Немного утомленный своим повествованием, ученый поднялся и стаканом из древесной коры зачерпнул воду в резервуаре, находившемся в углу, помещения.
Утолив жажду, Леопольд Мессен сел на свое место и продолжал рассказ:
– Однажды вечером мы расположились стоянкой посреди довольно обширной лужайки с широко протоптанными следами. Ночью мы не могли заснуть. Большой огонь, разведенный неграми, без сомнения, смущал постоянных хозяев этого единственного водопоя. Они не осмеливались пробираться к речке. Их досада выражалась рычанием, воем, и это все, вместе взятое, создавало совершенно невообразимый концерт…
– Я знаю эту музыку, – со смехом подтвердил исследователь.
– На рассвете нам – моему коллеге Норе и мне – показалось, что мы видим гигантское животное с очень удлиненной шеей и с сильными, когтистыми лапами. Оно просунуло шею через деревья, но пламя его отпугивало, и оно обратилось вспять. Ни один из нас не обладает душой охотника. Но если наши глаза нас не обманывали, это животное было мегатерий, предшественник – но гораздо более мощный и страшно вооруженный – современных ленивцев.
– Ах, да, животное, которое может с корнем вырвать дерево, чтобы погрызть его корни.
– Совершенно верно. И вы знаете, с какими деревьями оно справляется. В одну минуту сговорившись, мы схватили наши карабины и бросились за зверем, в надежде его свалить. Но, несмотря на свой рост, он скрылся в чаще, не дав нам приблизиться на нужное расстояние. Мы упорно продолжали его преследовать, но тщетно, а сами тем временем значительно отдалились от стоянки.
Мы возвращались немного сконфуженные, предвкушая те сарказмы, которыми Беккет, сей «великий ловец перед Всевышним», не преминул бы нас осыпать со свойственной ему язвительной британской иронией, как вдруг послышались страшные крики, несшиеся в направлении от нашей стоянки. Эти хриплые крики не походили ни на какие звериные звуки, до сих пор нами слышанные…
– Да, – подтвердил Жан Норе, – и мы ясно различали их членораздельность.
– Мы побежали, чтобы в случае возможности помочь нашим товарищам. Но было еще далеко, когда мы услышали голос доктора Шифта, который кричал: «Не стреляйте, Беккет, умоляю вас, не стреляйте».
Но Беккет не внял совету. Раздались два карабиновых выстрела. Мы все время бежали. Мы услышали крик, и нам показалось, что это – голос Беккета.
– Да, это был, конечно, его голос, – перебил француз. – Должно быть, как раз в этот момент он получил рану, от которой потом умер.
– Мы прибыли на опушку леса. Гигантского роста люди – вы их видели, – стоя у берега реки, бросали дротики в лодку, куда скрылись Шифт и Беккет. Но, идя по течению, быстро погоняемая веслом Шифта, лодка держалась посредине реки и была недосягаема для их ударов. На земле, посредине лужайки, раскидана была значительная часть собранного нами материала. Двое из гигантов лежали, убитые выстрелами из карабина. Пять негров, с черепами, раздробленными ударами палицы, с вскрытой топором грудью, с сердцем, пронзенным дротиком, были распростерты на траве.
– Я нигде не видал их скелетов, – заметил исследователь.
– Напавшие – мы узнали об этом позднее – перед своим уходом оттуда бросили их тела в воду… Мы, немые от удивления, оставались на своем месте. Гиганты заметили нас; в одно мгновение ока окружили, вырвали у нас оружие и разбили его, как стекло, своими палицами. Мы не оказали никакого сопротивления. К счастью! Поэтому они и обошлись с нами не слишком плохо.
– Только моя куртка оказалась жертвой их ярости, – заметил Жан Норе.
– Я нашел один клочок ее, зацепившийся за тростник, подле обломков ваших карабинов, – сказал исследователь.
Леопольд Мессен продолжал:
– Нас связали и положили на землю. Трое из них, отправленные преследовать лодку по берегу, скоро возвратились. Беглецам удалось от них скрыться.
– Вполне естественно, – сказал Леон Беран. – Преследователи натолкнулись на совершенно отвесную стену массива, на которую я сам натолкнулся два дня тому назад.
– Затем, поднятые на плечи гигантов, мы после двух дней пути были доставлены в эту самую пещеру, в которой с тех пор и живем. Мы ничего не знали об участи Шифта и Беккета. Мы надеялись, что им удалось ускользнуть, добраться до поста Инонго; надеялись, что через некоторое время они вернутся сюда во главе отряда, могущего обеспечить наше освобождение.
