Я вышел из дома очень рано, когда все еще спали, и побежал в порт. Там уже стоял готовый к отплытию флагманский корабль Первого Адмирала Флота «Кватерностер Первый». На его мачте развевался трехцветный флаг Адакотурады с золотым петухом в центре.
Капитан Тыквот, несмотря на раннюю пору, был уже на посту, совал нос во все углы, покрикивал на матросов, проверял оснастку. Это был старый морской волк, избороздивший все моря и океаны. Голова его, усы и козлиная бородка уже поседели, но его бодрое краснощекое лицо так и дышало здоровьем. Вы, наверное, думаете, что он попыхивал трубочкой? Ничего подобного! Капитан Тыквот по обычаю морских волков этого района Нетихого океана курил толстую сигару. А так как сигар он терпеть не мог, то поминутно с отвращением плевался. Но это уже его личное дело.
Я обсудил с ним некоторые подробности нашего плавания, мимоходом напомнив, что мы отправляемся за матерью будущей королевы, подарил ему свою книжечку «Амброжи Клякса, ученый и изобретатель», чтобы он знал, с кем будет иметь дело и отправился обратно.
День обещал быть не таким знойным, как обычно, на небе даже появились кое-какие тучки, а облачность в этих широтах была редкостью.
«Быть шторму», — подумал я, подходя к дворцу Лимпотрона.
Вся компания уже была на ногах. Пан Клякса перед складным зеркалом расчесывал щеткой бороду; девушки, как водится, о чем-то шептались, а Вероник на прощание наводил в комнате порядок, препираясь с паном Левкойником:
— Да, пан Левкойник, нельзя загадывать ни на день, ни на час. Жизнь состоит из сплошных неожиданностей. Вот вы уже не разводите розы, а выводите заневестившихся дочерей. Роза розе рознь, а? Пустите корни в Адакотураде, как баобаб, станете тестем короля и дедом наследника трона, будете кататься в яичнице, как сыр в масле. Век бы так жить!
— А вам завидно, — отрезал пан Левкойник. — Впрочем, могу взять вас в королевский дворец дворником. При дворе такой человек всегда пригодится.
Перестав натирать пол, Вероник подбоченился и гордо заявил:
— Я полвека работаю на одном месте, а сюда приехал, сопровождая пана Несогласку, потому что всякий порядочный привратник должен заботиться о жильцах. Я знаю свои обязанности, и даже если бы вы мне пообещали трон и корону, свой пост я нипочем не брошу! Мне дороже метла дома, чем скипетр в Адакотураде. Это говорю вам я, Вероник Чистюля, потомственный дипломированный привратник.
— Довольно, господа, довольно! — крикнул пан Клякса. — Род Левкойников имеет право взбираться в верха, а род Чистюль может сохранять верность семейным традициям. Кто от кого, тот и в того. Только Пузыри будут одинаковыми. Пан Вероник, Адась, в путь. Адмирал ждет.
Лимпотрон и розовод проводили нас до порта. На «Кватерностере Первом» у трапа нас поджидал Алойзи. Он был одет в красивый белый мундир и подпоясан большой лентой Петуха со звездой. Грудь его была увешана многочисленными орденами и медалями. Он отдал нам честь, приложив ладонь к адмиральской треуголке. Капитан Тыквот отдал пану Кляксе рапорт, пока почетный караул тянулся перед ним во фрунт.
Флагманский корабль величественно отходил от причала, когда прилетел Три-Три и уселся мне на плечо. Лимпотрон махал носовым платком, а пан Левкойник этого сделать не мог, потому что должен был вытирать им ручьями сбегавшие по щекам слезы — как-никак, мы отправлялись за Мультифлорой.
Судно быстро удалялось от берегов Адакотурады. Флаг трепетал на ветру, самонаводящиеся двигатели работали почти бесшумно.
Мы удобно расположились в шезлонгах, и только Вероник принялся драить и без того натертые до блеска бортовые поручни.
Стюарды разносили фрукты и прохладительные напитки.
Стоя на мостике, капитан Тыквот отдавал приказы вахтенным офицерам.
— Слушай, Алойзи, — обратился я к нашему Адмиралу, когда выдался удобный момент. — Хотелось бы спросить тебя вот о чем…
Алойзи встал с шезлонга и ледяным тоном произнес:
— Прошу обращаться ко мне как положено. У меня есть звание.
