Возглавляла это странное шествие большая белка с седым мехом и поразительно пушистым хвостом. Глаза старой белки казались черными, как обсидиан. Она пристально рассматривала Фритти, меж тем как весь беличий кортеж остановился и замер вокруг.
Бросив величественный взгляд на кота, седая белка повернулась к миссис Чикли:
– Тот кош-кош, что спас?
Миссис Чикли с показной скромностью бросила взгляд на Фритти, храбро цеплявшегося за свою ветку.
– Тот кош-кош, лорд Щелк, – робея, подтвердила она.
Хвосттрубой не мог не заметить, как белки старались защитить своего вождя от него, не заслуживающего доверия кота. Здесь, на конце тонкой-претонкой ветки, для прыжка просто не было точки опоры; но даже сумей он прыгнуть, расстояние, отделявшее его от лорда Щелка, было слишком велико. И пусть в этот момент Хвосттрубой не испытывал ни малейшего желания прыгать – все равно он восхищался умом и предусмотрительностью Рикчикчиков.
– Ты, кош, – резко произнес лорд Щелк.
– Да, сэр, – повернулся к нему Хвосттрубой. Что ему нужно, этому старику?
– Кош-кош Рикчикчик не друг. Ты помогать миссис Чикли. Почему, кош? Не пойму, кош.
Фритти и сам этого до конца не понимал.
– Не могу точно сказать, лорд Щелк, – сказал он.
– Мог спрятаться с вор под бревно, – неожиданно вмешался мастер Трескл. – Не стал, – многозначительно добавил он.
Лорд Щелк опустил голову и задумчиво покусал прутик, потом снова посмотрел на Фритти:
– Всегда охота, враг-враг с кош-кош. В ту луну четыре кош влезли на дерево. Украсть ч и к л и к и… украсть дети. Много. Чьи кош?
– Не знаю, лорд Щелк. Я вошел в лес только сегодня. Вы сказали, четыре кота? Сразу четверо?
– Четыре плох-плох кош, – подтвердил Щелк. – Сколько ног у Рикчикчик. Четыре.
– Не знаю, милорд, но в моем Племени не принято охотиться такой оравой, – задумчиво произнес Хвосттрубой.
Щелк задумался.
– Хорош кош. Обещал делать – сделал. Клятва Святого Дуба. Первый раз Рикчикчик обязан кош. Знай: если тебе помочь-помочь, Рикчикчик не прочь. Вот. – Хвосттрубой удивленно кивнул. – Хорош кот в беде сказать: Мррикаррикарекщелк – мы помогать. Ну!
Фритти попытался:
– Мяуврикщелк.
Лорд Щелк повторил, и Фритти попытался еще раз, с трудом произнося сложные беличьи звуки. Он повторял снова и снова, словно пробуя странные слова на вкус. Все Рикчикчики подались вперед, подбадривая, показывая, как нужно выговаривать.
«Увидел бы это Потягуш, – подумал Фритти, – вот бы посмеялся».
Наконец беличий лорд был удовлетворен тем, как Хвосттрубой произносит заветное слово.
– Так в мой хорош-лес ты звать на помощь. И еще в лес брат, лорд Хлоп. Дальше… Щелк не знать.
Старый лорд чуть подался вперед и посмотрел на Фритти блестящими глазами-бусинами.
– Еще-еще. Ты охотиться Рикчикчик – мы не помогать. Обещать-обещать. Клятва Листа и Ветки. Так, хорош-кош? – хитро взглянул на него лорд Щелк.
Фритти был пойман врасплох.
– Я… я думаю, да. Да, я обещаю.
Беличья свита радостно вздохнула, лорд Щелк засиял от удовольствия, показывая свои сточенные передние зубы.
– Хорош, ох хорош! – обрадовался он. – Так-так, договор. – И вождь Рикчикчиков указал хвостом на одну из белок, что привели Фритти: – Мастер Клинк, уводить кош вниз.