– После вашего пленения вы в чем‑нибудь чувствуете недостаток?
– Вначале, – ответил француз, – нам немного не хватало света и воздуха. Но вскоре же, научившись с ними изъясняться, мы стали просить и о том, и о другом. Это нам разрешают – под хорошей охраной.
– Охрана, впрочем, совершенно излишня: мы вовсе не собираемся бежать, – сказал Леопольд Мессен. – Без оружия, без провизии, куда пойдем мы? Чтобы нас пожрали хищные звери? Да и хозяева наши так быстро ходят, что, если бы мы улизнули, они нас очень скоро догнали бы.
– После нашего прибытия сюда, – добавил Жан Норе, – мы не теряем времени понапрасну. Наши хозяева выказывают себя очень гуманными и снабжают нас разнообразной провизией свыше наших потребностей. Они отвели нам вот эту залу. Всем членам племени строго воспрещается проникать сюда иначе, как по приказанию вождя. А мы располагаем полной свободой бродить, как нам вздумается, по всему подземелью. И мы можем продолжать составлять об этих первобытных людях довольно интересные этюды.
– Скажите, захватывающе интересные, дорогой коллега. Преувеличения не будет.
– А во время наших прогулок мы собираем, кроме того, многочисленные образчики здешней флоры. С фауной мы познакомились по нашим прежним разведкам. Собираем и ценные минералогические образчики.
– Да, – подтвердил бельгийский ученый. – Мы также восстанавливаем частично и коллекции, погибшие во время схватки на берегу реки.
– А теперь, – сказал Леон Беран, – прошу извинить меня. Я так мало привык к тому способу передвижения, каким я пользовался сегодня, что чувствую себя разбитым и чуть не падаю от усталости. Мне хотелось бы немного отдохнуть.
– За минуту до вашего прихода сюда принесли ваш мешок и несколько мехов. Мадемба соорудил вам постель в одной из маленьких клеток, которые углубляются с этой стороны в скалу.
– А где Мадемба?
– Давно уже спит в том помещении, где я вас нашел.
– Итак, господа, позвольте пожелать вам доброй ночи.
Через несколько минут на мягкой груде кож исследователь уже заснул, уверенный – в первый раз после долгих дней, – что теперь ему нечего опасаться никакой тревоги.
Глава XV
ТЫСЯЧЕЛЕТНИЕ ОБЫЧАИ
На другой день Леон Беран проснулся поздно. Чтобы не мешать его сну, оба ученых, раньше поднявшиеся, работали молча, каждый за своим особым «столом», т. е. за большим обрубком дерева, довольно гладко обтесанным.
Из двух верхних отверстий падал свет, вполне достаточный для освещения центральной части помещения.
Оба они лихорадочно составляли свои заметки. И время от времени каждый из них исподтишка с любопытством взглядывал, как трудился другой. Эти взгляды выражали страшную взаимную ревность. Некоторое время проснувшийся, но не встававший еще, Леон Беран с интересом наблюдал за ними и внутренне смеялся. Наконец он решил встать.
– А, вот и наш молодой друг, – воскликнул Леопольд Мессен. – Бесполезно спрашивать вас, как вы спали.
– Как убитый, только и могу сказать, – ответил исследователь.
Француз также приветствовал его и спросил:
– Вы, конечно, хотите приступить к вашему туалету?
– Если это возможно, то, признаюсь…
– Как: если это возможно? У нас здесь ни в чем нет недостатка. Пойдемте со мной, – прибавил он, заботливо закрыв свою записную книжку.
По высокому коридору он провел его в грот, очень небольших размеров.
– Мы устроили здесь нашу туалетную. Вот – вода. Вот особая разновидность глины, могущая заменить мыло, вот большие, гибкие листья, превосходно заменяющие салфетки.
– Прямо чудесно, – удивился Леон Беран.
– Вас еще ждет много сюрпризов. Наши хозяева покажутся вам гораздо более просвещенными, чем вы о них думаете теперь.
– А они сами тоже соблюдают какие‑нибудь гигиенические правила?
– Да, конечно. Кроме того, почти все они, особенно молодые, купаются в речке, у подножия скал. Вы увидите.
Он прибавил:
– Их гигиена оставляет далеко позади себя гигиену наших крестьян, значительно более равнодушных к чистоте.
Жан Норе ушел, а молодой человек умылся и потом возвратился в помещение ученых. Мадемба приготовил там кофе с молоком.
– Вот роскошь, которой мы лишены давно, – заметил Леопольд Мессен. – Менее счастливые, чем вы, мы все потеряли со времени нашего захвата. Разъяренные, они уничтожили тогда все, что попадало им под руку.
