Национально‑культурная специфика невербальной коммуникации была достаточно давно подмечена людьми. Система интерпретации и понимания экспрессивных проявлений человека, распространенная в рамках одной большой этнической группы, часто становится непригодной к употреблению при взаимодействии с представителями другой. Порой даже искушенному человеку трудно хотя бы просто отличить представителей чужой национальности друг от друга – они все кажутся похожими на одно лицо, а многие их невербальные «сообщения» просто непонятны, более того, часто они означают прямо противоположное тому, что является привычным для воспринимающего.
Исследователи потратили немало времени и сил, чтобы собрать и описать жесты и экспрессивные проявления, характерные для разных национальностей, и соотнести их между собой, адаптировать для использования в международных отношениях. В частности, было выявлено существование трех типов жестов, жесты‑реалии, которые существуют лишь в общении одной нации; жесты‑ареалии, которые совпадают и по форме и по содержанию в разных культурах; эквивалентные жесты, которые схожи по форме, но различны по содержанию (например, русский жест прощания – махание рукой сверху вниз – арабы или японцы могут понять как приглашение подойти)[94]. Употребление эквивалентных жестов нередко приводит к ошибочному их пониманию и переносу этого ошибочного значения на сопровождаемое жестом слово. И «знакомый» жест может дезинформировать, затруднить усвоение иностранного языка или привести к различным (смешным или опасным) недоразумениям в общении с иностранцами.
Таким образом, влияние групповых различий на невербальную коммуникацию было не просто отмечено исследователями, но подвергалось специальному изучению. Однако эти, а также многие другие факты и явления исследовались и интерпретировались в русле межличностных отношений. А то, что в поведении человека могло казаться проявлением групповых или межгрупповых процессов, являлось, по мнению исследователей, просто индивидуальным реагированием на специфическую ситуацию. Не случайно само понятие «межкультурная коммуникация», которой со второй половины XX в. стало уделяться большое значение, трактовалось просто как «адекватное взаимопонимание двух участников коммуникативного акта, принадлежащих к разным национальным культурам»[95].
Однако кроме национально‑культурной специфики процесса коммуникации исследователи отмечали и другую социальную особенность. Имеется в виду то, что даже в условиях одной нации и культуры общество по своей структуре неоднородно и подразделяется на разного рода группы (половые, возрастные, профессиональные и т. п.). Все это также не может не оказывать влияние на невербальное общение хотя бы потому, что психологические свойства индивидуального сознания качественно изменяются благодаря взаимодействию человека и социальной общности.
Именно поэтому сейчас уместнее говорить в первую очередь о межгрупповом уровне коммуникации, считая при этом, что межнациональная или межкультурная коммуникация являются ее частными случаями[96]. Тем более что новые современные подходы к социальному взаимодействию, разрабатываемые в русле социально‑психологической науки, это позволяют. В настоящее время пересмотрены данные многочисленных экспериментов, разработан новый методологический инструментарий, скорректированы и получили дальнейшее развитие те теории психологии групп, которые были выдвинуты еще на заре социальной психологии. Согласно новым подходам «дифференциация исследовательских направлений на „межличностные отношения“ и „групповые процессы“ имеет основополагающее значение не только для исторического, но и для системного подхода в теории и методологии социальной психологии группы, так как обеспечивает различие плоскостей понятийного и эмпирического анализа»[97].
Таким образом, под межгрупповой коммуникацией понимается взаимодействие людей, полностью детерминированное их принадлежностью к различным группам или категориям населения и независимое от их межличностных связей и индивидуальных предпочтений[98]. Заметим, что сам термин не надо понимать буквально, как непосредственное взаимодействие между двумя различными (по какому‑либо признаку) группами людей, например, как прямой обмен репликами и жестами между группировками фанатов спортивных команд. Подобное, конечно, бывает. Но слово «межгрупповой» в первую очередь применяется не для «внешнего» описания человеческих отношений, а для того, чтобы подчеркнуть происходящее «внутри», в головах людей, когда они, так или иначе, взаимодействуют с представителем другой группы.
