Отечественные СМИ сегодня гораздо реже допускают грубые нарушения и злоупотребления свободой слова. Но при этом они стали чаще прибегать к более тонким, завуалированным методам, привлекая внимание читателей и возбуждая общественное мнение негативными изображениями, например, некоторых социальных событий или отдельных публичных персон. Для этих целей применяются, в первую очередь, фотографии событий и людей, изображающие их в нелицеприятном или неожиданном ракурсе (простой, наименее безобидный пример: спящий депутат в ходе обсуждения важной темы в парламенте). Часто бывает так, что текст газетной статьи вполне серьезен и вроде бы даже не содержит какой‑либо критики персонажей сообщения, но иллюстрирующий этот текст «разоблачительный» фотоснимок противоположен форме и смыслу изложения и «доходчиво» объясняет читателю истинное, как минимум скептическое, отношение публикаторов к описываемому событию или поведению его участников. Не случайно, как рассказывают сами журналисты, в редакции газет то и дело звонят читатели, заявляющие, что статья – чистая правда, а вот фотография – наглая ложь[133].
Справедливости ради нужно сказать, что документальной фотографии в строгом смысле этого слова сегодня практически не существует: фотограф подчас лишь демонстрирует, что фиксирует действительность, а на самом деле ею распоряжается. Известный американский фотограф Энтони Сво, прославившийся своими снимками жизни стран Восточной Европы (в том числе и России) в постсоветский период, говорил: «Фотография для меня всего лишь орудие. Я не выбираю стиль и форму. То, что я делаю, для меня больше, чем фотография. Это способ коммуникации»[134].
Сейчас такой действенный, «говорящий» иллюстративный материал используют практически все отечественные печатные издания, но законодателем «моды», видимо, надо признать газету «Коммерсантъ». Именно это издание чаще всего упрекают в том, что его фотографы «бросают тень» на репутацию честных политиков. Например, еще в середине 90‑х годов спикер тогдашней Государственной Думы Г. Селезнев настоял на лишении аккредитации фотокора «Коммерсанта», обидевшись на «неприличную», по его мнению, свою фотографию в газете. Издатели же «Коммерсанта» гордятся фирменным стилем своих фоторепортажей. А в 2004 г. в Музее изобразительных искусств им. Пушкина состоялась даже специальная выставка «Первополосные кадры», приуроченная 15‑летию этого «Издательского дома». Экспонировались фотографии, которые, по мнению специалистов, уже давно находятся над всякими жанрами и обладают собственной художественной ценностью. Например, ставший уже классикой отечественной фотографии взгляд Аллы Пугачевой поверх стекла лимузина или Бориса Березовского, чье изображение закрывающимися дверями машины как будто расколото надвое (автор Эдди Опп), и др.
Таким образом, хотя некоторые фотографии кажутся обидными изображенным на них персонам, а потребитель легко «читает» подтекст статьи, иллюстрированной подобными снимками, но предъявлять претензии СМИ «по факту их недостоверности действительности» – бесперспективное занятие. Тем не менее, разнообразные попытки своеобразной мести журналистам за размещение «нежелательных» снимков иногда все‑таки предпринимаются. Например, крупнейший петербургский оператор розничной торговли печатной продукции «Метропресс» в 2004 г. разорвал отношения с популярным местным журналом «Город». Завуалированная экономическими факторами, настоящая причина отказа в распространении издания состояла в публикации «неудачной» фотографии гендиректора «Пятого канала» телевидения М. Фокиной. Специалисты по компьютерному дизайну этого учреждения якобы провели экспертизу опубликованного фото и установили «нежелательные компьютерные изменения, которые были проведены над изображением перед публикацией». Но больше всего сослуживцев Фокиной возмутило, что «лицо главы канала было размещено прямо на изломе страницы»[135].
