В начале ХХ веке в Российской империи и в Грузии резко возрос уровень преступности, в том числе профессиональных и рецидивных ее форм. Произошла консолидация преступников-рецидивистов, объединение их в устойчивые организованные группы, среди которых превалировали шайки воров различных мастей.[8] В этот период преступный мир империи имел свое профессиональное ядро. Причем специфическое криминальное «разделение труда» не только не поколебало монолитности и сплоченности этого мира, но, напротив, укрепило его, придав ему стройную организацию. Г. Н. Брейтман, исследователь преступного мира того времени писал: «У нас вообще установился такой взгляд, что преступники лишь тогда составляют воровское сообщество, когда они по нескольку человек попадаются на одном и том же преступлении. Между тем вся сила профессиональных преступников и заключается в их сплоченности, в имеющейся в наличии правильной организации, изобилующей основными традициями, установленными временем и практикой»[9]
В этот период выделяются карманные воры – «марвихеры» - наиболее привилегированное воровское сословие, которое имело свое общество – «хевримахеров», которое обязывало воров помогать друг другу, в том числе в случае задержания. В царской России существовало много преступных профессий, которые совершенствовались и передавались из поколения в поколение. Школой преступного мастерства, его «преступной академией были места лишения свободы, обитатели которых также имели строгую иерархию. Высшую ступень занимали «Иваны» - гроза всей арестантов, а нередко тюремной администрации, властелины тюремного мира.[10]
Вторая ступень отводилась «храпам» - название, видимо, связано с тем, что ее представители возмущались, «храпели» в тюрьмах буквально всем, что признавали по своему мнению неправильным, незаконным и несправедливым. Следующее звено иерархии были «жиганы» - тюремный пролетариат, самый многочисленный и бедный. Самую низшую ступень занимала «шпанка» - бесправная, задавленная масса арестантов, состоящая в основном из крестьян, над которыми издевались представители всех категорий. Жизнь тюремной организации подчинялась преступным традициям и обычаям, строилась на неукоснительном соблюдении «законов» и «правил» уголовного мира.
|
|
Для борьбы с резко возросшим уровнем профессиональной и организованной преступности в Российской Империи в 1908 году были созданы специальные структуры уголовного сыска по борьбе:
a) убийствами, разбоями, поджогами;
b) кражами и профессиональными воровскими организациями.
c) мошенничеством, подлогами, фальшивомонетничеством, подделкой документов и т.д.[11].
Была введена система учета и регистрация уголовного элемента. Центральное регистрационное бюро Департамента Полиции разработало специальную таблицу регистрации для более чем 30 категорий преступников, в том числе профессиональных и рецидивистов. К 1914 году массив учтенных преступников достиг 40 тысяч и пополнялся каждый год 7,5 тысяч новых криминалов.[12]
Одновременно с развитием полицейского права складывалась и система
исправительно-трудовых учреждений. Тюрьма и каторга получили законные
обоснования и стали основным местом изоляции преступных элементов. К концу
девятнадцатого века в России насчитывалось 895 тюрем. По данным на 1 января
1900 года, в них содержалось 90 141 человек. (Для сравнения: сегодня только
в СИЗО Российской федерации содержится 280 тысяч человек и более 1 миллиона, в тюрьмах и колониях.)[13]
|
|
Еще П. А. Кропоткин в "Записках революционера" писал о русских
тюрьмах, что это "университеты преступности, содержимые государством".[14]
Среди юристов в дореволюционной России бытовало мнение, что случайный
преступник не должен попадать в тюрьму, а профессиональный не должен
быть выпущен оттуда. Исторически сложилось так, что русские тюрьмы и каторга редко влияли на исправление преступников, скорее наоборот: именно там воры повышали свою квалификацию, приобретали новые "специальности". Там зарождались уголовные традиции. "Успешному претворению их в жизнь" способствовал и тот факт, что в российских острогах долгое время не было разделения заключенных по режиму содержания, а во многих губерниях женщины и дети содержались вместе с мужчинами. Вот что писал по этому поводу тюремный ревизор Апраксин еще в середине прошлого века: "Убийцы, воры и самых гнусных пороков люди содержатся в одних палатах, спят на одних нарах вместе с бродягами и осужденными за неважные проступки, находящимися временно в остроге... Сии последние от праздности, дурных примеров и рассказов, освободившись впоследствии времени, могут легко развратиться и предаться всем порокам". [15]