Похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
Как старое,
но грозное оружие…, - в руке его летала книга, как птица, пойманная на лету, рука его крушила волны, и штормы были ему по плечу…
- Потомки,
Словарей проверьте поплавки:
из Леты
Выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада». – словно заклинание, словно укор, словно судьбе наперекор…
- С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
Давай быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток …., - он умолкал, скоро конец, но душа ждала продолжения. И, словно в ответ на призыв не останавливаться, он говорил, и вторил ему свет…
- Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
Значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И, надрываясь
В метелях полуденной пыли,
Врывается к Богу,
Боится, что опоздал,
Плачет,
целует Ему жилистую руку,
просит –
чтоб обязательно была звезда! –
клянется –
не перенесет эту беззвездную муку! – и вспышка света ослепила на миг, глаза зажмурились непроизвольно, защищаясь от неизвестности, на всякий случай. Вадим осторожно открыл глаза. Полумрак. Свет от свечей. Свечи на столах. За столами сидят. И Вадим присел. Гул от молчания. Шелест страниц. Звон стекла. Разбилось что-то. Шепот. Громче. Вдруг все стихло. От стола оттолкнулась птица, разгоняя крыльями воздух. Шелест страниц. Голос совсем рядом:
- Земля, я неземной, но я с тобою скован,
На много долгих дней, на бездну быстрых лет.
Зеленый твой простор мечтою облюбован,
Земною красотой я сладко заколдован,
Ты мне позволила, чтоб жил я как Поэт.
Меж тысячи умов мой мозг образовала
В таких причудливых сплетеньях и узлах.
Что все мне хочется, «Еще» твержу я, «Мало»,
И пытку я люблю, как упоенье бала,
Я быстрый альбатрос в безбрежных облаках..
Не страшны смелому безмерные усилья,
Шутя перелечу я из страны в страну,
Но в том весь ужас мой, что если эти крылья
Во влаге омочу, исполненный бессилья,
Воздушный, неземной, я в Море утону, -
пламя свечи танцевало при каждом слове, освещая бледное, нервное лицо с острой бородкой и живыми быстрыми глазами. Все больше воодушевляясь, он напоминал не то рыцаря печального образа, не то демона.
- Бальмонт, Бальмонт, смотрите, это он, - шептались вокруг.
- Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
И выси гор….
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою. - он встал, и ушел, исчез в темноте. Вместо звука шагов, взмахи крыльев птиц… наконец, вспышка молнии! Ах! Шаровая молния! Вадим вжался в стул. Угрожающий светящийся шар приближался!.. Треск и нет его. Куда делся? А вместо ужаса от неминуемого – величественный профиль…да, это же Ахматова!
- От странной лирики, где каждый шаг – секрет,
Где пропасти налево и направо,
Где под ногой, как лист увядший, слава,
По-видимому, мне спасенья нет, - отрешенно произнесла, не шевелясь, как изваяние, даже не посмотрев, но нет, взглянула! И, взволновалось сердце. Вадим, не дыша, ждал, и … случилось.
- Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный, Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою, Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою Боль поражений и обид» -
Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
Ветер вырвался из окон, захлопав ставнями, разбивая стекла. Застучали каблуки, грохот – чьи-то ноги-сапоги…, двери настежь. Скрежет в сердце, как в замочной скважине – кто-то непрошеный ломится в чужую, в … жизнь, как вор, как грабитель, как убийца в законе. Отлегло. Реквием Моцарта зазвучал, как объятия, все объясняя...
И тот же голос величавый обреченно-отрешенный, скорбел, звучал – соболезновал - непреодолимое созвучие времени ли, музыка ли...? Источение слов из души - не праздный разговор, но музыка, вытесненная болью и переложенная на слова... на слова-признания, на слова-пророчества, на слова-свидетели, на слова-печати..., коим что мгновение, то век, что день, то эпоха...
…На губах твоих холод иконки, Льется ль песня тишины или бурно бьются струи,
Смертный пот на челе… не забыть!... Жизнь и смерть – ведь это сны, это только поцелуи.
