– 1 –
Герку Щеколдина все звали Щеколдой. Характер у него был противный, и внешность, и все его друзья, и всё, что с ним связано. В этом были уверены Петька и все её друзья. Потому что Щеколда был их заклятым врагом. Он жил в соседнем дворе, учился в восьмом классе и всячески вредил обитателям Хижины.
В Заколдованном лесу у Бродяг был построен шалаш из фанеры, веток и разного хлама. Здесь они летом играли в разбойников, и, несмотря на появление Хижины, шалаш оставался одним из любимейших мест. Но про этот шалаш узнал пронырливый Шик – Васька Шибаев из компании Щеколды. И началось! Разойдутся Бродяги вечером по домам, а утром приходят в шалаш и находят там окурки, битые бутылки, обёртки от чипсов и печенья, пустые пачки сигарет. Ребята злились, убирали шалаш, сжигали мусор, но утром всё повторялась снова. На узких скамейках, которые сколотил для шалаша Иван Петушков, появились выжженные спичками такие слова и рисунки, что на них и сидеть‑то противно было. И запах по углам появился тот самый…
– Нет, с этим надо что‑то делать! – уже в который раз гневно сказала Петька.
– Давно надо, – философски заметил Генка, – только что мы сделаем?
– Хоть дежурных на ночь оставлять, – сказал Сашка.
– А что? – Петька обвела друзей взглядом. – Давайте в самом деле дежурить.
– Ага, их вон сколько, и все здоровые, как быки, напинают только, и всё, – пробурчал Лёха.
– Да мы их сами! – тут же вспыхнул Олежка. – Ребята! Давайте, правда, их побьём!
– Спор кулаками не решается, – серьёзно сказала Ленка.
– А чем тут решать? – буркнул Олег, но спорить не стал, потому что драться с Щеколдой и его друзьями, и правда, бесполезно: они все во‑он какие, одним пальцем раздавят.
– Может, с ними поговорить, – неуверенно предложила Ленка, заранее зная, что ей ответят, – они же тоже люди…
Все посмеялись: поговорить с Щеколдой. Ну‑ну!
– Ну не родителям же жаловаться, – вздохнул Сашка.
– А что? – возразил Генка. – Уж взрослых бы они послушали.
– Да ну их, этих взрослых, – сказал вдруг молчавший до сих пор Денёк. – Надо с ними… хитростью бороться.
– Это как?
– А вот так…
К обеду всё для выполнения Денькиного плана было готово. Нашлись и верёвки, и вёдра, и краска. Сделали рогатки, стащили из дома целый пакет гороха, насобирали кусачих репейников. Для очистки совести написали на куске фанеры грозные слова: «Щеколда и его шайка! Ещё раз сунетесь в наш шалаш – вам не поздоровится!» Плакат повесили над входом в шалаш ещё до обеда.
– Вот, теперь хоть честно, – вздохнула Ленка. – Хотя всё равно мне эта затея не нравится.
– Придумай тогда что‑нибудь другое, – сказал Сашка.
– Не переживай, всё будет здорово! – подбодрил Лёха. – Они у нас узнают, где раки зимуют!
Идея с ловушкой всем ребятам понравилась. Они весь день провозились, разводя краску, укрепляя ведро с ней над входом, протягивая верёвки‑спотыкалки и тренируясь стрелять из рогаток.
– Всё равно они нас потом по одному отловят, – тоскливо сказал Генка.
– Не отловят, – успокоил его Сашка. – Мы ещё что‑нибудь придумаем. Денёк, потяни‑ка посильнее…
Пока делали в шалаше ловушку, Петька и Денёк рассказали ребятам про дом над обрывом, про Егора и спящий духовой оркестр. Передали приглашение на Дни Рождения.
– Если на День Рождения, то нужен подарок, – сказала Ленка. – Только я совершенно не знаю, что дарят домам на День Рождения.
– Да уж, – расстроилась Петька, но тут же придумала: – Ой, ребята, а давайте сделаем дом сами! Такой же, только маленький!
– Макет?