Но бесперспективность судебных исков к изданиям по поводу тех или иных фотографий касается только случаев фиксирования ими публичного поведения, официальной жизни тех или иных героев фоторепортажей светской хроники. Ситуация коренным образом меняется, когда фоторепортеры бесцеремонным образом вторгаются в приватную жизнь известных людей. Действия фотографов‑папарацци сейчас достаточно часто обсуждаются общественностью во всем мире. Например, в апреле 2006 г. очередной международный скандал разразился вокруг фотографии полуобнаженной Ангелы Меркель, канцлера Германии, на итальянском пляже, опубликованной британским таблоидом The Sun. Заметим, что не только в публикациях скандальных снимков обвиняют фотографов. Часто в погоне за сенсацией они создают аварийные ситуации на дорогах, угрожающие безопасности граждан. В частности, по мнению многих, причиной гибели принцессы Дианы были действия преследующих ее папарацци (хотя в последовавшем судебном разбирательстве их вина не была доказана).
Регулярно подобные ситуации происходят с известными людьми в Северной Америке. Именно это подвигло губернатора Калифорнии осенью 2005 г. одобрить законопроект, который гласит: «Фотограф, сознательно создающий конфликтную ситуацию с известным человеком, идущий с ним на конфронтацию или ставящий его в неловкое положение ради получения снимков скандального характера, будет облагаться крупным штрафом, а сделанные таким образом фотографии газеты и журналы не станут ни принимать, ни выплачивать гонорары»[136]. Аналогичные действия папарацци в нашей стране в принципе подпадают под действие ст. 137 УК РФ, как незаконное собирание сведений о частной жизни либо их распространение в средствах массовой информации. Поскольку в редакции этой статьи подразумеваются, в первую очередь, действия, разглашающие личную или семейную тайну, ее применение к фотожурналистам в практике встречается редко.
Тем не менее, например, в мае 2007 года суд признал обоснованным иск популярной актрисы Веры Глаголевой по поводу незаконного использования ее изображения (фотографии) в газете «Жизнь» и нарушения ст. 23 Конституции РФ, гарантирующей неприкосновенность личной жизни. В материале, опубликованном в газете в декабре 2005 г. речь шла о пластической операции, которую сделала Глаголева, а заметка сопровождалась фотографиями до и после хирургического вмешательства. Суд также частично удовлетворил материальные требования актрисы, оценив ущерб в 270 тыс. рублей[137]. Однако чаще всего публикация фотографий без согласия персонажей и нежелательные для них оценивается как злоупотребление свободой массовой информации, но ограниченное не юридическими, а морально‑этическими нормами.
В российском Законе о СМИ есть, правда, специальные запреты на размещение некоторых изображений (фотографий), которые довольно часто игнорируются или по старинке оцениваются как нарушения профессиональной этики. Речь в данном случае идет о несовершеннолетних, в отношении которых Законом о СМИ предусмотрены более строгие, чем для взрослых, правила защиты неприкосновенности личности от любого необоснованного вмешательства. Часть 3 ст. 41 Закона о СМИ запрещает редакции разглашать в распространяемых сообщениях и материалах сведения, прямо или косвенно указывающие на личность несовершеннолетнего, совершившего преступление либо подозреваемого в его совершении, а равно совершившего административное правонарушение или антиобщественное действие, без согласия несовершеннолетнего и его законного представителя. Рассказ о каком‑либо подобном событии в СМИ возможен только таким образом, чтобы личность несовершеннолетнего нельзя было идентифицировать. Специальным же мониторингом ряда российских СМИ установлено, что некоторые печатные издания, в том числе такие известные, как «Комсомольская правда», «Российский курьер» и др., продолжают публиковать материалы и фотографии о преступлениях несовершеннолетних, допуская нарушения их законных прав. Причем нередко это происходит с ведома и согласия сотрудников правоохранительных органов[138].
Другим распространенным средством иллюстрирования газетных текстов является коллаж – способ организации целого посредством соединения разнородных частей. Коллаж – это особый прием художественной техники комбинирования, как правило, фотоснимка и рисунка, который представляет собой переходное звено между двумя этими классическими средствами. Это уже не фотография с ее достоверностью и «идентичностью реальности», но еще и не рисунок, например, карикатура с ее практически полной нетождественностью изображаемой реальности. Бытует мнение, что для создания коллажа не требуется особых профессиональных навыков, присущих талантливому фотографу или художнику, поэтому к нему, как малозатратному средству, и прибегают в первую очередь малобюджетные и провинциальные печатные издания. Но это не так. В искусстве, как прошлого, так и современности, коллаж довольно распространенный прием и прогрессивный художественный метод, который часто использовали всемирно известные художники (П. Пикассо, А. Матисс, М. Дюшан, Р. Раушенберг и др.). Прием коллажирования, как никакой другой, служит цели выражения сущности предмета «не как мы его видим, а как мы его знаем», т. е. как потенциально дисгармоничного.