…Звезды смерти стояли над нами, Лишив меня морей, разбега и разлета,
И безвинная корчилась Русь… И дав стопе упор насильственной земли,
Под кровавыми сапогами Чего добились вы? Блестящего расчета:
И под шинами черных марусь… Губ шевелящихся отнять вы не могли.
… Эта женщина больна, Мы живем, под собою не чуя страны,
Эта женщина одна, Наши речи за десять шагов не слышны.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне…
Что случилось с жизнью твоей…
 
 
| Да, мы дети бытия, Да, мы солнце не обманем, Огнезарная змея Проползла по нашим граням Научивши нас любить, Позабыть, что все мы пленны, Нам она соткала нить, Нас связавшую с вселенной… |
| Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой. Кидалась в ноги палачу – Ты сын и ужас мой. Все перепуталось навек, И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек, И долго ль казни ждать... | 
|
… И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь…
…У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить…
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы Страдание выводит на щеках…
…………………
………………………………
………………………………………
…………………………………………
……………………………………….....
…А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,.
Согласье на это даю торжество………,…
Но только с условьем – не ставить его…
Ни около моря, где я родилась…\\\\\\\\\\\
(Последняя с морем разорвана связь),),…...
Ни в царском саду у заветного пня,………....
Где тень безутешная ищет меня,……………..
А здесь, где стояла я триста часов,
И где для меня не открыли засов,……...
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь……,
Забыть, как постылая хлопала дверь…..
И выла старуха, как раненый зверь……
И пусть с неподвижных и бронзовых век.
Как слезы струится подтаявший снег...
И голубь тюремный пусть гулит вдали,.
И тихо идут по Неве корабли Вадим почувствовал себя таким незначительным,
…………..………………… малым в этом жестоком далеком мире, где погибают…
…………………………… поэты, где побеждают поэты… Но он взял себя в руки.
………………………….. Он впитывал в себя каждое слово, как младенец, сосущий
…………………………… молоко своей матери, ловил каждый звук драгоценного
б…………………………….прошлого, чтобы…
Казалось, что он слышит одновременно сто голосов, и видит сто человек, они говорят, шепчут, кричат, поют… И музыка… Шостаковича…Седьмая симфония «Ленинградская»…Это Душа так звучит…
«И кем измерено, и чем повереноСтраданье каждого на его пути?
Но каждому из нас сокровище вверено,
И велено вверенное — донести.»
Под землей не дышится,
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
| «Здесь птицы не поют, деревья не растут,» «И только мы, к плечу плечо, врастаем в землю тут.» «Горит и кружится планета, над нашей родиною --дым,» «И, значит, нам нужна одна победа, одна на всех - Мы за ценой не постоим!» | «Нас ждет огонь смертельный,
И все ж бессилен он:
Сомненья прочь, уходит в ночь
Отдельный
Десятый наш десантный 
|
| Джазисты уходили в ополченье, Цивильного не скинув облаченья. Тромбонов и чечеток короли В солдаты необученные шли. И скрипачи ложились к пулеметам, И пулеметы бились на груди. Но что поделать, что поделать, если Атаки были в моде, а не песни? Кто мог тогда их мужество учесть, Когда им гибнуть выпадала честь? | Принеси же мне горсточку чистой, Нашей невской студеной воды, И с головки твоей золотистой Я кровавые смою следы. | Почему мы исчезаем Так внезапно, так жестоко, Даже слишком, может быть? Потому что притязаем, Докопавшись до истока, Миру истину открыть. Может быть, идущий следом, Зная обо всем об этом, Изберет надежный путь? |
| Редели их ряды и убывали. Их убивали, их позабывали. И все-таки под музыку Земли Их в поминанье светлое внесли… Пока Земля еще вертится, Пока еще ярок свет, Господи, дай же Ты каждому, Чего у него нет: Мудрому дай голову, Трусливому дай коня, Дай счастливому денег | Может, новая когорта Из людей иного сорта Изловчится как-нибудь? Все чревато повтореньем. Он, объятый вдохновеньем, Зорко с облака следит. И грядущим поколеньям, Обожженным нетерпеньем, Тоже это предстоит. | Сзади Нарвские были ворота, Впереди была только смерть… Так советская шла пехота Прямо в желтые жерла «берт». Почему все не так? Вроде все как всегда? |