– Да, лорд Щелк, – отозвался мастер Клинк. Фритти, поняв, что аудиенция окончена, начал тихонько пятиться по тонкой ветке. Сзади весело болтали белки. Кажется, Трескл и Чикли пожелали ему доброго пути.
Спускаясь следом за проворным Клинком, Хвосттрубой печально размышлял о договоре, который только что заключил с Рикчикчиками.
«Остается только подружиться с королем птиц и королем полевых мышей, – мрачно подумал он, – и можно спокойно умирать с голоду».
Быстро угасающий Час Длинных Теней превратил небо над лесом в пылающий костер. Свет заходящего солнца проникал сквозь переплетающиеся ветки и покрывал яркими пятнами усыпанную листьями землю под лапами Фритти. Наступала первая ночь его путешествия, и он все глубже и глубже забирался в таинственную чащу Стародавней Дубравы.
Хвосттрубой был голоден. Со вчерашнего Прощального Танца он ничего не ел.
Вдруг свет исчез, словно проглоченный Венрисом. На мгновение, пока глаза привыкали к темноте, Фритти почти ослеп.
Он постоял, дожидаясь, пока его ночное зрение приспособится к внезапной темноте. Покачал головой, чувствуя, что его пробирает дрожь. Жить в вечной темноте! Харар! Как только это могут выносить подземные жители, обитатели нор? Он мысленно поблагодарил Праматерь, что создала его одним из Племени, награжденным всеми чувствами.
Продолжая путь с присущей его роду неслышной грацией, Хвосттрубой наблюдал за пробуждением ночной жизни огромного леса. Его усы улавливали слабые сигналы, подаваемые маленькими существами, которые осторожно появлялись в вечернем лесу. Они двигались тихо и нерешительно. Большинство из них уже почувствовали присутствие Фритти. У маленького существа, стремглав выскакивающего из своего убежища в первый же час тьмы, обычно очень короткая жизнь, оно не успевает передать свою глупость потомкам.
Не переставая думать о еде, Хвосттрубой следил за каждым своим шагом и бесшумно ступал по твердой земле. Он искал место, где воздушные потоки двигались бы в нужном направлении или не двигались совсем. Там он устроит ловушку. Фритти слишком долго ничего не ел и не хотел ждать случайной добычи.
Кроме того, его мать, Травяное Гнездышко, все-таки учила его охотничьей науке. Не станет он в первую же ночь раскапывать гнездо Пискли в поисках ее новорожденных писклят!
Нет, ему нужна добыча верная и честная!
Над головой летали ночные птицы. В бесшумном движении наверху Хвосттрубой ощущал присутствие Рух-ухов, сов. Он решил, что они не охотятся: Рух-ухи предпочитали искать добычу над ровной местностью. Скорее всего они только что покинули свои гнезда в ближайшем лесу.
«Ну и хорошо, – подумал Фритти, – близость совы напугает лесных жителей и помешает им быстро наесться».
Наверху, куда его Племени было не добраться, в ветвях деревьев пели ночные птицы. Фритти тут же выбросил мысль о них из головы.
Спустившись в сухой, усыпанный камнями овраг, Хвосттрубой вдруг уловил странный кошачий запах. Он весь напрягся, обернулся – запах исчез, потом через мгновение вернулся, и Фритти успел различить в нем что-то знакомое. Странно, но запах исчез снова.
Фритти замер в недоумении, шерсть на загривке поднялась, нос возбужденно подрагивал. Не то чтобы запах ослаб от движения или резкого дуновения ветра – он просто исчез.
Когда запах появился снова, Фритти узнал его. Неудивительно, что он показался таким знакомым, – это же его собственный запах.
Он чуть наморщил нос, пробуя воздух, подтверждая свои подозрения. Потом вошел в ночной вихрь – медленно, едва заметно крутящийся поток воздуха. Камни в высохшем русле, нагретые за день солнцем, теперь отдавали тепло. Встречаясь с холодным ночным воздухом, оно удерживалось стенами оврага и описывало медленные круги… снова и снова возвращая к Фритти его собственный запах.
