– Это был дракон – драколич, дракон–нежить… и нечто более…
– Драколич? – перебил Джарлаксл.
Мёртвый дракон ходит,
Болтает и бродит,
Мёртвый дракон на нас злится,
Любопытно, что же дальше случится?!
– срифмовал Атрогейт, а Тибблдорф Пвент с уважением кивнул, вызывая у Бруенора злобный оскал.
Потрясённая Даника уставилась на ненормального Атрогейта.
– Ты должна признать, что не каждый день кому–либо доводится узреть драколича, – невозмутимо заметил Джарлаксл.
Даника выглядела ещё более потерянной.
– Нечто ещё более странное, ты хотела сказать? – напомнил Джарлаксл.
– Его прикосновение – смерть, – объяснила монахиня. – Я поняла это, следуя по его следам – они вызвали полное опустошение. То, чего коснулся зверь, погибло. Деревья, трава, всё.
– Никогда не слышал о такой штуке, – сказал Бруенор.
– Когда я увидела эту гигантскую ужасную тварь, то поняла, что была права. Всего лишь прикосновение несёт смерть. Он – воплощение смерти, и даже больше – его рог на голове светится силой, – продолжила Даника. Она закрыла глаза, будто заставляя себя вспоминать вещи, которые вспоминать не хотелось. – Думаю, это был…
– Креншинибон, хрустальный Осколок, – сказал Джарлаксл, кивая с каждым словом.
– Да.
– Опять эта проклятая штука, – проворчал Бруенор. – Туда ты и направляешься. Ты так и не сломал его.
– Зато это сделал я, – поправил Джарлаксл. – В этом, я боюсь, и кроется наша проблема.
Бруенор просто потряс своей волосатой головой.
Даника показала на расположенный не так далеко на севере пик.
– Он управляет ими. – Она посмотрела прямо на Джарлаксла. – Я так полагаю, что тот дракон – Гефестус, огромный красный зверь, чьё дыхание, как мы думали до сих пор, уничтожило артефакт.
– Это определённо Гефестус, – заверил её Джарлаксл.
– Я надеюсь, вы, наконец, объясните нам, о чём тут речь? – заворчал Бруенор.
– Я уже говорил тебе о своих опасениях, – сказал Джарлаксл. – Дракон и личи, которые каким– то образом освободились из своего заточения в артефакте, который сами же и создали.
– Хрустальный осколок, – сказала Даника, слегка постукивая себя по лбу. –У драколича здесь.
– С силой, умноженной магией от разрушающегося Плетения, – сказал Джарлаксл. – Всё из–за столкновения миров.
Потрясённая Даника посмотрела на него.
– Я тоже мало что знаю, леди Даника, – объяснил Джарлаксл. – Я всего лишь предполагаю. Но всё, что касается происходящего, указывает на то, что я прав.– Он посмотрел на Кэтти-бри, в её открытые, но всё ещё невидящие глаза. – Её несчастье – это те твари, восставший из мёртвых дракон…всё это – часть одной катастрофы, размах которой мы всё ещё не знаем.
– Затем мы и пришли сюда, чтобы выяснить, – сказал Дриззт. – И для того, чтобы привезти Кэтти-бри к Кэддерли в надежде на то, что он может помочь ей.
– Мне кажется, что и вам наша помощь понадобится тоже, – сказал Бруенор Данике.
Женщина могла лишь вздохнуть и беспомощно кивнуть, соглашаясь. Она посмотрела на отдалённую скалу – логово драколича и хрустального Осколка, на могилу Айвена Валуноплечего. Она старалась не смотреть дальше, но не могла справиться с собой. Она боялась за своих детей.
Глава 18
Разделение
Это была не просто независимая мысль, понимал Яраскрик. Это было независимое желание.
Такие вещи допускать нельзя. Семь личей, создавших Хрустальный осколок, были подавлены единой силой Креншинибона. Они не могли ничего сказать по существу, не имели значимых мнений или желаний.
Но проницательный иллитид увидел за просьбой Фетчигрола желание. Желая, чтобы три мастера объединились в Короля Призраков, существо действовало не из некой целесообразности или принуждения. Фетчигрол чего–то хотел.
И присоединение Креншинибона к внутреннему конфликту, назревающему в Короле Призраков, не имело бы значения, если бы не поддержка лича, ставшего призраком.
