Л.В.ШАПОШНИКОВА
МЫ-КУРГИ
Правдивые книги
о сказочной стране
Между Индией и Советским Союзом издавна существует нерушимая дружба. Эта дружба углубилась и укрепилась после освобождения Индии от колониального гнета и превращения ее в самостоятельное государство. С тех пор расширяются и крепнут экономические и культурные связи между народами обеих стран, и эта крепкая советско-индийская дружба является в настоящее время важным вкладом в дело всеобщего мира. Советские писатели, художники и артисты — частые гости индийских друзей. В свою очередь делегации Индии встречают самый теплый прием на советской земле.
Взаимное ознакомление с общественным устройством, историей и географией двух великих стран служит еще большему взаимопониманию, являясь показательным примером дружеского сотрудничества народов. При этом изучаются не только исторические судьбы и пути развития стран, но глубже и шире раскрываются картины сегодняшней действительности. Эти задачи никогда не сходят с планов работ ученых-исследователей и писателей-путешественников.
Очень много рассказали о жизни народов Индии широкому советскому читателю книги, уже написанные об этой удивительной стране. Но Индия населена множеством отдельных малых народов и племен, о сегодняшнем существовании которых очень мало известно советским людям. Судьбы этих народов представляют большой интерес, и они полны неожиданностей.
Среди многих авторов, чьи произведения рассказывают об этих племенах и народах, особенно выделяются книги, созданные ученым и писателем Людмилой Васильевной Шапошниковой. Она много жила в Индии, проникала в ее самые глухие уголки, к людям, живущим еще жизнью, далекой от жизни современных городов, изучала их обычаи, была свидетельницей служения языческим культам, еще встречающимся в джунглях Южной Индии. Будучи ученым, внимательным исследователем и обладая острым пером, Л.В.Шапошникова выступает как ученый и писатель в одном лице, создавая убедительные, живописные рассказы о виденном.
|
|
Л.В.Шапошникова владеет местными языками, в силу чего ее знакомство с представителями различных народов и племен органично и широко. Для нее нет языковых тайн, и это обстоятельство, а также знание местных обычаев дает ей возможность рассказывать о явлениях, которые ею раскрыты во всей своей глубине.
В ее книгах оживают пейзажи, люди, звери, легенды и сказки. Она одновременно и географ, и филолог, и этнограф, и историк, и блестящий рассказчик.
Книги Шапошниковой открывают целые неизвестные миры. Действие ее географических рассказов происходит главным образом на юге Индии. Советскому читателю хорошо известны ее книги «По южной Индии», «Парава — летучие рыбы», «Годы и дни Мадраса», а также книги, посвященные описанию малых народов и племен юга Индии.
Серия книг о малых народах и племенах начинается с «Дороги джунглей», повествующей о племенах Кералы — маннанах, маласарах, кадарах, мудугарах. В этой книге мы найдем и очерки об Ориссе, где перед нами пройдут племена кхонды, бонда, гадаба. Отдельные очерки посвящены людям, чьи истории рассказаны самостоятельно, как, например, «История Кадана и Лакшми», «Мупати Рами», «Судьба Джанмутти из Камбеси».
Л.В.Шапошникова изучала свой материал годами. Уже одно то, что книге «Дороги джунглей» была присуждена премия Неру в 1967 году, свидетельствует о высокой ценности ее труда. Эта книга была позже издана в ГДР и Румынии.
|
|
Следующей книгой этой серии была «Тайна племени Голубых гор». Мы переносимся в горы Нилгири, в штат Тамилнаду, где обитает племя тода. Тода представляется до сих пор загадкой, потому что это племя принадлежит к средиземноморской ветви европейской расы. Помимо описания обычаев и традиций тода автор рассматривает вопрос о происхождении племени. Эта книга была частично опубликована в индийских журналах. Она вышла отдельным изданием в ГДР и Венгрии.
Третья книга серии «Австралоиды живут в Индии» повествует о ряде племен штатов Андхра-Прадеш, Тамилнаду и Керала. Речь идет о племенах, принадлежащих к древнейшему слою населения Индии, так называемому австралоидному. В этой книге читатель найдет главы, где рядом с достоверными фактами есть картины, граничащие с фантастикой. Но не будем ничему удивляться. Все это правда. Контраст же появляется потому, что наряду с жизнью современных больших индийских городов существует в джунглях Индии жизнь так называемых австралоидов, которые и сегодня подобны первобытным охотникам, людям джунглей.