Сегодня в постмодернизме (как направлении современного искусства) коллаж обретает статус универсального способа организации текстового и в целом культурного пространства. Коллаж интерпретируется не как спекулятивное соединение в семиотических средах различных по своему статусу и значению элементов, но существенно более широко: фактически речь идет об атрибутивной коллажности любых феноменов современной культуры. Именно в свете этих идей использование коллажа, с его большими возможностями иллюстрирования текста и придания ему новых, дополнительных смыслов интерпретации, широко распространено в современных печатных СМИ. Поскольку основой такого типа изображения является манипулирование, обычно с фрагментами фотографий при помощи техник аппликации и пририсовывания некоторых деталей, что неизбежно приводит к искажению первоначального смысла использованных снимков, то, казалось бы, это создает почву для большего числа претензий к изданиям. Но практика показывает, что это не так. Коллаж все‑таки редко бывает предметом правовых споров и судебных разбирательств, вероятно, в силу своей «поверхностной» простоты и четкости художественного и коммуникативного замысла, обычно легко узнаваемого аудиторией. Однако в отечественной практике такие случаи все же иногда случаются.
Один случай можно было бы считать курьезным, однако фотохудожник, выполнивший коллаж, рисковал уголовным наказанием до одного года исправительных работ. Суть уголовного дела, возбужденного по заявлению председателя Госсовета Удмуртии А. Волкова, заключалась в следующем: одна республиканская газета объявила конкурс «Идеал мужчины», в котором победил вышеупомянутый истец; а другая, оппозиционная газета «Золотая провинция» напечатала об этом заметку, сопроводив ее коллажем, на котором голова Волкова была совмещена с фигурой ветхозаветного героя Давида. Председатель Госсовета потребовал привлечь журналистов к ответственности по ч. 2 ст. 130 УК РФ, предусматривающей наказание за оскорбление, «содержащееся в публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации». Правда, в ходе расследования этого дела не удалось доказать, что коллаж представляет собой выраженное в неприличной форме унижение чести и достоинства А. Волкова, «поскольку скульптура Давида действительно считается признанным идеалом мужской красоты». Производство по делу было прекращено[139].
На другом примере остановимся подробнее. Он важен не только потому, что заявителем здесь выступал не прямой персонаж публикуемого сообщения, а рядовой читатель, чьи чувства «были оскорблены» одним из подобных изображений, хотя, как показал анализ, его претензии оказались абсолютно беспочвенными. Этот пример демонстрирует, как надо подходить к анализу отдельных текстов, содержащих невербальные компоненты, в тех или иных конфликтных ситуациях и юридических спорах. В 2003 г. в органы прокуратуры поступило заявление гражданина Г. по поводу рисунка (коллажа) к статье «Полузащита. Город готов к зиме, Вы в это верите?» в одной из московских муниципальных газет, содержание которого, по мнению заявителя, нарушает его права: оскорбляет национальные чувства[140]. Как показало изучение материалов, указанная статья была посвящена актуальной проблеме – готовности коммунальных служб города и самих жителей к зимнему сезону. В статье, написанной в публицистическом жанре, были изложены различные точки зрения: авторская, с позиции рядового жителя мегаполиса; мнение представителя префектуры, ответственного за развитие инфраструктуры округа, высказанное в интервью с корреспондентом; мнение о проблеме обычного дворника.
В основном тексте статьи (изложение позиции автора) использованы приемы юмористического, ироничного изложения, и в целом материал в мягкой, корректной форме критикует соответствующие коммунальные службы. Цель статьи: привлечь внимание читателей (как рядовых, так и ответственных работников) к указанной проблеме и стимулировать их к принятию соответствующих шагов по ее решению. Собственно, у заявителя гр. Г. и не было каких‑либо претензий к смысловому содержанию статьи. Но рядом с указанной статьей в газете помещен рисунок (отметим, это важно, что он составная часть этой публикации и соответствует ее содержанию) – а именно коллаж, который и является предметом жалобы заявителя, как оскорбляющий его национальные чувства. Проведенный анализ указанного коллажа с учетом заголовка и содержания соответствующей газетной статьи, а также с опорой на общепринятые культурологические традиции позволяет замысел автора и смысл коллажа интерпретировать примерно следующим образом.