| И не забудь про меня. …дай передышку щедрому, Хоть до исхода дня… …я верую в мудрость Твою, Как верит солдат убитый, Что он проживает в раю… | Вот о вас и напишут книжки: «Жизнь свою за други своя», Незатейливые парнишки, - Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, - Внуки, братики, сыновья! | То же небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя… Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал: |
| И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами – живые с мертвыми: Для славы мертвых нет. | Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. | Он всегда говорил про другое. Он мне спать не давал, он с восхожом вставал, А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь – не про то разговор, Вдруг заметил я: нас было двое. Для меня будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя. По ошибке окликнул его я: |
| «Друг, оставь покурить» - А в ответ тишина... Он вчера не вернулся из боя. Наши мертвые нас не оставят в беде: Наши мертвые как часовые. Отражается небо в лесу как в воде, | Это – из жизни не той и не той, Это – когда будет век золотой, Это – когда окончится бой, Это – когда я встречусь с тобой. | А каждый второй – тоже герой,- В рай попадет в следующий бой. Первый-второй, Первый-второй, Первый второй… |
| И деревья стоят голубые. Нам и места в землянке хватало вполне Нам и время – текло для обоих. Все теперь одному, только Кажется мне: Это я не вернулся из боя. Я – голос Войны, городов головни На снегу сорок первого года… Тишины хочу, тишины… Нервы, что ли обожжены? Тишины… чтобы тень от сосны… | В года разлук, в года смятений, Когда свинцовые дожди… Лупили так по нашим спинам, Что снисхождения не жди. И командиры все охрипли, Тогда командовал людьми Надежды маленький оркестрик Под управлением Любви. Шел дождь, имея про запас Воспоминаний на года. Разбрасывая поезда, | Мы знаем, что нынче лежит на весах, И что совершается нынче. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мертвыми лечь, |
| высоковольтные столбы, людей с судьбой и без судьбы... Он был из плача, что навзрыд крушил бесчувствия гранит. По Освенциму ветер гуляет, И ромашки растут меж печей Половину души никому не отдам Потому что, как жизнь, Неделима она. | Не горько остаться без крова, - И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки! | Пред смертью горец молвил: «Я ни разу, Как сын, не огорчил отца и мать. Спасибо, рок, за эту благодать…» О, мне б изречь им сказанную фразу! «Скажи мне, что в мире презренней всего?» «Дрожащий, трусливый мужчина!» «Скажи мне, что в мире презренней всего?» «Молчащий, трусливый мужчина!» |
| Победа у наших стоит дверей… Как гостью желанную встретим? Пусть женщины выше поднимут детей, Спасенных от тысячи тысяч смертей,- Так мы долгожданной ответим. | На братских могилах не ставят крестов, И вдовы на них не рыдают, К ним кто-то приносит букеты цветов И Вечный огонь зажигает Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче – гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы – Все судьбы в единую слиты. А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата. У братских могил нет заплаканных вдов – Сюда ходят люди покрепче. | И русская судьба безбрежней, Чем может грезится во сне, И вечно остается прежней При небывалой новизне Мне кажется порою, что джигиты, С кровавых не пришедшие полей, В могилах братских не были зарыты, А превратились в белых журавлей. |
| …А за окнами снег, А за окнами белый мороз, Там бредет моя белая тень Мимо белых берез. | Чистый ветер ели колышет, Чистый снег заметает поля, Больше вражьего шага не слышит, Отдыхает моя земля. | На братских могилах не ставят крестов… Но разве от этого легче Времена не выбирают, В них живут и умирают. Больше пошлости на свете Нет, чем клянчить и пенять, Будто можно те на эти, Как на рынке, поменять. |