Завтрак их был дополнен свежим мясом и фруктами.
– Как вы думаете, – спросил исследователь, – мне разрешается выходить сегодня?
– Несомненно; мы выходим, когда нам вздумается. Но каждый раз автоматически члены племени, мужчины или женщины, сопровождают нас, хорошо вооруженные.
– Какое у них оружие?
– У них его много: во‑первых, рогатина – крепкая ветвь или ствол молодого дерева с обожженным на огне острием; затем палица – часто неимоверного веса; нефритовый топор; обтесанные кремни; любопытный гарпун, состоящий из длинного, тонкого деревянного древка с острыми зубцами из очень крепкого рога.
– Я видел это оружие; Меча прекрасно им пользовалась в своей борьбе с лемурийцами.
– Они бросают также дротик, и бросают далеко. Но самое интересное их оружие – деревянный снаряд, в конец которого они вставляют тонкий, но очень крепкий прут с роговым острием: они заставляют этот снаряд вращаться, и в известный момент прут выскальзывает из него, с шипением летит к намеченной цели и глубоко в нее вонзается.
– Очень любопытно это применение баллистики, – заметил Леон Беран. – Но как же ухитряются они управлять этим вылетающим прутом?
– Не могу вам сказать. Конечно, это искусство требует продолжительной практики. Но они редко промахиваются. Вы несомненно сами это увидите.
Исследователь, желая получить еще кой‑какие сведения, продолжал свои расспросы.
– Вы только что сказали, что иногда и женщины составляют вашу стражу. Моя встреча с вооруженной Мечей, ее борьба с лемурийцами показывают ее подготовленность к боевым действиям. Какую же вообще роль играют женщины этого племени?
– Молодые девушки строго подчинены отцовской власти. Но они довольно часто сопровождают охотничьи экспедиции, преследуя на них какую‑нибудь наименее опасную добычу. Женщины зависят от мужей. С ними обращаются мягко, но без послаблений; они занимаются воспитанием детей, всегда очень многочисленных. На них лежат обязанности приготовлять и варить кушанья, которые потребляются всем племенем вместе; они должны сохранять кожи, изготовлять одежду и для мужчин и для женщин.
– А как совершаются браки?
– Простейшим способом. Молодые люди заключают договор с отцом молодой девушки, или – за его отсутствием – с ее дядей, или братом. Они покупают себе жену, платя за нее выкуп шкурами, слоновой костью, разного рода рогами. Дело в том, что если мясо убитых зверей принадлежит всему племени, то шкуры, клыки, бивни остаются собственностью мужчин, участвовавших в охотничьей экспедиции; по возвращении они полюбовно их делят.
– Крайне любопытно, – проговорил Леон Беран.
– Итак, родители договариваются с женихом о продаже их дочери. Но эта сделка должна получить санкцию вождя. Если мы верно поняли – язык их еще не совсем нам доступен, – то молодая девушка может тоже апеллировать к вождю, если ее искатель ей не нравится. Он решает тогда в последней инстанции, и может расторгнуть уже заключенную сделку.
– Это уже настоящий либерализм, стоящий много выше мусульманских обычаев, – воскликнул Леон Беран. – Право же, эти люди развились до той степени, как европейцы XVII и даже XVIII века.
– Согласен с вами. Вы могли без опасения преувеличить, прибавить и изрядное число современных семейств.
– У этих пещерных людей моногамия?
– Да, строгая моногамия. Но брак всегда может быть расторгнут с разрешения вождя. Дети и семейные охотничьи трофеи принадлежат тогда разведенной женщине. Ее вторичное замужество обеспечено, если только она не страдает бесплодием.
– Один факт поразил меня во время нашей беседы с вождем: полное отсутствие стариков.
– Да, мы тоже удивляемся этому. Жертвы несчастных случаев, жертвы охотничьих экспедиций сжигаются на месте; кладбища поэтому нет. Но что делается с теми, чьи силы ослаблены возрастом? Тайна. Факт тот, что все члены племени, мужчины и женщины, принадлежат или к тем, кто продолжает расти и развиваться – дети и подростки обоего пола, – или к тем, кто находится в расцвете своих сил…
– Что ж они, приканчивают стариков, как бесполезную обузу?
– Я понимаю, что наталкивает вас на эту гипотезу: обычай некоторых негритянских племен, которые подвешивают к дереву и беспощадно убивают тех из них, кто сваливается, когда дерево сильно трясут… Но такой обычай встречается только у людоедов. А мы не видали никакого места погребения.