Завершает серию о малых народах новая книга Шапошниковой «Мы — курги». Курги — малый народ, имеющий большую историю, народ с трагической судьбой, испытавший все превратности жизни, бывший некогда славным и известным, повергнутый в несчастья, принесенные ему чужеземным господством. Этот маленький трудолюбивый мужественный народ сохранил свой язык, свои легенды и верования и держится обычаев старинного семейного уклада.
|
|
Книги Л.В.Шапошниковой, красочные и впечатляющие, — это путешествия к людям иного мира. Они обогащают нас и лишний раз показывают, как неохватен мир и как много в нем нам еще не известно, хотя люди этого мира живут с нами в одно время на одной планете.
Л.В.Шапошникова своими книгами продолжила лучшие традиции русских ученых и писателей, так же как и традиции русской индологии, основание которой положил И.П.Минаев. Она продолжила не только изучение классической индийской культуры, но и жизни этой страны во всей ее сложности и многообразии. И каждый ее новый рассказ о сегодняшней Индии крепит нашу сердечную дружбу с великим индийским народом.
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
«Все курги очень рады…»
— Кто здесь профессор? Кто здесь профессор? — прокричали снаружи, оттуда, где лил дождь и все было сырым и промозглым,
Я сидела в автобусе, а автобус стоял посреди небольшой площади города. Город назывался Меркара. Я глянула в окно и увидела человек пять мужчин под зонтиками. Их брюки были высоко засучены. Все пятеро одновременно вскидывали зонтики, как будто старались разогнать пелену дождя, заслонявшего от них автобус.
― Кто здесь профессор? — очень дружно вновь прокричали они, но в их голосах уже не чувствовалось уверенности и напористости.
Поскольку все остальные пассажиры в автобусе молчали и не обращали внимания на этих пятерых, я набралась смелости и, высунувшись в окно, сказала:
― Я профессор.
Что-то малодушно екнуло у меня внутри, хотя я знала, что в Индии каждого преподавателя называют профессором.
― Я профессор, — менее уверенно повторила я. — А вы кто?
— Мы представители Курга, — дружно проскандировали пятеро и бросились к подножке автобуса, держа зонтики на перевес.
— Сюда, профессор, мы вас прикроем.
В какой-то момент зонтики напомнили мне шпаги — пять боевых шпаг, прикрывавших мое вступление в Кург. Потом шпаги вновь превратились в зонтики, галантно и мирно защищавшие мою голову от дождя.
— Я налоговый чиновник — Говинда, — сказал один из пятерых. — Мы все рады, что вы к нам приехали.
— Да, да! Все курги очень рады, — подхватили остальные четверо. — И генерал Кариаппа тоже очень рад.
— Ну раз так, — ответила я, — то я тоже очень рада.
— И прекрасно, — обрадовались снова курги. — Вот только извините нас за дождь.
— С дождем у вас вышла промашка, — сказала я. — Да, да, — покорно согласились они.
В джипе на какой-то момент курги перестали радоваться, замолчали и стали серьезными. Теперь я могла разглядеть их получше. Горбоносые, тонкогубые, быстроглазые. Их жесты были порывистыми и быстрыми и не напоминали замедленных, изящных движений южан.
Через некоторое время джип остановился у дома, очертания которого были размыты сумерками и дождем.
— «Сударшан». Правительственная гостиница, — сказал Говинда.
Я вошла в комнату с высоким потолком темного дерева. В камине шипели, потрескивая, сырые дрова. Посредине комнаты стоял таз, куда методично падали с потолка капля за каплей.
Чиновники Курга, отсалютовав на прощание шпагами-зонтиками, удалились. А я еще долго стояла посреди комнаты и смотрела то на дрова в камине, которые никак не хотели разгораться, то на таз, куда одна за другой падали капли…
Все началось гораздо раньше этого дождливого майского дня 1970 года.
Несколько лет я жила в Индии и изучала южноиндийские малые народы. Мне удалось побывать в джунглях штатов Ориссы и Кералы, где обитали австралоидные племена. Я работала несколько месяцев в Нилгири среди племени тода. Я видела и наблюдала племена Тамилнаду и Андхра Прадеш. И казалось, что моя работа уже близится к концу. Картина народов Южной Индии становилась для меня ясной, и я не обнаруживала в ней пробелов. Я оставалась в этом невольном заблуждении до тех пор, пока не была приглашена в 1964 году на дасиру в Майсуре — большой праздник, связанный с эпосом «Рамаяна». Это была последняя дасира, которая праздновалась с соблюдением всех традиций и церемоний в ставке бывшего махараджи Майсура.