| А мы живем в мертвящей тишине, Попробуй надави – так брызнет гноем И страх мертвящий заглушаем воем – И те, что первые, и люди, что в хвосте. И обязательные жертвоприношенья Отцами нашими воспетые не раз, Печать поставили на наше поколенье Лишили разума и глаз | Что ни век, то век железный. Но дымится сад чудесный, Блещет тучка; обниму Век мой, рок мой на прощанье. Время – это испытанье. Не завидуй никому. | Не страшно, что никто не слышит нас, Но жутко, если губы онемели. Я верю в правоту коротких фраз И в тех, кто погибал не ради цели. Все позади…и близких не найдешь, Остолбенеешь, коли обернешься, Но если слово сказанное – ложь, То и в молчаньи лжи не оберешься. |
| Брал человек Холодный мертвый камень, По искре высекал Из камня пламень. Твоя судьба не менее сурова- Вот так же высекать Огонь из слова! | Никогда не жалейте о том, что случилось Иль о том, что случиться не может уже. Лишь бы озеро вашей души не мутилось, Да надежды, как птицы, парили в душе. Никогда, никогда ни о чем не жалейте – Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви. Пусть другой гениально играет на флейте Но еще гениальнее слушали вы. | Крепко тесное объятье. Время – кожа, а не платье. Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, С нас – его черты и складки, Приглядевшись, можно взять |
| Мы - мирные люди, Но наш бронепоезд Стоит на запасном пути! | Век, принесший столько горя, Как Сатурн с картины Гойя, Пожирающий детей, Уходи же поскорей!.. | Мне неможется на рассвете, Мне б увидеть начало дня… Хорошо, что живут на свете Люди, любящие меня. |
Я сойду на степном полустанке Пусть любовь в космическом пространстве
В сапогах, с пиджаком на руке О земном напомнит постоянстве!
Только месяца полбуханки Еж извлекает из неба корень – темный пророк. Люди,
Да щепотка звезд в рюкзаке, Тело Себастьяна на себя взволок. Пророки века, Летите,
Только этот легкий снег Исчезновение ежа – сухой выхлоп. Любите. Но…
Не зимний. И откуда этот снег, Кто воскрес – отряхнись! – Ты весь в иглах! Бойтесь в себе
Скажи мне? Ветер перемен раскручивает меня и ставит поперек потока. Человека, которому
Эх, дороги… герои мои прячутся в час затмения и обмена ока за око Все равно!
Так вот люди пускают корни… Стихи должны поэту сниться Моим стихам о юности и смерти
В мире становится все просторней. По сотне памятных примет. – Нечитанным стихам! -
В ремя сечет вековые дубы. Как пешеходу в зной – криница, Разбросанным в пыли по магазинам
Н о остаются глубокие корни Глухому – утренняя птица, (Где их никто не брал и не берет!)
Н овых побегов я им желаю, Слепому – утренний рассвет… Моим стихам, как драгоценным винам
П огожих, солнечных, ветреных дней. Все вымерено вплоть до сна Настанет свой черед.
Н о колокол, колокол, не умолкая, Измерено до человека…. По мокрым скверам
К олокол стонет в душе моей. Пространство свернуто листом… Проходит осень,
Школьник, школьник, На плоской листве. Океане Лицо нахмуря!
ты силач: Расславленных почек на дне На громких скрипка
Шар земной несешь, Бушующего обожанья Дремучих сосен
как мяч! Молящихся вышине Играет буря!
Улетели листья с тополей - Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Повторилась в мире неизбежность, Или Лаура жар любви восславить?
Не жалей ты листья, не жалей, Я научила женщин говорить…
А жалей любовь мою и нежность! Но, Боже, как их замолчать заставить!
Подумаешь, тоже работа, - Мне ни к чему одические рати
Беспечное это житье: Высокопарных слов не надо опасаться
Подслушать у музыки что-то, По мне, в стихах все быть должно некстати
И выдать шутя за свое. Давайте восклицать, друг другом восхищаться
Писать о любви безответной И прелесть элегических затей
Привычно и просто в стихах. Ведь это все любви счастливые моменты
А счастье, оно бессюжетно, Не так, как у людей.
О нем не расскажешь в словах… Ты письмо мое, милый, не комкай.
Когда б вы знали, из какого сора Нынче я живу отшельником
Растут стихи, не ведая стыда. Меж осинником и ельником
Как желтый одуванчик у забора, Сын безделья и труда. И мои телохранители-
Как лопухи и лебеда. Не друзья и не родители- Солнце, воздух и вода.