– Может быть, старики сами кончают с собой и стараются исчезнуть, не оставивши никакого следа?
– Без сомнения, когда‑нибудь нам удастся раскрыть эту тайну. Но в данный момент мы остаемся в полном неведении.
Разговор на минуту прервался. Потом исследователь спросил:
– Вождь у них – наследственный?
– Нет. Его указывает закон отбора. Это – самый сильный. Если есть соперники, дело решается схваткой.
Жан Норе добавил:
– Это постоянный обычай у народов, живущих посреди опасностей. Им постоянно приходится применять силу, пускать в ход энергию. Сила и дает поэтому высший титул.
– Совершенно справедливо, – согласился исследователь.
Затем он поднялся и сказал:
– Я спешу точно определить степень свободы, какой я буду здесь пользоваться. Попробую выйти.
– Не хотите ли, чтобы я проводил вас до выхода? – предложил француз.
– Если только я не злоупотребляю вашей любезностью?.. Но я боюсь заблудиться в этом лабиринте коридоров… Итак, до скорого свидания, господин Мессен.
– Желаю хорошей прогулки, господин Беран. Постарайтесь сообщить нам что‑нибудь интересное.
– Постараюсь, хотя я, к сожалению, мало компетентен, – смеясь, ответил исследователь и вышел, сопровождаемый Жаном Норе.
Они свободно прошли по подземному лабиринту и достигли большой залы, где женщины при их появлении с любопытством повернули к ним головы. Женщины занимались разными работами по домашнему хозяйству. В одном углу сидела на полу группа мужчин с поднятыми коленями, подперши руками головы. Казалось, они погружены были в глубокое размышление. Время от времени они обменивались хриплыми звуками. Они не соблаговолили уделить проходившим пленникам ни малейшего внимания.
По сильно покатому коридору европейцы выбрались к свету.
На полпути профессор сказал:
– Так как вы хотите сделать опыт, то самое лучшее – идти вам в одиночестве. Теперь вы не собьетесь. Я оставлю вас. До свидания…
Ученый быстрым шагом пошел назад, он спешил вернуться к своим излюбленным занятиям. А исследователь спокойно направился к заметному уже отверстию пещеры, в которое виднелся клочок неба.
Глава XVI
ОПЯТЬ МЕЧА
Леон Беран скоро вышел на широкую естественную платформу, плотно замкнутую с двух сторон стеной скал. Всей шириной она стояла над гладью воды, образованной расширением речки в окаймленную порфиром бухту. Четвертая сторона прямоугольника прорезывалась коридором, которым она несомненно соединялась с областью леса. У края коридора стояло шесть вооруженных воинов.
– Стража, защищающая подступ к платформе, – подумал исследователь. – Задача у них легкая. Большие звери в этом коридоре не имели бы возможности свободно передвигаться. Что касается людей или близких к ним видов, вроде лемурийцев, то они могли бы там продвигаться не более, как по два человека в ряду.
На террасе, защищенной от солнца тенью скал, резвились совсем нагие дети, испускавшие пронзительные крики. В углу несколько мужчин, сидевших на полу, погружены были в кропотливую работу.
Он подошел к ним. Его приближение их не смутило. Они едва подняли голову, чтобы взглянуть на него. В их взгляде можно было прочесть любопытство, но не было никакой враждебности. Леон Беран долго наблюдал их. С помощью камней, обточенных в форме клинка или в форме шила, они работали над костью и рогом. Под их грубыми, но более ловкими, чем можно было подумать с первого взгляда, пальцами изготовлялись наконечники для дротиков, для гарпунов. Сначала каждому предмету с помощью каменных инструментов придавалась общая форма, затем на большом, очень твердом камне, напоминающем жернов, его оттачивали. А под конец отполировывали его порошком, получавшимся из блестящих кристаллов. Так они поступали со слоновой костью и рогом.
Один из работающих, наивно гордый своим произведением, – зубчатый наконечник гарпуна – протянул его чужеземцу, произнеся при этом несколько хриплых звуков и улыбнувшись всеми своими зубами.
Исследователь подивился прекрасной работе и, возвращая ее мастеру, сам в свою очередь улыбнулся.
Затем он повернулся в направлении к выходному коридору. На минуту его окружила толпа ребятишек, которые без всяких признаков боязни с любопытством осматривали этого незнакомца, столь не похожего на существа, им известные. Одного из них исследователь погладил по голове. Все принялись хохотать гортанным смехом.