В этом и заключается коренное отличие от исследований в русле национально‑культурной специфики невербальной коммуникации. Согласно традиций последней исследователи концентрировались на том, чтобы выявить национальные различия в демонстрации тех или иных жестов и определить правильное с точки зрения их носителя прочтение. Исследования же с позиций межгруппового взаимодействия переносили акцент на проблемы другого участника коммуникации – воспринимающего и стремились определить, какое влияние на его интерпретации оказывает факт осознания, идентификации себя как представителя какой‑либо группы людей.
Выше уже отмечалось, что на успешность невербальной коммуникации значительное влияние оказывают субъективные факторы или специфические (когнитивные) процессы – восприятия, категоризации, оценки, рефлексии и др. Анализ и научное осмысление этого аспекта социального взаимодействия показал, что определяющим для того или иного поведения человека и соответствующих коммуникативных действий является его представление о себе (самоопределение), когнитивное обозначение себя как тождественного (идентичного) некоему классу явлений в противоположность другому их классу. И главным здесь является расположение себя на условной внутренней шкале «личностная тождественность – социальная тождественность». В зависимости от этого и соотносятся понятия «межличностное» и «межгрупповое» поведение людей в различных ситуациях. На социальном (групповом) полюсе этой шкалы поведение двух или более индивидов по отношению друг к другу определяется их принадлежностью к разным социальным группам. Личностный полюс соответствует событиям, где происходящее взаимодействие детерминируется межличностными отношениями и индивидуальными характеристиками, т. е. личностные качества наиболее значимы.
Развитие представлений о процессах самоопределения (социальной категоризации) было осуществлено в теории социальной идентичности (Г. Теджфел, Дж. Тэрнер и др.)[99]. Именно в ее русле был выявлен важный психологический механизм социализации, заключающийся в принятии индивидом определенной социальной роли при вхождении (даже мысленном) в группу, в осознании им групповой принадлежности, усвоении определенных норм и ценностей, образцов поведения и коммуникации. Соответственно, социальная идентификация – это процесс мысленного включения себя в какую‑либо группу людей на основании установившихся эмоциональных связей и предпочтений и усвоение разделяемых членами группы тех или иных взглядов, идей, социальных представлений и т. д.[100].
Потребность в обретении групповой идентичности испытывает каждый индивид, причем это обязательно требует обособления и противопоставления другой группе людей (действие механизма межгрупповой дискриминации, или в научных терминах – ингруппового фаворитизма). Степень социальной идентичности варьирует в зависимости от социального контекста и является результатом множественной системы социальных идентификаций, поскольку человек одновременно является членом многих социальных общностей (национальной, религиозной, профессиональной, половой и т. д.). Дискурсивная психология, кстати, также оперирует понятием «идентичность», однако, подчеркивая, что она есть результат дискурсивных практик.
Социальная идентичность неизбежно конкурирует с личностной, т. е. представлениями о себе как самоценном и уникальном человеке в терминах индивидуальных отличий от других людей. Более того, высокий уровень социальной идентичности, как правило, ведет к деперсонализации. Однако социальное давление на человека таково, что обычно он стремится не к поиску аутентичности, личностному росту и развитию, а пытается обрести уверенность с помощью именно групповой тождественности, расценивая ее одновременно и как обретение личностной идентичности. И это не только дань традиции или актуальному моменту жизни и взросления человека. С точки зрения отечественной концепции культурно‑исторической обусловленности психики человека (Л. С. Выготский) противопоставление «мы» и «они» изначально и универсально. Формирование психики человека, само ее становление стало возможным не в тот момент, когда человек осознал свою обособленность от всей живой и неживой природы, а тогда, когда племена первобытных людей разделились на «своих» и «чужих», и это разделение было осознанно. Вероятно, тогда же возникли и зачатки невербальной коммуникации как необходимость взаимодействия людей.