Пан Клякса хлопнул ладонью о подлокотник шезлонга.
— Вы только на него посмотрите! Пружина правильного мышления действует! Он ведет себя как нормальный человек. Едва надел мундир, как сразу же возомнил о себе Бог весть что. Довольно, Алойзи, довольно! С нами этот номер не пройдет. Порошок, которым я запудрил тебе мозги — не сахарная пудра! Адась тебе не подчиняется. Прежде всего он мой ученик, а во-вторых, он твой однокашник. Садись и слушай!
Смущенный Алойзи козырнул и присел на край шезлонга.
— Прошу прощения… зарапортовался… — сказал он кротко. И чтобы хоть как-то подчеркнуть важность своей персоны, крикнул: — Эй, капитан! Что такое, сто пар петухов тебе в глотку! Почему мы тащимся, как сонные черепахи? Так вас учили управлять флагманским кораблем Первого Адмирала Флота? Может, мне самому встать на мостик и наддать экипажу жару?
— Слушаюсь, господин Адмирал! — отвечал капитан. — Эй, на вахте! Полный вперед! Два румба вправо! Шевелись, сто пар жареных цыплят тебе в печенку!
Отдав такой приказ, Алойзи величаво разлегся на шезлонге и обратился ко мне:
— Ты хотел о чем-то спросить. Пожалуйста, говори, я слушаю.
Стараясь совладать с беспокойством, я спросил:
— Ответь мне, Алойзи, честно и откровенно — как обстоят твои дела с Резедой? Ты все еще считаешь ее своей невестой? Ответь, это очень важно для меня.
Пан Клякса нахохлился, поправил на носу очки и внимательно уставился на Алойзи.
Скроив лукавую мину, тот с минуту поиграл своими орденами, затем смахнул с кителя пылинку и наконец неохотно отвечал:
— Резеда, говоришь? Ха-ха-ха… Разве ты не знаешь, что потеряв пружину правильного мышления, я откалывал разные коленца назло пану Кляксе? Резеда? Нет, дорогой мой, Резеда меня абсолютно не интересует. Мое предназначение куда выше. Алойзитрон, министрон, Первый Адмирал Флота, Пузырь-прототип — вот мое истинное призвание!
— Тогда зачем ты ее похитил? — спросил пан Клякса.
— Ну, вам, господин профессор, должно быть ведомо лучше, чем кому-либо, что прошлое меняется и даже забывается, и в расчет берется только то, что я сказал минуту назад.
Тут я вскочил с шезлонга, обнял механического человека и помчался вниз, в каюты. Через минуту я возвратился, ведя за руку… Резеду.
— Господа! — воскликнул я дрожавшим от волнения голосом. — Пан Вероник, подойдите сюда! Слушайте! Мы с Резедой полюбили друг друга еще по пути в Адакотураду, на «Акульем Плавнике». Она рассказала мне о своем злополучном обручении с Алойзи, когда он обманным путем дал ей таблетку любвицилина, о том, как она ее проглотила, а когда опомнилась, то было уже поздно. Она не знала, как выкрутиться из создавшегося положения, и я решил освободить ее от Алойзи. Это я выкрал ее из-под стеклянного колпака. Бульпо и Пульбо по моей просьбе взяли Резеду под свою опеку и укрыли ее в надежном месте. Мы переговаривались друг с другом через Три-Три, которого Резеда выдрессировала соответствующим образом. Сегодня утром я посвятил в наши планы капитана Тыквота и провел ее на корабль. Теперь нас уже ничто не разлучит. Резеда, я правильно говорю?
Девушка стояла ни жива ни мертва. Взяв меня за руку, она прижалась к моему плечу и лишь кивала в знак согласия. Наконец, она еле слышно прошептала:
— Да… Все так и есть…
— Пан Адась, — с упреком заметил Вероник, — и вы это скрыли от меня? От своего привратника? Нехорошо. Ну да ладно… Внесем Резеду в списки. С вашего позволения, вы будете тридцатой жительницей нашего дома. Красивое, круглое число.
Алойзи галантно пододвинул Резеде шезлонг.
— В последний раз мы с вами виделись в Заповеднике Сломанных Часов, — плутовски прищурив глаз, сказал он. — Кажется, я даже перенес вас оттуда в Королевские Сады. Прошу не смотреть на меня с таким ужасом. Того Алойзи Пузыря больше нет. Сегодня мы начинаем новую жизнь. Три ваших сестры уже обручены. Очередь за вами. Что касается меня, то вы совершенно свободны от каких-либо обязательств!
Сказав это, Алойзи хлопнул в ладоши и приказал стюарду принести бутылку лактусового вина.
Пан Клякса с улыбкой следил за происходящим, поглаживая свою окладистую бороду и весело насвистывая. Наконец он сказал:
— Я же говорил пану Левкойнику, что напал на след Резеды. А я слов на ветер не бросаю. Я все это знал, знал и то, что ее провели на корабль и что она спрятана в каюте. Не считайте, что я ясновидец. Я не стал бы использовать кляксическую энергию для занятия, столь малонаучного. Просто Три-Три все мне выболтал. Дрессируя его, Резеда не догадывалась о птичьей болтливости. Поздравляю тебя, Адась! Ты сделал отличный выбор. Я рад, что уже четвертая сестра нашла себе спутника жизни.
Пробка полетела в небо, в бокалах запенилось вино. Вероник, как самый старший из присутствующих, произнес тост в стихах:
Пан Несогласка панну Левкойник любит сердечно,
А Вероник Чистюля рад бесконечно,
Как два голубка, они вместе порхают,
Старый привратник им счастья желает.
Мы подняли бокалы. Даже Три-Три опустил свой клювик в один из них и принялся пить с такой жадностью, что отогнать его было просто невозможно, зато потом он долго выписывал в воздухе крендели, не в силах лететь по прямой.
По окончании короткого торжества мы с Резедой пошли на корму, чтобы спокойно поговорить. Последние дни девушка жила у родителей Бульпо и Пульбо, окруживших ее заботой и вниманием. Это были очень достойные и трудолюбивые люди, державшие мастерскую по пошиву подушек-думок. Я тайком отвел Резеду в их дом, но навещал ее лишь изредка, когда удавалось забежать на несколько минут. Так что у нас накопилось много недосказанного, да и планы на будущее нуждались в обсуждении.
— Расставаться с семьей мне будет очень грустно, — сказала Резеда, — но я тебя люблю и хочу быть с тобой. У нас так много общего! Займемся птицеводством, я усовершенствую свой метод дрессировки и помогу тебе в составлении словаря пернатых…
Я обнял ее за плечи. Мы стояли, прижавшись друг к другу, как вдруг долетел крик впередсмотрящего:
— Внимание, внимание! Прямо по курсу циклон!
Я взглянул вверх и на верхушке мачты увидел знакомую фигуру с подзорной трубой у глаз. Это был Зызик. Пан Клякса выполнил обещание и велел Алойзи взять юношу на корабль.
Мы с Резедой поспешили присоединиться к остальной компании. Первый Адмирал Флота стоял возле пана Кляксы и своим острым невооруженным глазом всматривался в глаз циклона.
— Вот так всегда, стоит на военном судне появиться юбке, — проворчал он, полностью войдя в роль моряка, а моряки, как известно, народ весьма суеверный.
Потом побурчал себе под нос еще немного и вслух добавил:
— Да… Разумеется… Приближается циклон «Резеда». Наш корабль может разлететься в щепки.
— Слушай, Алойзи, я сам этим займусь, — вмешался пан Клякса. — Моя борода значит больше, чем все твои навигационные приборы вместе взятые.
С этими словами он встал на одну ногу и пустил бороду в свободный полет. Заряженная атмосферным электричеством борода сложилась клином и нацелилась на северо-запад.
— Право руля на две угловые минуты. Стоп машины. Все орудия на правый борт, — распорядился пан Клякса.
— Право руля на две угловые минуты! Стоп машины! Орудия на правый борт! — крикнул Адмирал капитану.
— Есть! — выплюнув сигару, гаркнул в ответ капитан Тыквот и отдал соответствующие приказы команде.
— Циклон «Резеда» — ужас Нетихого океана, — сообщил нам Алойзи. — В свое время много шума наделала история гибели флота Фарфории, когда ко дну пошли все суда до единого, включая даже водонепроницаемые соусники.
— Черт меня дернул уехать из дому на старости лет, — буркнул Вероник.
— Выше голову! Я с вами! — воскликнул пан Клякса. — Циклоны — моя специальность.
«Кватерностер Первый» развернулся правым бортом к циклону и под скрежет тормозов остановился как вкопанный.
— Наводчики — к орудиям! Расчетам пусковых установок по местам стоять! — командовал капитан Тыквот.
— Огонь! — приказал пан Клякса.
Грянул залп. Самонаводящиеся ракеты с блеском и свистом вонзились в глаз циклона.
— Еще — огонь!
— Ладно, достаточно, — пан Клякса, поднес к губам кончик бороды и от души ее расцеловал. — Хорошая борода! Любимая борода!
— Клево! — крикнул сверху Зызик, когда рассеялся дым. — Циклон разбит вдребезги!
Я одолжил у капитана подзорную трубу, чтобы взглянуть на результаты стрельбы. Обломки циклона разлетелись по поверхности океана, как осколки зеркала. Его продырявленный снарядами глаз напоминал ситечко, сквозь которое просачивался красный свет солнца.
— Итак, мы спасены, — сказал пан Клякса Алойзи, — хотя на военном судне и находится «юбка».
С этими словами он галантно поклонился Резеде и поцеловал ей руку, чем доставил мне огромное удовольствие. Резеда сделала реверанс и кинулась пану Кляксе на шею, благодаря за заступничество перед Алойзи.
Первый Адмирал Флота иронически кивнул, взглянул на барометр и заметил:
— Что ж, с циклоном мы справились, но сумеем ли уйти от надвигающегося шторма? Не забывайте, мы вступаем в зону субтропических депрессии.
Я ожидал шторма с самого утра, еще тогда заметив на горизонте предвещающие бурю тучки.
И теперь, когда наш корабль снова набрал полный ход, небо прочертили огненные зигзаги молний, раздался гром, и разряды с шипением посыпались в море, подымая густые облака пара в местах падения. Вода закипела. На поверхность стали всплывать косяки вареной рыбы, которую матросы ловко вылавливали сачками для ловли бабочек. Полил дождь, тут же перешедший в ливень. Все произошло так быстро, что не успели мы покинуть палубу, как промокли до нитки.
На пане Кляксе был костюм из герметических, непромокаемых веществ, и ему достаточно было лишь стряхнуть с себя капли, чтобы принять свой обычный вид. Не пострадала от дождя и его борода, покрытая метеокляксической мазью. Вероник же отжал свои одежды в ванной, надел их снова и с молодцеватым видом заявил:
— Суровая жизнь привратника приучила меня к любым испытаниям. Насморка у меня не бывает! Я закален, как гвоздь!
Тут он напряг бицепсы, встал на руки, выполнил несколько гимнастических упражнений и гордо добавил:
— Я не я, если вру. Мне семьдесят лет, но я за пояс заткну еще не одного молодца!
Этот камень был брошен в мой огород, поскольку мы с Резедой воспользовались любезностью первого офицера, предложившего нам переодеться в морскую форму, пока не высохнут наши собственные вещи. Надо отметить, моряк из Резеды вышел очаровательный.
Шторм все еще бушевал. Перепуганные летающие рыбы то и дело ударялись в стекла иллюминаторов. «Кватерностер Первый» переваливался с боку на бок, вставал на дыбы и глухо стонал под ударами волн.
Адмирал не покидал своего поста. В репродукторах гремел хриплый голос капитана Тыквота. Вдруг в адмиральском салоне, где мы попивали горячий лактусовый сок, появился Зызик. От усталости он тяжело дышал и едва держался на ногах, но при том едва не лопался от гордости.
— Пан профессор… — пропыхтел он. — Я вас не подвел, верно?… Попросите Адмирала взять меня на службу… Профессулик, родненький, ну что вам стоит, ради меня, а?!
— Сядь и отдохни, — сказал пан Клякса. — Ты славный малый! Как я вижу, тебе и море по колено. Через пять лет быть тебе знаменитым капитаном, ручаюсь. Ты за мной, как за каменной стеной, а я слов на ветер не бросаю.
Едва пан Клякса выговорил это, как сила урагана возросла на пять баллов по шкале Бжехворта, и судно заскакало по океану, как теннисный шарик.
Стюарды привязали нас к креслам, чтобы мы не разбили головы о потолок.
Наступила ночь. Об ужине не могло быть и речи. Графины с лактусовым соком и стаканы давно уже превратились в стеклянную пыль. Мы молча грызли сухари и выжидательно поглядывали на пана Кляксу.
Великий ученый был погружен в изучение своей автоматической карты. Он водил по ней пальцем и беззаботно напевал неизменное «па-рам-пам-пам».
Когда часы пробили полночь, пан Клякса попросил стюарда пригласить в салон Адмирала.
Алойзи был, как всегда, спокоен, не выказывая никаких признаков утомления. В этом и состояло его механическое превосходство над обычными адмиралами.
— Приближаемся к цели, — сказал пан Клякса. — По прямой до острова Двойников не более пятнадцати миль. Точный курс укажет борода. Идемте на палубу.
— Сейчас отдам необходимые указания. — Алойзи козырнул и взбежал по трапу наверх.
Мы последовали за ним, связавшись веревкой, как альпинисты, чтобы нас не унесло ветром. Я шел в связке последним, и моя морская форма то и дело привлекала внимание боцманов.
— Ты что тут болтаешься, недотепа? — шпынял меня то один, то другой. — Шевелись, болван! За работу, бездельник!
Резеда сочувственно сжимала мою руку, но благоразумно помалкивала: ведь и на ней была форма.
На палубе ревел ветер, дыхание перехватывало, но дождь вроде бы прекратился. Капитан Тыквот, давясь сигарным дымом и с отвращением плюясь, неутомимо раздавал приказания. Наша компания перебралась на нос корабля. Пан Клякса выставил бороду вперед, положил подзорную трубу на плечо Алойзи и пристально вгляделся вдаль. Сначала он бормотал что-то невразумительное, а потом стал произносить короткие, обрывистые фразы:
— Любопытно… Ничего не понимаю… Острова Двойников нет, просто нет. Но моя карта не может ошибаться. Произошло что-то невероятное. Сейчас, сейчас… Глазам своим не верю! Вон плавает верхушка острова. Одна верхушка и больше ничего! Похоже, циклон разломил остров по горизонтали. Верхушка с домом уцелела и теперь плавает на поверхности, словно блюдце. Алойзи, прикажи усилить свет прожекторов… Ага! Вижу! Вижу! Дом и сад! Надо пустить ракеты! Быстрей, быстрей!
Алойзи послал Зызика к капитану с приказом, и вскоре в небо взлетели три ослепительно яркие ракеты государственных цветов Адакотурады: желтая, красная и зеленая.
Пан Клякса протер стекло подзорной трубы и всмотрелся еще пристальнее:
— Есть! Есть! — радостно закричал он. — Перед домом женщина. Это Мультифлора! Рядом две черные собаки. Честное слово! Это пуделя!
Алойзи не стал слушать продолжение репортажа пана Кляксы и длинными скачками помчался к капитану.
Мы подошли к качавшейся на волнах вершине острова так близко, что освещенный прожекторами четырехугольник дома можно было разглядеть даже без бинокля.
Корабль развернулся левым бортом, затрясся, задрожал и встал на месте, отважно сражаясь с ураганом и налетавшими один за другим взбесившимися валами.
Не прошло и двух минут, как на воду была спущена шлюпка, в которой отправились за Мультифлорой двенадцать матросов — и Зызик в том числе. Но несмотря на их сверхчеловеческие старания, борьба со стихией оказалась бесплодной. Из ревущей пучины взлетали горы воды, обрушиваясь на лодку бесчисленными водопадами и стремясь уничтожить ее вместе с ее отважным экипажем.
Капитан дал команду возвращаться, но тут внезапный порыв ветра швырнул шлюпку о корпус корабля и раздробил ее в щепки.
Раздался сигнал тревоги «Человек за бортом!», в море посыпались спасательные круги. Матросы суетились, как муравьи, пытаясь помочь попавшим в беду товарищам. И тут приплыли привлеченные легкой поживой акулы. Положение с каждой минутой становилось все более угрожающим. Экипаж удвоил свои усилия. Наконец удалось выловить всех матросов, и только Зызика волны отбросили слишком далеко от корабля.
— Он погибнет! — ломая руки, восклицала Резеда. — Спасите его! Там акулы!
Но даже пан Клякса беспомощно опустил руки, и в глазах его застыл ужас.
Броситься на помощь Зызику не отважился ни один матрос, и тогда Первый Адмирал Флота одним прыжком перескочил через поручни и в чем был — в белом кителе, подпоясанном большой лентой Петуха со звездой — в том и бросился в пенящуюся пучину океана. Его механические конечности работали с молниеносной быстротой и идеальной четкостью. За десяток гребков добравшись до Зызика он несколькими ударами кулака, словно железной булавой, оглушил нападавших акул, и не успели мы опомниться, как Алойзи уже поднимался по веревочной лестнице, держа в руках едва живого юношу.
Мы устроили Алойзи громкую овацию, а пан Клякса обнял его со слезами на глазах и сказал:
— Милый Алойзи! Ты истинное творение рук моих. Дамы и господа! Да здравствует министрон Алойзитрон, Первый Адмирал Флота!
— Ура! — крикнул вместе с нами экипаж корабля, а Вероник громче всех.
Зызик быстро пришел в себя и тут же обратился к Алойзи:
— Господин Адмирал, я обязан вам жизнью, и отныне вы можете располагать мной по своему усмотрению.
Алойзи взглянул на юношу с одобрением и прикрепил к его груди один из собственных орденов.
— Ты заслужил эту награду, парень. Ты далеко пойдешь. Назначаю тебя боцманом-старпомом Флота Его Королевского Величества.
Зызик покраснел как рак и не мог выговорить ни слова. Я поздравил его с назначением, а пан Клякса заговорщицки подмигнул и шепнул ему через мою голову:
— Ну, что я говорил? Па-рам-пам-пам!
В моем описании эта сцена выглядит довольно затянутой, но на самом деле она длилась не более минуты. Все это время Резеда не отходила от пана Кляксы ни на шаг, горестно причитая:
— Пан профессор, умоляю вас! Сделайте что-нибудь! Спасите маму! Нельзя терять ни минуты! Боже мой, Боже мой, что за люди! Вы что, не понимаете?! Там моя мама!
— Шторм затих, опасность миновала, — ответил пан Клякса. — Сохраняйте спокойствие. Пожалуйста, дайте подумать.
Тут он встал на одну ногу, пустил бороду по ветру и с помощью своего всевидящего ока еще раз изучил обстановку.
— Адмирал! — немного погодя, сказал он, потому что в присутствии членов экипажа всегда обращался к Алойзи только по званию. — Адмирал, мои прогнозы оправдались. Мы не можем приблизиться к острову, поскольку это вынудит Мультифлору подойти к краю и нарушить равновесие, и тогда достаточно малейшего наклона, чтобы весь этот плавающий холмик перевернулся вверх дном. Это во-первых. А во-вторых, не следует забывать, что находящийся там дом представляет собой единственное достояние пана Левкойника. Поэтому я предлагаю взять на буксир остатки острова вместе со всем, что на нем находится, и оттащить к Адакотураде.
Алойзи, который уже успел улучить минуту и переодеться в сухое, козырнул и после недолгих раздумий заявил:
— Пан профессор, мой мозг проанализировал заданную ему программу. Переходим к исполнению. Капитан, прикажите перенести все корабельные канаты на левый борт. Пусть экипаж свяжет их двойными узлами в одно целое. Во время исполнения маневра взятия на буксир фейерверкерам последовательно выпустить пятнадцать ракет. Выполняйте!
— Есть, господин Адмирал! — крикнул капитан Тыквот и передал приказ старшему офицеру.
— Трос надо выстрелить из катапульты, иначе не долетит, — рассудительно заметил Зызик.
Чтобы не мешать экипажу, мы перебрались на нос корабля. Гора канатов росла с каждой минутой. Механики связывали их концы и скрепляли стыки стальными зажимами. Получился трос длиной более километра.
Ветер стих, волнение стало менее опасным, и капитан подвел судно на расстояние, соответствующее длине каната.
Когда все было готово, Алойзи собственноручно сделал на конце каната огромную петлю. Помогавшие ему матросы — а было их больше десятка — едва управились с тяжестью этой пеньковой змеи.
И тут Алойзи с блеском продемонстрировал кляксическую силу своих мышц. Когда ракеты взмыли в небо, он правой рукой схватил петлю и жестом дискобола бросил канат в сторону темневшей вдали верхушки острова.
Выхватив из рук старшего офицера призматическую подзорную трубу, я посмотрел вслед улетавшей петле. Здесь, на палубе, бухта брошенного с нечеловеческой силой каната разматывалась с бешеной скоростью, а там, вдали, колоссальное лассо с невероятной точностью охватило четырехугольник дома.
Растроганный пан Клякса смотрел на Первого Адмирала Флота, на эпохальное творение своего гения: то, что совершил Алойзи, превосходило даже самые смелые ожидания его творца.
От удивления матросы буквально остолбенели. В их взглядах читалось преклонение перед своим Адмиралом.
Вероник, уже не раз хваставшийся своей необыкновенной силой, был совершенно ошарашен поступком Алойзи. Однако при этом он не утратил здравого смысла, и потому, поплевав на ладони, он потер их друг о дружку, сгреб Адмирала в охапку и трижды подбросил его в воздух. К чествованию присоединился экипаж, так что еще чуть-чуть и от адмиральского мундира остались бы одни лохмотья. Во всяком случае, потом пришлось целый час собирать разлетевшиеся по всему кораблю ордена Алойзи.
Резеда не спускала с острова беспокойного взгляда, потому что послала туда Три-Три с письмом к матери.
Капитан дал новый курс, и судно медленно пошло в обратном направлении — из-за плывшей на буксире верхушки острова Двойников приходилось проявлять предельную осторожность.
Мы уже покинули зону дождя и бурь. Ветер окончательно стих, небо прояснилось и показалась полная луна.
Свободные от вахты члены экипажа покинули палубу. Капитан Тыквот с омерзением выплюнул сигару в море и тоже удалился на отдых. Алойзи самолично встал к штурвалу. Впрочем, он всегда находился в стоячем положении, поскольку его искусственный организм не требовал ни сна, ни покоя. Этому можно было только позавидовать, ведь нашей четверке то и дело приходилось глотать тонизирующие таблетки пана Кляксы, чтобы не рухнуть от усталости. Вероник с жаром бросился драить навигационные приборы, из-за дождя потерявшие надлежащий блеск. Это умилило боцмана, и он сказал по-сказакотски:
— Пан Верурник так любит чистуртор, чтур егур надур звать Чистюлей.
— Господин боцман, — с достоинством ответил Вероник, — ваша шутка неуместна. Когда ваших предков жрали пиявки, мой прадед под Белой Мушкой воевал за освобождение зеленокожих цитрусов. Я действительно забочусь о чистоте, но пыли не подымаю.
Не уловив намека, боцман лишь буркнул под нос:
— Крыса сухопутная — ни словечка путного!
Пан Клякса взошел на капитанский мостик. Я тут же догадался, что он послал в космос свое всевидящее око, а теперь застыл с опущенной головой в выжидательной позе, не обращая внимания на старшего помощника, сменившего капитана Тыквота. Видимость установилась превосходная, и Резеда могла без труда созерцать родной дом.
— Что-то никаких признаков жизни, — озабоченно заметила она. — И Три-Три не возвращается… Свет в окнах погас. Бедная мамочка…
Я старался утешить Резеду и рассеять ее тревогу. На помощь мне пришел пан Клякса, как раз в тот момент ловко спустившийся с мостика.
— Я осмотрел поверхность Луны вблизи. Мое всевидящее око только что вернулось. Космическая пересадочная станция работает отлично. Однако я торжественно заявляю: в этом участвовать я не буду. Пока что я не собираюсь бороздить межпланетные пространства, ведь нерешенных проблем хватает и на Земле. Пока здесь существуют болезни, бедность и несчастья, мой долг — думать о людях. Да, дорогие мои! Люди на Земле для меня важнее всего.
Тут он взглянул на Резеду, ощутил ее беспокойство и потеплевшим голосом, присушим лишь ему, добавил:
— Не беспокойтесь, мадемуазель Резеда. Все в полном порядке, борода начеку. Можете на меня положиться.
Едва он это сказал, как прилетел Три-Три с письмом от Мультифлоры в клюве. Резеда стала его читать вслух, а мы слушали ее с предельной сосредоточенностью:
«Дорогая моя деточка, — писала мать Резеды, — помощь пришла вовремя. Теперь, когда шторм миновал, вершина холма, на которой чудом уцелел наш дом, плывет за кораблем ровно, будто плот. Катастрофа произошла позавчера ночью. Послышался подземный гул, земля содрогалась и раскалывалась глубокими трещинами. Последствия бедствия я увидела утром. Весь остров, кроме куска земли с нашим домом, погрузился в океан.
Потом корова сорвалась в море и утонула; козу унес кондор. Уцелели только двое наших пуделей. Мы питаемся фруктами и пьем дождевую воду. На прошлой неделе меня навестил профессор Клякса…»
— Что?! — воскликнул ученый, удивленно приподымая брови. — Я навестил Мультифлору? Неслыханно! Снова какая-то выходка этого негодника! Адмирал! Адмирал, подойдите к нам!
Алойзи подошел пружинистым шагом и вежливо козырнул.
— Послушай, Алойзи, — сурово сказал пан Клякса, — выплыла на свет еще одна твоя проделка. Ты мне не говорил, что побывал на острове Двойников, да еще и нагло выступил в моем обличий! Как это прикажешь понимать?
— Пан профессор, — кротко ответил Алойзи, — я действительно подслушал разговор о Мультифлоре и решил ее навестить…
— Как ты мог подслушать разговор, находясь совсем в другом месте? — удивленно воскликнул я.
— Адась, у тебя полная потеря памяти, — с сочувствием ответил Алойзи. — Пан Клякса установил у меня в правом ухе барабанную перепонку дальнего прослушивания. Ты ведь сам помогал ему привинчивать платиновые пластинки. Благодаря этому устройству я на расстоянии пятисот метров могу расслышать самый тихий шепот, от меня не укроется ничто. Узнав все о пани Мультифлоре, я сел на корабль, шедший на Рабарбарский архипелаг, в полуградусе от острова Двойников. Остальную часть пути я проделал вплавь, вам ведь известно, пан профессор, я непромокаемый, в воде не тону, а усталость мне незнакома. Но прошу учесть и то, что все это происходило до установки пружины правильного мышления на место. Теперь, когда я совершенен, ничего подобного случиться уже не может.
Признание Алойзи разоружило пана Кляксу. Он похлопал Адмирала по плечу, понимающе кивая головой.
— И все же — что ты там нагородил от моего имени?
— Ничего страшного. Я только сказал, что господин Левкойник от тоски иссох… А еще я ей обещал, что она станет королевой Адакотурады.
— Экий ты, однако, шутник! — воскликнул пан Клякса. — Но ты оказался почти прав. Королевой Мультифлора, уж извини, не станет, зато тещей короля будет. Тоже недурно. Что до пана Левкойника, то это счастье, что он не похудел, а то потерял бы все свое очарование. Он так хорош с брюшком!
— Это еще не все, — продолжил Алойзи. — Еще я сказал ей, что мне удалось найти кляксический стимулятор для растений и благодаря ему пан Левкойник вырастил в Адакотураде кусты роз высотой с пальму. Собственно, это и заинтересовало ее сильнее всего. Вот смеху-то будет!
Пан Клякса рассмеялся и произнес с нескрываемой иронией:
— С таким же успехом ты мог сказать, чтобы меня окончательно скомпрометировать, что пан Левкойник вырос с баобаб и стал раскидистым, как смоковница, или что ее дочери стали жирафами. Но твоему фанфаронству пришел конец, дорогой Алойзитрон. Ушло — не воротишь.
— К вашим услугам, пан профессор, — с улыбкой ответил Алойзи. — Можете на меня положиться, как на собственную бороду!
— А теперь идемте спать! — подвел итог пан Клякса и браво зашагал вдоль судна. Резеда, более не беспокоясь за судьбу матери, тоже согласилась спуститься в каюту.
— Нас ждет пять часов сна, — заметил Вероник. — Привратник, вынужденный каждую ночь открывать ворота, никогда не спит больше.
На своем посту остался лишь неутомимый Первый Адмирал Флота.
Да, творение пана Кляксы было в самом деле величайшим достижением человеческой мысли!