Приближаясь к краю платформы, выходившей к реке, он увидал, что в высокой скале проложены ступени, образовывавшие род первобытной лестницы. Несмотря на всю твердость красного порфира, посреди ступеней заметны были углубления. Сколько же тысячелетий понадобилось на то, чтобы голые ноги членов этого пещерного племени оставили свой отпечаток на таком, исключительно крепком материале!
Затем Леон Беран подошел к концу платформы, где стояли вооруженные люди. Решившись проделать опыт, он смело вступил в коридор. По знаку начальника отряда двое стражей отделились и, ни слова не говоря, последовали за Бераном.
Коридор тянулся зигзагами между высокими стенами скал, то красных, то зеленых. Местами солнце бросало сюда свои лучи. Жара была нестерпимая. После довольно продолжительной ходьбы резкий поворот привел Берана к концу коридора. Перед ним открылся лес, отделенный от него теперь несколькими сотнями метров каменного пути. Справа, в углублении скалистого выступа, который представлял собою род естественной сторожевой вышки, видны были двое членов племени, вооруженные так же, как и стража, бывшая на террасе.
– Аванпостные сторожевые, – подумал Беран, – которые стерегут вход и в случае тревоги предупреждают сторожевой пост. Как эти люди хорошо организованы.
Он спрашивал себя, какого же врага они опасаются. Не животных, которые не рискнут двинуться в тесный для них коридор. Нет, скорее таких врагов, как лемурийцы, которые еще выше пещерных людей, отличаются еще более мощной мускулатурой и вместе с тем необыкновенной свирепостью. Но если пещерные люди уступают, по‑видимому, своим врагам в физической силе, то умственное развитие их значительно выше. За что говорят и выражение их физиономий, и их более усовершенствованное оружие. Лемурийцы пользовались только грубо обтесанными камнями. И во взаимной борьбе этих двух рас преимущество, очевидно, всегда будет на стороне пещерных людей, разве только у них окажется численный перевес, как в случае с Мечей.
Тут в голове молодого человека встал один вопрос:
– Лемурийцы не хотели ее убивать. Они успели бы это сделать, несмотря на быстроту моего вмешательства, когда она, поваленная ими, лежала на земле. Они, видимо, намеревались лишить ее возможности сопротивляться, хотели взять ее в плен. Но с какой же целью? Вот проблема, которую надо предложить моим знаменитым компаньонам. Они будут обсуждать ее до седьмого пота.
С этими мыслями он направился к лесу.
– Совсем безоружный, я поступаю не слишком благоразумно, – оказал он себе. – Но я думаю, в случае надобности, моя стража защитит меня.
Он приближался к опушке, когда из лесу показалась группа женщин. Две из них несли огромных рыб, в которых исследователь признал гигантских осетров.
Одна из женщин отделилась от группы и плавным шагом подошла к Берану. Это была Меча.
Она приветствовала его несколькими гортанными звуками, с улыбкой, светившейся в ее больших глазах и открывавшей ее ослепительной белизны зубы. На ее улыбку он ответил своей и при этом невольно слегка наклонил голову. Этот неожиданный жест вызвал смех молодой девушки.
Предоставив своим спутницам идти своей дорогой, Меча сама осталась возле исследователя, смотря на него с симпатией.
Беран испытывал сильное затруднение. Как держаться с этим созданием, которое он не в состоянии понимать? И все‑таки ее присутствие около него доставляло ему известное удовольствие. Он очень сожалел, что не знает, как объясняться с ней.
Но, как и накануне, инициатива молодой девушки вывела его из затруднения. Тем же мягким жестом она взяла его за руку и повела с собой в направлении к лесу.
Леон Беран покорно подчинился своей руководительнице. Он повернул назад голову, чтобы посмотреть, как теперь будут вести себя его караульщики. Те бесстрастно продолжали следовать за ними в нескольких шагах.
Держа его все время за руку, Меча легко шла рядом с ним по довольно широкому проложенному следу между деревьев и кустов. В ее глазах светилось выражение довольства. Она, видимо, наслаждалась этой прогулкой.
Они двигались вперед почти целый час. Вокруг них лес дышал интенсивной жизнью. Но из его многочисленных шумов ни один не тревожил молодой девушки. Никакой опасности ей не угрожало, в этом она была уверена.
Так дошли они до речки, текшей в прекрасном песчаном русле. Здесь не было никакой растительности, и вода казалась более светлой, менее тяжелой.
У подножия гигантского банана, корни которого погружались в русло этого потока, молодая девушка остановилась и, бросив свой гарпун, уселась на песок, приглашая знаком своего спутника последовать ее примеру.
Улыбаясь, Леон Беран занял место рядом с ней. Все это сильно его забавляло.