Довольный, что решил эту загадку, он перепрыгнул через пересохшее ложе ручья и уже было двинулся прочь, когда ему в голову пришла важная мысль. Фритти повернулся и внимательно осмотрел обе стороны оврага. И обнаружил то, что искал, – полускрытый вход в норку Пискли.
Он понимал, что солнечного тепла хватит ненадолго. И что такое сработает только раз. Тщательно выбрав подходящее место, он устроился на краю оврага, в трех-четырех прыжках от входа в норку. Проверил берег пересохшего ручья и нашел место, которое при его движениях не обрушится градом мелких камешков и земли и не выдаст его замысла. Потом, следуя правилам, внушенным ему матерью, он замер в неподвижности и стал ждать.
Даже не шелохнувшись, Фритти чувствовал, что Око Мурклы прошло еще совсем немного. Наконец он был вознагражден едва заметным движением возле норки. Ему казалось, что ждет он уже несколько жизней.
Осторожно, очень осторожно, из норки высунулся кончик носа и понюхал воздух. Потом появилась и вся Пискля. Мгновение она сидела у входа в норку, боязливо озираясь вокруг, готовая исчезнуть при первом же признаке опасности. Скорчившись, наморщив нос, зверек пытался уловить, нет ли рядом какой-то угрозы. Это была полевая мышь, проворная, в серо-коричневой шубке.
Фритти непроизвольно задвигал кончиком хвоста туда-сюда.
Мышь, не почувствовав рядом никакой опасности, осторожно отошла от норки и принялась разыскивать пищу. Глаза, нос и уши зверька были готовы мгновенно учуять появление хищника. Не отходя далеко от норки, Пискля обследовала сухое русло.
Фритти почувствовал, что ему нужна вся сила воли, чтобы не броситься на суетившуюся совсем рядом мышь. Желудок у него сводило от голода, а лапы дрожали от нетерпения.
Но он помнил наставление Потягуша о том, что необходимо быть терпеливым. И знал: при первом же его движении добыча исчезнет в норке.
«Я не стану вести себя как котенок, – подумал Фритти, – это хороший план охоты. Буду ждать подходящий момент».
Наконец он решил, что мрряушш отошла от норы достаточно далеко. Когда мышь на мгновение повернулась спиной к Фритти, он вытянул переднюю лапу и осторожно начал опускать ее вниз, готовый мгновенно застыть от головы до кончика хвоста, если зверек снова повернется в его сторону. Он опускал лапу все ниже и ниже, пока не почувствовал, как легкие потоки ночного воздуха ерошат на ней шерсть.
Медленно вращающийся вихрь подхватил запах и понес – вниз по стене оврага, потом повернул в сторону мыши, донося до нее опасность со стороны собственного дома.
Почуяв кошачий запах, грызун раздул ноздри и замер: Хвосттрубой видел, как напряглась мышь, поняв, что смертельный враг отрезал ей путь к спасению. Несколько мгновений, пока запах Фритти снова не исчез, Пискля оставалась неподвижной. Потом, окончательно сбитая с толку, неуверенно побежала прочь от своей норы как раз туда, где сидел Хвосттрубой.
Вся так долго сдерживаемая энергия кота разрядилась в одно мгновение. Напрягшиеся мускулы одним движением перенесли его через край оврага. Едва коснувшись земли, он снова взвился в воздух. Мышь перед смертью не успела даже удивленно пискнуть.
Двигаясь, как советовал Потягуш – туда, куда смотрит левое плечо, – Фритти вспоминал о странной встрече со старым охотником.
Он всегда видел Потягуша на досуге, ничем не занятым, холодным и отчужденным. Но сегодня он вел себя с Фритти совсем иначе. Он был другим: живым, энергичным. И что уж совсем непонятно – проявлял по отношению к Фритти большую доброту и уважение. Хотя Хвосттрубой всегда старался ничем не задевать Потягуша, он ничего не сделал и для того, чтобы заслужить уважение бывалого охотника. В этом была какая-то загадка, которую он не сумел разгадать так, как разгадал загадку воздушного вихря.