Полна сейчас душа моя Давайте понимать друг друга с полуслова
Каким-то сором ненавистным. Чтоб. ошибившись раз,
Легко проснуться и прозреть, Не ошибиться снова…
Словесный сор из сердца вытрясть Лозу поцелую, и спелые гроздья сорву
И жить, не засоряясь впредь, И друзей созову,
Все это – не большая хитрость На любовь свое сердце настрою…
Вполголоса, еле слышно, А иначе зачем на земле этой вечной живу…
Окликая душу твою, Все замки и скрепы рушит дивная разрыв-трава:
Чтобы встала она и вышла Из души и прямо в душу обращенные слова.
Побродить со мною в раю. Прямо в душу направляется луч, невидимый для
глаз…
«Прямо в душу, - вторили шепотом пересохшие губы, - прямо в душу…. Лица,
лица, голоса: говорят, поют, тише, громче, опять тише, музыка….
Кто это смеется? Только что ныло сердце, душа разрывалась от невозвратной потери и одиночества, и вдруг так легко, так свободно стало…дышать? Лететь? Так это я смеюсь?!
Стыдно не знать эти лица! Я их знаю, знаю…. Я их узнаю… всех! Всех знаю! Душа как Вселенная! Дух свободный мчится. Вот это скорость! Сверхзвуковая? Больше.
Скорость света? - так мысль торопилась за чувством, но не поспевала, как всегда.
Немудрено, невозможно схватить чувство и оценить его, его разрушающую силу, его
созидающую мощь…. Зачем? Не надо думать. В конце концов, есть только одно
Слово, то, что было в начале: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово
было Бог! Вот так побывал в Будущем, а повстречался с Прошлым! Время, оно как
дерево: прошлое – это корни, побеги – будущее. Кто знает, какие из них станут настоящим, а настоящее – это дерево целиком, с корнями … и побегами, с прошлым и
будущим. Повреди корни, и дерево погибнет, забудь прошлое и останешься без
будущего…», - Вадим открыл глаза.
Медленно вверх текли прозрачные слезы-сферы, как мыльные пузыри, но они не лопались, а целенаправленно летели в небо, в звездное небо. Покидая пределы библиотеки, они начинали светиться, как звезды, и продолжали свой полет. И непонятно было, увеличиваются они или уменьшаются в размерах, становясь настоящими светилами? «Что движет Солнца и светила?» - Вадим заворожено следил за их полетом, ему казалось, что он присутствовал при священнодействии.
Все вокруг было неподдельно торжественным. Тишина подчеркивала значимость происходящего. Но тишина была музыкальная. Невидимый хор исполнял акапельно вокализ. Нет, тишина всегда музыкальная. Все дело в том, что у каждой тишины своя музыка. Нет, у всего во Вселенной своя музыка! И это музыка Вселенной. Вадиму пришла в голову мысль, что он присутствует при образовании новой галактики. «Но должен же быть взрыв! - подумал он, - Или он уже был, только я не заметил, или взрыв еще впереди? Да?»
- Что? Какой взрыв? А-а! Ты имеешь в виду Большой взрыв? – спросил Петруша в ответ на мысли Вадима.
- Не знаю.
- Сейчас ты видишь зарождение образа новой галактики. Назовем ее Скрипичный Ключ. А звезды и планеты – это произведения поэтов. В этих сферах теперь содержится не только информация, но и особая энергия. Энергия чувства, создавшая поэзию. Вспомни строение Земли. Температура его ядра выше температуры внешней поверхности Солнца и выдерживает колоссальное давление Вещества. При вращении Земли ядро создает особое магнитное поле. К чему это я тебе говорю? Просто, я воспользовался моделью Земли для создания нового вида книг, как носителей не только информации, но и чувства, более глубинной эмоции. Это чувство, как магнитное поле сферы-книги, появляется при ее вращении, а вращается такая сфера при ее чтении, то есть восприятии информации. Информация в книге – это уже мантия и внешняя поверхность сферы.
- А как читать такую книгу?
- О! На первый взгляд очень просто, но за кажущейся простотой таится определенная опасность, - Петруша сделал паузу, чтобы насторожить Вадима.
- Какая опасность?
- Нельзя читать такую книгу, не подготовившись.
- А как надо готовиться?