Яраскрик мысленно попросил Гефестуса отказать личу и попытался внушить ему чувство глубокой тревоги, но ему пришлось быть очень осторожным, чтобы хрустальный осколок не узнал об этом.
Иллитид не знал, уловил ли дракон скрытый подтекст его мысли или Гефестусу, по–прежнему недолюбливающему Яраскрика, просто наплевать. Ответ дракона пришел в виде рёва, как и хотел Фетчигрол.
– Сколько ещё мы можем выпускать существ из изменившегося Царства Теней, пока не потеряем над ними контроль? – вслух произнес Яраскрик.
Гефестус завладел контролем надо пастью драколича, чтобы ответить. – Ты боишься этой кучки кусков плоти?
– В Царстве Теней не одни только черви, – ответил Яраскрик после непродолжительной борьбы за возвращение контроля над голосом. – Будет лучше, если для нашей армии мы используем нежить с нашего плана – её количество практически безгранично.
– Но они бесполезны! – прорычал драколич, сотрясая камни в комнате. – Безмозглые…
– Но контролируемые, – перебил иллитид. Слова смешались, когда два существа боролись за физический контроль над телом.
– Мы Король Призраков! – проревел Гефестус. – Мы главные.
Яраскрик начал сопротивляться, но остановился, сообразив, что Фетчигрол стоит перед ним, кивая. Он чувствовал удовлетворение, исходящее от призрака, и знал, что Креншинибон встал на сторону Гефестуса, что Фетчигролу было позволено вернуться в Кэррадун и поднять огромную армию нежити, чтобы найти и убить тех людей, что бежали в туннели.
Его удовлетворение! Почему Гефестус не может осознать опасности независимых эмоций, исходящих от семи личей? У них не было иного удовольствия, кроме служения ему, но Фетчигрол действовал, исходя из собственных желаний, а не потому, что был вынужден служить большинству. Его обнаружил Солме, который перешел в Царство Теней, чтобы собрать армию, пока Фетчигрол воскрешал мертвецов, чтобы реализовать свои планы. Из–за того, что столь многим удалось сбежать из Кэррадуна, у призрака возникло ощущение провала, и он решил исправить ситуацию.
Но это не должно было его беспокоить. Почему Гефестус не понимает этого?
«Мы сильнее с опытными командующими», – появилась вдруг мысль, и Яраскрик знал, что это Креншинибон, который не станет говорить вслух при помощи голоса дракона.
– Они не осмелятся нам перечить, – согласился Гефестус. – Давайте, используем их ярость.
«Но чего мы добьемся?» – подумал Яраскрик, осторожно отгородившись от других. – «Какая нам выгода от преследования сбежавших? Почему каждый из них должен тратить время, заботясь о смерти беженцев?»
– Твоя осторожность начинает утомлять, – сказал драколич, когда Фетчигрол вышел из пещеры, направляясь в Кэррадун.
Когда Яраскрик начал понимать, что это говорит Гефестус, возникла пауза, так как выбор слов и тембр голоса свидетельствовали о более обоснованном замечании, чем обычный рев Гефестуса. – Разве мы не можем уничтожать просто ради удовольствия?
У иллитида не было физического тела, соответственно, у него не было пяток, но Яраскрик определенно переступил на них в этот разоблачающий момент. Он не смог спрятать свои мысли от этих двоих. Пожирателю разума негде скрыться от …
От кого?
Ответил разум дракона, читая каждую его мысль как будто свою собственную.
В этот момент Яраскрик понял, что связь между Гефестусом и Креншинибоном была глубокой, они действительно стали одним существом, одним разумом.
Иллитид не мог даже попытаться скрыть свой страх, так как его ожидала все та же участь. Будучи пожирателем разума, Яраскрик имел прекрасное представление о том, что такое объединенный разум – на его подземной родине сотни таких, как он, соединялись вместе в общем вместилище интеллекта, идеологии и ментальной мощи. Но это были другие иллитиды, равные существа с равным интеллектом.
– Король Призраков сильнее твоей родни, – ответил голос драколича. – Этого ты боишься?
Каждая мысль была открыта ему!
– Для тебя есть место, Яраскрик, – пообещал король теней. – Гефестус – это инстинкт, ярость и физическая мощь. Креншинибон – это совокупность практически вечной мудрости и бесстрастности – иначе говоря, рассудительности – истинного бога. Яраскрик – это независимость далеко простирающихся планов и понимание парадоксальности объединенных миров.