Ну и денек! Вот бы веселились его знакомые у Стены, услышав историю о том, как один из Племени учил язык Рикчикчиков на дереве их вождя.
Но возможно, он никогда больше не споет свою песню у Стены Сборищ. Он принадлежал к Племени и не мог нарушить клятву. Теперь он стал настоящим охотником. Но охотнику было очень грустно, и он чувствовал себя таким маленьким.
Уже заполночь он начал ощущать слабость в уставших мускулах. По меркам Племени, он ушел далеко, тем более для кота его возраста. Ему нужно было выспаться.
Разыскивая подходящее место, он нашел поросшую травой ямку у корней большого дерева. Хвосттрубой тщательно понюхал воздух, но не обнаружил ничего опасного. Он трижды покрутился вокруг себя в маленькой ямке, отдавая дань Праматери, Златоглазу и Плясунье Небесной – трем дающим жизнь, потом свернулся клубком, прикрыл нос кончиком хвоста, чтобы сохранить тепло. Уснул он быстро.
Фритти снилось, что он находится под землей, в кромешной тьме. Он изо всех сил царапал лапами легко поддающуюся землю, но ее все не убывало.
Он знал: на него что-то охотится, точно так же как он сам охотился на Писклю. Сердце бешено колотилось.
Наконец земля под лапами поддалась, и он вывалился сквозь земляную стену на открытый воздух.
Там, на лесной поляне, он увидел свою мать со всем выводком. Здесь же были Мягколапка, Потягуш и Тонкая Кость. Фритти пытался предупредить их, что за ним гонится нечто, но рот был забит землей: когда Хвосттрубой попытался заговорить, оттуда только сыпалась пыль.
Глядя на Фритти, его семья и друзья рассмеялись, и чем больше он пытался рассказать им об опасности, исходящей от преследующего его существа, тем больше они смеялись – пока у него в ушах не загудели пронзительные звуки, словно кто-то громко, раскатисто чихал.
Хвосттрубой разом проснулся. Смех превратился в пронзительный лай. Замерев, Фритти слушал отчетливо доносившиеся звуки. Они раздавались совсем рядом, и через несколько мгновений он понял, что они означают: где-то в темноте за деревьями тявкала лиса.
Для взрослых котов лиса не представляет опасности. Фритти снова было улегся, но тут услышал еще один звук – жалобное мяуканье котенка.
Он вскочил и поспешно направился вниз по заросшему склону – выяснять, в чем дело. Тявканье и рычание становилось все громче. Фритти вскочил на верхушку валуна, поднимавшуюся над низкорослым кустарником.
На много прыжков ниже по склону матерая рыжая лиса тявкала на прижавшегося к пригорку котенка. Малыш выгибал спинку, вся шерсть на нем стояла дыбом.
«Не слишком-то устрашающее зрелище – даже для лисы», – подумал Хвосттрубой. Спрыгивая с валуна, Фритти заметил что-то необычное в позе котенка: он был ранен и, несмотря на все свое грозное шипение, серьезного сопротивления оказать не мог. Лиса, без сомнения, это тоже знала.
И вдруг он с ужасом понял, что загнанный лисой в угол котенок – это Шустрик.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
… В единый меховой клубок
Свернувшись, свившись, кошки дремлют,
Подергиваясь, поднывая, -
Но видят ли единый сон?
Эрик Баркер
– Шустрик! Шустреночек! – Фритти кубарем скатился с поросшего кустами склона. – Это я, Хвосттрубой!
Котенок, не меняя оборонительной позы, бросил взгляд в сторону Фритти, но, судя по всему, не узнал его. Лиса резко повернулась к приближающемуся Фритти, но сдаваться не собиралась. Когда он затормозил всего в двух прыжках, она угрожающе тявкнула:
– Не подходи ближе, мышеед несчастный! Я и с тобой разберусь!
Теперь Хвосттрубой ясно видел, что это лиса-самка и, несмотря на взъерошенную шерсть, немногим больше его самого. Лиса была тощая, ноги у нее дрожали – от злости или от страха, Фритти определить не мог.
