Времени у него было немного, но он успел провести то, что хотел, — и, главное, провести в должном направлении. Знаменитый эдикт 9 октября 1807 года снес разом преграды между дворянством и средним сословием, тормозившие активность народных сил. Отныне допускалось раздробление земельных владений, разночинцы могли приобретать дворянские поместья, дворяне — заниматься торговлей, ремеслами. «Городовое положение» от 19 ноября 1808 года вручало управление каждого города свободно избираемым представителям и магистрату, оставляя за правительством лишь право высшего надзора. «Наследственная подданость упраздняется и основывается несокрушимый столп каждого престола — воля свободных людей». Параллельно с этими реформами шла и реформа формирования армии — нововведение, оказавшее сильное влияние на самые фундаментальные основы и на общественные отношения государства, простираясь далеко за пределы своей непосредственной цели.
После заключения мирного договора была учреждена военная реформенная комиссия, душой которой был Герард Давид Шарнхорст, сын ганноверского землевладельца, родившийся в 1756 году. Это был человек скромный, не многоречивый, но весьма образованный, обладавший ясным, спокойным взглядом на вещи, благороднейшей душой, самой незапятнанной репутацией и один из немногих, уцелевших при Блюхере во время последней войны. В той же комиссии участвовал защитник Кольберга, Нейдгард фон Гнезенау, тоже не пруссак, а сын австрийского артиллерийского офицера (род. в 1760 г.), человек весьма даровитый. Таковы были и остальные члены: Грольман, Бойен, Клаузевиц. Еще до окончания злополучного года был закончен план военной реформы, который состоял не только в усилении армии, но в ее облагораживании.
|
|
Преимущество дворян на получение офицерских чинов и вербовка в иностранных землях были упразднены; была заложена основа к тому, чтобы прусская армия стала армией нации, взявшейся за оружие. В народ проникали уже новые веяния. Достаточно указать на то, что человек чистой науки, философ Иоганн Готлиб Фихте зимой 1807–1808 года читал в Берлине под французскими штыками свои «Речи к немецкому народу», не опасаясь такого громкого названия. В этих «Речах» Фихте настоятельно напоминал всякому, имевшему уши, чтобы слышать, что каждый нравственно ответствен за общее благо, за спасение мира, как он выражался. Столь же глубокомысленный ученый, богослов Даниил Фридрих Шлейермахер, соединявший в себе религиозность с философским направлением мысли, говорил в том же патриотическом духе, взывая к борьбе, которую должны были повести не только обязанные к тому войска, а целые народности, вместе со своими государями. Он как бы уже предвидел будущее среди поражений 1806 года.
Даниил Фридрих Шлейермахер. Гравюра с рисунка работы Г. Липса
Те же стремления вызвали в Кенигсберге весной 1808 года основание нравственно-научного общества, которое, сознавая необходимость нравственного возрождения страны, приняло название «Союза Добродетели» (Tugendbund); устав этого «Союза» был утвержден королем, в члены его поспешили вступить представители правящих классов, чиновники, профессора, офицеры, помещики, купцы, и вскоре новый «Союз» открыл свои отделения повсюду. В том же духе были приняты меры к основанию берлинского университета после того, как город Галле был отнят у государства.
|
|
Эрфуртский конгресс
Это настроение, эти попытки, столь противоположные наполеоновской системе, не были безызвестны французскому императору. Партия, противившаяся этим реформам и смелому человеку, стоявшему теперь во главе дел, не стыдилась прибегать к помощи французов для низвержения ненавистного министра, как она прибегала с той же целью, позднее, к помощи России.
Одно письмо Штейна было перехвачено у прусского курьера французской военной полицией и переправлено в Париж. Такой факт должен был бы предостеречь Штейна, если он еще нуждался в предостережениях. Но он рассчитывал на дружбу России, и желание укрепить ее и продемонстрировать перед всем светом было одной из побудительных причин созыва Эрфуртского конгресса, на который 27 сентября 1808 года явились оба императора. Город, ставший французским с 1807 года, оказал блистательный прием гостям. Государства Рейнского союза: Вестфалия, Бавария, Вюртемберг и пр., предстали в лице самих своих правителей или наследников престола; выписанные из Парижа артисты «Theatre francais» играли перед «партером королей». Из Пруссии прибыл принц Вильгельм, брат короля; Австрия прислала только генерала Винцента, который, к тому же, считался недругом французов.
С мелкими вассалами обращались бесцеремонно: Наполеон давал им почувствовать свою власть, да они и сами ее слишком хорошо сознавали; и то обаяние, которое производит могущественная и грозная личность на толпу обыкновенных смертных — зевак и читателей газетных новостей во всех концах мира — это обаяние заставляло не только жителей Эрфурта устраивать иллюминации в своих домах, но воздействовало и на высокопоставленных лиц, охватывало и таких великанов литературы, как Гёте и Виланд, которых Наполеон принимал здесь или в Веймаре. Но временами проглядывали в нем высокомерие тирана и якобинская жилка, как, например, при приглашении им прусского принца посетить поле битвы под Иеной. При этом Наполеон старался очаровывать императора Александра тончайшей лестью, тем более усердно, что ему не приходилось делать каких-либо уступок России, по крайней мере, он не думал о необходимости этого. По тайному договору, заключенному 12 октября на этом конгрессе, императору Александру было обещано начать переговоры с Англией на основе положения владений, сформировавшихся на этот день, причем мир обусловливался присоединением Финляндии, Молдавии и Валахии к русской короне.