Ежегодно в город приходит зима, и хотя его жители, а также соответствующие коммунальные службы знают об этом, но каждый раз оказываются застигнутыми врасплох: наступившие погодные изменения становятся настоящим стихийным бедствием, справиться с которым горожане самостоятельно не способны. В таких ситуациях, особенно если жители города признают невозможность самим противостоять свалившимся на них бедам, надеяться приходится разве что на некую помощь извне, со стороны. В подобных «безвыходных» положениях, когда горожане, в том числе и работники коммунальных служб, проявляют лень и определенную несостоятельность, ссылаясь на якобы не зависящие от них факторы: стихийность, непредсказуемость природных катаклизмов, отсутствие необходимых материальных средств и т. п., люди склонны пренебрегать собственной ответственностью, а перелагать ее на плечи других, часто мифических сил. И именно такой мифической силой для москвичей могут выступать, например, известные исторические персонажи Минин и Пожарский, однажды уже спасшие Москву от одного бедствия, освободив от врагов‑захватчиков. Термин «мифическая» используется здесь не потому, что такого факта в истории не было, а потому что было это достаточно давно и, как водится, в памяти благодарных потомков событие обросло всевозможными былями и мифологическими подробностями. Народным героям стали приписывать поистине всесильность и всемогущество.
На такую аллюзию и намекает автор коллажа, поместив в него знаковую фотографию памятника Минину и Пожарскому[141], где одному из героев «стараниями» художника вместо меча вложено кайло‑ледоруб (лом с приваренным к нему топором), а второй «обут» в валенки и вместо щита опирается на пририсованный мешок с солью. Использованный прием иронии (невербальным знаком которой как раз и являются пририсованные элементы), так же как и ироничный стиль части содержания статьи, – вполне уместные художественный и литературный приемы, применяемые чаще всего для того, чтобы заострить внимание на важности проблемы. Настоящий же смысл коллажа в соответствии с принципом противоположности как раз и заключается в разбивании мифологизированных представлений людей. Простая и вполне понятная мораль: для того чтобы справиться с зимними проблемами и опасностями, людям не надо надеяться на кого‑то, а необходимо проявлять должную ответственность самим. Поэтому о коллаж никоим образом не может оскорбить ни память об указанных исторических персонажах, ни связанную с их подвигом национальную гордость российских граждан. Наоборот, он только подчеркивает их важную миссию.
Также нельзя рассматривать приданные (пририсованные) художником историческим персонажам атрибуты для уборки льда и снега, подменившие щит и меч, как принижающие их доблесть. А именно на это делает в своем заявлении гр. Г. основной упор. Такие пририсованные детали, на его взгляд, «искажают смысл памятника». Однако отметим, что использованные художником выразительные средства – упрощенность, схематичность и аппликативность пририсованных вещей (лом, валенки, мешок с надписью «соль») – только подчеркивают их очевидное несоответствие самому памятнику. Утрированность изображения перечисленных предметов способствует концентрации внимания именно на этих фрагментах рисунка. И, таким образом, цель художника (и смысл коллажа) не осквернение памятника, а сделать «подчеркнуто» значимыми указанные фрагменты, используя узнаваемую символическую скульптурную композицию.
Кроме того, профессия дворника в определенном смысле не менее важна в жизни людей и функционировании городов, чем другие. В конце концов, одним из подвигов мифического героя Геракла, вполне равноценном всем остальным, была расчистка Авгиевых конюшен. Художником только подчеркивается всесильность указанных персонажей: если они справились с таким бедствием как нашествие чужеземцев, то им по силам справиться и с любым другим бедствием. Приписывание таких качеств героям не является их принижением, или оскорблением национальных чувств наших современников.