– Разговор не будет оживленным, – подумал он. – Но место, куда она меня привела, очаровательно. Я охотно пробуду здесь несколько времени, отдавшись созерцанию и ни слова не говоря.
В некотором от них расстоянии уселись и оба воина, философски ожидающие дальнейшего течения событий. Молодой девушке они, впрочем, казались не стоящими абсолютно никакого внимания. За все время она ни слова им не сказала.
В довольно прозрачной воде исследователь наблюдал, как играют большие рыбы. В воздухе его взор следил за быстрым полетом громадных насекомых; они были разной окраски, но все ярко сверкали.
Атмосфера в этом тенистом уголке казалась ему более мягкой. Из лесу порывами доносились пленительные ароматы.
Он молчаливо наслаждался, чувствуя, как отдыхают его нервы, столь долгое время натянутые. Его охватывало ощущение благополучия, и он с охотой ему поддавался.
Глава XVII
ПРЕДАННОСТЬ НАУКЕ
Это молчание, эта пассивность были, казалось, не по вкусу Мечи. Она смотрела на исследователя своими большими глазами, зрачки которых, неопределимо зеленые, искрились золотыми отблесками. Она не выпускала его руки. Мягко пожав ее, она привлекла к себе внимание своего компаньона.
Он обратил к ней вопросительный взгляд.
Брови молодой девушки нахмурились, обозначая усилие мысли. Потом лицо ее просветлело; на нем отразилось чувство удовлетворения.
Показывая на солнце, она несколько раз повторила какое‑то звуковое сочетание.
– Она хочет научить меня своему языку, – в восхищении воскликнул Леон Беран.
Покоряясь ей, он постарался повторить ею сказанное.
– Вао… Вао, – произнес он.
Его произношение не удовлетворило Мечу; она покачала головой и опять повторила прежние звуки. Он, в свою очередь, сделал новое усилие, чтобы правильно воспроизвести гортанные звуки, и на этот раз у него вышло более удачно. Она степенно одобрила его движением головы.
– Прекрасно, – подумал он. – Я знаю уже, как называется у них солнце. Это уже кое‑что значит…
Покончивши с солнцем, Меча указала на реку, погрузила свои пальцы в воду, дала ей скатиться с них каплями и раздельно произнесла другое слово.
– Рха… Рха, – повторил молодой человек.
Затем она таким же образом показала ему, как надо произносить слова, означающие дерево, землю, небо, ее гарпун, ее перевязанную рану, разные части ее тела.
Увлеченный этим уроком, исследователь вскоре овладел целым рядом наиболее употребительных слов. Часто, чтобы лучше дать ему понять, что означает то или иное слово, Меча пускала в ход самую выразительную мимику. Так было, например, когда она учила его произносить слово, означающее или молнию, или грозу – что именно, он не мог решить.
Оба стражника следили с интересом за этим уроком, громко хохоча, когда европеец дурно воспроизводил звуки, произносимые его импровизированным профессором. Меча, восхищенная успехами своего ученика, выражала детскую радость.
Ресурсы их языка не были неисчерпаемыми. Леон Беран мог в этом убедиться, показывая сначала на свою блузу, потом на свои брюки. И то, и другое Меча обозначала одним словом; им же она назвала и свой передник.
– Их словарь – один из самых примитивных, – подумал исследователь. – Они ограничиваются тем, что называют вещи обиходные или такие предметы, которых они боятся, в которых они чувствуют потребность. Но, сочетая слова, они следуют какому‑то методу. Когда я ознакомлюсь с необходимейшими терминами, я, следя за их фразами, сумею уловить этот метод.
Как бы угадывая его мысль, Меча, выговаривая медленно, произнесла довольно длинную фразу, которую она закончила повторением своего жеста, сделанного ею накануне: она положила свою руку на грудь молодого человека, а потом его руку положила себе на лоб.
Несмотря на наличность одного или двух новых слов, Леон Беран понял фразу довольно легко.
– Небесная вода, рана Мечи, земля, солнце, молния… очевидно, это значит: «После бури раненая Меча, поверженная на землю, спасена была молнией, т. е. моим карабином». Что же касается жеста, сопровождающего эти слова, то он символизирует право, приобретенное мною на ее признательность или на ее покорность… Но при чем тут, черт возьми, солнце – положительно не понимаю.
Он повторил слово «Вао», придавая всей своей физиономии вопросительное выражение.