- Обычно неподготовленный человек, читая какой-либо текст и не понимая его содержания, просто отложит чтение и забудет о нем. Но этот текст имеет некую власть над читающим его. Он силой затягивает в себя, в чувства и переживания автора. И если читатель не подготовлен, он может разрушить и свое сознание, и сферу. Произойдет схлопывание сознания и сферы, - спокойно предупредил Петруша, как будто ничего особенного в таком исходе не было. - Но ты, Вадим, готов читать такие книги, потому что только что перенес огромное испытание. Оно не каждому под силу. Я в любой момент мог бы остановить наш с тобой эксперимент, но ты его выдержал, за что я тебе несказанно благодарен. Твои чувствомыслеобразы тут же записывались в сферические образования, заполняя все их структуры. Процесс оказался настолько гармоничным, что в них, в сферах, тут же включились все запрограммированные функции.
Вадим следил взглядом за поднимающимися сферами. В них периодически посверкивали маленькие молнии. Сферы поднимались все выше, пока их не захватывал невидимый вихрь, тогда они начинали кружиться друг за другом. Скорость их полета увеличивалась. И, наконец, появились очертания новой галактики. Она двигалась, парила, как будто танцевала, иногда напоминая изображения скрипичного ключа, гигантской улитки, зонтика. У Вадима закружилась голова. Петруша заметил это:
- Тебе плохо?
- Нет-нет. Уже проходит. Так, как нужно читать эти книги?
- Отрешившись от всех проблем и переживаний. В душе покой и умиротворение. Тогда не произойдет аннигиляции, - улыбнулся Петруша. А Вадим невольно сравнил его с врачом-психиатром, а себя – с пациентом на его приеме.
- А на полках какие книги стоят, они не похожи на сферы.
- Именно в таких, как ты говоришь, книгах и хранятся сферы. В любой момент можно извлечь из них другую галактику с иными мирами, с планетами и звездами, и насладиться чтением. Чтение необходимо для человека как пища для души. Вот смотри! – Петруша быстро пробежал по лестнице-серпантину, остановился у одной из полок и достал увесистый том. Немного подержал его в руках и осторожно раскрыл. Тут же из книги вырвалась некая туманность и постепенно стала заполнять собой все пространство библиотеки. Она двигалась, словно разворачивалась, наконец, приобрела форму морской звезды. Эта Морская Звезда слегка оттеснила Скрипичный Ключ. Петруша протянул руку к одной из маленьких планет. Та плавно опустилась на его ладонь и засветилась нежно и трогательно. Казалось, будто это живое существо и оно разговаривает с Петрушей на понятном для него языке. Петруша протянул ладонь в сторону Морской Звезды, и планета легко вспорхнула с ладони, устремившись в сторону своей галактики.
- Я сейчас раскрыл одну очень занимательную книгу. Это история человечества с планеты Росци. Она похожа на Землю. Ты знаешь, я был там. И вот, что интересно, там люди …
Но Вадим больше не слышал рассказ Петруши. Кто-то невидимый ему намекнул тихим шепотом: «Тебе пора!» И Вадим коснулся руки Петруши, мягко его прервав:
- Мне пора.
- Да-да, конечно, как раз прошел час.
- Тогда я пойду, пожалуй? Было очень, ты знаешь, спасибо тебе Петруша, это было очень важно и для меня, - легкая грусть забеспокоилась в груди у Вадима, он настороженно взглянул в глаза своего друга из будущего и услышал в ответ:
- Не переживай. Что бы ни было, все к лучшему! Да, возьми в дорогу пирожки с яблоками. Мама стряпала, Петруша протянул увесистый пакет. Вадим поблагодарил, крепко пожав Петруше руку. Друзья расстались.
***
Фантаз обнаружил своего друга на ступеньках у входа в галерею. Вадим, казалось, спал, положив под голову рюкзак, скрестив руки на груди.
- Ого! Кого я вижу! Да ты, браток, заснул. И что мне с тобой делать?
- Да не сплю я. Я слушаю, - спокойно отозвался Вадим.
- Что?
- Время.
- А-а. Вставай. Пришло время зайти ко мне. У меня даже есть чай с печеньем.
- И пирожками! - добавил Вадим, запуская руку в рюкзак, вспомнив о гостинце из будущего.
Был уже вечер, теплый весенний вечер. В воздухе пахло сиренью, черемухой и счастьем.