Одно слово, спрятанное в самом центре этого заявления о могуществе, открыло Яраскрику правду: рассудительность. Из всех частей предложенного целого рассудительность стоит наверху иерархии, и отождествляется она с Креншинибоном. Дракон будет реактивом, иллитид будет предоставлять информацию, а Креншинибон – все контролировать.
Это Креншинибон, понял Яраскрик в этот страшный момент, даровал личам большую независимость, и лишь потому, что хрустальный осколок знал, что они так и останутся рабами своего последнего творения.
Последним шансом Яраскрика было справиться с Гефестусом, убедить дракона, что он потеряет свою личность в этой совершенно рабской роли.
В ответ на эту не скрытую мысль драколич рассмеялся внушающим ужас, скрежещущим смехом.
***
Солме перехитрил Фетчигрола. Столетия назад он и еще пятеро личей объединились в общем стремлении – полном слиянии в уникальный артефакт огромной мощи, способный существовать вечно. Фетчигрола не заботило, что Солме превзошел его. Объяснение Креншинибона было указанием, а не принуждением.
Призрака, представлявшего собой нечто большее, чем Фетчигрол, инструмент, служащий Креншинибону, это не беспокоило.
Но это беспокоило Фетчигрола. Когда позже этой же ночью он стоял в доках разрушенного Кэррадуна, проникнув сквозь астральные планы в Царство Теней, он чувствовал эйфорию. Свою собственную, а не Креншинибона.
Когда его разум вернулся в Абер–Торил, обладая властью над межпространственным разломом, и прорвал границы, он получил огромное удовольствие – собственное, а не Креншинибона – от сознания того, что следующее поучительное наставление будет направлено Солме, а не ему.
Скопившиеся черви хлынули сквозь разлом. Фетчигрол не контролировал их, но вел, показывая небольшую бухту как раз на севере пристани, где успокаивались воды озера Импреск и начинался комплекс туннелей. Черви не боялись туннелей. Они любили тёмные расселины, и ни одно существо во вселенной не могло больше наслаждаться охотой, чем ненасытные, толстые твари из Царства Теней.
Множество червей проползло сквозь разлом, покуда тот не стал сворачиваться, и пространство не стало восстанавливаться, возвращаясь к естественному виду. Благословление Креншинибона ясно прозвучало в сознании разгоряченного Фетчигрола, и он снова широко открыл его.
И снова он разорвал пространство, когда разлом спустя некоторое время стал уменьшаться. Он делал это, зная, что каждый такой разрыв ослабляет ткань, разделяющую миры. Ткань, которая была реальностью того, что существовало всегда, являлась единственным средством контроля. Постепенно третья дыра стала затягиваться.
Но Фетчигрол раскрыл ее снова!
С каждым разом все меньше червей приходило через дыру, и сумрачная темная область, населенная призраками, практически опустела.
Фетчигрол, не собиравшийся уступать Солме, проник еще глубже в Царство Теней. Он опрометчиво бросил зов до самых границ сумрачной равнины, до краев, которые не мог даже увидеть.
Он ничего и не увидел и не услышал. Тварь, как порождение тени, двигалась совершенно бесшумно. Черное облако опустилось на призрака, полностью поглотив его.
В этот ужасающий момент он понял, что потерпел неудачу. Но проблема была не в этом, а в том, что не было никакой надежды избежать этой катастрофы.
Просто поражение. Полное, абсолютное и бесповоротное. Фетчигрол глубоко это ощутил. Это поглощало все мысли, которые могли бы быть у него в этот момент.
Призрачный дракон не мог пройти сквозь разлом, но ухитрился просунуть голову достаточно далеко, чтобы сомкнуть свои огромные челюсти на потерявшем надежду призраке.
Фетчигролу некуда было бежать. Перейдя на другой план, он лишь предстал бы перед ужасным драконом по ту сторону разлома. Он и не хотел бежать, отчаяние, проникшее в него с чёрным облаком, выпущенным драконом, заставило его предпочесть смерть.
Итак, он был уничтожен.
***
В Царстве Теней дракон покинул место разрыва в пространстве, но запомнил его, надеясь, что вскоре оно расширится достаточно, чтобы его пропустить. Когда он ушел, другие твари нашли путь к проходу.
Темнокрылы, огромные чёрные летучие мыши, широко раскрыв свои кожистые крылья, взмыли над руинами Кэррадуна, страстно желая полакомиться легкой добычей материального мира.