– Почему ты угрожаешь этому коту, сестрица-охотница? – медленно, примирительно произнес Фритти. – Он что, тебя обидел? Он мне родственник, и я за него в ответе.
Ритуальный вопрос, похоже, несколько угомонил лису, но она не отступила.
– Он угрожал моим деткам, – тяжело дыша, ответила она. – И если понадобится, я буду драться с вами обоими.
Ее детки! Ах вот оно что! Чтобы защитить своих малышей, лисы, как и матери Племени, готовы на все. Он посмотрел на ее торчащие ребра. Должно быть, осень была трудной и для лисы, и для лисят.
– Как же он угрожал твоей семье? – спросил Хвосттрубой. Шустрик, стоявший всего в одном прыжке от него, не сводил глаз с лисы и, кажется, даже не замечал присутствия Фритти.
Лиса одобрительно взглянула на Фритти.
– В предрассветной темноте я вывела лисят на прогулку, – начала она, – но почувствовала запах хищников – крупных хищников. Незнакомый запах. Он немного напоминал запах барсука и немного – кошки. Я тут же загнала лисят обратно в нору и легла на них, чтобы вели себя тихо. Но опасный запах не исчезал, и тогда я решила увести чужого зверя – кто бы он там ни был – подальше от детей. Я велела им не вылезать из норы, а сама выбралась через другой выход.
Запах очень усилился – хищники были где-то совсем близко. Я показалась им и бросилась прочь, а они за мной в погоню. Я вела их по оврагу и вдоль пруда. Даже выскочила на открытый луг, надеясь при свете луны увидеть своих преследователей…
– И кто же это был? – перебил ее Хвосттрубой. Лиса сверкнула на него глазами, шерсть у нее на загривке встала дыбом. – Терпение! – одернул себя Хвосттрубой.
– Не знаю, кот, – резко ответила она. – Они оказались слишком хитрыми, чтобы броситься за мной в траву.
Когда они так и не появились, мне пришлось вернуться, не то они перестали бы гоняться за мной и пустились бы на поиски норы. Впрочем, я уже сказала, это были жестокие и умные хищники… они уже поджидали меня у края леса, и мне пришлось мчаться стрелой, чтобы убежать от них. Они держались в тени, по кустам, я даже точно не знаю, сколько их было. Думаю, больше трех.
Отвага матери-лисы восхитила Фритти. А смог бы он так вести себя в подобном положении?
– Я все бежала и бежала, – продолжала свой рассказ с и л я н а, – пока не убедилась, что мои малыши в безопасности. И наконец бросила своих преследователей в роще, запутав следы… Надеюсь, ты слушаешь внимательно. Я редко разговариваю с котами и ничего не повторяю для них дважды!
– Я слушаю, и с большим интересом, сестрица-охотница.
– Вот и хорошо, – уже дружелюбнее отозвалась лиса. И Фритти понадеялся, что, чем бы по котееночному недомыслию ни досадил ей Шустрик, они сумеют договориться без помощи зубов и когтей.
– Так вот, вернувшись окольным путем, я услышала, как мои лисята отчаянно вопят и зовут меня. И нашла в норе это маленькое чудовище. Разве не ясно, что, пока я уводила подальше тех, других, он проник ко мне в нору, чтобы причинить зло моим деткам! – Она снова ощетинилась. Хвосттрубой собрался было сказать что-нибудь успокаивающее, как его опередил пронзительный крик Шустрика. Фритти и лиса разом повернулись к котенку.
– Нет! Нет! – подавшись вперед, задыхаясь кричал Шустрик. – Я прятался! Прятался от них! – Его начала бить дрожь.
Фритти, в тревоге за своего маленького друга, стал медленно придвигаться к нему.
– Сестрица-охотница, твое беспокойство о детях вполне понятно, но, по-моему, ты приняла за злодея еще одну жертву своих обидчиков. – Он уже был рядом с Шустриком. Уткнувшись носом в бок Фритти, котенок жалобно запищал.
