остановиться самолёт, невозможно. Другой базы, более подходящей для самолёта, поблизости к району промыслов нет. Вот почему самолёт для разведки зверя и хода льдов поставлен на лыжи. В весенний период море покрыто на две трети, а иногда и больше, плавающими льдами, но редко встречаются льдины, на которые была бы возможна посадка самолёта. Льдины почти постоянно находятся в движении. Течением и ветром сжимает и давит льды и ломает их на мелкие куски. Скорость течения прилива и отлива, повторяющихся два раза в сутки, достигает двенадцати километров в час, а при попутных ветрах эта скорость увеличивается ещё больше. Резкие перемены погоды и то обстоятельство, что летать приходится на сухопутной машине, делают наши полёты в Горле Белого моря и зачастую над Ледовитым океаном особо опасными. Нам приходилось иногда садиться на ледяные поля, с которыми нас относило на двадцать и более километров. Иногда мы садились по собственной воле, иногда по воле мотора. Зачастую, поднимаясь с нашего случайного ледяного аэродрома, мы наблюдали сверху, как льдина, на которой мы только что были, крошилась и расходилась в воде. Сильные туманы и низкая облачность заставляли нас летать буквально в нескольких метрах от воды, что было большим риском для самолёта и наших жизней". В тот момент, когда Михеев перечитывал эти строки, обычная тишина была резко нарушена криками и лаем собак па улице. Минуту спустя в комнату ворвался радист в оленьем малахае, покрытом мокрым снегом. Он в возбуждении размахивал палкой, которой только что отбивался от собак.
- Ребята!.. S0S с Иоконги! - закричал он. И прочел радиограмму: "Семнадцать норвежских зверобойных судов затерты льдами, шторм и течение носят их по Ледовитому океану. Они прибиты к Канин-кой земле. Многие уже сдавлены льдами. Некоторые разбиты. Уцелевшая часть команды одного из погибших судов по льдам добралась до радиостанции Иоконги". Три дня уже продолжался шторм. Металлические крылья самолёта, крепко привязанные к кольям, содрогались от бешеных порывов ледяного ветра. Команда воздушного судна сидела над морской картой и строила планы спасения норвежских коряков.
В это время норвежский министр торговли обратился к правительству СССР с просьбой о помощи. Наркоминдел отдал по радио приказание Мурманскому порту, а через день радист принёс копию телеграммы, посланной из Мурманска на ледокол "Малыгин: "Желательно обследовать... найти с помощью самолета норвежские суда, терпящие бедствие где-то между Канинской землей и Колгуевом... если это не грозит опасностью для экипажа самолёта". Сразу взялись за дело. Предстоял исключительный по трудности перелёт: сухопутный одномоторный самолёт должен был пройти около тысячи километров над океаном. Механик Грошев сбросил с себя обычную весёлость и сосредоточенно осматривал мотор. На другой день утром внезапно, как это обычно бывает в полярных областях, шторм стих. Погода установилась ясная, морозная. С большим трудом удалось разогреть мотор и вернуть его к жизни. Лететь на розыски норвежских моряков вызвался Михеев. Бабушкин внимательно следил за приготовлениями. Но вот всё готово. Улетающие прощаются с остающимися на земле товарищами. Грошев заботливо, оглядывает пилотскую рубку, аэронавигационные приборы и наконец дает знак: всё в порядке Взвыл, взревел мотор, зашлёпали лыжи по снегу, и сразу подъём. Выше и выше - над льдами, над морем. Ветер поддал с левого борта, ударил, поднял крыло, подбросил машину кверху. Выправилась и снова зарылась в густой массе встречных потоков воздуха, задрожала металлическая птица. Остров Моржовец закрылся сизой дымкой и уплыл назад. В пассажирской кабине - штурман Крюков и учёный Фрейман. Крюков ведёт исчисление по морской карте, компасу и часам и передаёт записочки с курсами лётчику. Фрейман с помощью самолётной радиостанции разговаривает с ледоколом "Малыгин". Через час, закончив очередную разведку, самолёт уже над "Малыгиным". Фрейман заканчивает свой радиодоклад о пройденном участке пути, о движении ' льдов, о погоде и наконец сообщает:
- Идем на разведку.
- Каков запас продуктов? - спрашивают с ледокола.
- На неделю.
- Мало! - ошарашивает ледокол. -Надо было взять больше.
И сразу все сидящие в самолёте уясняют, какой риск представляет этот полёт. Но нужно спасать терпящих бедствие моряков, надо лететь!
Ледокол скрылся позади. Курс - на южное побережье Канинской земли, к устью реки Кии. Там база для самолёта.
Внизу покрытое льдом море. То и дело радио сообщает на ледокол:
"Слушай, слушай, слушай!.. Говорит самолёт, говорит самолёт! Нахожусь в квадрате 273...273...
Направление норд. Под нами чистая вода до горизонта... Сжатый лёд... лёд на расплавах".
Изредка ледокол важно буркает в ответ:
"Принято... принято... принято".