Зловещие, наводящие ужас духи, человекообразные, истощённые и одетые в тёмные рваные лохмотья, способные высасывать жизненные силы жертвы одним касанием, медленно прибывали через разлом охотничьими группами.
И ночной странник, гигантское лысое существо, похожее на человека двадцати футов ростом, мускулистый, обладающий силой горного великана, протискивался сквозь щель на берег озера Импреск.
***
В пещере на отвесной скале Король Призраков уже всё знал. Фетчигрола больше нет, его энергия упущена, потеряна для них.
Яраскрик был иллитидом. А иллитиды были созданиями бесчувственной логики и не стали бы тайно злорадствовать, но драконы были эмоциональными существами, и поэтому, когда иллитид заметил, что был прав в своем суждении по поводу плана Фетчигрола, в ответ его окатила волна ярости.
Ярости их обоих – Креншинибона и Гефестуса.
Некоторое время Яраскрик не понимал согласия хрустального Осколка с переменчивым зверем. Креншинибон также был артефактом с практическим и логическим складом мышления. Бесчувственным, как и иллитид.
Но в отличие от иллитида Креншинибон был амбициозен.
В этот момент Яраскрик понял, что их связь не будет прочной, что триумвират в сознании драколича не будет и не сможет оставаться надежным. Он подумал о том, чтобы найти для себя другого носителя, но сразу же отбросил эту мысль, понимая, что, в конце концов, не было никого могущественнее драколича, и, что Гефестус просто не оставит иллитида в живых.
Ему придется бороться.
Гефестус был полон гнева и злобы, находясь на волне ярости, и иллитид стал методично наступать, нанося удары по его слабым местам логикой и умозаключениями, напоминая своему оппоненту о бесспорных истинах, так как лишь эти истины – опрометчивость широкого открытия врат на неизвестный план и необходимая осторожность в противостоянии такому могущественному противнику, как объединенная мощь храма Парящего Духа – могли служить основанием, на котором он строил свои доводы.
С каждой минутой спора Яраскрик превосходил своего оппонента. Простая истина и логика были на его стороне. Иллитид бил по его слабым местам, неоднократно взывая к разуму встать над яростью, надеясь добиться расположения Креншинибона, кто, как он боялся, в конечном счете, и определит исход их борьбы.
Битва внутри превратилась в неконтролируемые разрушения снаружи, когда тело драколича стало бить и царапать, выдыхать пламя, плавившее камни и всё, находящееся рядом, и бросаться на стены, сотрясая всю скалу.
Постепенно ярость Гефестуса начала затихать, и внутренняя борьба сошла на нет, превратившись в обычный диалог и рассуждения. Под руководством Яраскрика Король Призраков стал размышлять, как компенсировать потерю Фетчигрола. Зверь начал мириться с прошлым и просчитывать следующий шаг в более значительной и важной битве.
Яраскрик позволил себе испытать легкое удовлетворение от победы, прекрасно понимая её временный характер и вполне ожидая новых битв с Гефестусом перед тем, как всё, наконец, закончится.
Иллитид обратил свои мысли и доводы к вполне реальной возможности того, что гибель Фетчигрола говорит о слишком глубоком проникновении призрака в то, что когда–то было теневым Планом. Но по причинам, всё еще неизвестным Королю Призраков, теневой План стал чем–то большим и более опасным. Также, казалось, он стал ближе к первичному материальному Плану, и, в таком случае, к чему все это приведёт?
Креншинибону было все равно, при помощи этого хаоса Король Призраков станет только сильнее.
А если через разлом придет опасная и слишком мощная организованная сила, Король Призраков может просто улететь. Хрустальный Осколок, понял Яраскрик, был куда более обеспокоен потерей двух из семи личей.
Гефестусу же оставалась только неослабевающая, кипящая злоба, и больше всего его сознание раздражала невозможность отомстить тем, кто разрушил жизнь дракона.
Пока Яраскрик думал о сроках наступления и о том, как создать более широкий путь, а Креншинибон сосредоточился на оставшихся пяти личах и на том, не требуются ли какие–нибудь восстановления, дракон лишь постоянно требовал немедленного нападения на храм Парящего Духа.