Такая в целом достаточно тривиальная и не требующая каких‑либо специальных знаний интерпретация замысла автора коллажа является наиболее приемлемой с учетом распространенных, общепринятых суждений, традиций восприятия и мышления, сложившихся в нашей культуре. Смысл рисунка соответствует названию и содержанию статьи. Заголовок публикации фактически заменяет подпись к иллюстрации и задает рамки ее интерпретации в указанном выше направлении. Человек, знакомясь с данным изданием и заметив указанный коллаж, вполне может и не прочитать соответствующую ему статью, но выполненный крупным шрифтом заголовок прочитает обязательно.
Таким образом, в данном конкретном случае использованный в газете коллаж надо воспринимать в контексте содержания и названия статьи, посвященной коммунально‑бытовой проблематике. Но заявителя это не интересует. Он «вырывает» иллюстрацию из контекста и трактует ее по‑своему, что совершенно не соответствует содержанию опубликованного материала. Если бы содержание статьи было другим, то были бы возможны и другие интерпретации смысла коллажа. Например: а) статья была бы посвящена исторической тематике – событиям в России XVII в. и роли в них Минина и Пожарского; б) статья была бы написана на культурологическую тематику – в частности, о состоянии памятников культуры в городе или о целесообразности некоторых из них; в) статья была бы посвящена политической тематике и т. д. И каждый раз тот же самый коллаж мог бы интерпретироваться по‑разному (хотя, очевидно, что и в таких случаях его нельзя было бы трактовать как оскорбляющий память героев или национальные чувства). Но здесь смысл статьи сугубо бытовой и рассматривать ее изобразительный компонент нужно в контексте содержания.
В своем заявлении гр. Г. называет этот коллаж «хулиганской выходкой, организованной группой лиц, с использованием служебного положения и средства массовой коммуникации». Действительно, данный материал – продукт коллективного творчества. Но если следовать логике заявителя, не рисунок иллюстрирует публикацию, а статья маскирует, вуалирует истинный смысл сопровождаемого статью коллажа, а именно – осквернение памятника народным героям и, тем самым, нанесение урона национальным чувствам читателям газеты. Такой подход представляется надуманным и противоречит здравому смыслу. Подводя итог анализу материала, опубликованного в муниципальной газете, еще раз подчеркнем: в нем не содержится признаков, характеризующих возбуждение национальной вражды.
Из приведенных выше примеров, казалось бы, достаточно очевидно вытекает, что иллюстрации (фото, рисунки, коллажи и т. д.) газетных публикаций сами по себе практически не могут содержать законодательно закрепленных нарушений и/или такие нарушения недоказуемы. Однако надо признать, что на практике все‑таки встречаются случаи, когда невербальные компоненты, включенные в текст (или ему сопутствующие), не выглядят «безобидной шалостью» журналистов. Так, главный редактор газеты «Самарская дума» В. Еремеев решением суда был наказан годом исправительных работ за публикацию оскорбительного коллажа с изображением высокопоставленных персон.
Весной 2004 г. в газете, вышедшей в канун выборов депутатов Самарской городской Думы вполне в духе «черного» пиара, был опубликован коллаж с подписью «Последние часы в ставке Лиманского». Сюжет иллюстрации повторял известную картину Кукрыниксов «Конец. Последние часы в ставке Гитлера». На коллаже в форме высших нацистских офицеров были изображены мэр города Г. Лиманский, глава администрации Н. Колесников и экс‑председатель городского избиркома С. Никологорский. Они посчитали себя оскорбленными такой публикацией, обратились с иском в суд и потребовали привлечь редактора газеты к ответственности за оскорбление должностного лица в соответствии со ст. 319 УК РФ. Мировой судья не внял доводам редактора, оправдывавшегося тем, что «взял коллаж с изображением чиновников из другой газеты и потому не может нести ответственность за публикацию», и приговорил В. Еремеева к году исправительных работ и перечислению 20% дохода за это время в городской бюджет. Адвокат мэрии, удовлетворенный результатом, посчитал, что этим процессом наконец‑то создан прецедент уголовной ответственности журналистов за недобросовестные публикации. А среди журналистского сообщества области такой приговор суда вызвал недоумение, поскольку подобные процессы для СМИ обычно заканчивались лишь частичным опровержением тех или иных растиражированных сведений и небольшим материальным возмещением за оскорбление чести и достоинства[142].