Скоро и Канинская земля. Самолёт с трудом пробивает себе путь в белой полосе пурги. Но вот пурга уходит назад, и внизу неожиданно чётко вырисовываются чёрные массивы камня и полосы снега. Место для посадки самолёта здесь только одно - узкая долина реки Кии.
Безлюдная, пустынная страна! Чахлые, стелющиеся по земле полярные берёзки, несколько домиков да радиостанция на Канином носу - вот и всё! Словно гигантская каменная преграда, поставленная югом в защиту от севера, Канинская земля принимает на себя осенние и зимние могучие водопады, низвергаемые океаном на её берега. Мохнатые собаки встретили самолёт громким лаем, а ребятишки прыгали и кричали от радости. Лётчики вышли из самолёта и направились в избу. Сзади весёлой ватагой потянулись дети. Оказалось, что всё население Кии состоит сейчас из ребятишек и одной женщины.
- А где мужики? - интересуется Грошев.
- Ушли тюленя промышлять, - отвечает хозяйка. - А молодайка с мальцом в гости пошла.
- Это куда же в гости?-любопытствует штурман, знающий Канинскую землю.
- Далеко, батюшка мой, чуть не на Никулин мыс. К родственникам на именины.
- Ничего себе кусочек - сто восемьдесят километров... В гости! - хохочет штурман.
Стоянка у Кии коротка. Наспех попили чаю, пока Грошев осмотрел мотор и запасся бензином для безостановочного шестичасового полета. И вот уже на высоте тысячи метров самолет летит через Канинскую землю к Колгуеву. Утомительно-однообразно тянется время. Внизу - белесая зыбь тумана. Сверху и с боков - мрачные свинцовые тучи. В ушах шум и звон от рева мотора. Кажется, будто прошли века с тех пор, как самолет отделился от земли и несется с огромной скоростью в воздухе. Но вот тучи начинают бледнеть. Они словно раздвигаются, и впереди, в точно положенное по расчету штурмана время, показывается ярко освещённый океан и голубое, давно невиданное таким небо. Неожиданно настал ясный весенний день. Через час пути впереди показались снежные горы Колгуева, Они блестели на солнце ослепительно белой полосой. Но и там чистая вода без льдов. Следовательно, норвежские суда находятся где-нибудь западнее. Михеев поворачивает назад. В это время мотор самовольно сбавил обороты и стал сдавать. Тяга пока была достаточная, скорость с попутным ветром доходила до ста семидесяти километров в час, однако механик и лётчик были не на шутку встревожены. Внизу чистая вода, садиться некуда. Обороты мотора угрожающе падали, а до берега оставалось ещё сорок километров. В пассажирской кабине - никаких подозрений: оба пассажира спокойно работали. Только Михеев и механик Грошев знали об опасности. Грошев приподнялся на сидении и, обдуваемый ветром, схватился за переключатель магнето, потом хитро подмигнул Михееву и грузно опустился на сиденье. Неисправность была найдена; выхлопная труба мотора тотчас же выбросила сгусток жирного дыма, мотор заревел и стал работать нормально. Левое магнето снова стало работать. Люди спаслись от гибели. Скоро показалась кромка льда. Это была Канинская земля. Вся северная часть её зажата полосою мелко набитого льда в двадцать-тридцать километров шириною. Михеев внимательно рассматривал льды. К окнам прилипли наблюдатель и штурман.
- Вон, внизу! - указал Михеев на несколько черных точек среди ледяного хаоса.
- Норвежские суда! - увидели и из пассажирской кабины.
Ниже и ниже спускается самолёт. Вот уже видны мачты парусно-моторных судов. Видны люди на палубах, дым из труб. Ещё ниже... Одна палуба занесена снегом. Очевидно, судно брошено. Вот и второе такое же. Вот третье, забитое льдами. В первый же шторм их окончательно раздавит, если не придёт вовремя помощь.
- На палубу высыпали моряки. Они машут руками, удивлённо смотрят на самолёт.
Ещё круг - и самолёт ложится на обратный курс. Поручение выполнено. Невидимые волны плывут в эфире. Их ловят радиостанции, передают дальше. В Норвегии, в Мурманске, на ледоколе, в Иоконге - всюду уже знают, что местонахождение норвежских судов обнаружено советским самолётом. В два часа дня, после сильной борьбы со встречным ветром, самолет добрался наконец до Кии. Сразу наступила темнота. Но скоро небо загорелось: заиграло огнями северное сияние. Лётчики сидели в жарко натопленной избе колонистов и пили чай. Было весело и радостно от сознания, что сложная задача разрешена и терпящие бедствие люди будут спасены. Из далёкого порта Варде вышли четыре спасательных судна и, ныряя по ледяным волнам, понеслись в указанном по радио направлении, чтобы спасти моряков. На другой день утром старший товарищ - Михаил Сергеевич Бабушкин - крепко пожал руку тогда ещё молодому Михееву. Через несколько дней норвежский министр торговли выразил по радио благодарность пилоту.