Существует немало примеров, показывающих, что для ощущения себя в качестве члена одной группы порой достаточно только искусственно создаваемого внешнего сходства. Особенно это характерно для молодежных неформальных объединений и молодежной субкультуры вообще. Так, кстати, было во все времена. Вспомним, например, только некоторые известные отечественные молодежные движения: 60‑е годы – так называемые «стиляги»; 70‑е – «битломаны», «хиппи», «рокеры»; 80‑е – «панки», «металлисты», «брейкеры», «любера», «байкеры»; 90‑е – «футбольные фанаты», «скинхеды», «поклонники рэпа, стиля техно, хип‑хопа»; а сейчас – движение «готы», или только набирающее популярность движение «эмо». Для всех представителей перечисленных неформальных молодежных объединений всегда было характерным наличие внешних отличительных признаков – одежда, прическа, макияж, которые были не только необходимым атрибутом стиля поведения и образа жизни, но и выступали важным коммуникативным знаком как для «своих», так и для «чужих».
Следующим шагом в теоретическом осмыслении явлений и закономерностей восприятия и познания людей в процессе их взаимодействия (коммуникации) с позиций межгруппового подхода стало выделение и описание неких условных, психологических механизмов (объяснительных принципов и схем) по обработке поступающей социальной информации. Как уже отмечалось, в объяснении феноменов «первого впечатления» с позиций межличностных отношений было выделено и описано несколько таких механизмов, например, проекции и переноса. Позже были выделены и другие, более частные: «моторное проигрывание», «сличение» (В. А. Лабунская), социально‑психологическая рефлексия, каузальная атрибуция (В. П. Трусов, Г. М. Андреева), а также стереотипизация, «эмпатия», «личная идентификация», «децентрализация» (в отечественной литературе описаны Т.П. Гавриловой, И. С. Коном, В. В. Сталиным, Ю. Л. Емельяновым и др.). Вот некоторые из них:
– «моторное проигрывание» – имитация чужого экспрессивного поведения: принятие той же позы, выражения лица и т. п., проигрывая поведение другого, человек таким образом вызывает у себя соответствующие состояния и затем делает выводы о переживаниях и мыслях собеседника;
– «сличение» – сравнение увиденных выразительных движений с хранящимися в памяти эталонами связей между внутренним и внешним, которое происходит без вчувствования или моторного проигрывания;
– «социально‑психологическая рефлексия» – осознание действующим индивидом как он воспринимается партнером по общению и понимание другого путем размышления за него;
– «каузальная атрибуция» – приписывание причин поведения другому человеку, как правило, на основе дополнительной информации о нем, т. е. так называют любую причинную интерпретацию социальных событий.
Новый подход к анализу процессов социального восприятия позволил выделить и описать особые межгрупповые механизмы. К ним, по мнению В. С. Агеева[101], относятся «ингрупповой фаворитизм», «физиогномическая редукция», «каузальная атрибуция» и «стереотипизация».
«Ингрупповой фаворитизм» (или внутригрупповое предпочтение) заключается в тенденции благоприятствования в оценочных суждениях в пользу членам собственной группы в противовес, а иногда и в прямой ущерб членам некоторой другой группы. Основания для интерпретации этого феномена как механизма социального восприятия базируются на том факте, что он автоматически включается в достаточно широкий диапазон ситуаций, воспринимаемых участниками как межгрупповые.
«Физиогномическая редукция» – это детерминированная этническими и социальными условиями способность выведения психологических характеристик человека из его внешнего облика[102]. На примере этого явления хорошо заметны ограничения, которые свойственны любым другим аналогичным механизмам. Все они обладают своеобразной «разрешающей способностью». При выходе за пределы этих ограничений приспособительная функция такой способности человека меняет свой знак на обратный и из удобного средства понимания людей превращается в мощный заслон, препятствующий адекватному познанию другого человека.