- Да что это такое? 093инн8* или *8? Нет. В прошлый раз я точно помню, звездочка была после восьмерки! А что ж сегодня? Ни до, ни после. А! Решетка! - Фантаз закончил возиться с кодовым замком, и Вадим тут же вскочил и бросился к дверям, как только Фантаз успел их отпереть.
- Я так понимаю: сначала чай, а дело потом, - констатировал Фантаз.
- Да, ты прав, я проголодался! – весело ответил Вадим. – Но пока греется вода в чайнике, я загляну в зал, - выпалил он на ходу, не дав возможности Фантазу остановить себя.
- Стой! Не все залы здесь мои! Ты можешь за…, - попытался предостеречь Фантаз, но было уже поздно. Вадим вбежал в первый попавшийся на его пути зал, но картин здесь не оказалось, только статуи, зеркало во всю стену, «Как в комнате смеха», - подумал Вадим, да лестница, ведущая на балкон. Вадим решил подняться по ней, заметив наверху, за перилами, что-то похожее на живописные полотна. Стена, вдоль которой шла лестница, тоже была зеркальной. И Вадим не стал бы интересоваться своим отражением, если бы не почувствовал некоей странности. Он остановился и посмотрел на себя в зеркало, встретившись глазами с самим собой. Все вроде бы так, кроме одного: отражение направлялось в противоположную сторону, как будто спускалось с балкона. Вадим сделал осторожный шаг на одну ступень вверх – отражение шагнуло вниз. Еще один шаг – и тот же результат, и так дальше, потом они поравнялись и разошлись в разные стороны. Дойдя до конца лестницы, Вадим резко развернулся и пошел вниз – отражение поступило с точностью до наоборот: стало подниматься. Поравнявшись со своим отражением, Вадим остановился и стал себя разглядывать. Лучше бы он этого не делал, потому что, все, на что он обращал внимание, тут же превращалось в свою противоположность. Короткие волосы Вадима принялись расти у отражения, и, страшно сказать, не собирались останавливаться в своем росте, глаза, только что голубые, мгновенно потемнели и стали карими, небольшой прямой нос вытянулся, и Вадим в ужасе заподозрил, что нос, как и волосы, не прекратит своего роста, а тут еще и горбинка нарисовалась. Бритые щеки и подбородок заросли густой бородой, худощавость расплылась в нездоровую полноту. Но тут мистификации прекратились, потому что Вадим отвлекся на голос Фантаза:
- Я так и знал, что ты застрянешь на этом месте, - смеясь, произнес Предвидов. – Спускайся, только в зеркало не смотри.
Но любопытство опередило предостережение Фантаза, и Вадик успел-таки посмотреть в зеркало. На этот раз он увидел озорную девчонку, которая показала ему язык. Вадик отвернулся, но через секунды три снова взглянул в запретное стекло: там стояла мумия. Вадик вздрогнул и бросился вниз, перескакивая сразу через две ступеньки, рискуя переломать себе ноги.
Удивленный, он молча подошел к Фантазу, явно рассчитывая на объяснения.
- Представь, тут побывала однажды целая толпа туристов с экскурсией, не помню, из какой страны, так я решил посмотреть, как они будут выглядеть в зеркале, и никого не увидел, только зал с экспонатами. Пойдем пить чай. Твои пирожки с яблоками так заманчиво пахнут! – Фантаз повел Вадима в уютную каморку с окном, столом и двумя стульями, свое временное пристанище, пока работала его выставка. Кроме нехитрой, но очень удобной мебели там были еще прислоненные лицом к стене холсты, натянутые на подрамники. Вадим не сдержал любопытства и быстро просмотрел их, надеясь обнаружить что-нибудь из последних творений Фантаза. Но ничего не обнаружил. Правда, ему показалось, на ощупь, что холст был слишком толстый, а может, двухслойный, но он не придал этому значения, отвлекшись на ароматные запахи чая с мятой и пирожков с яблоками.
- Кроме меня здесь еще Кварк обосновался, - объяснял Фантаз, не переставая жевать.
- Да? Я ничего не знал.
- Естественно. Никакой рекламы, никаких анонсов в новостях. Выставки Кварку нужны, как доказательства своей уникальности. Но шумиха ни к чему.