Сейчас они были не одним целым, но тремя разными его частями, и для Яраскрика грани, разделявшие триумвират, бывший Королем Призраков, были устрашающими и непроницаемо плотными, как никогда ранее. Так иллитид пришёл к неизбежному выводу, что ему нужно стать главным и подчинить союз своей господствующей воле и интеллекту.
И он надеялся, что ему удастся скрыть эти амбициозные замыслы от его слишком близких товарищей.
Глава 19
Жрецы пустоты
– Мы – пустота! Ничего нет! – кричал бушевавший перед аудиторией в храме Парящего Духа жрец, сопровождая каждое слово топаньем ног. Засохшая кровь на его лице, волосах, и рана на плече, казавшаяся более серьёзной, чем была на самом деле, подтверждали его рассуждения. Безусловно, он оказался самым удачливым из пятерых человек, отправившихся в Снежные Хлопья, потому что одна из выживших потеряла ногу, а другая была обречена на ампутацию, да и то, если бедная женщина выживет.
– Сядь на место, Менлидус, старый ты дурень! – завопил один из жрецов. – Ты думаешь, эта тирада поможет?
Кэддерли с сомнением надеялся, что их собрат Менлидус, жрец Денеира, последует его совету, что ему не придётся вмешиваться затем, чтобы заставить замолчать этого рассерженного человека, так как тот был старше него на десяток лет, а уж выглядел, по крайней мере, на три десятка старше. Кроме того, Кэддерли понимал причину этой вспышки жреца и не был так уж не согласен с этими отчаянными заключениями. Кэддерли также не мог связаться с Денеиром и боялся, что его бог навсегда оказался потерянным, словно Денеир каким–то образом записал себя в числовой лабиринт, которым являлся Метатекст.
– Я – дурак? – произнёс Менлидус, прекратив кричать и остановившись. На его лице появилась кривая улыбка. – Я обрушивал столбы пламени на противников нашего бога. Или ты позабыл, Донрей?
– Конечно, нет, – ответил Донрей. – Также я не забыл время неприятностей и множество других безнадёжных ситуаций, из которых мы вместе выбирались.
Кэддерли одобрительно промолчал на эти слова, а когда окинул взглядом собравшихся людей, понял, что и каждый их одобряет.
Тем не менее Менлидус рассмеялся.
– Не из таких, как эта, – сказал он.
– Мы не можем утверждать этого, пока не узнаем в чём причина.
– В безрассудстве наших жизней, друг мой, – спокойно сказал побеждённый Менлидус. – Всех нас. Взгляни на нас! Художники! Живописцы! Поэты! Мужчины и женщины, дварфы и эльфы, которые ищут глубокий смысл в искусстве и вере. Художники, те, кто вызывает у нас эмоции глубиной своих картин и набросков, кто умно помещает на них пару слов для драматизма. Его хихиканье прекратилось. – Или мы – иллюзионисты?
– Ты сам не веришь в это,– сказал Донрей.
– Мы все верим нашим собственным иллюзиям – парировал Менлидус. – Потому что мы должны. Поскольку альтернатива, идея, что больше ничего нет, что всё это – плод воображения, дабы поддержать здравомыслие, слишком ужасна, не так ли? Ибо правда, заключенная в том, что эти боги, которым мы поклоняемся, не бессмертные существа, а обманщики, обещающие нам вечность, дабы мы служили им, в конечном счёте, потрясает и ввергает в отчаяние, не так ли?
– Я считаю, мы услышали достаточно, брат, – произнесла женщина, известная волшебница, которая также владела и жреческой магией.
– Правда?
– Да, – ответила она, и нельзя было ошибиться в тоне голоса, не совсем угрожающем, но точно ожидающем повиновения.
– Все мы – жрецы, все до одного, – сказал Менлидус.
– Не совсем, – возразило несколько волшебников, рассмешив окровавленного жреца.
– Да, все, – ответил Менлидус. – То, что мы называем божественным, вы называете тайным – наши алтари не так уж сильно различаются!
Кэддерли не мог не вздрогнуть, услышав утверждение, что всё волшебство происходило из одного источника. Это вернуло его в дни молодости, в его любимую библиотеку. Тогда он был молодым жрецом и также задавался вопросом, были ли «божественное» и «тайное» не более чем разными видами одной и той же энергии.
– Запомни, что мы можем многое менять, мы не приверженцы догм! – крикнул один волшебник, и в зале поднялся шум, волшебники и жрецы стали спорить друг с другом.