— Больше вы такого не увидите, — сказал мне мой приятель Бадами. — Потом, конечно, в Майсуре будут праздновать дасиру, но в ней уже не будет пышности, не будет аромата исчезающей средневековой Индии.
И я решила отправиться в Майсур, чтобы ощутить этот аромат. Действительно, я увидела нечто необычное. Весь город был наполнен пестрой и шумной толпой, дворец махараджи украшали лампочки иллюминации. Всадники в высоких тюрбанах застыли у входа. По двору маршировали в красно-зеленой форме пехотинцы армии махараджи и гарцевали уланы. Сам махараджа в парчовых, шитых золотом одеждах благословлял своих подданных. А к вечеру через весь город потянулась процессия, напоминавшая грандиозное театрализованное представление. Шли раскрашенные слоны, снова гарцевали бело-синие уланы, степенно вышагивали верблюды.
Гремели барабаны, шумела толпа, кричали зазывно уличные торговцы. Над шествием плыло облако пыли, пронизанное золотистыми лучами заходящего солнца. И казалось, что вместе с этим облаком под бой барабанов уходит куда-то в прошлое напыщенная и ярко одетая, жестокая и чванливая Индия раджей и махараджей. Уходит, чтобы никогда не вернуться. Последняя дасира, закатный умирающий блеск некогда могущественных махараджей Майсура…
Вдруг мое внимание привлекли два человека, совсем непохожие на окружающих. Оба высокие, тонкие в талии и широкоплечие. Но больше всего меня поразила их одежда. Она казалась неправдоподобной для этих мест и даже для этой процессии. Если бы я встретила этих людей на Кавказе, я бы не удивилась. Но здесь… На них были черные черкески, перетянутые в талии широким красным кушаком. За кушаком торчал нож с изогнутой ручкой. Они передвигались с какой-то негородской легкой грацией. Их лица были украшены лихо закрученными усами. Видимо, толпа чувствовала их нездешнюю особенность и поэтому удивленно и почтительно обтекала их, не толкая и не задевая. Оба «кавказца» на какое-то мгновение остановились, тихо переговариваясь между собой. Я воспользовалась этим и пробилась к ним.
— Простите… — сказала я.
Один из них удивленно поднял на меня глаза, и я увидела, что они голубые. Тут я поняла, что не уйду, пока не узнаю, кто они, эти люди.
— Да, мадам, — отозвался голубоглазый.
Второй галантно посторонился и с интересом стал наблюдать за нами.
— Кто вы? — спросила я.
— Как кто? — не понял «кавказец». — Вы хотели бы знать мое имя и фамилию? Или, может быть, вас интересует мое занятие?
— Да нет… — сказала я, досадуя на себя за неточность вопроса.
Второй понимающе улыбнулся и поспешил прийти мне на помощь.
— Вы, очевидно, имеете в виду место, откуда мы родом?
— Да, — подтвердила я.
— Мы — кодава, — сказал голубоглазый. — Нас еще называют кургами, но это неверно. Просто английское искажение.
«…Курги», — вспомнила я. Кажется, они живут где-то на юге Майсура. Больше я ничего о них не знала.
Моя заинтересованность расположила ко мне обоих кургов, и мы разговорились. Они рассказывали о своей стране охотно, с той гордостью, которая обычно присуща малому, но сплоченному народу. Через некоторое время я поняла, что в Кург — так называлась их маленькая горная страна, находящаяся на юге Индии, — поехать мне просто необходимо.
Я не поехала в Кург ни в 1964 году, ни в 1965-м. Так у меня всегда получается: желанная цель сначала отодвигается по не зависящим от меня причинам, а потом по этим же таинственным и неуправляемым причинам неожиданно вновь оказывается в пределах досягаемости. И поэтому только в мае 1970 года я села в рейсовый автобус, направлявшийся из Бангалура в Меркару, главный город Курга и кургов. На автобусной станции я узнала, что в Курге уже начались дожди. В жарком, наполненном солнцем Бангалуре в это было трудно поверить.
