Вступление.
I. Трехголосная инвенция.
1. Общий замысел и характер исследования.
2. Монизм, дуализм и принцип троичности.
3. Абстрактное различение форм движения, форм развития и форм деятельности. Чистый объект, чистый субъект и субстанция-субъект. Разграничение предметных областей интерпретации.
II. Постулирование "таблицы" форм.
4. О характере изложения в данном разделе.
5. Идея табличного представления множества форм. "Формации" и "категории". "Чистые" и "смешанные" формы. Двойственный подход Боулдинга к построению теории систем и его экспликация.
6. Постулирование базовой "таблицы" форм.
7. Интерпретация базовой "таблицы" форм. Отношения "восхождения" и "нисхождения". "Номинальное" и "реальное". "Имманентное" и "трансцендентное".
8. Интерпретация символов чистых форм. Субъект и предикат символов смешанных форм. Интерпретация некоторых символов смешанных форм.
9. Аналогия: "таблица" форм и периодическая система химических элементов.
10. Переход от базовой "таблицы" форм к общей. "Квазифрактальность" общей "таблицы" форм. "Опредмечивание" и "идеал" форм деятельности.
III. Предметные интерпретации символов "таблицы" форм.
11. Структурные уровни материи и феноменология человеческой несвободы.
12. "Материалистическая" интерпретация деятельности. Отражение форм деятельности в формах движения. Отчуждение и снятие отчуждения. Опредмечивание и самоотчуждение. Социальные, экзистенциальные и трансперсональные формы деятельности.
13. "Идеалистическая" интерпретация деятельности. Отражение форм деятельности в формах развития. Три уровня отношения субъекта деятельности к Абсолюту: сознание, откровение, творчество.
14. Историософская интерпретация. История как часть универсума форм деятельности. Интерпретации в терминах Платона, Гегеля и Маркса. Конец истории. Внеисторические формы деятельности.
15. Социологическая интерпретация. Три компоненты эволюции общества. К основам теории "модернизации". Индустриализация, либерализация и модернизация ("пост-индустриализация"). Органичная и либеральная модернизации.
16. Эсхатологическая интерпретация. Абстрактный взгляд на историю, конец истории и постисторические формы деятельности. Принцип полноукладности. Уклады прошлого и будущего в настоящем. Миры Дзен и миры Фэерис.
17. Психолого-антропологическая интерпретация. Отражение форм движения и форм развития в формах психической деятельности. Подсознание и сверхсознание. Наркотики и психоделики. Трансперсональная психология. Ум, душа и тело.
18. Космологическая интерпретация. Конец времен. Творение, Грехопадение, Воскресение. Страшный суд. Ад и рай. Богочеловечество.
19. Интерпретация трансцендентных и номинальных символов базовой "таблицы" форм. Закон и схема. Теория и идея. Теоретико-системный универсум. Интерпретация некоторых системных классов. Идеалистический универсум. Генетический (преформистский) универсум. Об интерпретации многомерных символов "таблицы" форм.
Заключение
Приложения
| Посвящается ТАТЬЯНЕ |
ББК 13.53
ISBN 5-7248-0008-Х © С. Чернышев, 1993 © В. Глазычев, графический комментарий, 1993
Сергей Чернышев
С М ЫС Л
Периодическая система его элементов
Напрасно Маркс приписывал эту мысль себе, она заключена во всякой подлинной философии. Философия хочет не только узреть смысл, она хочет и торжества смысла.
Н.Бердяев
Вообще бессмысленно спрашивать о смысле...
М. Хайдеггер
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...
А. Пушкин
Русская философия вообще помешана на "смысле":
Соловьев – "Смысл любви";
Франк – "Смысл жизни";
Флоренский – "Смысл идеализма";
Бердяев – "Смысл истории"; "Смысл творчества"...
И т.д. и т.п.
На западе царствовал не смысл, а долг. Запад в романе Гессе докатился до игры "со всеми смыслами и ценностями человеческой культуры", которые для наглядности символизировались разноцветными стекляшками. Игра стеклянных бус. Касталия. Заумные труды Готлиба Фреге. Европейский башмачник, каменщик, стряпчий твердо знали, что они должны встать до рассвета и добросовестно трудиться, а смысл здесь ни при чем. Долг есть базис, а смысл болтается где-то в необязательной надстройке.
Русскому чужда "протестантская этика". Русский не может начать никакой работы по-настоящему, покуда не уяснит ее смысла. Пока не уяснит – это не работа, а каторга. А как уяснит – это уже не работа, а сплошной подвиг во имя Смысла. Так что русский вообще никогда не работает. Как, впрочем, и не живет. А так. Все смысл ищет.