Третий механизм межгруппового типа – «каузальная атрибуция». Действие этой способности человека традиционно относили к межличностному восприятию. Однако межгрупповая ситуация оказывается для этого механизма более релевантной. Дефицит информации, непонимание подлинных побудительных мотивов и причин поведения характерны именно для ситуации межгруппового взаимодействия. Все это неизбежно компенсируется атрибутивными процессами, т. е. приписыванием, придумыванием, прикладыванием своего прошлого опыта к новизне ситуации. Так, например, происходит атрибуция ответственности при межгрупповом взаимодействии: успех (или неудача) собственной и другой группы объясняются принципиально различными (внутренними и внешними) причинами.
Широким спектром действия обладает и механизм «стереотипизация». Ранее этот достаточно давно открытый и описанный феномен также считался атрибутом межличностных отношений. Однако, безусловно, детерминанты содержательной стороны стереотипов, процесса их образования кроются в факторах социального, а не психологического (индивидуально‑личностного) порядка. Идет ли речь о межэтнической, половой, профессиональной, конфессиональной, региональной или возрастной дифференциации, везде мы сталкиваемся с одним и тем же явлением – тенденцией максимизировать воспринимаемое различие между группами и минимизировать отличия между членами одной и той же группы.
Описав указанные межгрупповые механизмы социального восприятия, В. С. Агеев указал на их древнее происхождение и важное приспособительное – и в эволюционном, и социальном плане – значение. По его мнению, на их основе в дальнейшем надстраиваются другие, более сложные и тонкие механизмы межличностного восприятия. Одни из них актуализируются в привычных условиях, при взаимодействии хорошо знакомых людей, в то время как другие – начинают действовать в непривычных условиях, при контактах с малознакомыми или совсем незнакомыми людьми – «чужими». Иначе говоря, первые (межличностные) работают при восприятии «ближнего», а вторые (межгрупповые) – «дальнего»[103].
Проиллюстрируем с акцентом на паралингвистический дискурс действие этих механизмов и процессов самокатегоризации простым жизненным примером – вполне типичным поведением мужчины‑обывателя на каком‑либо вечере знакомств. Сначала он склонен к самопрезентации с позиций социальной идентичности (отнесение себя к категории мужчин в противопоставлении категории женщин). Он (субъективно «Мы») старается заметнее подчеркнуть свое сходство с другими мужчинами (снизить индивидуальные и личностные отличия от других мужчин), максимально проявить свою маскулинность и усилить свои отличия от женщин. С этой позиции он их воспринимает и оценивает. Выбирает, обращая внимание в первую очередь на наиболее женственных и привлекательных с мужской (общегрупповой) точки зрения, руководствуясь известными ему стереотипами и физиогномическими приметами (например, брюнетки умнее блондинок, зато последние – сексуальнее и т. п.). В нем глубоко и неизбежно присутствует, порой почти неосознаваемое, чувство собственного превосходства (женщины вообще ниже мужчин; это я выбираю, а не меня выбирают, и т. д.) – действие механизма ингруппового фаворитизма.
Интерпретировать же поведение женщин, те или иные их выразительные проявления ему «помогает» способность к каузальной атрибуции, например: эта – слишком сильно жестикулирует, скорее всего, она излишне эмоциональна, истерична и вообще непостоянна, а эта – скована в движениях как столб, значит, холодна, бесчувственна и т. д. Но вот мужчина, так или иначе, определился с выбором, завязываются первые контакты и разговор с конкретной женщиной. И сразу же социальная идентичность подменяется личностной – он стремится обаять, продемонстрировать свои самые лучшие индивидуальные качества, выгодно отличающие его от других мужчин. Соответственно, включаются и межличностные механизмы восприятия людей: это ничего, что у нее ноги не такие длинные, как у ее подруги, зато глаза красивые; она – нежная, заботливая, чуткая, внимательная и т. д. Справедливости ради, отметим, что аналогичные процессы в это же время могут происходить в сознании и невербальном коммуникативном поведении и какой‑либо представительницы женского рода на подобном вечере.