|
|
Завоевание Финляндии у шведов совершилось в течение того же года следующим образом: шведский король, Густав IV, внезапно порвал всякие отношения с Россией, едва только узнал, что Россия в Тильзите помирилась с Наполеоном и даже вступила с ним в союз. В начале 1808 года началась открытая война со Швецией. Русские, вступив в Финляндию, разбили шведов на всех пунктах, а весной овладели и их неприступной крепостью, Свеаборгом. Граф Каменский наголову разбил шведов при Оравайсе, Багратион занял Аландские острова, а Барклай-де-Толли, воспользовавшись суровой зимой, когда пролив Кваркен замерз, перевел по льду русские войска на берега Швеции. Испуганный этим, король шведский поспешил примириться с императором Александром. 5 сентября 1809 года мирный договор был заключен в Фридрихсгаме и по этому договору Россия приобрела всю Финляндию и Аландские острова.
Наполеон в Испании
Наполеон должен был отправиться из Эрфурта на испанский театр войны. Он собрал громадные военные силы, в состав которых входили польские и итальянские отряды, а также войска Рейнского союза. В целом насчитывалось 200–250 тысяч человек, и раболепный французский сенат предоставлял в распоряжение властелина дополнительно 80 тысяч человек конскриптов 1806–1809 годов и столько же наперед из предстоящего набора 1810 года.
Уже в следующем году наблюдательным путешественникам бросались в глаза при внешнем обзоре французских деревень печальные следы этих беспрестанных, громадных затрат человеческих жизней. Наполеон прибыл в Байонну 3 ноября 1808 года; 5 числа он был в Виттории. Испанцы были не в состоянии вступить в открытый бой с таким войском, во главе которого стоял сам Наполеон, хотя им помогали 25 000 англичан под командованием Мура и Бэйрда. Наполеон, всегда верно оценивавший положение, решил разбить сначала обе армии противника, потому что народное восстание имело значение лишь в соединении с ними. Не было недостатка в блестящих подвигах его войск: победы следовали за победами, польская конница брала приступом батареи за батареями, и 4 декабря Наполеон вступил в Мадрид. Но война на этом не кончилась. Испанцы вымещали злость за свои поражения в поле на мелких французских отрядах или отдельных солдатах; Сарагосса выдержала продолжительнейшую осаду, пока, наконец, доведенная до крайности, была вынуждена сдаться 21 февраля 1809 года.
Сам Наполеон вернулся в Париж 23 января 1809 года. Ему предстояла новая война, и он предоставил Испанию своим генералам, среди которых король Иосиф, тяготившийся своей королевской мантией, как Геракл рубашкой Несса, играл весьма жалкую роль. В то время, как Сульт бился с отвлекавшими его англичанами у Коруньи (Галиция), Англия заключила союзный договор с центральной юнтой, а Уэлсли весьма успешно вел оборонительную войну в Португалии. Эта борьба на полуострове не могла, разумеется, ничего решить, но она поддерживала сопротивление и доказывала порабощенной Европе, что сражаются успешно не одни только вымуштрованные полки, но и простое население с оружием в руках, как то свидетельствовали своим примером испанские «гверильясы». И наступивший год должен был показать французам, что пример этот не пропал даром.
Австрия с 1805 г.
Австрия — страна, от которой менее всего можно было ожидать подражания этому примеру — тоже отнеслась к этой войне как к национальной. Деятели, виновные в печальном ходе борьбы против революции и, особенно, в жалком исходе кампании 1805 года, должны были уступить место другим; так, Кобенцель был заменен (с 1805 г.) графом Филиппом Стадионом в управлении департамента иностранных дел. Новый министр происходил из очень старинного дворянского рода (род. 1763 г.), и был более немцем по образу мышления, нежели австрийцем. Он постоянно стоял за возобновление войны против великого выскочки. Перемены, произведенные его вмешательством в дела, не могли укорениться столь крепко в Австрии, как то было в Пруссии, где умственные рычаги обладали большей силой.
В Австрии тщетно было искать каких-нибудь Фихте, Шлейермахеров, Нибуров; они были невозможны при той ограниченности короля, который более дорожил собственным ореолом, чем обладал качествами правителя государства. Однако военные приготовления были произведены здесь толково и делают честь эрцгерцогу Карлу, который был человеком замечательным не только потому, что он был братом короля. Заслуги его (1806 г.) особенно выразились в подъеме чувства чести в среде военных и в удачной организации национального войска — ландвера.[6] Эрцгерцог Карл и другой брат короля, Иоанн, приняли в этом самое активное и достойное участие, причем правительство рассчитывало и на такого союзника, от которого пугливо отстранилось бы в любое другое время, а именно — на общее народное недовольство; можно было надеяться, что не только Пруссия, но и вся Германия поднимется против врага.
Однако Наполеон на этот раз счел более целесообразным избежать войны, уже ради одних только его видов на Испанию; по крайней мере, он уклонялся от нарушения мира, хотя и не делал никаких уступок. Борьба в Испании нашла себе куда больший отклик в мире, нежели он ожидал, притом даже у таких умнейших из его слуг, какими были Талейран и Фуше, что не укрывалось от его недоверчивой проницательности. Вернувшись в Париж, он понял всю неизбежность войны: небольшая партия мира при Венском дворе притихла ввиду общего настроения в государстве, шумно заявлявшего себя при всяком случае: в театре, на смотрах войск…