Путешествие в Меркару заняло почти весь день. Сначала автобус пересек равнину между Бангалуром и Майсуром. После Майсура постепенно пейзаж стал меняться. На смену равнине пришли холмы, покрытые скудной растительностью. Дорога повернула на юго-запад. Местность заметно повышалась, и в середине дня дорога начала петлять между лесистыми горами. Лес вплотную подходил к ней с двух сторон. Он был каким-то первозданным и густым. Совсем низко, почти цепляясь за верхушки деревьев, ползли темные, набухшие дождем облака. Стал накрапывать унылый осенний дождик. И по тому, какой сырой и размытой была почва в лесу, я поняла, что дождь здесь идет не первый день.
― Опять дождь, — сказал кто-то рядом. — Как только въезжаешь в Кург, так — дождь!
Из леса и с дороги в автобус поползла промозглая сырость. Пассажиры стали «утепляться». А дождь усилился, и теперь все просматривалось через его сетку.
Лес чем-то напоминал леса нашей средней полосы, а этот осенний холодный дождь увеличивал сходство. Но когда я начинала искать знакомые мне деревья, то не находила их. Время от времени лес рассекался кофейными плантациями и клочками рисовых полей. Иногда среди этого лесного царства возникали домики с побеленными стенами и черепичными крышами. Но домов было мало, а люди появлялись только на автобусных станциях маленьких поселков. Видно, Кург был заселен не густо. Наконец, на очередном повороте показалась надпись «Меркара». Однако ничего похожего на город не возникло. Дорога по-прежнему шла через лес, то опускаясь, то поднимаясь, как и положено горной дороге. Из леса на дорогу наползал туман. Наступили осенние печальные сумерки. В этих сумерках как-то неожиданно одна за другой поплыли черепичные крыши домов. А впереди на туманной горе, как призрак, возникли стены какой-то крепости. И оттого, что плыл туман и лился дождь, крепость странно и нереально меняла свои очертания.
Улицы этого лесного города были чистыми и пустынными. Автобус остановился, и кондуктор сказал:
— Меркара.
И тут появились те пятеро кургов, о которых речь была вначале.
На следующий день я оказалась в кабинете главы комиссариата Курга. Он именовался комиссаром, и звали его мистер Нарасимхамурти.
В конце нашей встречи мистер Нарасимхамурти произнес следующую речь:
— Если такой передовой стране, как Советский Союз, — сказал он, — необходимо узнать о происхождении кургов, то можно представить теперь себе всю серьезность и все значение нашей проблемы. Вы успешно запускаете спутники и ракеты в космос, и мы очень рады за вас. Мы вдвойне рады, что вы, наконец, в порядке братской помощи взялись за решение кургской проблемы. Несмотря на космические исследования, у вас все-таки нашлось время и для нас. Теперь я вижу, что вопрос о происхождении кургов в надежных руках.
Я слушала этот монолог и смутная тоска охватывала мою душу. Эта тоска усиливалась по мере осознания всей глубины моей ответственности перед правительством и народом Курга. За узким решетчатым окном лил холодный осенний дождь. Этот дождь и неожиданно свалившаяся на меня ответственность сделали свое черное дело: я совсем потеряла присутствие духа. Кажется, я пыталась малодушно оправдаться. Я говорила, что космосом занимаются другие люди. Они очень умные, и им все удается. Я старалась убедить комиссара Курга, что я не такая, и поэтому не могу гарантировать решения кургской проблемы. Но мистер Нарасимхамурти остался глух к моим мольбам. Он сказал, что непоколебимо верит в нашу страну.
— А теперь пойдемте смотреть музей, — и комиссар решительно поднялся.
Музей помещался тут же, в крепости, и курги справедливо им гордились. Организовал музей сам комиссар, как говорится, на общественных началах. Года два назад мистер Нарасимхамурти разослал всем знатным кургам письма, в которых просил пожертвовать в пользу музея старинные реликвии, «которых не жалко». Реликвий, «которых не жалко», оказалось немного. Они были любовно выставлены в нескольких небольших комнатах музея. В витринах с надписью «оружие кургов» лежали старинный мушкет, сабля, широкий кинжал и пистолет. В застекленном шкафу висела женская и мужская праздничная одежда. Со стен смотрели репродукции портретов кургских раджей. Фотокопии архивных документов XVIII и XIX веков в строго хронологическом порядке были разложены в последней комнате музея.
Видите, это немного, — сказал комиссар — Но это только начало.
― Да, да, — подтвердили стоявшие вокруг курги, — это только начало.
― Наша история необычна и богата. Вы правильно сделали, что решили заняться кургами. — Нарасимхамурти протянул мне руку на прощание.