Поиски смысла в русской культуре – бесспорное алиби. Ищешь смысл жизни – имеешь право не работать, висеть на чужой шее хоть до шестидесяти, пить беспробудно... Вечный студент. Русский язык ухитрился придать сурово-готическому слову "смысл" ласковый оттенок. Смышленый...
И только советская власть прекратила и эти безобразия, загнала смыслопроходцев в катакомбы "методологии" и "теории систем". Русский смысл облекался в европейские одежды. Тут и Фреге пошел в дело.
К юго-востоку от евразийской равнины смысл мнился наваждением, майей. Считалось, что дух, рождающий все новые концепции, нуждается в универсальной контрацепции. Не вносить смысл в постылую жизнь, а вынести себя, как драгоценный сосуд, из этой жизни, укрыться от ее бессмысленных тягот в нирване. Долой узы понятийного мышления! От скованной позы роденовского мыслителя – к избавительной позе лотоса. Не мыслить! – то есть не осмысливать.
Струйки ориентального смыслового нигилизма просачивались под дверь Третьего Рима через византийский исихазм, в отголосках учения суфиев и рассказах последователей Афанасия Никитина. В междуречье Волги и Днепра, в стране странников, Витгенштейн повстречался с Григорием Паламой.
Повстречались два отрицания. Встретились – и что же? Что из этого могло получиться?
Русский смысл – глобальный, космический, открытый всем народам, как федоровское Общее Дело. И теплый, домашний, сокровенный под Опавшими листьями Розанова. Он – нравственный, не к разуму более взывающий, а к совести. И он распрекрасный, ибо в спасении мира – смысл Красоты. Эсхатологический – и требующий немедленного, земного воплощения. Невыразимый. Короче, такого не бывает и быть не может. Нет никакого русского "смысла". Нету.
Вот и в этой работе, – судя по ее происхождению, строю, по духу, наконец – нет абсолютно ничего русского. И никакого смысла.
Как и во всей русской культуре.
Кроме короткого словечка – СМЫСЛ.
I.
ТРЕХГОЛОСНАЯ ИНВЕНЦИЯ
Общий замысел и характер исследования
 |  | ||
 | |||
 |  | ||
 |  | ||
 | |||
 |
Научность того или иного текста заключается вовсе не в степени строгости логических обоснований некоторой новой истины. Они лишь внешне отличают научные статьи от пророческих и духовидческих писаний, где сразу предъявляется готовая истина в том виде, как она была получена путем трансцендентальной апперцепции, откровения свыше, интуитивных озарений и т.п. Все равно интуитивные догадки и откровения исследователей прячутся в аксиомах формальных теорий и в посылках логических доказательств; более того, они-то и составляют самую соль работы, ту крупицу истины, ради которой научные тексты пишутся и читаются. Если же этой иррациональной, боговдохновенной крупицы нет – текст пуст и тавтологичен.
Наука – это попытка выражения, овеществления личных интуиций и откровений, рождающихся как "вещь в себе", в материале общезначимых понятий; цель этой попытки – помочь различным участникам совместной деятельности сопоставить в каком-то едином пространстве индивидуальные картины мира и выделить, объективировать их общезначимое ядро. Понятийные схемы, социальные познавательные стереотипы выполняют функцию разменных монет, орудий такого сопоставления. При этом цепочкам логических доказательств отводится служебная роль мостов или дамб, соединяющих новооткрывшиеся островки истины с одним из искусственных материков формализованного знания. Наука – социальный феномен, общественная форма присвоения новых идей.
Идея, лежащая в основе настоящей работы, в своем естестве невыразима в понятиях. Но для нужд общественного пользования, в одной из своих интерпретаций она может быть представлена как продолжение классической работы Боулдинга "Теория систем – скелет науки"[1] в направлении ко "Всеобщей классификации всего", вполне традиционном для общероссийского сумасшедшего дома. От простейшего представления об иерархии системных классов, предложенного Боулдингом, здесь осуществляется переход к исследованию более сложных отношений на множестве понятий, образов и феноменов культуры.
Новый шаг состоит во введении представления о трех фундаментальных категориях, именуемых ниже "формами движения", "формами деятельности" и "формами развития". Эти категории играют структурообразующую роль своего рода концептуальных координат в пространстве общечеловеческой культуры, по отношению к которым, в частности, любые системные классы выступают как производные, получаемые в качестве суперпозиции проекций на три указанные концептуальные пространства. На этой основе может быть осуществлен предварительный обзор структуры многомерного пространства всеобщей классификации культуры в целом и несколько более детализированный анализ отдельных его областей, представляющих наибольший практический интерес.