– Тогда, быть может, я разговариваю не с вами, – сказал Менлидус после того, как Кэддерли угрюмо посмотрел на него. – Но для нас, жрецов, не мы ли те, кто утверждают, что говорят правду? Божественную правду?
– Достаточно, брат, умоляю, – сказал тогда Кэддерли, понимая, куда клонит временно успокоившийся Менлидус, и ему всё это не нравилось.
Сохраняя спокойное выражение, он медленно направился к Менлидусу. На самом деле, он был далеко не так безмятежен, поскольку давно ничего не слышал о Данике и пропавших детях. Мысли о них так и кружились в его голове.
– Мы – нет? – заорал на него Менлидус. – Кэддерли, служитель Денеира, свыше других создателей Парящего Духа при хорошем слове и могуществе Денеира не должен сомневаться в моих утверждениях!
– Всё более запутанно, чем кажется, – сказал Кэддерли.
– Разве твой опыт не подсказывает, что наши заповеди не глупая догма, а скорее божественная правда? – спорил Менлидус. – Если ты был всего лишь посредником Денеира в строительстве этого внушающего вдохновение собора, этой библиотеки для всего мира, разве ты не смеёшься перед лицом сомнений, высказанных нашими мирскими друзьями?
– Порой, все мы можем сомневаться, – ответил Кэддерли.
– Мы не можем! – воскликнул Менлидус, топнув ногой. Казалось, это телодвижение сбило его, внезапно налетевшая слабость вынудила резко опустить широкие плечи.
– И всё же, мы должны, ибо нам показывают правду. Он посмотрел на бедную Дахланию, у которой ампутировали ногу и которая сейчас лежала при смерти. – Я молил о благословенном исцелении, – пробормотал он. – Даже о любых простых чарах, чтобы облегчить её боль. Денеир не ответил на эту просьбу.
– Есть кое–что большее, чем этот печальный рассказ, – пояснил спокойно Кэддерли. – Ты не можешь винить…
– Вся моя жизнь была посвящена служению ему. И в этот момент, когда я призываю его для исполнения отчаянной просьбы, он игнорирует меня.
Кэддерли глубоко вздохнул и положил руку на плечо Менлидуса в знак утешения, однако тот возбужденно отдёрнул плечо в сторону.
– Потому что мы – жрецы пустоты! – закричал на всю комнату Менлидус. – Мы изображаем мудрость и понимание и обманываем самих себя в видении окончательной правды в линиях живописи, или слепках скульптуры. Мы помещаем смысл туда, где его нет, и если истинные и какие–нибудь другие боги ушли, они, несомненно, изрядно повеселились над нашими жалкими иллюзиями.
Кэддерли не нужно было смотреть на собравшихся и на их утомлённые лица, чтобы понять, что среди них распространялась испытывающая волю и веру опухоль, которая грозила сломить всех. Он собирался было приказать вывести Менлидуса из помещения и сильно и громко отчитать, но затем передумал. Менлидус не создавал болезнь, а просто кричал о ней.
Кэддерли не мог найти Денеира – его мольбы также оставались без ответа. Он боялся, что Денеир навсегда покинул его, что очень любознательный бог записал себя в Плетение, или потерялся в его бесконечной путанице. Тем не менее, Кэддерли нашёл силу в сражении с тварями из Тени, призвав столь сильные чары, словно сам Денеир послал их.
Он одновременно верил и боялся, что эти чары были посланы не тем, кого он называл Денеиром. Он не знал, что случилось, что за существо даровало ему мощь, чтобы освящать землю под ногами таким волшебством.
И это беспокоило больше всего.
Утверждение Менлидуса справедливо: если боги не были бессмертными, то было ли ещё место для их оставшихся последователей?
Если боги более не были столь мощными и мудрыми, чтобы победить прибывшее в Фаэрун зло, на что оставалось надеяться?
И, хуже того: что было причиной всего этого? Кэддерли отогнал ошеломляющую мысль сразу после того, как она возникла, но это действительно волновало умы собравшихся там людей.
В последний раз Менлидус выплюнул эту угнетающую литанию: “Мы жрецы пустоты”.
***
– Мы уходим, – сказал Менлидус Кэддерли на следующее утро после устрашающе тихой ночи. Эта передышка не помогла Кэддерли, Даника ещё не вернулась. Никаких известий ни о жене, ни о пропавших детях, и, на худой конец, Денеир всё ещё не ответил на отчаянные мольбы Кэддерли.