Потом я не однажды убеждалась в справедливости последних слов комиссара.
Страна густых лесов на крутых склонах
Кург… Невысокие хребты, покрытые густым лесом. Леса и горы тянутся от горизонта до горизонта на много миль вокруг. Их рассекают узкие долины, занятые обработанными полями. Лесистые горы Курга — это отроги Западных Гхат. Две их вершины — Брахмагири на юге и Пушпагири на севере — поднимаются над этой горной страной. Вершины тоже невысокие. Обе не более 1600 м над уровнем моря. За Западными Гхатами начинается штат Керала. Из Курга в него можно попасть через перевал Периямбад. На юге узкая майсурская долина отделяет Кург от «Голубых гор» — Нилгири. С запада па восток, деля Кург почти пополам, течет одна из крупных рек Южной Индии — Кавери. Полноводная и спокойная в долинах, она превращается в бурный и норовистый поток в горах.
Лесистые горы и уютные долины мало напоминают тропический пейзаж. В нем есть что-то похожее на ландшафт европейской умеренной полосы. Англичане первые заметили это и назвали Кург «Индийской Шотландией». Я не была в Шотландии, и мне трудно судить о правильности этого сравнения. Я могу сказать только, что он мало похож на остальную Индию.
Втиснутый в горный район, Кург занимает небольшую территорию. В английском справочнике, изданном в начале нашего века, я прочла о Курге следующее: «Маленькая британская провинция, красочная горная страна, расположенная к западу от Майсура, в предгорьях и на склонах Западных Гхат, лежит между 11°56′ и 12°50′ с.ш. и 75°22′ и 76°12′в.д. Самая ее большая протяженность с севера на юг составляет 60 миль и самая большая ее ширина с востока на запад — 40 миль».
Несмотря на незначительность территории, вы до сих пор можете найти в Курге малозаселенные и труднодоступные места. Еще в позднее средневековье независимые раджи горной страны стремились не допускать «чужих» в свои владения. Кургская стража блокировала несколько горных проходов, соединявших Кург с остальной Индией. Раджи не поощряли дорожного строительства даже внутри своей страны. Чужие, попадавшие в Кург, должны были отыскивать лесные и горные тропы, которые связывали редкие селения. А эти тропы были далеко не безопасны. И только два пути оказались в те времена сравнительно доступными. Один из них — дорога на Малабар, в Кералу, куда из Курга шли караваны с рисом. Обратно караваны везли гур, или сахар-сырец, соль, кокосовые орехи, кокосовое масло, табак, орехи арековой пальмы. По второй дороге из Майсура в Кург перегоняли скот.
Когда страна перешла в английское владение, границы Курга открылись, и английские власти стали строить там дороги. Но и они не особенно поощряли внешние связи Курга. Поэтому сеть шоссейных дорог в этом районе не густая, грунтовых гораздо больше. Идут они в основном по долинам. А в горные леса ведут все те же старинные тропы. До сих пор в Курге нет ни железной дороги, ни своей авиалинии.
В наши дни в Курге существуют только два крупных города — Меркара и Вираджпет. В Меркаре живет около двадцати тысяч человек, в Вираджпете немногим меньше. Крупной промышленности в этих городах нет. Небо над ними ясное, не задымленное трубами фабрик и заводов. Да и сами эти города больше похожи на огромные села. Двухэтажных домов мало. Одноэтажные дома разбросаны по склонам тех же лесистых гор. Иногда очень трудно себе представить, что идешь по городу. Временами дома исчезают, и вы оказываетесь в лесу. За деревьями мелькнет две-три красных черепичных крыши и вновь тянется не то лес, не то парк. С городской улицы очень легко сразу попасть в чью-нибудь кофейную плантацию.
С высокого обрыва, откуда Меркара сползает вниз по склону, открывается панорама Курга. Параллельные хребты встают один за другим, и последние из них тонут где-то у горизонта в призрачной синеве. Чтобы попасть в горный лес из Меркары, не надо даже ехать, можно пройти пешком. Но рядом с городом леса редкие, частично вырубленные под кофейные плантации. Зато в глубине страны на этих синеющих хребтах еще сохранен густой девственный лес. В этих лесах часто непроходимой стеной стоят тиковые деревья, бамбук, розовое и сандаловое дерево. Растут манго и хлебное дерево.
Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что Кург один из редких районов Индии, который сохранил и богатство животного мира. В густых и часто непроходимых лесах на склонах гор можно встретить тигров, слонов, диких буйволов, кабанов, медведей, пятнистых оленей, маралов, леопардов, диких собак. Эти животные обитают и в верхних лесах в горах (курги называют эти леса «малекаду») и в нижних лесах в долинах — «канивекаду». Крокодилы, ставшие редкостью в других частях Индии, мирно плавают в затонах реки Кавери.
С климатом кургам повезло меньше, чем с флорой и фауной. Климат, скажем прямо, тяжелый. И хотя Кург никогда не страдал от жары (самая высокая температура там + 28°), он страдает от дождей. Дожди начинаются в мае и льют с переменным успехом до октября. Мистер Ганапати, редактор меркарской городской газеты, написавший прекрасную книгу о своем народе, предупреждает: «Туристам лучше избегать в этот период посещать Кург». Перед поездкой в Кург я не прочла книгу мистера Ганапати и поэтому в буквальном смысле хлебнула тамошнего дождя в полную меру.
Никто образней не описал кургского дождливого сезона, чем это сделал в конце XVIII века историк правителя Майсура Типу Султана. «Описание холода здесь, — занес он в скрижали, — делает перо, перед тем, как оно начинает писать, негнущимся, как будто его обмакнули в замерзшее море. Язык правды в описании температуры застывает в страхе и удивлении, как лед, несмотря на то что прикрыт губами, как шубой. Что он может сказать об этом? Однако я описал только лето. Бог, защити нас от зимы и дождливых сезонов!»
Население Курга довольно пестрое, но основу его составляет народность курги; число их немногим более восьмидесяти тысяч.
Курги называют себя кодава, а свою страну Кодагу и язык тоже кодагу. Слова «Кург» и «курги» — неправильные английские образования от вышеприведенных. Но эти слова так прочно вошли в литературу, что я не решилась изменить их на оригинальные.
Переводов и интерпретаций слова «кодагу» несколько: «расположенная на западе», «страна миллиона гор», «страна густых лесов на крутых склонах». Судить о том, какой из этих переводов правильный, трудно.
Курги по своему антропологическому типу резко отличаются от многих южноиндийских народов, и особенно от коренной древнейшей их части, так называемых австралоидов. Курги — европеоиды. Черты их лица довольно правильные. Прямой нос, часто с горбинкой, узкие губы, неширокие скулы, прямой разрез глаз, прямые волосы, светлая кожа, высокий рост.
Английский этнограф Т.X.Холленд в начале нашего века проделал очень интересную работу. Он дал сравнительное описание кургов и иерава (последние являются представителями аборигенного австралоидного населения, столь характерного для Южной Индии). Антропологический тип индийских австралоидов весьма примечателен. Это низкорослые темнокожие люди. У них вьющиеся волосы, широкие носы и толстые губы. Холленд доказал, что курги и иерава принадлежат к двум разным расам. Он не обнаружил какого-либо значительного смешения между кургами и иерава, хотя те и другие существовали бок о бок много столетий подряд. «Цвет их (кургов. — Л.Ш.) кожи светлый, — писал в середине прошлого века миссионер Меглинг, — черты лица правильные. Согласно традиции страны, они считают себя хозяевами гор, и из поколения в поколение проводили время в войнах и воинственных набегах. Они смотрели свысока на любой физический труд (кроме сельскохозяйственного). Курги сохранили благородную осанку и гордую внешность».
Курги были и остаются самым воинственным народом Южной Индии. Война являлась их профессиональным занятием, так же, как и земледелие. Сложившись довольно поздно в народность, курги, естественно, не «вписались» в традиционную систему древних индийских каст. Но собственная воинственность дала им возможность причислить себя к кшатриям-воинам. И неважно, что необходимые атрибуты этой касты у кургов отсутствуют, — они считают себя кшатриями.
Склонности к ремеслам курги не проявили. Единным ремеслом, которое процветало в этой рыцарской общине, было вышивание. Но им занимались, естественно, женщины. Одежду, оружие, украшения делали для кургов другие. Но эти другие подчинялись вкусам и традициям заказчиков. Вкусы и традиции также отличались от местных, как и внешность самих кургов. Правда, исполнители вносили иногда в заказанные изделия свои творческие поправки, но никогда принципиально не нарушали традицию. Им не позволяли этого делать.