Но больше всего сложностей с восприятием и негативной оценкой, а на основании чего и претензий к печатным изданиям возникает по поводу публикации рисованных иллюстраций, в первую очередь карикатур и шаржей. В самом общем виде карикатура – это юмористическое изображение, в котором создается специфический комический эффект за счет соединения реального и фантастического, преувеличения и заострения характерных черт, неожиданными сопоставлениями и уподоблениями. Карикатура – основная изобразительная форма сатиры – часто обладает выраженной социально‑критической направленностью, подвергающей осмеянию какие‑либо социальные, общественно‑политические, бытовые явления, ситуации, реальных лиц или характерные типы людей. Шарж – это изображение (обычно портрет), в котором с соблюдением сходства карикатурно изменены и подчеркнуты характерные черты конкретного человека[143].
Сегодня к таким «картинкам», чтобы развлечь читателя, прибегают практически все отечественные печатные издания. Соответственно, случаются и конфликтные ситуации. Так, еще в середине 90‑х годов общественный резонанс получил факт «двойного», с интервалом в несколько месяцев, обращения Амангельды Тулеева в Судебную палату по информационным спорам при Президенте РФ по поводу сначала текста публикации «Волк и „Красная шапочка“» в газете «Московский комсомолец» клеветнической, по мнению заявителя, а позднее и сопровождавшей статью «оскорбительной» карикатуры в свой адрес. Хотя в этом случае претензии Тулеева по большей части касались подписи (вербального компонента), сопровождающей рисунок: из уст персонажа, отдаленно его напоминающего, выходила фраза «Вот такой я, Обман‑гельды». Судебная палата в своем экспертном заключении отметила, что иллюстрация к указанной публикации «может быть предметом правового анализа, причем обязательно „в совокупности с заголовком и текстом статьи“», а также посчитала, что «некорректное искажение имени заявителя может быть обидным и оскорбительным для него». В то же время Судебная палата уклонилась от решения вопроса об идентификации лица, изображенного на рисунке, посчитав, что это не входит в ее компетенцию[144].
В другом случае, гражданское дело по иску губернатора Приморского края Е. Наздратенко оказалось более результативным. В конце 90‑х годов газета «Приморье» опубликовала чрезвычайно острое интервью с бывшим следователем Т. Гдляном о криминальной ситуации в крае. Но в поданном иске суть статьи даже не упоминалась, фактически иск был подан только против сопровождающего ее шаржа: Наздратенко, у ног которого вьется черная кошка, сидит в кресле и читает книгу «Крестный отец». Требования губернатора были просты, он просил суд признать, что «шарж выполнен на низком художественном уровне», и требовал взыскать с газеты в счет компенсации морального вреда, причиненного ему публикацией шаржа, 300 тыс. рублей.
Юристы независимого Центра «Право и СМИ», поместившие информации об этом случае на своем сайте www.medialaw.ru, высказали свое удивление самим фактом принятия судом этого дела к производству, а также последовавшим решением: «несмотря на то, что разрешение вопроса о мастерстве художника находится вне компетенции любого суда, суд признал, что действительно „шарж выполнен на низком художественном уровне“». На основании этого суд посчитал, что «публикацией данного шаржа затрагивается и унижается честь и достоинство истца, поскольку любой средний житель, увидев изображение Е. Наздратенко, предположит, что он является „крестным отцом“». Суд постановил, что газета должна выплатить истцу в качестве компенсации морального вреда 10 тыс. рублей, правда, это значительно ниже начальной суммы иска.