Лиса внимательно посмотрела на Фритти:
– Как тебя зовут, кот?
– Хвосттрубой, из клана Стены Сборищ, – почтительно ответил он. Его вежливая речь, похоже, предотвратила столкновение.
– А меня Пролайза, – отозвалась лиса. – Ладно уж, забирай своего родича. Но изволь позаботиться, чтобы он обходил стороной норы лисьего племени. Еще раз увижу его возле своих лисят – не пощажу.
– Это очень великодушно с твоей стороны, Пролайза, – кивнул Хвосттрубой.
Лиса внимательно осмотрела его, потом снова взглянула на Шустрика, все еще прятавшего мордочку на животе Фритти.
– Ты умеешь разговаривать, Хвосттрубой, – медленно подбирая слова, сказала она. – Но в нашем мире одних разговоров маловато. Мы, лисы, это тоже умеем, да и знаем немало. Но мы учим наших детей еще и кусаться.
Она повернулась и важно зашагала прочь.
Рассвет уже занялся, а Хвосттрубой все еще лежал рядом с бедным дрожащим Шустриком и старался его успокоить. Мало-помалу котенок приходил в себя: ужас начал понемногу отступать. Фритти отвел его к тому дереву, где нашел место для ночлега, и улегся, свернувшись клубком вокруг котенка. Когда утреннее солнце бросило на землю косые тени, они уснули.
Разбудила Фритти жара Часа Коротких Теней. Шустрика рядом не было. Фритти поднял голову и увидел, что котенок проснулся и уже играет, а его мягкая шерстка вся в сосновых иглах и опавших листьях. Хвосттрубой встал, потянулся и почувствовал, что все мышцы у него болят. С завистью наблюдая за резвящимся котенком, он решил, что, пока не привыкнет к долгим переходам, надо быть поосторожнее.
Шустрик, весело прыгавший, покуда Хвосттрубой грел на солнышке ноющие лапы, казалось, совсем оправился от ужасов прошедшей ночи. Но стоило Фритти спросить его о случившемся, как в глазах малыша мелькнула тень беспокойства.
– А можно мы поговорим после еды? – попросил он. – Очень хочется есть.
Фритти согласился, и следующую часть дня они провели охотясь. Охота, впрочем, оказалась не слишком удачной, главным образом потому, что Шустрик пищал от возбуждения. В конце концов им удалось поймать пару жуков, которые хоть и щекотали горло, но были все же какой-то едой. Напившись из стоячей, но еще пригодной для питья лужи, они легли в тени отдыхать.
Долго сонное молчание нарушалось только монотонным жужжанием невидимых насекомых. Но когда Фритти начал уже засыпать. Шустрик заговорил:
– Я знаю, Хвосттрубой, мне не нужно было идти следом за тобой. Я и сам понимаю, что буду тебе только обузой. Но мне так хотелось помочь. Ты столько раз был добр ко мне, когда Быстролап и другие дразнили или лупили меня. Я знал, что ты не разрешишь мне пойти с тобой, вот и спрятался, а потом пошел по твоим следам. Сам! – гордо добавил он.
– Ага, так вот почему ты расспрашивал других о том, когда я ухожу.
– Ну да. И я хотел знать, откуда ты уйдешь. Я же еще не так хорошо хожу по следу, – грустно произнес он и тут же, повеселев, добавил: – Все равно я держал нос у самой земли и ступал след в след. Примерно до полудня все шло хорошо, а вот потом я сбился. Мне показалось, что твой след вдруг превратился в чей-то еще, потом повернул назад; он поднимался на деревья, спускался вниз – так мне показалось. Я совсем запутался, а когда снова нашел твой след, он уже совсем остыл. Я изо всех сил старался идти за тобой, но стало темнеть, и я проголодался. Вообще-то мне и сейчас хочется есть. Может, пойдем поищем жуков или чего-нибудь еще?
– Погоди, Шустрик, – остановил его Хвосттрубой. – Погоди. Сначала расскажи мне все до конца.