Понятно, что некоторые конфликтные ситуации, а порой даже уголовные преступления происходят в связи с неадекватным восприятием людьми поведения других. То есть в результате действия либо нерелевантных ситуации механизмов социального восприятия, либо по причине присущих им, как отмечалось, ограничительных свойств, приводящих к негативным результатам, к ошибочному, превратному толкованию поведения других людей. Так, в некоторых случаях ситуацию изнасилования мужчины трактуют как спровоцированную самой женщиной, желание сексуальной близости якобы невербально «читалось» во всем ее экспрессивном поведении.
Таким образом, действие механизмов социального восприятия и социальной идентификации играет важнейшую роль в процессе невербальной коммуникации, а также имеет значение и для правильной правовой оценки некоторых ставших спорными ситуаций или уголовных преступлений, так или иначе с этим процессом связанными. Например, можно сказать, что с психологической точки зрения человек, чувствуя себя оскорбленным и обращаясь по этому поводу в суд или органы прокуратуры в соответствии со ст. 130 УК РФ, самоопределяется (идентифицирует себя) в личностных категориях; когда же уязвленным является его социальное чувство (социальная идентичность), он квалифицирует эти действия в соответствии со ст. 282 УК РФ. А вот правильно или неправильно он оценил поступки других людей, вызвавшие такую его реакцию, и не оказался в плену своих искаженных представлений и ошибок собственного восприятия, как раз и решают правовые процедуры судебных разбирательств.
И хотя сам по себе уровень межгрупповой коммуникации достаточно условен – в буквальном смысле такое бывает достаточно редко, но введение размерности межгрупповых отношений как типовой ситуации паралингвистической дискурсивной практики в анализ и описание процесса невербальной коммуникации важный момент, поскольку позволяет использовать самые передовые и конструктивные идеи этой парадигмы. А действие механизма социальной идентичности, как было показано, значительно влияет на невербальное общение и обязательно проявляется на всех традиционно выделяемых коммуникативных уровнях – межличностном, публичном и массовом.
Публичная коммуникация
Под публичной коммуникацией обычно понимают уровень устного общения и социального поведения, когда информация в обстановке официальности передается значительному числу слушателей. В этом случае обычно сообщается то, что затрагивает общественные интересы и обретает публичный характер. В первую очередь, это подразумевает сообщение информации лицом, обладающим определенным социальным статусом, т. е. формально установленным или негласно признаваемым местом индивида в иерархии социальных групп и общностей[104]. В широком же значении этого слова публичной считается информация, передаваемая любым человеком в местах скопления большого числа в основном незнакомых друг другу людей (или, как еще говорят, в присутствии «третьих» лиц), которая адресована (либо может быть воспринята) этой аудиторией.
Формы публичной коммуникации развивались в соответствии с потребностями общества. С возникновением государства выделились отдельные виды публичной коммуникации, которые были описаны еще в античности Аристотелем в трактате «Риторика» и получили название речей: речь показательная (на торжественном собрании), речь судебная (в народном суде), речь совещательная (в народном собрании). Целью таких речей было объединение людей, установление справедливости в споре, обеспечение будущей безопасности и т. д. Таким образом, публичная коммуникация относится к институциональному (статусно ориентированному) общению в отличие от персонального (личностно ориентированного). Современное статусное общение имеет множество разновидностей, выделяемых в обществе в соответствии с принятыми в нем сферами социального взаимодействия и сложившимися социальными институтами: политическими, деловыми, научными, педагогическими, медицинскими, военными, спортивными, религиозными, юридическими и др.
При публичной коммуникации слушатели должны находиться в поле зрения говорящего, т. е. это контактное общение в отличие от дистантного массового общения, осуществляемого через средства массовой информации. В целом слушатели обычно организованная и в определенной степени заинтересованная аудитория, в силу своей социальной роли специально пришедшая послушать выступающего (например, работники организации, студенты, прихожане, политические единомышленники и т. п.). Публичное выступление обладает особенностью – одновременного воздействия на сознание и чувства человека. Если публичная речь ориентирована только на ее логическое восприятие и оценку явлений, то, не затрагивая чувственной сферы, она не способна воспроизводить сильное впечатление. Выступающий перед публикой человек должен привлечь ее внимание, возбудить интерес, заставить воспринять сказанное. За что оратор с первого и до последнего слова должен бороться, добиваясь расположения слушателей, преодолевая безразличие, критическое или недоброжелательное отношение аудитории. Он должен удовлетворять любознательность, убеждать и призывать к действию – в зависимости от мотивов его выступления.