- Почему?
- Понимаешь, нужно объяснять, а это сложно. Шансов, что поймут, почти нет, а думать будут. К чему могут привести такие думы? К большим проблемам.
- К массовым психозам?
- Многие могут пострадать. Поэтому, решили, пусть приходят только случайные посетители. А если будут задавать вопросы, отвечать, что это просто фокус, «мистификасьон», шутка ха-ха, и делать вид, что это все не имеет значения.
- А что это за зеркало?
- Ох! – вздохнул Фантаз. – Обман зрения.
- Ну, правда?!
- И не упрашивай, я сегодня не склонен рассуждать на эту тему. Давай, в следующий раз. Уже поздно, так что или по домам, или заглянем на мою выставку, а уж потом по домам.
- Ладно, пошли, - согласился Вадик, на ходу допивая свой чай.
Фантаз запер каморку и провел Вадима в просторный зал, все стены которого были увешаны его картинами. Вадим был на выставке друга в третий раз и знал, что его ждут пейзажи. Манера, в которой писал Фантаз, была неподражаема. Подделать его картины, а значит, заработать на его имени выглядело абсурдом и, поэтому, повышало ценность его творчества и в денежном эквиваленте. У смотрящего возникало не только отношение к увиденному пейзажу, как к примечательному образу Природы, не только чувство восхищения этим удачно найденным образом, но и любопытство, а также удивление, выражаемое одним вопросом: как такое может быть?
Оба прошлых раза Вадим приходил днем. В первый раз, чтобы ознакомиться с работами Фантаза и написать статью-зазывалку на открытие выставки, во второй, состоялось это самое открытие, и Вадим написал еще одну статью, с восторженными отзывами истинных ценителей искусства. И в этом не было преувеличения. В работах Фантаза всегда присутствовал некий намек на тайну. Если на полотне был изображен лес, то взгляд невольно искал прячущихся за деревьями чудищ. Сознание торопилось успокоить, что это сказочные существа, а подсознание неумолимо опровергало нереальность притаившихся гомункулов. Если озеро заполняло собой предоставленное ему пространство холста, то хотелось неминуемо нырнуть в него не то за богатствами, скрываемыми на дне, не то за русалкой, хвост и голова которой нет-нет, да мелькали над водной гладью. Что уж говорить про небо. Практически все, кто побывал на выставке Фантаза, утверждали, что своими глазами видели пролетавших по рисованному небу драконов, эльфов, НЛО и даже обычных птиц.
Как удавалось Фантазу достичь такого эффекта, такого обмана зрения, никто не понимал. Фантаз не раскрывал своих секретов, но и не отказывался от экспериментов, проводимых над ним во время его работы. Он устраивал показательное создание своих шедевров, что-то наподобие мастер-классов, с одной оговоркой: никто не мог повторить за мастером данного им урока. И причиной тому была простая непревзойденность автора.
Такие показательные выступления проводились при большом скоплении народа и видеокамер. Единственно, что потребовал Фантаз для себя, так это не подходить к нему во время работы ближе, чем на два метра и не отвлекать разговорами. Ему пошли навстречу.
Фантаза не смущало пристальное внимание к каждому его движению. Он был раскован и поглощен работой, которая могла продолжаться до девяти часов сряду. Писал Фантаз только пейзажи, взятые из уголков своей памяти или бескрайних просторов своей фантазии, не соглашаясь ни на какие уговоры изменить этому жанру, даже ради портрета редкой красавицы или выдающегося ученого, или какого-нибудь выдуманного персонажа. Такое упрямство вызывало удивление, а также всевозможные толки и домыслы. Кто-то предположил, что Фантаз не пишет портреты из-за религиозных убеждений. Впрочем, это и другие чудачества только подогревали интерес к художнику. Зрители и критики, затаив дыхание, следили за всеми его действиями, стараясь не упустить ничего и, кто знает, заметить нечто, что может пролить свет на тайну его искусства.
Правда, были и те, кто не выдерживал долгого пребывания в позе зависшего электронно-вычислительного устройства, а именно так воспринимали себя непривыкшие созерцать изменчивый мир, не поддающийся оцифровке и отцентровке. Такие молча и незаметно