– Мы? – ответил он.
Менлидус вышел и прошёл через зал, в сторону, где стояло около дюжины снаряженных в дорогу мужчин и женщин.
– Вы все уходите? – недоверчиво спросил Кэддерли. – Над храмом Парящего Духа нависла угроза нападения, а вы собираетесь бросить…
– Денеир покинул меня. Я не бросал его, – ответил Менлидус резко, но совершенно спокойно. – Поскольку их боги покинули их, поскольку Плетение оставило троих из них, волшебников, которые сочли, что их жизни, как и мою, преследует злая шутка.
– Не потребовалось много, дабы покачнуть твою веру, Менлидус, – бранил его Кэддерли. Хотя он сразу захотел забрать свои слова обратно, когда услышал, что они покидают его. В этот наихудший момент бедный жрец сам страдал от провалов в магии и видел, как его друг умер из–за такого провала. Кэддерли знал, что не имел права осуждать такое отчаяние, даже если не был согласен с выводами этого человека.
– Возможно, нет, Кэддерли, избранный Ничем, – ответил Менлидус. – Я лишь знаю о том, что я чувствую, во что верю, или больше не верю.
– Куда вы собираетесь?
– Сначала в Кэррадун, затем я планирую идти в Кормир.
Кэддерли приободрился, услышав это.
– Конечно, твои дети, – сказал Менлидус. – Не бойся, мой давний друг, хотя я более и не разделяю твой энтузиазм к нашей вере, я не забыл о дружбе с Кэддерли Бонадьюсом и его семьёй. Не сомневайся, мы будем искать твоих детей и убедимся, что они в безопасности.
Кэддерли кивнул в ответ, он и не хотел ничего более.
Однако он чувствовал себя обязанным указать.
– Вам предстоит опасная дорога. Возможно, вам следует остаться, и я не буду лгать – вы нужны нам здесь. Мы недавно отразили последнее нападение и не имеем понятия о том, что может прийти к нам в следующий раз. Наши тёмные враги собрали силы, в чём уже убедилось много наших измученных патрулей.
– Мы достаточны сильны для того чтобы пробиться через них, – ответил Менлидус. – Я бы порекомендовал тебе убедить всех идти с нами. Покинуть храм Парящего Духа, ведь это библиотека и собор, а не крепость.
– Это служение Денеиру. Я не могу оставить его, так, как я не могу оставить того, кем я являюсь.
– Жрец пустоты?
Кэддерли пришлось вздохнуть, Менлидус потрепал его по плечу.
– Все они должны пойти с нами, Кэддерли, мой давний друг. Для всеобщего блага нам нужно спуститься в Кэррадун одной мощной группой. Я советую покинуть это место, собрать армию, вернуться и…
– Нет.
Менлидус посмотрел на него, но не стал возражать, поскольку не сомневался в окончательности решения Кэддерли.
– Моё место здесь, в храме Парящего Духа, – сказал Кэддерли.
– До самого конца? – Кэддерли даже не моргнул.
– Ты приговариваешь остальных к той же судьбе? – спросил Менлидус.
– Они сами сделали свой выбор. Я действительно полагаю, что здесь мы будем в большей безопасности, чем там, на открытом пространстве. Сколько бедствий повстречали патрули, включая и твой? Здесь у нас есть шанс защититься. Там же мы сражаемся на территории врага.
Менлидус недолго обдумывал слова Кэддерли, а затем фыркнул и махнул рукой людям, чтобы те выдвигались. Они подняли сумки, щиты, оружие и последовали за мужчиной в коридор.
– Нам оставляют меньше пятидесяти человек для защиты Парящего Духа, – заметила подошедшая к Кэддерли Джинанс, когда ушёл рассерженный отрёкшийся жрец. – Если ползуны нападут с такой же силой, как в первый раз, они сильно прижмут нас.
– Сейчас мы более подготовлены к нападению, – ответил Кэддерли. – Кажется, орудия более надёжны, чем чары.
– Так и есть, – сказала Джинанс. В боевых условиях зелья и волшебные палочки исправно выполняли свою задачу, в то время как чары либо не попадали, либо попадали, но не оказывали никакого воздействия.
– У нас есть много микстур. У нас есть палочки, жезлы и посохи, зачарованное оружие и щиты, – перечислял Кэддерли. – Убедись, что они должным образом распределены, когда расставишь оборону защищать каждую стену.