Очевидно, что без соответствующих невербальных компонентов добиться высокой эффективности публичной речи невозможно. Некоторые неопытные ораторы, воодушевляясь ситуацией публичного выступления и кажущейся важностью сообщаемой информации, забывают об этом – в результате их неестественная поза, отсутствие или невыразительность мимики и жестикуляции, эмоциональная выхолощенность и банальность фраз, заминки в речи только отталкивают слушателей. Обычно публичное выступление сильно отличается от непринужденной беседы на межличностном уровне: если люди знакомы, они не стесняются, наклоняются друг к другу, смотрят в глаза, реплики подчеркиваются выразительной и естественной мимикой и жестикуляцией. Переносить навыки такого общения на публичное поведение ошибочно. Хотя бы потому, что обстановка выступления почти всегда официальная. Это требует осмотрительности в замечаниях и поведении. Наблюдателей много и в большинстве своем это незнакомые люди – неясно, какой будет их реакция, что их заинтересует и как на них воздействовать. Но поскольку люди собрались, то они уже изначально настроены на чье‑то выступление – остается только удержать их интерес. Кроме того, и это важный эффект публичной коммуникации, на публике заразительность идей и чувств может стать преимуществом: человек будет эмоционально реагировать на то, что не произвело бы на него впечатления, будь он один.
Таким образом, очевидно, что хотя в публичной коммуникации роль невербальных компонентов не менее важна, чем в межличностном общении, тем не менее, имеются существенные отличия в их употреблении. Если в непосредственном общении главное – это передача некой информации (соответственно, важна точность восприятия и интерпретации невербальных проявлений: сделать явным и понятным нечто не явное, не определенное однозначно, а порой даже скрытое), то в публичном выступлении на первый план выходит его воздейственность, умение, используя выразительные движения, создать нужное впечатление (для большей эффективности, наоборот, возможно и скрыть нечто явное, к примеру, присущее оратору в обыденной жизни и подчас нежелательное в публичном общении).
Не случайно считается, что умение публичного выступления является одним из важнейших качеств в современной социальной жизни. Именно поэтому большинство специальных изданий, посвященных «языку телодвижений», не столько учат правильно понимать и интерпретировать невербальное поведение других людей, сколько дают соответствующие рекомендации по овладению навыками публичного выступления с уместным и выигрышным использованием экспрессивных проявлении[105].
Специалисты считают, что в поведении на «публике» всегда можно найти способ, чтобы выглядеть лучше: у вас невыразительный взгляд? – примените косметику, грим; у вас не идеальная фигура? – носите одежду, которая скроет ваши недостатки, а также используйте аксессуары, которые отвлекут внимание, а возможно, станут в дальнейшем вашей визитной карточкой; у вас кислое выражение лица? – вызовите у себя положительные эмоции, включите «внутреннюю улыбку». Никогда не надо забывать о движениях своего тела. Оно имеет собственный молчаливый язык, часто совершенно независимый от того, что произносится вслух. Это показывает, например, расположенность человека (сидит прямо, но свободно, слегка подавшись вперед) или его враждебность (напряженная поза, выставленная вперед челюсть, скрещенные на груди руки) к аудитории. Почти невозможно говорить с увлечением и убеждением без неуловимо сложного сочетания движений головы, шеи, плеч, корпуса, бедер и ног – все они, а не только движения рук и кистей, суть жесты. Умелый оратор с помощью таких невербальных проявлений достигает многого: усиливает сообщение, проясняет смысл, подчеркивает важные моменты речи[106]. Все подобные рекомендации ориентированы на то, чтобы человек, используя навыки невербального общения, научился достигать эффективности своего публичного поведения, создавать нужное впечатление и даже целостный публичный образ, или, как говорят сегодня, имидж, который в дальнейшем уже сам будет работать на успешность публичной коммуникации.