Несмотря на развитие методов и средств формализации, имевшее место в последние сорок лет, изложение подобных представлений и сегодня встречается с той же трудностью, на которую натолкнулся еще Боулдинг: общепринятые выразительные средства для описания большинства системных классов, по-видимому, отсутствуют. Для первых шагов по избранному пути оказывается достаточным использовать прием, предложенный самим Боулдингом: вместо постулирования или описания системного класса как такового указать на соответствующую предметную область, тем или иным образом нашедшую отражение в культуре. Для описания отношений внутри системных классов приходится привлекать представления различных научных дисциплин, сопоставленных соответствующим предметным областям. Максимальную трудность при этом, как можно догадаться, вызывает описание отношений между наиболее фундаментальными классами систем. Здесь приходится прибегать к различным аналогиям и (в качестве крайнего средства, окончательно лишающего работу претензий на научную респектабельность) художественным образам, заимствуемым из арсенала мировой культуры.
Но подобный прием, использованный Боулдингом, создает едва ли не больше проблем, чем решает. К теории систем с полным основанием могут быть отнесены слова Гегеля о системе логики: «Это царство теней, мир простых сущностей, освобожденных от всякой чувственной конкретности. Изучение этой науки, длительное пребывание и работа в этом царстве теней есть абсолютная культура и дисциплина сознания. Сознание занимается здесь делом, далеким от чувственных созерцаний и целей, от чувств, от мира представлений, имеющих лишь характер мнения. Рассматриваемое со своей отрицательной стороны, это занятие состоит в недопущении случайности резонирующего мышления и произвола...»[2]
«...Я слишком часто встречал чрезмерно ярых противников, не способных сообразить такой простой вещи, что взбредшие им в голову мысли и возражения содержат категории, которые суть предпосылки и которые сами должны быть подвергнуты критическому рассмотрению, прежде чем пользоваться ими. Неспособность осознавать это заходит невероятно далеко; она приводит к основному недоразумению, к тому плохому, т.е. необразованному способу рассуждения, когда при рассмотрении какой-то категории мыслят нечто иное, а не самое эту категорию».[3]
«Часто мы встречаем выражение: неизвестно, что нужно мыслить под понятием; но при этом не нужно мыслить ничего другого, кроме самого понятия. Смысл данного выражения состоит, однако, в тоске по уже знакомому, привычному представлению...»[4]
Автору не остается ничего иного, кроме как указать на эту грозную опасность и затем ввергнуть в нее читателя, точнее – переложить на него основной труд по высвобождению содержания из-под оболочки намекающих на него случайных и необязательных интерпретаций. "Сколько я ни старался после многолетних занятий этой наукой устранить это несовершенство, я все же чувствую, что у меня достаточно причин, чтобы просить читателя быть ко мне снисходительным. Право же на такое снисхождение дает мне прежде всего то обстоятельство, что для содержания я нашел в прежней метафизике и прежней логике преимущественно только внешний материал."[5]
***
Мне уже приходилось излагать свое интуитивное видение смысла известной работы Боулдинга на семинарах С.П.Никанорова по теории систем в 1979 году. Как видно из сохранившихся стенограмм, оно было воспринято со вниманием, сочувствием, но без понимания. Затем волею судеб автор на двенадцать лет выпал из рядов системного движения, и все соответствующие представления были им прочно забыты. Настоящая работа не имеет к теории систем никакого отношения ни по своим истокам, ни по установкам, ни по целям, которые первоначально перед нею ставились. Тем полезнее для дела будет вернуться ко взглядам 79 года по завершении изложения (см. Приложения 1 и 2).
Чтобы не тратить время на проблемы источников и обоснований излагаемой системы взглядов, можно для простоты считать, что она имеет характер некоего частного откровения, –правда, не таких масштабов и предметного богатства, как "Роза мира". В отличие от целостных картин, являвшихся великим визионерам, излагаемое содержание просачивалось в поле сознания малыми дозами в течение двух десятилетий. Решающую роль, безусловно, сыграло творческое сотрудничество с моим другом Виктором Криворотовым на протяжении 1983-87 годов. Он является вдохновителем и полноправным соавтором многих ключевых идей данной работы, но не несет никакой ответственности за ту несовершенную форму, в какую они здесь облечены.