– А, да! Ну я старался догнать тебя – надеялся, что ты остановишься поспать или еще зачем-нибудь – и тут услышал ужасный шум. Надо мной летели птицы – огромная стая, – и они все так шумели! Я посмотрел наверх – их были сотни, целая туча крылянок, и все они как сумасшедшие кругами летали вокруг одного дерева и поднимали страшный шум.
Я, конечно, побежал посмотреть, что там случилось. Ужасное зрелище! Там, наверху, что-то случилось, и все вокруг было устлано мертвыми, растерзанными крылянками; с верхних веток, кружась, падали перья. А когда я взглянул наверх, то увидел глаза!
– То есть как это – глаза? – не понял Фритти.
– Глаза. Большие, бледно-желтые – в жизни не видел ничего похожего. Я больше ничего не разглядел, мешали ветки, но знаю, что не ошибся. Потом что-то зашипело на меня, и я бросился прочь. Кажется, оно пустилось за мной следом, потому что птицы перестали так кричать, но я не стал оборачиваться, а просто побежал. – Мгновение Шустрик сидел молча, с закрытыми глазами.
– Судя по звукам, – продолжал он, – их там было много. Они помчались следом и схватили бы меня, не будь я таким маленьким, чтобы суметь проскользнуть под самыми низкими ветками и кустами. Так страшно мне еще никогда не было, даже когда за мной гнался Рычатель.
Под конец я уже не мог больше бежать и стал терять скорость. Но погони позади было уже не слышно, и я остановился, чтобы хорошенько прислушаться. И в этот момент что-то высунулось из-под камня и схватило меня.
– Из-под камня? – недоверчиво переспросил Хвосттрубой.
– Клянусь Первородным! Оно схватило меня за лапу! Вот посмотри, какие царапины! – И Шустрик показал свои раны. – Знаешь, Хвосттрубой, может, ты этому даже не поверишь, но у него – у того, что меня схватило – были… были красные когти!
– Но ты же сам сказал, там лежали убитые птицы. Наверное, это была кровь.
– Так они же полчаса гнались за мной по земле и кустам. Все должно было давно очиститься. И потом, это не была засохшая кровь. Когти были ярко-красные.
Озадаченный, Фритти дал ему знак продолжать.
– Я, конечно, заорал изо всех сил, но как-то сумел вырваться. И забился подальше в самый густой кустарник, надеясь, что им, таким большим, не пролезть туда следом за мной. Я уже не мог бежать. Эти существа не издавали никаких звуков, но я чувствовал – они все еще тут.
Потом появился запах лисы, и они вдруг все исчезли. Я еще немного подождал, а потом вылез из кустов и нашел вход в лисью нору. Я решил там спрятаться, чтобы хоть как-то защититься, если они вернутся за мной. Потом нагрянула с и л я н а. Ну а остальное ты знаешь.
Фритти наклонился вперед и потерся носом о лоб котенка.
– Ты очень храбрый, Шустрик. Очень храбрый. Значит, ты так и не увидел, кто гнался за тобой?
– Нет, не совсем. Но я никогда не забуду эти глаза. И эти красные когти. Уф! – Шустрика передернуло от носа до кончика хвоста. Потом, успокоившись, он повернулся к Фритти:
– После всех этих разговоров о крылянках я просто умираю с голоду. Я уже говорил, что хочу есть?
– Говорил, говорил, – засмеялся Фритти.
Весь конец дня они отдыхали и отправились в путь только в сумерках.
Фритти мучили сомнения, стоит ли оставлять при себе Шустрика, но потом он решил, что ничего другого не остается. Нельзя же отправить малыша одного назад через опасный лес, а сам он никак не может отказаться от поисков Мягколапки.
Они шли довольно быстро. Шустрик то забегал вперед, то отставал, привлеченный бабочкой или ярким камешком. Одно уравнивало другое, и в целом они неуклонно продвигались вперед. Шустрик ухитрился даже немного сдерживаться – не пищал, – так что охота пошла удачней.
