Обновление Австрии, 1852–1859 гг.




Мартовская конституция была отменена в Австрии через несколько недель после свершения во Франции переворота, 31 декабря 1851 года. Был восстановлен чистый абсолютизм; «кремзирская фантазия» уничтожена. Во внутренних делах наступило нечто совсем бестолковое. Говорилось много об обновлении или возрождении Австрии и правительство запаслось нужными органами печати, которые возвещали в Германии об этом обновлении «пышно расцветающего» государства на Дунае, пересыпая эти известия потребным набором громких слов. Они уверяли весь мир, что абсолютизм в Австрии вызван только финансовой необходимостью, потому что конституционная система стоила бы слишком дорого, и что он проникнут «демократическим» направлением, в доказательство чего приводился императорский приказ о производстве в офицеры не по результатам экзамена, а лишь сообразно их служебным и боевым заслугам.

Примерно также же вещалось о кардинальных реформах в школьном образовании и по поводу того, что в Вену был приглашен один известный русский педагог, действительно честно принявшийся за такие реформы; но в то же самое время одно училище за другим переходило в руки иезуитов, возобновивших свою деятельность с 1850 года. Интеллигентный обскурант, заведовавший в том же свободомыслящем иезуитском духе министерством вероисповеданий, граф Леон Тун, заключил с римской курией конкордат, подписанный в Вене 18 августа 1855 года, и первая статья которого гласила: «Поддержание римско-католического исповедания со всеми его правами и преимуществами, предоставленными ему по указанию Божиему и определению церковных законов вовеки». Даже и при этом те же угодливые перья украсили такое заявление, предоставлявшее римской Церкви обширнейшие права и во многих случаях подчинявшие ей государственную власть именем весьма либеральной меры, за которой — как разумно предсказывали они — должны последовать и другие подобные ей по отношению к разных религиозным обществам.

Все это было вымыслом; скоро должно было обнаружиться, что ни в армии, ни в гражданском управлении не было произведено никаких реформ. Однако была проведена одна, действительно весьма важная экономическая реформа: она состояла в отмене барщины, освобождении земли от остатков феодализма. К этому следует прибавить еще известные облегчения в торговле и других видах деятельности, но и здесь, как и в остальном, вредило неустранимое зло — пестрый состав империи, имевший множество из разнороднейших элементов: в ней насчитывалось 15 миллионов славян, 8 миллионов романского племени, 8 миллионов немцев, 5 миллионов мадьяр, — и при такой смеси было трудно решать, где кончается внутренняя политика, и где начинается внешняя.

Кончина Шварценберга, 1852 г.

Скончавшийся князь Феликс Шварценберг не оставил никого преемником той гениальности, которую ему приписывали, или хотя бы такого человека, который мог бы править делами, если не гениально, то с разумной последовательностью. Новый министр иностранных дел в Австрии, граф Буоль фон Шауэнштейн, был никак уже не самым гениальным среди своих сотоварищей: министра внутренних дел Александра фон Баха, министра торговли, ставшего с 1855 года и министром финансов, фон Брука, и министра народного просвещения фон Туна.

Из трех «мировых положений» Австрии — как высокопарно именовалось ее господство в Италии, Венгрии и Германии — первому, итальянскому, предстояло выдержать серьезное испытание. Что касалось Венгрии, то император сам посетил эту страну по окончании деятельности в ней Гайнау, ознаменованной кровавыми расправами, расстрелами и всякими жестокостями. Поездка императора казалась удачной, и лица, привыкшие себя обольщать, торжественно провозглашали, что Венгрии больше нет. В официальных сферах действительно полагали, что восстание уничтожило старую венгерскую конституцию, — другими словами, что Венгрия завоеванная страна. Было похоже на то; по крайней мере из сложившегося положения не вырабатывалось нового правового порядка; единственная существовавшая в Венгрии партия в это время, староконсервативная, не способствовала тому, а напротив, настойчиво противилась какому-либо проявлению общеполитической жизни в народе.

Пруссия после Ольмюца

Как было уже указано выше, Австрия могла быть спокойной по отношению к Германии, пока в Пруссии царствовал Фридрих-Вильгельм IV, хотя с 29 августа 1851 года представителем Пруссии, по крайней мере на одном важном посту, а именно: в союзном сейме, состоял ультраконсерватор Отто Эдуард Леопольд фон Шенгаузен фон Бисмарк, великие способности которого были, по счастью, не вполне разгаданы заседавшими на сейме хитрецами.

Конституция 1850 г.