Молодая девушка улыбнулась, показала на солнце, отрицательно покачала головой и повторила свою фразу еще раз. Но при слове «Вао» она на мгновение остановилась и пальцем коснулась своего спасителя. Он понял и, рассмеявшись, воскликнул:
– Так это, стало быть, я – солнце. Вот и все. Покорно благодарю. Чтобы не отстать в вежливости, я должен был бы по крайней мере сравнить ее с луной. А это очень бы подходило к ней; она – настоящая Диана‑охотница. К несчастью, я еще не знаю, как эти люди называют ночное светило. Чтобы возвратить ей комплимент, придется подождать более совершенного знакомства с их языком. На нынешний день приобретенных знаний, достаточно.
Не желая утомлять своего ученика, Меча перестала говорить. Она нежно поласкала его волосы, мягкость которых была предметом ее удивления, затем отодвинулась немного от молодого человека, уселась поближе к банану, прислонилась к нему и закрыла глаза.
– Она приглашает меня отдохнуть и показывает пример. Идея – недурна.
И без долгих околичностей он разлегся на песке. Легкая улыбка пробежала по губам молодой девушки, а из‑под ее длинных ресниц сверкал лукавый огонек. Она восхищена была тем, что этот хрупкий чужеземец так хорошо ее понял.
Проспавши добрый час, Леон Беран разбужен был легким прикосновением пальца к своему веку. Он открыл глаза. Стоя на коленях на песке, наклонившись над ним, Меча заливалась смехом. Потом она произнесла одну фразу, где хотя и были новые слова, но можно было разобрать: лес, тропа, солнце. Впрочем, свою речь она подкрепляла выразительными жестами.
– Да, пора возвращаться; солнце уже низко стоит, – прошептал он. – Пойдем.
Он поднялся. Молодая девушка предупредительно стряхнула песок, засевший в его волосы. Затем простым, естественным жестом она взяла его за руку, и он улыбкой ответил на это наивное выражение привязанности.
– Как развито чувство признательности у этого ребенка, – подумал он, и сейчас же побранился: – У этого ребенка? По возрасту – да. Но по силе она стоит четырех таких, как я. И какая, черт возьми, блистательная анатомия.
Неизменно сопровождаемые на том же расстоянии своей свитой, они пошли назад по тропинке. Дорогою Меча продолжала свои уроки, называя ему предметы, попадающиеся на глаза. Так достигли они скалистого коридора и затем платформы перед входом в пещеры.
Там оба караульщика их покинули.
Приближалась ночь. Не задерживаясь на террасе, где при последних отблесках дня сновали многочисленные пещерные обитатели, исследователь направился к пещере. По прибытии на платформу, Меча выпустила его руку. А у большой залы она простилась, сказав ему фразу, вероятно, означающую «до свиданья» и сопровождаемую улыбкой.
После нескольких блужданий, несмотря на свою способность легко ориентироваться, Леон Беран нашел в лабиринте коридоров, совсем уже темных, дорогу в свое помещение.
Оба ученых покончили уже с своими сегодняшними трудами и весело приветствовали своего молодого товарища. Он, по их просьбе, рассказал им, как провел день.
Явная симпатия Мечи к исследователю сильно их заинтересовала. Они в полном согласии друг с другом видели здесь новое поле для изучения психологии первобытной расы. Но исследователя эта мысль – сделать Мечу объектом изысканий и экспериментов – не слишком прельщала. Чтобы она, ее слова и поступки были предметом научного наблюдения – это как‑то не укладывалось в его душе.
– Положительно, – сказал он себе – научный тарантул, укусивший самых цивилизованных людей, заставляет их часто терять всякий такт. По какому праву, в конце концов, вмешиваются они в действия и жесты, даже изгибы чувствований этих безобидных людей, которые обращаются с ними хорошо и ограничиваются тем лишь, что держат их в плену из чувства вполне понятной предосторожности, потому что при первой встрече с европейцами они потеряли двух из своих…
Через некоторое время Леон Беран задал своим собеседникам такой вопрос:
– А что, в компании со мной, не решились ли бы вы на попытку бегства?
Немного смущенный, Жан Норе возразил:
– Бежать безоружным слишком было бы опасно.
– Но ведь они не разрушили моего вооружения. Конечно, не сразу, но я несомненно узнаю, где оно находится и как его себе возвратить.
Леопольд Мессен откровенно высказал свое мнение.
– Вы слишком молоды, дорогой мой соотечественник. И я понимаю ваше нетерпение скорее выйти на свободу. Но, с другой стороны, обратите внимание на то исключительно благоприятное положение, в каком мы по воле случая находимся…
– Что вы под этим разумеете? – удивился исследователь.