Сколько веков курги следуют своей традиционной одежде — сказать трудно. Когда-то мужчины носили, узкие в обтяжку брюки, длинную рубаху с узким стоячим воротником, напоминающую кавказский бешмет. Поверх брюк и «бешмета» надевалась черная «купья», очень похожая на черкеску. Только на купье не было газырей, рукава ее были короче и доходили до локтей, Купья была всегда черной. Белый цвет имела церемониальная купья. В талии купья перехватывалась широким шелковым кушаком — «челе». Кушак был красный и расшивался золотой нитью. На туго затянутом челе укреплялось традиционное оружие кургов — «пичекатти» и «одикатти». Пичекатти — передний нож — втыкался спереди за челе. У пичекатти были деревянные ножны, отделанные серебром, и он чем-то неуловимо напоминал опять-таки кавказский кинжал. Только кинжал был колющим оружием, а пичекатти секущим — оружие воина и земледельца. Пичекатти прикреплялся к челе серебряной цепочкой, на конце которой находился изящно сработанный набор туалетных принадлежностей — щипчики для выщипливания волосков, палочка для ковыряния в ухе, ножичек для чистки ногтей и. т. д. Одикатти — задний нож — крепился к челе на спине специальным кольцом. Одикатти был массивней пичекатти, имел широкое секущее лезвие и носился без ножен.
В средневековье, при раджах, у кургов-воинов появились длинные мечи, которые не отличались от индийских, а позже они стали пользоваться английскими мушкетами и ружьями.
Мужской головной убор назывался «вастхра». Вастхра — это красный платок, которым повязывали голову, спуская длинный конец на спину. Когда я увидела первый раз такой платок, то вспомнила черные платки абхазцев. А вот обуви по старинной традиции кургам не полагалось. Долгое время они ходили босиком. Зато они носили серьги и кольца. До сих пор в Курге сохранилась церемония прокалывания ушей у мужчин — «кемукутхи мангала». В наше время курги надевают серьги только в праздничные дни. Наше время слегка модифицировало и костюм кургов. Теперь купью надевают поверх европейских брюк и рубашки. Последняя украшается галстуком. Босиком курги теперь не ходят. Им давно уже пришлась по вкусу добротная европейская обувь. Платки — вастхра — заменены белыми с золотой каймой тюрбанами, которые были в большой моде при последних раджах.
Женская одежда тоже имеет свою специфику. Когда-то женщины носили приталенные жакеты, плотно облегавшие их фигуры. Жакеты наглухо застегивались у шеи. Кусок ткани, несколько раз обернутый вокруг бедер, заменял им юбки. Их головы покрывали платки, низко надвинутые на лоб. Платки еще остались, Жакеты иногда тоже можно встретить, а вот юбки уже превратились в сари. Однако сари женщины-курги укрепляют под мышками, а не на талии, как в остальной Индии. От этого сари напоминает длинное платье. Женщины, как и мужчины, носят украшения, сделанные по большей части из золота и серебра, — кольца, браслеты, серьги.
Когда-то курги были племенем, очень непохожим на другие племена Южной Индии. О племенном прошлом свидетельствуют пережитки родового строя и остатки примитивных верований. Но со временем племя превратилось в народность. И народность эта, несмотря на относительную изоляцию, прошла стадию развитого феодализма. В этом восхождении по спирали истории у кургов были свои особенности. Племенное прошлое забывалось с трудом. За него еще долго держались Видимо, процессы разложения племенного строя не были ярко выраженными, так же как и процессы последующей феодализации. Почему все так складывалось — сказать трудно. Слишком мало мы знаем о ранней истории кургов.
До V века маленькая горная страна находилась в зависимости от Малабарского княжества Кадамба. Что происходило в Курге в это время — нам неизвестно. И только в конце V века — в туманной мгле прошлого возникают первые, еще очень слабые, искорки света — надписи. Надписи на медных табличках и больших вертикальных камнях, сделанные на других южноиндийских языках, в частности на каннара, но не на кодагу. Именно эти надписи и позволили восстановить хотя бы в общих чертах средневековую историю Курга.
В Южной Индии на протяжении почти тысячелетия возникали и гибли целые империи, появлялись и исчезали царствующие династии. Войны и сражения бушевали то там, то здесь, решая судьбы этих империй и династий. Кург был расположен на стыке различных государств. Маленькая горная страна не могла сопротивляться вторжениям более сильного противника, но вторгнувшимся никогда не удавалось завоевать эту горную страну полностью. Труднодоступные лесистые горы и жестокие холодные дожди часто останавливали завоевателей на полпути.