Аналитики Центра, акцентируя внимание на противоречивости судебной практики по делам о карикатурах, считают, что СМИ, их публикующие, нередко попадают в юридическую ловушку: некоторые судьи считают, что обязанность редакции доказывать в суде соответствие действительности сведений, изложенных в публикации, распространяется и на иллюстрирующие ее рисунки. СМИ такие дела чаще всего проигрывают. Однако часть судей отказывает в возбуждении дел о карикатурах либо отклоняют предъявляемые по ним исковые требования. Основанием для этого является то, что к рисункам и коллажам не должны предъявляться требования документальности и соответствия действительности, как к иллюстрируемым ими сведениям, изложенным в публикации. По мнению Центра «Право и СМИ», ст. 152 ГК РФ, устанавливающая, что «гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь и достоинство сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности», не должна применяться к шаржам, коллажам и карикатурам. Во‑первых, их нельзя признать «сведениями», поскольку в них не содержатся сообщения о каком‑либо событии или явлении. Во‑вторых, изначально ясно, что, например, карикатура – это совсем не обязательно воспроизведение подлинной жизненной ситуации. И никто не может быть введен в заблуждение относительно того, что изображенное на ней действительно имело место в реальности. Наконец, в‑третьих, – это художественное произведение, созданное фантазией автора, и доказать соответствие плода фантазии действительности часто в принципе невозможно.
Кроме проблемы «достоверности» содержащихся в карикатурах прямых или скрытых намеков на тот или иной порок изображенной персоны, есть и еще одна, пожалуй, главная – в использовании таких рисунков: их юмористичность. Или то, что некоторые называют осмеянием, подразумевая тем самым их подчас язвительный и даже оскорбительный замысел, наносящий таким образом моральный урон, причем не только изображенному лицу, но и любому другому человеку, по мнению которого его чувства оказались задеты. Казалось бы, специалисты давно определили, что критика не есть оскорбление, а юмор (комическое, ироническое и т. п.) не может быть предметом судебного разбирательства, так как связан с восприятием. Одно и то же, например, иронические сообщения разные люди воспринимают по‑разному: одни как положительную, добрую иронию, другие – как отрицательную, злую, а третьи – вообще не воспринимают ироническую окраску[145].
История развития цивилизации и становления европейской культуры характеризуется во многом как зародившаяся еще в античности тенденция преодолевать «трагичность бытия», серьезность его восприятия именно через юмористическое, ироничное отношение к той или иной действительности, в некоторых случаях опасной и достаточно суровой для человека. Например, игра, как один из механизмов осуществления ироничного, выступает такой формой отношения к миру, которая позволяет избежать абсолютизации только одной из версий возможного опыта и задает реальное пространство свободы. Только человек, способный на юмор, осознает относительность своего языка, сознания, культуры и потому открыт для коммуникации в другом языке и в другой культуре, что только и дает социуму надежду на преодоление жестокости и прорыва к подлинной культуре. В целом, применительно к концу второго тысячелетия, такой подход является знаменем времени. А по мнению известного философа Х. Ортеги‑и‑Гассета, представляется сомнительным, чтобы современного молодого человека может заинтересовать текст, стихотворение, мазок кисти или звук, которые не несут в себе иронической рефлексии[146].
Но, как показывает практика, люди продолжают считать себя уязвленными некоторыми карикатурными изображениями, приписывая им умышленный оскорбительный характер, и требуют в судебном порядке наказать поместившие их издания. Более того, игнорируя многовековую традицию юмора и сатиры как приемлемой формы общественной критики, многие считают, что именно оскорбительное содержание карикатур их непременный атрибут (а значит, и главная цель). На основе чего проводятся даже специальные исследования по оценке степени оскорбительности тех или иных карикатур и делаются выводы о необходимости учета такой специфики их восприятия (которая, как выясняется, значительно варьирует у людей разных социальных категорий) при оценке степени морального вреда, нанесенного публикацией отдельных карикатур[147]. Поэтому остановимся на этой проблеме карикатур более подробно.
Очевидно, что карикатуры (это следует из самого их определения) апеллируют к чувству юмора их воспринимающих. В обычном словоупотреблении так называют способность человека подмечать в явлениях комические стороны, эмоционально на них откликаясь. Чувство юмора неразрывно связано с умением обнаруживать противоречия в окружающей действительности, например, замечать, а иногда и утрировать сочетание положительных и отрицательных черт в каком‑либо человеке, кажущуюся значительность, самомнение кого‑либо и не соответствующее этому поведение и т. д. Судить о наличии чувства юмора как раз и можно по тому, как человек воспринимает шутки, анекдоты, карикатуры, улавливает ли он комизм ситуации, способен ли смеяться не только над другими, но и над собой, если становится объектом шутки или попадает в комичную ситуацию[148].