Имидж (от англ. image – отпечаток, образ, подобие) – это стереотипизированный, эмоционально окрашенный образ какого‑либо объекта, существующий в массовом сознании. Как правило, понятие относится к конкретному человеку, но может также распространяться на определенный товар, организацию, профессию и т. д. В основе имиджа лежит формальная система ролей, которые человек играет в своей жизни, дополняемая чертами характера, интеллектуальными особенностями и т. п. Он формируется как на основе реального и специального публичного поведения индивида, так и под влиянием публичных оценок, мнений других людей. Таким образом, в имидже реальные качества человека тесно переплетаются с теми, которые приписываются ему окружающими. Гармоничный имидж является целостным образованием, состоящим из внутренне непротиворечивых элементов[107].
Для имиджа, безусловно, имеет значение социальный статус индивида. Однако он обычно включает в себя и весь послужной список данного лица. Имидж формируется с учетом воспринимаемых людьми личностных характеристик человека, проявляющихся в манере поведения, особенностях общения, а также убеждений, определяющих его основные поступки. Кроме статусно‑ролевых и личностных характеристик, особенностей мировоззрения, имидж определяется и внешним видом человека, особенностями телосложения внешности и прически, манерой одеваться и т. д. В итоге сформировавшийся имидж является достаточно устойчивым образованием.
В самом общем виде имидж – это специфический «образ» воспринимаемого человека, когда ракурс восприятия умышленно смещен и акцентируются лишь его определенные характеристики, в результате достигается иллюзорное отображение субъекта. Между имиджем и реальным человеком существует так называемый «разрыв в достоверности», поскольку имидж сгущает краски образа и выполняет тем самым функцию «внушения». Имидж строится на включении эмоциональных апелляций, чтобы обеспечить суггестивное действие на массовое сознание[108]. Существует целая наука, исследующая понятие «имидж» и закономерности его функционирования – имиджелогия. Ее особенностью является воздействие при создании имиджа сразу по нескольким коммуникативным каналам, а самым важным из них в этом аспекте является визуальный[109]. Чаще всего имидж – это результат работы специалистов‑имиджмейкеров. Он базируется на законах социального восприятия и отражает ожидания определенных групп, поэтому наличие имиджа может обеспечить его носителю успех в публичной жизни.
Таким образом, еще раз подчеркнем специфику публичной невербальной коммуникации. Если на межличностном уровне знание о когнитивных механизмах, опосредующих социальное восприятие, помогает преодолевать ошибки впечатления и коммуникативные барьеры, то на публичном уровне представления о социальной перцепции позволяют целенаправленно использовать их для формирования нужного публичной персоне впечатления на людей, создавать определенный имидж, подчас значительно отличающийся от реального образа этого человека. Обычно создание такого результата восприятия публичной деятельности некой персоны или организации достигается за счет специальных PR‑технологий, также нового понятия в современной российской культуре. «Паблик рилейшнз» (так эта аббревиатура расшифровывается и звучит по‑русски, а означает – специально организованные отношения с общественностью, народом, публикой)[110]подразумевает комплекс мероприятий по формированию позитивного имиджа какой‑либо персоны (организации) либо исправления уже существующего ее образа, основанного на устаревших стереотипах и установках, т. е. преодоление предубеждения общественности к этому социальному объекту.
Например, с этой целью первоначально проводятся мероприятия по «осовремениванию» внутренних структур образа. Если это организация – то таковыми являются «оздоровление», улучшение внутренней обстановки, переструктурирование ее подразделений с учетом основной деятельности и потребностей общества. Если это персона – то с участием специальных людей проводится работа по пересмотру его мировоззрения, стратегии и тактики его социальной программы, улучшение внешнего облика, образа жизни и поведения, например, в виде разного рода тренингов. Следующий этап PR‑акций – различные публичные мероприятия (встречи с людьми, пресс‑конференции и др.) с целью информирования общественности об этом объекте, а также благотворительные поступки, выставляющие его в выгодном, позитивном свете, и т. д. Заметим, что все подобные акции, по сути, являются коммуникативными жестами, поскольку рассчитаны именно на их смысловое восприятие общественностью, причем многие из них очевидно носят символический характер.