Несмотря на тяжелое поражение, которым закончились для Пруссии 1848–1852 годы, она достигла двойного успеха. Во-первых, как для друзей, так и для недругов Пруссии становилось ясно, что ей принадлежит руководящая роль в Германии. Избрание короля императором 28 марта 1849 года было знаменательным в этом смысле, и в Германии тотчас же создалась партия (названная Готской, по ее первому съезду в Готе 26–28 июня 1849 г.), поднявшая знамя наследственной прусско-германской империи. Но этот единственный исход из затруднений и смут, в которые была погружена Германия, был крайне странно прегражден самим королем — Гогенцоллерном, предпочитавшим оставаться под игом какого-нибудь Шварценберга, нежели быть германским императором. Вторым успехом Пруссии был окончательный переход ее от абсолютизма к конституционному строю. Фридрих Вильгельм присягнул новому государственному уложению (6 февраля 1850 г.), соответствовавшему в своих основах конституционным принципам, требующим от правителя проведения определенного в уложении политического курса, посредством соединенных усилий монаршей власти и народного представительства.

По новому, довольно либеральному избирательному закону, право голоса имел каждый законопослушный пруссак, старше 24 лет, не пользующийся социальной помощью со стороны попечительств о бедных и проживающий не менее полугода в избирательной местности; эти избиратели разделялись на три класса, в зависимости от ценза, и избирали из своей среды депутата, не моложе 30 лет. Из этих депутатов составлялась «Вторая» палата в составе 352 членов, имевших обычные права, в том числе и одинаковое с правительством право предлагать законопроекты. Наряду с этой Второй палатой учреждалась «Первая», с мая 1855 года принявшая название «Палаты господ».

По истечении периода развития нового конституционализма, состав этой палаты был, по меньшей мере, столь же разумно установлен, как и в других государственных органах; народные права — если они соблюдались честно — были вполне соразмерны. Но король, не способный, как все бесхарактерные люди, однажды решась на что-нибудь, поступать твердо или же столь же крепко стоять на своем несогласии, не делал ничего без задней мысли и принес присягу не от чистого сердца, а лишь в надежде (как он говорил), что все так устроится, что ему можно будет управлять и при такой конституции. Но им самим, как прежде, так и после, управляли недоверие и досада на все, что ему угодно было называть «революцией»; и маленькая, но сильная «контрреволюционная» партия, внушавшая ему это безрассудство, недостойное правителя отвращение ко всему созданному новым временем, поддерживала в нем это чувство и пользовалась им очень искусно.

Внутренние дела, 1850–1858 гг.

Таким образом, история внутриполитической жизни Пруссии за период до 1858 года представляет собой неутешительную картину: правительство действовало круто, в интересах известных партий, попирая право в угоду им, употребляя для поражения своих противников полицейские, часто слишком недостойные, уловки или же самое грубое насилие; оно поощряло клерикальное ханжество, которое процветало и возносилось над всем, носившим либеральную окраску. При необходимости правительство демонстрировало свой типичный немецкий характер, однако при этом, с одной стороны, покровительствовало ярому, пустозвонному пруссачеству, а с другой — заискивало перед Россией, подчинялось Австрии и не хотело даже думать о том, чтобы Пруссия приняла на себя главную роль в Германии, о завершении шлезвиг-голштинского конфликта и других подобных вопросов чести, принимая их за революционные бредни.

Тем не менее оно должно было принять конституцию и даже осталось довольно ею, когда ему удалось приобрести в новоизбранной палате ландратов[32] (1856 г.) значительное большинство благодаря крупным землевладельцам, правоверным пасторам, выслуживающимся ландратам и беззастенчивому влиянию администрации на выборы. Не входя в подробности законоположений, можно сказать, что реакция не оставляла особенно глубокого следа на законодательстве: конституционный государственный строй обнаруживал здесь свою пользу, не допуская законодательный механизм до слишком поспешной работы.

Международные отношения

При таком правительстве и таком короле, как Фридрих-Вильгельм IV, доводивший великодушие свое в отношении Австрии до пожертвования ради нее будущностью своего собственного государства и провозглашавший каким-то догматом, что Австрии принадлежит первенство в Германии, Пруссия не могла добиваться каких-либо успехов во внешнеполитических делах. Она усилилась лишь за счет княжеств Гогенцоллерн-Зигмаринген и Гогенцоллерн-Гехинген, владетели которых сами пожелали в революционные годы выйти из числа жалких германских властителей. Прусская политика во время восточного кризиса соответствовала положению крупного серединного государства: она отличалась не смелостью или широтой замыслов, а осторожностью, и государство, не рискуя ничем, не потеряло тоже ничего; но при этом оно впало в такую неподвижность, что Пруссия, к великой обиде ее короля, не была даже приглашена на конгресс.