Отсутствие чувства юмора или слабая его выраженность свидетельствуют как о сниженном эмоциональном уровне, так и о недостаточном интеллектуальном развитии человека, и непременно является атрибутом так называемой авторитарной личности. Так называют (Т. Адорно) тип личности, характеризуемой нетерпимым отношением к неопределенности, чрезмерной почтительностью к власти и авторитету, а также враждебностью к любым людям и группам, потенциально нарушающим существующий порядок[149]. Личности с ярко выраженной авторитарностью присуща зависимость от суждений и мнений значимых людей, «внутренняя несвобода» и тем самым некоторая «антидемократичность», неприемлемость признания свободы на собственное мнение у других людей, особенно если это идет вразрез с устоявшимся, традиционным и понятным представлением, а собственная подавленная враждебность переносится на них.
Отметим, что еще мыслители древности определяли, что не существует комического вне человеческого, а потому умение смеяться это то главное качество, что отличает человека от животного мира. Классик отечественной психологии С. Л. Рубинштейн считал чувство юмора обобщенным, мировоззренческим чувством, аналогичным по уровню обобщенности отвлеченному мышлению, поднимающимся над обычными, предметными чувствами – любовью или ненавистью к определенному лицу, возмущением каким‑либо событием или поступком. При этом в юморе, по его мнению, за смешным, за вызывающим смех недостатками чувствуется что‑то положительное, привлекательное. А вот когда отрицательные стороны объекта юмора начинают перевешивать положительные, включаются трагические нотки, боль и горечь. Таким, в частности, был юмор Гоголя, который сам характеризовал его как видимый миру смех сквозь невидимые слезы. Ирония в отличие от юмора противопоставляет положительное отрицательному, идеал – действительности, возвышенное – смешному и т. д. А в целом ирония разит несовершенство мира с позиции возвышающегося над ним идеала[150].
Другой известный философ и психолог А. Бергсон утверждал, что мы смеемся не над человеком, а над присущим ему пороком. «Порок, делающий нас смешными, приходит к нам извне, как совершенно готовая рамка, в которую мы и помещаемся. Он навязывает нам свою косность, вместо того, чтобы воспринять нашу гибкость. Мы не усложняем его, напротив, он упрощает нас»[151]. Именно к этой ситуации и относится сентенция: «Смеясь, человечество расстается со своими недостатками». А. Бергсон считает, наличие у людей таких пороков, нежелание им противостоять и стремиться к совершенству угрожают обществу и должно вызывать всеобщее неодобрение. При этом общество не может пустить здесь в ход материальное или какое‑либо другое принуждение. «Общество стоит перед чем‑то, его беспокоящим, но это лишь симптом, едва ли даже угроза – только жест. Следовательно, и ответить на это оно сможет простым жестом. Смех и должен быть чем‑то в этом роде – видом общественного жеста Смех не относится к области чистой эстетики, потому что он преследует (бессознательно и во многих случаях нарушая требования морали) полезную цель общего совершенствования»[152].
Таковы в общем виде цель и смысл карикатуры как жанра изобразительного искусства и как средства иллюстрирования газетного материала, какой бы остросоциальной и даже кажущейся оскорбительной она ни была. Но очевидно, что если человек не уловил комического в рисунке, не понял «высокого» замысла художника, то чаще всего его откликом будут простые, можно даже сказать примитивные негативные эмоции: «Кто‑то позволяет себе смеяться над тем, что я считаю святым, незыблемым». То есть он испытывает недовольство, раздражение, гнев, ненависть (в зависимости от интенсивности, модальности переживаний) – чувствует себя уязвленным и оскорбленным сатирическим изображением, подчас даже больше, чем аналогичными по смыслу словами.
Но это не означает ничего иного, кроме того, что человек испытывает негативные эмоции, которые являются важнейшим регулятором своего собственного (а не чужого) поведения и процессов познания. Известно, что некоторые ситуативные эмоции, такие, как возмущение, обида, ревность и т. п., способны «навязать» человеку определенные поступки, причем даже когда они для него нежелательны[153]. Часто сильные эм<