Изначально понятие «паблик рилейшнз» имело положительное значение, как особая система двусторонней коммуникации между организациями и общественностью, задача которой достижение общего согласия, а не только продвижение идеи (товара, услуги, персоны). Подразумевалось, что «внутреннее» совершенствование объекта публичного внимания плюс большая информированность людей о нем, гласность и социальная ответственность в его деятельности будут способствовать улучшению в целом общественной атмосферы, создадут режим благоприятствования для взаимодействия граждан с государственными учреждениями, структурами и общественными деятелями. Однако в реалиях современной российской действительности в отличие от такого условно названного «белым» PR‑a большую популярность получил, так называемый, «черный» PR, когда существенных структурных и позитивных внутренних изменений у самого объекта не происходит. А PR‑технологами осуществляется только, как говорится на их профессиональном жаргоне, его публичная «раскрутка» (частое мелькание на публике под любым, даже надуманным предлогом, чрезмерное восхваление специально нанятыми людьми и другими известными публичными персонами и т. п.), т. е. в таком случае производится манипулирование социальными ожиданиями и эффектами социального восприятия[111]. Кроме того, «черным» PR‑ом называются также мероприятия по дискредитации конкурирующей персоны или организации. К сожалению, необходимо признать, современная обстановка в России такова, что «черный» PR, в силу своей эффективности при минимуме финансовых затрат, практически вытеснил «белый», чем, по сути, и значительно дискредитировал само понятие «паблик рилейшнз», как цивилизованных, позитивных для страны общественных связей и взаимоотношений, и остается, тем не менее, характерным признаком российской действительности.
Однако деятельность PR‑агентов по созданию имиджа, на наш взгляд, позволяет достаточно наглядно представить и понять ключевое правило дискурсивной психологии в отношении невербальной коммуникации: паралингвистический дискурс создает новый социальный мир, или привносит изменения в него. Сегодня уже никто не будет отрицать, что даже самые небольшие изменения в имидже человека, в частности, в его внешнем облике, как создание нового «образа» для других, неизбежно приводят к изменению и «внутреннего» мира, психологического содержания этого человека, а также и в отношениях с социальным окружением, другими людьми, пусть даже они и сознают всю «искусственность» преобразований внешности и производимого паралингвистического дискурса.
Знание особенностей коммуникации на публичном уровне важны не только для известных людей, общественных деятелей и других публичных персон. Поведение любого человека на публике имеет, как показано, отличия от межличностного общения. Описанные выше закономерности такого поведения в той или иной степени действуют во всех ситуациях и для всех людей, что налагает на человека определенную ответственность за свои слова, жесты и другие экспрессивные проявления, поскольку это может привести к совершенно неожиданным реакциям публики, придать рядовым поступкам определенный общественный резонанс.
Не случайно, в новой редакции некоторых статей Уголовного кодекса РФ (например, ст. 130, 280, 282 и др.) в части квалифицирующих признаков преступлений акцент сделан именно на публичном характере действий. Публичность действий означает их обращенность к широкому кругу людей. При этом в каждом конкретном деле вопрос о публичности действий решается с учетом всех обстоятельств дела. В том числе должно быть установлено, что публика воспринимала эти обращения[112]. Публичными считаются заявления и призывы, высказанные устно при выступлении на митингах, манифестациях и других специально организованных или стихийно возникших мероприятиях, а также специально заготовленные в виде плакатов, транспарантов, листовок, выставленных для свободного обозрения в местах массового скопления людей[113].
Безусловно, как это уже отмечалось выше, в нашей стране конституционально з