Прошло несколько дней. Они привыкли к новому образу жизни, научились чередовать ходьбу и отдых – долгий полуденный сон, когда солнце стоит высоко, и еще один в Час Прощального Танца, длившийся до самого восхода солнца. Они охотились по дороге, иногда находили жука или ловили в кустах птичку, а в Час Коротких Теней, перед тем как лечь спать, охотились на добычу покрупнее.
Однажды Шустрик сам поймал Писклю. Это была совсем молодая и глупая мышка, но Шустрик поймал ее без посторонней помощи и испытывал законную гордость. К тому же Фритти решил, что на вкус она ничуть не хуже, чем ее более умные собратья.
Общение друг с другом скрашивало им однообразие путешествия, и дни пролетали незаметно. Хотя бесконечные прыжки и возня Шустрика временами изрядно сердили Фритти, он был очень рад присутствию юного спутника. Что же касается Шустрика, он был просто счастлив путешествовать со старшим другом, которым всегда восхищался. Воспоминания о первой ночи, похоже, совсем стерлись у него в памяти.
По мере их продвижения лес менялся – близко растущие толстые и узловатые деревья сменились светлыми, открытыми полянами опушки леса. А к концу пятого дня все чаще встречались деревья пониже и потоньше, и росли они дальше друг от друга.
Взобравшись на верхушку скалы, возвышавшейся над верхушками деревьев, словно фела над своими котятами, Хвосттрубой и Шустрик стояли и смотрели, как в шестой раз за время их путешествия над землей встает солнце. Лес, который простирался у их ног еще на одну-две лиги, становился все реже и реже. За невысоким подлеском виднелись пологие зеленые холмы. Между ними там и тут росли небольшие купы деревьев.
Дальний край холмов терялся в утренней дымке. Дальше могли быть еще холмы, или лес… или что угодно. Никто из знакомых Фритти никогда не говорил о том, что лежит за Стародавней Дубравой. Оба путешественника усердно нюхали ветер, впитывая запахи постепенно нагревающейся земли. Шустрик посмотрел вниз и толкнул в бок Фритти.
Перед ними, на скале пониже, стоял еще один кот. Он являл собой странное зрелище: грязный, со свалявшейся шерстью и безумными глазами. Незнакомый кот поднял глаза и бросил на Фритти и Шустрика странный, рассеянный взгляд. Еще мгновение они с удивлением смотрели на его измазанную шкуру и сломанный хвост; потом незнакомец спрыгнул со скалы и, шлепнувшись на толстую ветку, исчез в густой листве. Несколько секунд листья шевелились у него над головой, потом все стихло.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я!
– Откуда вы знаете, что я не в своем уме? – спросила Алиса.
– Конечно, не в своем, – ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?
Льюис Кэррол
Хвосттрубой много думал о случившемся. Для этого у него были долгие дни путешествия. Он сопоставлял и очень тщательно обдумывал все известные ему факты.
Поведанная Шустриком история о погоне весьма соответствовала тому, что он слышал об исчезновениях кое-кого из Племени, да и рассказу Рикчикчиков про нападение котов.
Лорд Щелк говорил о четырех котах: уже это число подсказало Фритти, что не Племя повинно в набегах на гнезда белок. И лиса Пролайза говорила, что запах этих животных напоминает сразу и барсука, и кота. Может, они были просто очень похожи на котов, это и сбило с толку Рикчикчиков.
Даже Потягуш сказал, что в воздухе носится что-то странное. Новый вид хищников? Фритти вспомнил Шустриково описание бледно-желтых глаз и ярко-красных когтей и содрогнулся.
Он вдруг с испугом подумал о Мягколапке: а что если эти существа добрались до нее? Нет, этого не может быть, в ее бывшем доме не было запаха страха. Но ее могли поймать в лесу. Бедная Мягколапка! Такой огромный и полный опасностей мир…
Его внимание привлек Шустрик, вспугнувший барсука. В случае необходимости эти животные могут стать свирепыми. Хвосттрубой отбросил свои размышления и поспешил спасать котенка от возможной опасности.