Однако это приглашение последовало (уже после седьмого заседания собрания), за что Фридрих Вильгельм был весьма благодарен министру Наполеона III, которого, в глубине души, он терпеть не мог. Чтобы вынести что-нибудь свое на конгресс, Мантейфель заговорил о несчастном Нейенбургском деле, которое — что весьма характерно — занимало короля и окружавшую его партию Крестовой Газеты гораздо больше, нежели шлезвиг-голштинский вопрос, хотя, по существу, оно и не касалось Прусского государства. Крохотная область, площадью в тринадцать квадратных миль досталась прусским королям по наследству с 1707 или 1713 года, и была, вместе с тем, швейцарским кантоном (см. выше); этому двойственному положению был насильственно положен конец радикалами в 1848 году.

Право было на стороне короля; швейцарцы поступили заведомо против закона, но восстановление этого права, по обстоятельствам дела, то есть по неестественной принадлежности этого клочка земли Пруссии, составляло своего рода незаконность, хотя и не юридическую, и было понятно, что спор можно было покончить только полюбовной сделкой. Между тем несколько сотен нейенбургских роялистов при подстрекательстве или только намеке из Берлина, в сентябре 1856 года овладели местным замком, а на следующий день полторы сотни человек, нарушителей спокойствия, попались в руки республиканцам. Дело приняло размеры политического события: люди Ольмюца и их партия бряцали палашами, а швейцарцы витийствовали, упоминая о Моргартене и Земпахе; наконец, 16 мая 1857 года, после того, как конференция держав признала права короля и швейцарцы выпустили удерживаемых ими роялистов на свободу, Фридрих Вильгельм отрекся от своих владетельных прав на фантастическую республику и продемонстрировал столько такта, что отказался от присужденного ему за то вознаграждения в миллион франков.

Относительно шлезвиг-голштинского вопроса Пруссия и идущая вместе с ней на помочах у Австрии остальная Германия не сделали в это время ничего. Господствовавшая в Копенгагене партия пользовалась своим успехом, переиначивая в Шлезвиге все на датский манер: церковь, школу, администрацию. Немцы подвергались преследованию, лишались мест, высылались из области. Эти изгнанники, к чести Пруссии, находили там приют. Дело осложнялось еще больше вследствие дарованной государству Фридрихом VII общей конституции, которая с октября 1857 года вновь находилась на рассмотрении Союза. Оно затягивалось благодаря нерасположению Австрии и слабости других германских правительств. Этот вопрос, который не мог быть разрешен тогдашней Германией — Германским союзом — мог найти свое разрешение лишь одновременно с самим германским вопросом. Австрия была несколько потрясена результатами восточного кризиса, но ее могущество тогда еще не ослабло; теперь же «новогодний привет» императора Наполеона III выносил на первый план вопрос об австрийском владычестве в Италии; то, что Фридрих Вильгельм называл «революцией», снова поднималось против Австрии. Не исключено, что он заступился бы за нее, оставаясь верным ольмюцской политике, но кормило правления выпало уже из его рук.

С октября 1857 года Фридрих Вильгельм был поражен недугом, который оказался неизлечимой болезнью мозга. Правление перешло к брату его, Вильгельму, назначенному сначала наместником, а вскоре, при получении доказательства того, что недуг короля может быть продолжительным, принц Вильгельм был признан регентом. Перемена правителя стала тотчас же ощущаться по всей стране: прихотливое благодушие, произвол, наклонность к партийности сменились разумной и мужественной волей. Будучи наместником, принц Вильгельм терпел министров, избранных его братом, но, став регентом королевства, он окружил себя людьми прямого и честного характера, подобными ему самому. Во главе их был князь Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген; военным министром был назначен фон Бонин, некогда вытесненный русофильской партией за то, что он жестко отверг возможность для Пруссии быть на стороне России во время восточного кризиса; министром финансов был фон Патов, министром внутренних дел, несколько позднее, граф Шверин, вождь либералов в стане ландратов.

Принц-регент изложил свою программу в своем обращении к министрам 8 ноября; от нее можно было ожидать блага, потому что теперь за словами стояло и дело. Он обещал идти вперед, но не порывая с прошлым, уважая права католической Церкви, как и права евангелического Союза, при полной свободе в области науки. Отвергая всякое клерикальное лицемерие, прикрывающее собой политические происки, он обозначал свою немецкую политику словами: «Защита прав и нравственные завоевания». Партия Крестовой Газеты потерпела полное поражение при первых же новых выборах: за ней осталось лишь 15 мест в палате; однако ее нельзя было еще считать окончательно побежденной, потому что новое правительство действовало с крайней осторожностью и сдержанностью.

Этому правительству предстояло решать огромную задачу, вследствие фразы, сказанной 1 января, и ее неудержимо развертывавшихся последствий.

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-15 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: