Хе-хе. Сегодня утречком пришел феерический комментарий на мою пописульку про скандалы. Жаль, что «Аутлук» не умеет слюной брызгаться – у меня как раз окна грязные.
«После этого «мануала» (а также после бабских комментариев типа «возьму на заметку») мне стало просто стыдно иметь принадлежность к женскому роду».
Вот так вот, и ни словом меньше.
Я сначала, конечно же, похихикала, а потом вот чего подумала – несправедливость же. Как-то так само собой получается, что я все время дядькам отвешиваю, а тетки без добавки уходят. Посему сегодня будем восстанавливать равенство. Держитесь, тетки!
Итак, мой юный друх, ты, конечно же, знаешь, что у нее сиськи, кастрюли и мигрень, однако это не повод для пожизненного рабства. У нас за вредность не премируют, а потому поехали.
Фраза «Я устала» рассыплется, как карточный домик, стоит только задать один простой вопрос, а именно: «Дорогая, скажи, что ты делала конкретно?» Открываю страшную тайну: усталость женская штучная вполне может продаваться в магических лавках между фотоаппаратом для съемки ауры и контейнером для протоплазмы. Почему? Да очень просто. Если отмести метафизику и ввести термин «усталость физическая», все сразу же встанет на свои места.
Вагоны грузила? Нет.
Асфальт укладывала? Нет.
Работала мерином на перевозке гравия? Нет.
Что? Всего-то в квартирке убралась? Пусть не смешит ваши носки, у них и так нелегкая доля. Уборка квартиры трехкомнатной занимает ровно 2 (прописью – два) часа (три, если с выкладкой). Рассказы о том, как «В крови и поту я сутками мыла твои углы», – по сути своей байка для блаженных. Нет, я, например, при желании могу кухню полдня надраивать. Ключевое слово – «желание». Мое желание. Вам-то ведь по большому счету по барабану, блестит у вас раковина или нет. Вам бы котлетку – и в койку. Коварство улавливаете? Ага, эта крашеная дрянь от не фига делать полдня надраивала раковину и мечтала о групповом изнасиловании, а оставшуюся половину дня сношает вас в моек на тему своей нечеловеческой изможденности. Каково?
|
|
Сюда же:
Прогулка с детьми. Теоретически: «Я целый день развлекала твоего ребенка», практически же она пила пиво, сидя на скамейке у песочницы, обсуждая пятую серию черт-его-знает-чего вместе с другими «труженицами от детства».
Поход в магазин. Звучит страшно: «Я как лошадь перла эти тяжелые сетки». Но что может быть проще спора с лошадью? Во-первых, какого хрена тебя понесло в магазин за семь верст? Это же во-вторых и в-последних. Все, что продается «где-то в жопе», наверняка есть в пяти минутах от дома (чего-чего, а жопа у нас на каждом углу). Что? Кто-то там вякает про рынок, «на котором дешевле»? Всучите ей калькулятор, пусть высчитает разницу в тридцать рублей и умоется кровавой слезой. Ага, нужно всего лишь докладывать «экономию» к общей сумме, и с репризой про кобылу будет покончено навсегда.
Стирала. Вообще ржачка. Муж мой вроде бы неглупый, при должности и все такое, но до сих пор ведется на этот развод. «Что ты делала?» «Стирала, дорогой! Такое море стирки, что просто ужас! Аж три раза в машинку белье совала, но так утрудилась, ка-ра-ул!»
Глажка. Конечно, тетеньки сейчас будут возмущаться: дескать, глаженые десятиметровые простыни – это наше всё, и без простыней жизни нету… Если вы мне покажете человека, который издох от опочивания на мятой тряпке, обещаюсь наглаживать ваши пасторальные гардины до конца жизни.
|
|
***
Резюмируя по быту. Вооружитесь статистикой. Все, что делается, должно делаться быстро. Все, что делается долго, суть – фигня и никому не нужная трата времени.
ГардероППП (Пришел Привет Получке). Предполагаю, что вам скажут. Что-нибудь в духе «Жизнь кончена, надеть нечего, а у Сидоровой шуба». Учу. Первый и последний раз, поэтому конспектируйте. При словосочетании «нечего надеть» требуется попросить у Яндекса показать вам Клавку Шиффер в майке и джинсах. Клево выглядит? А то… Самое время переводить стрелки. Угу, проблема вашей вумен не в том, что у нее нет одежды (майка и джинсы имеются у каждого), а в том, что в имеющемся барахле она вовсе не похожа на Клаву и все больше смахивает на продукт петелинской птицефабрики. Что? Кто-то там вякает про «немодненькое»? Так будет, вы ж не зверь! Как только состоится переход от птичьего к человеческому, будут шубы, меха и трехметровые золотые горы. А пока прессик покачай или поприседай, что ли… в другой комнате…
Оно не выдержало и собралось к маме? Э… Ну, мороз только на руку… Тьфу!
Хотите, я раскрою вам страшную тайну о том, что вероятнее всего происходит у мамы? Если вы думаете, что по приезде к родительнице ваша пассия учудит экскурсию по экс-бойфрендам, то вы глубоко заблуждаетесь. Тещу видели? Она хоть и дура, но точно знает, что поиск «другого такого идиота» – дело хлопотное, а оттого сидеть вашей голубушке на кухне, давиться плюшкой и плакать за жизнь. Угу. Поплачет пару часиков. Ну денек максимум. А дальше дрочка на телефон. Позвонит – не позвонит, заберет – не заберет, и все такое в этом духе. Тут как в старом добром анекдоте: «Теперь-то ты, Ванюша, и не теряйся». Семидневная путевка к морям только укрепит ваш брачный союз. По истечении седьмого дня, когда ваша кожа станет шелковистой на ощупь, вас будет ждать не менее шелковистая супруга. Правда-правда: если в первый день она будет думать, что вы гад, а во второй, что вы хоть и гад, но свой, а в третий, что у Дуськи-то даже и гада нет, то уже к седьмому дню жена уверует в то, что вы ее бросили, и будет целовать ваши загорелые пятки.
|
|
Угу, как-то так. Ну, на крайняк подарите ей веник. Летом это дешево.
Уф… Чуть не забыла про главное. Клев мозга. Определяется очень просто. Если ей «как-то не так, потому что вы какой-то не такой», можете не сомневаться: вас опять сношают. Я понимаю, что 99 процентов граждан мужеского пола скривит от моего предложения, но тем не менее… Выслушайте, что ей «не так», строго, четко и по пунктам. Опять же с вероятностью 99, 9 процента она сообщит вам, что ей грустно, потому что вы хам, быдло и бесчувственная свинья. Не тушуйтесь. Просто посоветуйте поискать ей кого-нибудь более чувствительного и свалить к нему немедленно. Замолчит стопудово. Ага. Экскурсия к маме уже была, а мифическому Васе на хрен не нужны истерички (хе-хе, потому что вы сгубили ее молодость, см. предыдущее руководство). Кстати, когда вам заявят про «утраченные юные годы» – нужно не съеживаться в углу, а визжать про «неизвестно, кто кому жизнь испортил». Нуда это так, лирика – определитесь по обстоятельствам.
Засим я откланиваюсь и ухожу драить раковину. Ага, чтобы устать к вечеру.
Успехов, мои юные крол… друзья! Любите меня и друг друга.
ПРО БАССЕЙН
Если вы еще не знаете ту бабу, которая купила порося, то давайте знакомиться.
На этот раз бассейн. Отличная голубая вагина, диаметром три двадцать, высотой семьдесят шесть, не считая надувного кольца по краю.
Почему? Ну вот представьте себе: дача, утро, жара, кузнечики, во рту – говно, на душе – травма, у кровати – батарея, внизу – бабка с Фасолием («Никачу-кашу-качу-сикалата»). Представили? Еще секунда, и вы оторвете свою несчастную башку от подушки, вкрутите шестеренки и начнете медленный путь по лестнице, мечтая издохнуть или хотя бы провалиться на месте («мама-встала-пойдем-играть-кипи-пистилет»). Последняя ступенька, последний вздох, и… И тут он. Отличный бассейн, наполненный прозрачной водицей, куда можно плюхнуться в одежде, запихнув под живот пляжный мяч, и отмокать-отмокать-отмокать, повернувшись к миру розовой жопой, разложив руки крестом, дуть на листья-лодочки, упавшие в воду за ночь, и… Короче говоря, утопнуть с бодуна – это наше фее, и без бодунной лужи нет мне жизни, а если кто-то не хочет утопнуть, то он мудак и я с такими не вожусь.
Примерно так я и сказала мужу пару дней назад.
Нет, вот если бы я затребовала бассейн двумя месяцами ранее, то была бы послана на хер с вероятностью 70 процентов («Нуты же понимаешь, малыш, это ведь такая конструкция, ее ведь так сразу…» и так далее и тому подобное). Но за пять лет совместной жизни «малыш» кое-что поняли поэтому бьет только наверняка. Да, за удовольствие избавиться от моей кислой хари сроком до конца второго тайма оно готово заплатить, и заплатить дорого. Если бы завтра какая-нить контора учудила продавать билеты на Марс, меня бы сплавили первым рейсом вместе с кормовыми свиньями…
Бассейн был куплен в день появления бассейной идеи, и в тот же самый день его доставили на дачу вместе со мной, Фасолием и инструкцией.
– Ну… как-нибудь надуете, – пространно сказал супруг и газанул в сторону Москвы, еще до того как успела спросить: «Как-нибудь – это как?» (Привет тебе, Бразилия, чтоб вы там все провалились.)
Следующее утро началось с расстройства. Больше всего я расстраивалась, что я не из канадской семьи, которая красуется на коробке из-под бассейна. Там, знаете ли, такое специальное бассейнов семейство сфотографировано. Сисястая Ханни, Дарлинг с баклажаном в плавках, два благонамеренных младенца и (там-тарам-тарам!!!) бассейн.
Ханни. Дарлинг, ты знаешь, я купила нам надувной бассейн!
Дарлинг. Ханни, айм глед, грейт айдиа! Тут в инструкции указано: поставьте на ровное солнечное место.
Ханни. Да-да, у нас есть отличный индастриал газон кинг сайз.
Дарлинг. Ура! Грейт айдиа! Не забудь мой электронасос.
Ханни. Да-да, а еще шезлонг, джюйс и шиш.
Дарлинг. Вот из ит «шиш»?
Ханни. Спешиал сюрпрайз фор Катечкина.
Дети. Фак стьюпет рашшнз.
Дарлинг. Грейт айдиа!
Ну да, это у них там во всяких Канадах на ровных солнечных местах стоят бассейны. У нас если место ровное и солнечное, на нем морковь или уже колосится, или непременно будет колоситься (читай: «Бабушка с вилами скачет»).
До обеда судились и рядились, а после обеда бабка меня таки объегорила.
– Вот, – говорит, – тебе, внученька, площадка. Как раз четыре на четыре. С одной стороны – слива молодая, с другой – цветы. Будешь в бассейне лежать, цветы нюхать и сливы лопать. С приветом от бабушки.
Подвох был замечен только через полчаса, после того как бабулька отправилась баюкать Фасолия. На площадке, помимо цветов и сливы молодой, произрастали два пня от слив, уже поживших свое.
– Ни фига себе, шуточки, – вздохнула я.
– Фак стьюпет рашшнз, – загундосили дети.
Скажу сразу: решение выжечь сливы жидкостью для розжига углей было глупым. Очень глупым. Вместо «равномерного пламени без вспышек»
получился один большой «пшик» с вылетом пробки в астрал. Бабахнуло так, что соседи прибежали.
– Чегой-то вы тут делаете, Катерина? – интересуются.
– Да вот пеньки выжигаю, – отвечаю.
– Ааа, – сочувствуют, – а вы их лучше выкопайте лопатой. Или вообще не трогайте. Так безопаснее.
– Спасибо, – говорю. – Вот лопатой и попробую. А не трогать не могу – карма не позволяет.
Последующее действо было скучным, как ковыряние в носу, и простым, как сложение яблок. Сначала подкапываете пень лопатой, потом шатаете ломом, потом удивляетесь, что ни черта не шатается, опять подкапываете и так далее до результата. Результат появляется часа через три и, как правило, не радует. Ну правильно: до этого у меня была площадка четыре на четыре с двумя пнями, а стало Бородинское поле с двумя ямами для павших.
– Песку не дам, – сразу же объявила бабушка. – Я им буду дорожки посыпать.
– На том свете? – не выдержала я.
По правде говоря, не разговариваем до сих пор, но, может, оно и к лучшему.
Вторая часть «Марлезонского» балета была еще более тосклива, чем первая. Берешь лопату, заполняешь песком телегу, везешь груз до места, и так раз двадцать, до зеленых чертей в глазах. На двадцать первой поездке я поняла, что подыхаю, а на двадцать второй подохла. Вместо ровной площадки для бассейна на огороде появился двухметровый термитник для мутантов. Кое-как разровняв гору обратной стороной граблей, на карачках я уползла в дом и засела читать инструкцию.
Вообще всех людей, которые составляют инструкции, надо начинать бить с детства. Или даже убивать. После двадцати семи пунктов хрен знает о чем у них пошли примечания, первое же из которых поразило меня прямо в трудовое сердце.
«Бассейн должен стоять на ровной и твердой поверхности, исключая строительный песок».
Как вы понимаете, начинать таскать песок назад я бы стала только при одном условии. Угу, если бы бабка рядом дорожки посыпала и Гавриил ей крыльями махал.
Досконально изучив содержимое сарая, я таки нашла свое ноу-хау. Там в углу, рядом со старой стиральной машинкой, произлегали два рулона рубероида.
«Возьму рулетку, отмерю куски рубероида по длине бассейна и застелю эту площадку нахуй», – решила я.
Сказано – сделано. По сравнению с перетаскиванием песка и корчеванием нарезка рубероида показалась мне чем-то навроде обновления маникюра и поэтому прошла довольно быстро и безболезненно. Страшное распозналось лишь в тот момент, когда я принялась раскладывать выкройку на песке. Дело в том, что, когда бабушка советовала мне установить бассейн именно на месте пней, никто не потрудился замерить метраж получечной площадки.
Хорошо, не «никто». Я не потрудилась.
Как я ни перетаскивала эти куски и ни меняла их местами, все время выходило, что мне следует или убить себя об стену, или выкопать молодую сливу к пожившим (зная мою бабку, вы поймете, что это совершенно равнозначные действия).
Еще час был потрачен на то, чтобы придумать, как именно устранить поросль, не вызвав при этом особенных подозрений, и (трам-парам-парам!!!) уже к полудню дерево выросло за соседским забором. Да-да, оказывается, я умею не только трындеть, копать и корчевать, но еще и офигительно пересаживаю дикорастущие сливы.
И вот момент истины настал (ура-ура-ура!). Ранним вечером, хромая, побитая, но гордая, я вынесла свой бассейн и разложила его на подготовленной площадке.
Предвкушая, как сейчас выкусят Ханни с Дарлингом, а заодно и все соседи без бассейнов, я присоединила шланг к крану, открыла вентиль и стала попивать пиво, глядя на то, как емкость заполняется водой.
«Вот завтра утром прямо встану и окунусь. Водичка, наверное, чуть-чуть уже нагреется и…»
Хм… водичка…
Приглядевшись к уровню воды в бассейне, я сразу почувствовала неладное. С одного края вода стояла высоко, так что хоть топись, а с другого – едва-едва, даже харю не ополоснешь.
– Слива моя где? – рявкнул кто-то из-за спины.
– Тащи инструкцию! – взревела я.
«Наполните бассейн на уровень два с половиной сантиметра и убедитесь, что дно покрыто водой равномерно. Если результат не достигнут, значит, выбранная вами площадка недостаточно ровная и следует перенести бассейн на другое место».
– Газон кинг сайз, – улюлюкал Дарлинг.
– Что, где-то еще есть пни? – скалилась Ханни.
– Бли-и-ин! – гулким эхом понеслось над садами и потерялось где-то в лесу.
А дальше? Дальше начался позор. Поднять бассейн с водой возможности не было. Как оказалось, спустить воду тоже низя (шланг не дотягивался до канавы). Поэтому пришлось перейти к плану нумер 7, а именно: «Мы кроты, и нам виднее».
Задирая куски рубероида из-под бассейна, я принялась руками выкапывать песок, чтобы хоть как-то уровнять ландшафт.
Часа через полтора за моей спиной начались занимательные диалоги:
– Галя, у нее уже истерика. Оттаскивай.
– Как я ее вытащу, она уже совсем под дно закопалась.
– За ноги попробуй.
– Мама, ты что, не в себе?
– У тебя ребенок не в себе. Она нашу сливу соседям пересадила. Гляди еще чего-нибудь пересадит.
С этими словами меня и выдернули. В слезах, соплях и песке, с комьями земли в каждой руке.
– Полюбуйтеся, какая землеройка, – сказала бабушка. – До Америки-то не докопала?
– До Канады! – взвыла я.
– Не переживай, – попыталась успокоить меня мама. – Ну, наполним его как есть. И так искупаешься, в конце концов. Завтра погоду обещали теплую как раз, чего ты дергаешься?
На следующий день был дождь. Впрочем, даже если бы вместо дождя на нас свалился тунгусский метеорит, это не подняло бы меня с кровати. Очень хочется сказать «а зато», только пока ни одного подходящего «зато» не находится. То есть нет.
Зато Ф. целый день кораблики пускал, и бабушка рада – такая лужа для полива ей образовалась. Пожалуй, все.
Нет, не все. В следующие выходные переставлю. Я не я буду – переставлю. У меня как раз и площадка есть подходящая, и песок еще остался, и главное (трам-парам-пампам!!!) энтузиазм имеется. Остальное – мелочи, как выяснилось.
ПРО ФОТОГРАФИИ
Нет худшего врага для самооценки, чем фотография.
Зеркало?
Да что зеркало… Там втянул, тут выпятил, здесь немножечко подобрал – и вроде как и ничего. Даже для самой непривлекательной части тела можно найти подходящий ракурс и убедить себя в том, что все остальное человечество видит вас только на три четверти со светом сзади и небрежным локоном за ухом… в ванной. Правда-правда. Например, мои окорока исчезают по мановению волшебной палочки, стоит только чуть-чуть повернуть корпус влево. А если при этом расправить плечи и немножко вдохнуть, то я получаюсь совершеннейшая фея с перспективами на манто из ценных пород котов.
Нет, фотография – дело другое. Тут не скроешь, не замаскируешь и не вдохнешь. И даже если снимало вас совершеннейшее чучело, без глаз, рук и с хвостом, вы все равно уверуете в подлинность результата. Ну нет, не сразу, конечно. Сразу вы скажете что-нибудь длинное, что можно свести к короткому «Блин, Боже мой», и спрячете снимок в комод, поближе к девическим трусам. Да, прятать нужно далеко и надежно, потому как что может быть гаже поиска ответа на вопрос: «Ой, а у тебя, оказывается, есть старший братик?» Спрятать-то спрячете, только, увы, в минуты тяжких раздумий над судьбами родины ваш перекошенный абрис тяжелым камнем зависнет над темечком, нашептывая: «Посмотри-посмотри, это все ты, ты, ты, ты».
Вообще то, как я получаюсь на фотографиях, отлично характеризует один случай из младенчества. Как-то, помнится, мы с моим бойфрендом, мужчиной добрым, но брутальным, разглядывали фото «за десятый класс». Такой стандартный, знаете ли, снимочек – хор голодных в три ряда, посередине жаба (привет, Наталья Николаевна, спасибо за тройбас по географии).
– Как тебе наш класс? – спрашиваю. – Как девочки?
– Хороший класс, – отвечает. – Достойный. А это чё у вас за патлатая кобыла? Ее давно пялить пора, а все туда же…
Думаю, пояснять, «чего и как», вам не надо – сами догадаетесь.
– А она, между прочим, очень талантливая. Очень, – сказала я, вздохнув.
И вот верите, двадцать шесть лет живу на свете, и за все это время не было у меня такого снимка, который бы не требовал речевого сопровождения. «А это я тут гриппом болею», «А вот здесь просто снизу снимали, и голова как блин получилась», «А тут, извините, высадка марсиан, и поэтому жопа толстая, сиськи отвисшие, левый глаз косит, а на лбу прышщ».
Причем совершеннейшая мистика – как бы я ни выглядела, каков бы ни был мой вес, наряд, макияж и прочее, полученные фото будут как близнецы-братья – журнал «Сельская новь», разворот «Домашние любимцы», кадр «Маруся-кормилица». Вдвойне забавно, что фотографы прут на меня как мухи и каждый последующий считает своим долгом обложить предыдущего. «Тебя просто снимал бездарь, это же очевидно», – верещат они, чтобы уже спустя пару часов робко пролепетать: «Сегодня просто плохой свет».
Сегодня просто все хреново, как, впрочем, и всегда.
Самый трепетный мой фотограф – муж. Муж фотографирует даже гаже, чем в паспорте. На большей части снимков я выгляжу как человек, которому выдрали печень, но он каким-то чудом не издох мгновенно, а все-таки успел улыбнуться «на прощай». Хотите знать, как супруг достигает таких эффектов? Все просто, как в морозилке.
– Катя, сделай нормальное лицо, я сейчас буду снимать.
– …
– Не такое, а нормальное, ты что, улыбаться не умеешь?
– …
– Так в зоопарке гориллы сношаются, прекрати!
– …
– Ну это вот получше, хотя какая-то скорбь у тебя, и волосы лицо закрывают. Нет-нет, не поправляй, а то опять гориллы получатся! Вот сейчас уже…
– …
– Подожди, тут со вспышкой чего-то… Я сказал, ничего не трогай.
– …
– Еще чуть-чуть, улыбайся-улыбайся. Ща, я тут размер выставлю… Во…
– ЗАДРА-А-А-ЛЛЛЛ!!!
(Вспышка, щелк.)
– Ну вот, говорил не шевелись, что за бестолочь!..
И так далее и тому подобное. Я называю это «подрочи у барсука» – от момента «высаживания модели» до момента нажатия на спуск проходит минуты три. Барсук кончает. Модель тоже.
С профессиональными фотографами, конечно, быстрее, но смысл тот же самый. Сталь в голосе появляется после двадцатого щелчка, когда вместо требуемой одухотворенности в кадрах сияет все тот же нелирический кирпич.
– Кать, ну мы вот с тобой час назад разговаривали. У тебя же мимика живейшая. Ну как же так можно? Вотчесслово, как?
– Да запросто, – начинаю объяснять я, немедленно оживляясь. – Ну не могу я лица по заказу делать. Чё хочешь могу, а лица не могу. То есть вот если…
Трепеща (стройматериал ожил), фотограф кидается к фотоаппарату, судорожно щелкает им, щелкает-щелкает-щелкает и… И оседает на стул. Нелирический кирпич превращается в нелирический кирпич говорящий.
Что уж говорить про бюрократические снимки. Давеча пошли мы всем семейством фотографироваться на загран. Мушш, я и Фасолий.
Первым сюпруг запечатлился. Нутам сразу ясность наступила – и насчет того, кто выпил воду, и насчет того, где же мальчик, и даже кого за «Клинским» посылать.
Второй я осчастливилась. Села на стульчик и твержу про себя как мантру: «Какая угодно, только не испуганная и не вытаращенная, какая угодно, только не испуганная и не вытаращенная». Сфотографировалась, стала Фасолия усаживать. «На снимок потом посмотрю, – думаю. – Чтобы не расстраиваться».
С дитем, естественно, закавыка вышла. Сел и сразу сжался: страшно ему, место незнакомое, мужик какой-то на горизонте маячит, сикалата не дают и все такое.
– Мальчик, держи голову, – просит фотограф. – А то ничего не получится.
Мальчик со слезой начинает обхватывать голову двумя руками.
– Мальчик, неправильно! Ты подбородок держи, – напрягается фотограф.
Мальчик, вздохнув, подпирает ручонкой подбородок.
Минут пять с ним мучились, в руках «подержали» все на свете, в итоге зафотографировали как-то. Расплатились. Получили два конвертика со снимками.
– Заходите к нам еще, – склабится фотограф. Открываю конвертик, заглядываю и улыбаюсь:
– В следующий раз только на мрамор.
Не, я, конечно, не сомневаюсь, что за границу нас пустят – пусть тока попробуют не пустить. И может быть, даже счастливого пути пожелают… Но если я увижу эти фото на каком-нибудь сайте с подписью «Разыскивается донор для пересадки головного мозга», я не удивлюсь.
ПРО СОБЛАЗНЫ
Всю жизнь завидовала людям, которые умеют учиться на чужих ошибках. Бывают, знаете ли, такие экземпляры, которые семь раз отмерят, посмотрят в справочнике, сверятся со звездами и… передумают.
Лично мне для того, чтобы понять, что гвозди несъедобны, нужно сожрать пару ящиков, да и то останусь в сомнениях – а вдруг неправильно приготовила?
Наклонности естествоиспытателя появились у меня еще в пять лет. Именно тогда я придумала, что можно спрыгнуть с двухметрового сарая на сетку от детской кровати и «взлететь, как акробат». Конечно же, «этюд акробата» не удался. Зато получился прекрасный «полет куля» с последующим уходом в почву. Ненависть к цирку жива по сей день.
В семь я решила «подровнять» ресницы, «чтобы лучше росли». В результате несколько месяцев просидела за партой одна: никто не захотел соседствовать с ребенком-уродом.
В восемь догадалась развести сухой спирт и вылакать его, чтобы «быть веселой, как дядя Леша». Веселье закончилось через пару часов, когда был заблеван не только сортир, но и кухонная раковина.
В районе девяти мне показалось, что если хорошенько разжевать смазку для лыж, можно будет здорово сэкономить на «Орбитах». Мама почувствовала неладное лишь к концу третьей плитки – «до – 10 по Цельсию». Конечно же, выдрала. Как, впрочем, и во всех предыдущих случаях.
Но весь этот опыт – сущие пустяки по сравнению с экспериментами переходного возраста.
Насколько я помню, переходный возраст – это довольно противоречивое времечко. Ну скажите, когда еще можно печься о судьбах человечества, одновременно подсчитывая количество прыщей на жопе? Пожалуй, только с тринадцати до шестнадцати или после шестидесяти.
Про пенсионеров не будем, с ними и так все понятно.
А вот школьникам тяжело. С одной стороны, завуч и вступительные, с другой – все остальное, включая групповой секс после выпускного. Это вам не хухры-мухры.
Соблазны были в таком количестве, что поначалу я даже растерялась, не зная с чего начать. То ли попробовать курить, то ли вдариться в пьянство, то ли наконец-то позволить Сидорову расстегнуть второй крючок на лифчике… Никаких особенных напутствий от родственников у меня не было – все как у всех. Мама объясняла, что алкоголики заканчивают в тюрьме, папа рассказывал, что от табака бывает рак легких, а бабушка клялась, что никогда в жизни не будет нянчить моих детей, которые непременно приключатся от приходов позже 21.00. Пожалуй что бабушка была самой доходчивой: с идиомой «Б… не место в нашем доме» спорить было бесполезно, поэтому на детей я решилась ближе к двадцати годам. А вот все остальное было опробовано и кое-что даже прижилось. К пятнадцати годам я курила, «как девочка», употребляла, «как мальчик», и ругалась матом, как обходчик железнодорожных путей. Единственной неосвоенной высотой остались наркотики. Нет, конечно же, траву я пробовала. Все как полагается: в обстановке жуткой секретности мы пускали по кругу косяк с Matricaria recutita вперемешку с дедушкиными усами и делали вид, что всех дико прет.
Но душа просила большего.
И, как это обычно и бывает, ей не отказали.
Паркопан приехал на дачу вместе со Стасиком и страшно озадачил местное население. С одной стороны, вокруг были исключительно люди опытные и жизнью тертые. А с другой – гораздо проще рассказать о том, как ты ловко «ширяешься» в перерывах между спасением мира и алгеброй, нежели действительно что-то употребить.
– Во-первых, нет зависимости. Скока хочешь жри – все равно не привыкнешь, – рекламировал товар Стасик. – А во-вторых, очень прикольные глюки, прямо как в кино.
– Фильмы бывают разные, – некстати заметила я.
– Просто нужно думать о том, что тебе нравится. Тогда тебе это и приглючится.
Прения продолжались пять дней, а на шестой было решено, что таблетки нужно пробовать.
– Сначала съедим сами, а завтра пусть бабы едят, – отдавал распоряжения Стае. – А то если чего случится, они нас запалят – мало не покажется. И вообще – на них только продукт переводить.
С видом первопроходцев-камикадзе мальчики сгрудились вокруг скамьи и разломили упаковку. «Бабы» стояли рядом и перетаптывались с места на место, ожидая эффектов.
– Сейчас как начнут шарахаться, – прошептала мне на ухо Света. – От паркопана всегда шарахаются.
– Ты почем знаешь? – кисло спросила я.
– Да вот знаю. – Света сделала таинственный вид и на всякий случай отошла подальше.
Прошло полчаса. Никто не «шарахался», не вел бесед с чертями, да и вообще мужская половина вела себя довольно прилично. Любопытство, и без того терзавшее меня, вырвалось наружу.
– Может быть, таблетки просрочены? – предположил Стае. – Я уже четыре штуки выпил – и ни фига.
– Стасик, а вот если они просроченные, ты не мог бы дать мне чуть-чуть? – елейно произнесла я. – Четыре. Или даже две… Ну хотя бы полторы штучки.
– Зачем тебе таблетки? – грозно спросил Стае.
– А я тоже хочу, чтобы мне кино приглючило. Очень люблю кинематограф.
– Тоже мне!.. – Стае посмотрел на меня исподлобья и протянул упаковку. – Сначала выпей три. Ты тощая, может, на тебя и подействует.
– Химия – она, безусловно, у тощих лучше усваивается, – важно заметил Леша. – С нее и одной достаточно.
– Это тебе, Лешенька, достаточно фольги от таблеток нажраться, чтобы кайфануть. А мне требуется полная доза, по-другому «не цепляет», – важно заметила я.
– Да ты и без паркопана трехнутая, – не остался в долгу Леша. – А ну как тебе плохо станет? Нас же твоя бабка на вилы насадит.
– О своей тете пекись, – посоветовала ему я и запила таблетки водой. – Кстати, сколько там по времени действовать должно?
– Пацаны говорили, денек подержит и отпустит, – ответил мне Стае. – Да не боись, Митенька вон семь штук выпил, а ему завтра вечером в Москву.
Надо сказать, что поступок Митеньки немало меня удивил. Местный ботан, не пивший ничего крепче киселя, мог похвастаться исключительно своей бабушкой. Невзирая на погодные условия и позднее время суток, старушка имела обыкновение выходить на мостик и зычно орать: «Ми-и-итинька, ма-а-альчик, пора домой». Короче, если бы мне кто-то сказал, что по достижении совершеннолетия Митенька убил бы бабушку ржавой садовой лопатой, я бы ни фига не удивилась. Но речь не об этом.
«Раз уж этот придурок выпил и не забоялся, то такая во всех отношениях продвинутая барышня тем более не должна волноваться», – уговаривала я себя.
Впрочем, причин для волнений и не было. Время шло, а кина не показывали.
Мужская часть населения пересчитывала паркопан на водку и страшно горевала.
Стае разделил остатки таблеток между соучастниками и вздохнул.
– Допиваем остальное и расходимся по домам, – предложил он.
– А как же кино? – огорчилась я.
– Не знаю… Какие-то неглюкавые таблетки, – ответил Стае. – А может быть, ты сама виновата. Чтобы заглючило, нужно хорошенько о чем-нибудь подумать.
– Да, а еще нельзя думать о том, что не нравится, – подала голос Светка. – А то «убьешься».
– Как это «убьюсь»? – испугалась я. – Я совсем не хочу «убиваться».
– А вот так… Начнешь думать о смерти, например, она к тебе и придет! – Светка сделала страшные глаза и высунула язык.
– Главное, не думать о тебе, а то, пожалуй, и правда лучше убиться, – ответила я ей и пошла домой.
На обратном пути я старательно представляла себе, как Брэд Питт делает мне предложение руки и сердца, а в качестве свадебного подарка настойчиво предлагает яхту. Процесс настолько захватил меня, что я не заметила, как подошла к мостику.
– Или яхта, или я передумал, – сказал мне Брэд.
– Главное, чтобы бабушка спала, – ответила ему я.
– А что бабушка? – осклабился Брэд. – Бабушку можно взять с собой.
– Гамбургером отравился? – предположила я.
– Это ж надо, так напугала, зараза! Я думала – кто тут у нас на мостике разговаривает? Целый час приглядывалась. Ты с кем столько болтала?
Заспанное лицо мамы не предвещало ничего хорошего, поэтому я подмигнула Брэду, а вслух сказала:
– Ни с кем. А бабушка спит, да?
– Да уж понятно не на мостиках ночами отирается, – пробурчала мама. – Пошли домой.
– Жалко, – сказала я.
– Кого жалко? – не поняла мама.
– Бабушку… Ночной воздух бодрит пенсионера.
Мама остановилась и внимательно посмотрела на меня:
– А ну дыхни! Пила?
– Нет. Глотала наркоту. – Я развела руками. – А бабушка все-таки спит, да?
– Да. И тебе пора. – Мама впихнула меня в дом. – Это ж надо было так нажраться…
– Я не пила, – попыталась возразить я. – И вообще мне по бабушке нельзя убиваться. А то яхты не будет.
– Первой электричкой в Москву! Таз за печкой, в открытое окно не блевать, – речитативом произнесла мама.
– А бабушка спит? – успела спросить я напоследок, перед тем как дверь моей комнаты закрылась.
– Не сплю, – ответила мне бабушка. Она сидела в углу комнаты на стуле и отрезала хвостики от крыжовника.
– Сейчас сюда придет… юноша… Он актер, между прочим… – прошептала ей я. – Ты бы лучше в другой комнате посидела…
– Неча мужиков по ночам таскать! – Бабушка погрозила мне кулаком и съела крыжовину. – Никакой помощи от тебя…
– Сама управишься! – рассердилась я. – Чего тебя принесло-то на ночь глядя?
– Яхту хочу, – ответила мне бабушка и съела еще одну ягоду.
– Мы тебе подарим, только уйди, пожалуйста, куда-нибудь.
– Старуху из собственного дома гонят! – заголосила бабушка. – Дожила на старости лет…
– Ну вот только не начинай про старость, – начала звереть я. – Все приличные старики в это время давно спят.
– А я, по-твоему, неприличный старик? – Бабушка поправила очки и уперла руки в боки.
– Не знаю, – честно ответила я. – По-моему, ты меня достала. Я лучше сама отсюда уйду.
С этими словами я открыла шпингалет на окне и спрыгнула в сад.
Светало. На улице начинали петь первые птицы. Вдохнув полной грудью, я приготовилась присесть на скамейку, как вдруг до моих ушей донесся какой-то подозрительный скрежет. Оглянувшись, я увидела странную картину. Поджав юбку одной рукой и цепляясь за подоконник другой, бабушка лезла из окна, точно утопленник из колодца.
– Совсем оборзела! – крикнула ей я и перемахнула забор. – Никакой личной жизни.
– Яхту зажать хотела, да? Выкуся! – Бабушка показала мне дулю и подошла к забору.
– Ты хуже целой сотни неприличных стариков. Раскорячишься – не буду тебя снимать, – пригрозила ей я и на всякий случай пошла в сторону от дома.
Вероятно, у бабушки был некий опыт по преодолению препятствий, потому что уже очень скоро она нагнала меня и принялась швыряться крыжовником в спину.
Первое время я терпела, но потом удары стали сильнее. Много сильнее.
– Охренела? – завизжала я. – Я тебя в дом престарелых сдам как хулиганку.
– За руки держи ее, за руки! – начала визжать бабушка. – А не то опять сбежит.
И тут меня действительно схватили за руки и повели домой.
С одной стороны шла мама, а с другой стороны – дядя. У них были абсолютно белые лица, и они вели себя так, как будто меня не было. Хитрющая бабулька предпочла скрыться – во всяком случае, я ее не видела.
– Мама, надо бабушку куда-нибудь пристроить, – тут же начала жаловаться я. – Она ночами крыжовник жрет неспелый и через заборы прыгает, как козел.
– Ты кололась или что-нибудь кушала? – тихо спросила у меня мама. – Я не буду ругать, правда.
– Говорю же, наркоту глотала, – ответила ей я. – Но моя наркота по сравнению с бабушкиным хамством – семечки. Она у меня яхту отобрала, только представь себе…
– Представляю, – сказала мама.
Меня отвели домой, положили на кровать и закрыли комнату на ключ, предварительно подперев окно палкой. Бабушка появилась сразу же после того, как щелкнул замок, и не покидала меня четыре дня. Несмотря на то что к концу срока бабуся стала гораздо менее словоохотливой, я все равно порядком устала от ее присутствия.
Меня выпустили на улицу только через неделю, с обещаниями «никогда и ни при каких обстоятельствах и тому подобное». Выпустили легко, потому что раскаяние мое было слишком очевидным.
Вернувшись в тусу, я поняла, что легко отделалась.
Правильно, о Митеньке.
В то время как все остальные пошли домой и устроили химозный шок родителям, Митенька ухитрился произвести фурор среди шоферов дальних рейсов. Подойдя к собственному дому, он вдруг почувствовал себя странно и, забоявшись бабушки, решил свалить в Москву немедленно. Невзирая на то что решение было вполне логичным, Митенька приступил к его исполнению самым топорным образом. А именно: он вышел на трассу М4 и пошел пешком в сторону Москвы. Расстояние в сто пять километров нисколько его не напутало, а вовсе даже наоборот. Его выловили в двадцати километрах от города Ступино. Какой-то дальнобойщик чрезвычайно удивился, узрев юношу, разговаривающего с кустом боярышника, и отвез новоиспеченного друида в ступинскую дурку. По прошествии нескольких дней за Митенькой приехала бабушка, и больше мы его не видели.
Вот такая вот история.
Как вы понимаете, с того самого дня наркотиками я не увлекалась. Ну их, к чертовой бабушке!..