– Мы пользуемся здесь полной свободой, необходимой для наших трудов. Мы вам уже говорили об этом. Кроме того, с полной для нас безопасностью, мы можем всюду ходить на поиски растений и минералогических образцов. А в этой области труд наш еще не кончен…
– Нам еще многое остается сделать, – подтвердил профессор Норе.
– Далее, живя среди первобытного племени, мы располагаем совершенно исключительным полем наблюдений. Мы не могли и грезить об этом, когда покидали Европу. Оставить это поле добровольно, прежде чем мы успели собрать то, что мы можем собрать, это было бы, по моему мнению, ошибкой…
– Это было бы ошибкой, – сочувственным эхом отозвался француз. – Поэтому в данный момент мы не думаем отсюда уходить. Позднее, когда наши труды будут закончены, – тогда, конечно… Но к тому времени, несомненно, доберется до нас какая‑нибудь вспомогательная экспедиция.
Обескураженный этим трогательным единодушием двух ученых, которые из преданности науке не отступали даже перед принесением в жертву своей свободы, Леон Беран не настаивал.
– Нельзя идти напролом, – подумал он. – Так с ними ничего не поделаешь. Вернусь к этому проекту позднее.
Он закончил вслух:
– Как вам угодно, господа. Мы поговорим на эту тему как‑нибудь в другой раз…
Часть третья
КОНЕЦ ОДНОГО ИЗ МИРОВ
Глава I
ВЕЧНОЖЕНСТВЕННОЕ
Теперь каждое утро Леон Беран, выходя из своего помещения, встречал Мечу, поджидавшую его на террасе.
Вдвоем целыми днями блуждали они то под покровом леса, малейшие извилины которого были ей хорошо знакомы, то между скалами, куда он часто ее увлекал. Он не отказывался от мысли о бегстве и хотел ближе узнать топографию окружающей местности.
Меча подчинялась всем его фантазиям, но о цели их она не догадывалась. Учить его своему языку она продолжала, и вскоре он мог говорить на нем почти в совершенстве. Поэтому они в состоянии были вести продолжительные беседы. В них она обнаруживала большую понятливость, чем предполагал Беран, и любила его расспрашивать.
– Вао, – так она его называла, – знает все. Меча не знает. Но Меча слушает Вао.
Когда Меча впервые увидела, что он курит трубку, она была необыкновенно удивлена. Но вдыхаемый дым показался ей очень неприятен, и она никак не могла понять, зачем ее новый друг занимается такими упражнениями. Объяснить это Берану было очень трудно. Зато огниво, которым он пользовался, не восхищало ее. Она знала искусство добывать огонь, ударяя острым кремнем по колчедану и зажигая полученной искрой высохший мох. Инструмент исследователя, конечно, был очень удобный, более соразмерный его росту – вот и все. Но часы на толстом кожаном браслете у его кисти постоянно приводили ее в какое‑то смущение. Она только очень смутно понимала, что этот предмет может служить для измерения времени, несмотря на старания Берана показать ей, что тому или иному положению солнца на горизонте соответствует и определенное положение стрелок. Деление циферблата на двенадцать частей, приводящее стрелки в то же самое место два раза с сутки, чудовищно осложняло проблему. Но больше всего вызывало ее удивление непрерывное тиканье. Ничего не смысля в элементарнейшей механике, она продолжала думать, что там внутри скрыто какое‑то чудесное живое существо: тиканье слишком напоминало ей биение ее собственного сердца.
Беран любезно открывал перед ее глазами часовой колпачок, и Меча испуганным взором смотрела на быстрое движение пружины. Но за отсутствием слов объяснить механизм он не мог. Как‑то утром, встав до восхода солнца, он вышел на террасу и был очень удивлен, увидев там группу людей, стоявших в безмолвии и как будто чего‑то поджидавших. Заинтересованный этой картиной, он уселся в глубине террасы за выступом и, сдерживая дыхание, стал ждать. На горизонте забелелось. Потом как‑то вдруг, как всегда бывает под тропиками, пылающий солнечный диск поднялся над лесом. В этот момент все люди простерли к нему свои руки, испуская хриплые звуки со странными интонациями. Несколько минут продолжали они восклицать, не изменяя позы. Затем повернулись, забрали свое лежавшее на земле оружие и направились к выходному коридору.
– А, это охотничья экспедиция, – подумал молодой человек. – Стало быть, у этих людей есть какой‑то неопределенный культ солнца с первобытными обрядами и ритуальным гимном. В нем я, однако, не мог ухватить никакого смысла. Единственное, что я уловил, это – слово «Вао», т. е. солнце. Но самая молитва госпо