Южноиндийские императоры и короли, сохраняя свой престиж, объявляли ту или иную форму зависимости Курга, приказывали высечь на камне очередную надпись и даже иногда присылали в Кург своих правителей. Но правители чувствовали себя в этой стране неуютно. Свободолюбивые и независимые горцы уходили в глухие места. В глубине своей труднодоступной страны они продолжали сохранять свой образ жизни, обычаи и традиции. Ибо все это знаменовало для них независимость и престиж.
Взаимоотношения Курга с южноиндийскими империями и династиями выглядят следующим образом. В IX и X веках Кург формально входил в состав Майсурского королевства Гангов. От имени этого королевства Кургом правили князья Ченгалвы. В XI веке Гангов сокрушили тамильские императоры династии Чола. Ченгалвы стали их вассалами. Век спустя в Южной Индии усилилась империя Хойсалов, успешно выступившая против Чола. Однако Ченгалвы отказались признать власть новой династии и объявили себя независимыми. В их владения входил не только Кург, но, и часть Майсура. В 1143 году Нарасимха I Хойсал выступил против Ченгалва и убил мятежного правителя. Он забрал его слонов, коней, золото и сокровища. Семья же Ченгалва бежала в Кург, где и нашла свое, убежище. Будучи традиционными правителями Курга, Ченгалвы получили поддержку самих кургов, которые, выступили в их защиту. В 1174 году Баллада II Хойсал послал против Ченгалва и кургов войска. В жестокой битве при Палпаре горцы потерпели поражение. Место правителя Курга занял хойсальский полководец Беттараса. Но ему не удалось распространить свою власть на весь Кург. Курги продолжали поддерживать князей Ченгалва и держали Беттарасу и его военные отряды в постоянном напряжении. История Курга последующих двух веков наполнена войнами и сражениями княжеского дома Ченгалва с правителями Хойсалов.
Пока в Курге происходили кровопролитные схватки, на исторической арене Южной Индии возникла могущественная империя Виджаянагар. В XIV веке непокорные Ченгалва превратились в ее вассалов. Возвышение и расцвет Виджаянагара были яркими, но краткими. В 1565 году Виджаянагар пал под ударами мусульманских армий Великого Могола. Вассалы Виджаянагара, в том числе и Ченгалвы, объявили себя независимыми. Но Кург к этому времени, пережив ряд необратимых процессов, стал несколько иным. Родовые вожди кургов постепенно набирали силу и становились мелкими феодалами. Воинственные, привыкшие к независимости, они стремились к власти и захвату новых земель. Их деревни превращались в феодальные ставки, родовые жилища — в крепости, а зависимые от них бедные соплеменники — в слуг и воинов.
Вожди, именовавшиеся найяками, старались расширить свою территорию за счет себе подобных. Кург охватила жестокая феодальная усобица. Найяк воевал с найяком, род поднимался на род. Когда кончались открытые кровопролитные стычки, начиналась кровная месть. Именно родовая система в условиях феодальной усобицы стала ее основой. Членов враждебного рода подстерегали в густых лесах кинжал и копье. На их дома нападали, не щадя ни женщин, ни детей. Дух рыцарства и обостренное чувство чести были брошены под копыта лошадей, стремительно несущих кургских воинов по лесным и горным дорогам. Воины оставляли позади кровь и пепелища. Коварство и хитрость, жестокость и лицемерие — качества, ранее неизвестные кургам, стали цениться и не находили осуждения. Никто не чувствовал себя в безопасности: ни феодал, ни простой крестьянин. Перед страшным ликом родовой кровной мести они были равны. Каждый из них принадлежал своему клану, а эти кланы иногда союзничали, но чаще враждовали. Поэтому вокруг когда-то мирных домов появились глубокие траншеи. Те траншеи, которые позволяли обороняться и затрудняли нападение противника. И сейчас эти траншеи окружают дома кургов, похожие на крепости.
Кургская знать окрепла и утратила почтение и уважение к своим традиционным правителям. Каждый мелкий феодал претендовал на эту роль. Князья Ченгалвы теряли власть и с трудом отстояли небольшую территорию. Теперь Кургом управляли восемь вождей. И Ченгалва был одним из них. С гибелью последнего князя Ченгалва в майсурской войне 1644 г. династия прекратила свое существование.
Именно феодальной усобице и постоянной межродовой вражде Кург обязан новой и последней династией. В истории Курга она называется лингаятские раджи.