– Ага… Только можно всё напридумывать, будто он сказочный.
– А из чего делать‑то? – спросил Олег.
– Ну, я не знаю… Из всего. Можно из пенопласта и деревяшки. Можно и старые коробки найти.
– И мох насобирать, траву всякую, чтобы обрыв сделать, – подхватил Денёк.
Сашка сказал:
– Голова – Петька! Айда на Утёс!
– А шалаш? – ревниво напомнил Генка.
– Посчитаемся, кто дежурить останется. Всё равно Щеколда днём не появится. А если что, то сразу за кем‑нибудь взрослым…
– Ага, а за кем? – протянул Лёха так обиженно, будто его уже оставили дежурить.
– За Иваном нашим можно, – сказала Петька. – Он сейчас дома, он поможет.
– И за моим отцом тоже, – сказал Генка.
Сашка скомандовал:
– Всё, решено! Денёк, считай.
Дежурить выпало Генке. Он пороптал на судьбу и попросил друзей поскорее возвращаться:
– А то мало ли что…
– 2 –
Утёс был волшебным местом, там всегда что‑нибудь находилось: сломанный самокат, механизмы от часов, мотки медной проволоки, разноцветные камушки, обрывки сетей.
Бродяги часто ходили на Утёс. Иногда на поиски сокровищ, иногда просто так, посмотреть с него на речку Ямолгу. Хорошо было сидеть на утёсовой макушке и смотреть, как речка неторопливо течёт внизу.
Дорога на Утёс не близкая: нужно пройти три квартала и потом ещё минут пятнадцать идти по берегу. Сейчас ребята неслись во весь опор, ожидание вечерних событий будто щекотало им пятки. Петька на бегу рассказывала Деньку про Утёс.
Вдруг Олежка резко затормозил:
– Вон он, Щеколда.
На скамейке у подъезда сидела почти вся Щеколдинская компания: и вертлявый Шик, и тощий, будто вечно сонный, Валька‑заяц, и «приглаженный» мальчик Вова Уренский, и другие. И сам Щеколда – высокий, темноволосый, с орлиным носом и тёмным крылом волос.
Бродяги остановились, поглядывая издалека на них, будто примеряясь, справятся они с ними или нет.
– Вот, смотри, – толкнула Петька Денька в бок, – видишь высокого, в жёлтой жилетке? Это он, Щеколда.
Денёк смотрел как‑то странно, потом опустил голову и нахмурился.
– Ладно, пойдёмте, – буркнул Лёха.
– Чего их разглядывать… Вечером наглядимся досыта, надоест.
И ребята пошли дальше. Но не успели они дойти до моста, Денёк остановился.
– Ребята… – сказал он, – вы извините. Но я сегодня вечером с вами не могу быть там, в шалаше.
– Сдрейфил! – не то удивился, не то возмутился Лёха.
– Да нет! Вы не понимаете…
– Где уж нам… – язвительно бросил в сторону Сашка.
– Он мой брат… – упавшим голосом сказал Денёк.
Сначала Деньку никто не поверил. Даже посмеялись, а Петька возмутилась:
– Какой ещё брат!
– Двоюродный… Папин племянник, Герман Щеколдин. Он в 40‑ом доме живёт, да? В 15‑ой квартире. А эту жилетку ему моя сестра сшила, между прочим.
– Да‑а, история… – протянул Олежка.
– Разве я виноват, что он мой брат! – с отчаянием сказал Денёк.
– Никто тебе не винит, Денёк, – мягко сказала Ленка. – При чём здесь ты? Ты же не можешь отвечать за его поступки.
Лёха же спросил непонимающе:
– Ну, а почему вечером‑то не сможешь?
– Ну, как же я… Он ведь брат.
– Подумаешь!
– Вот и подумай! – яростно вступилась за Денька Петька. – Тебе, Лёшенька, этого всё равно не понять, у тебя братьев‑сестёр нету.
– Будто я виноват, что нету! – полушёпотом ответил Лёшка.
Петьку будто мокрым полотенцем хлестнуло по щекам: все знали, что Лёшкину маму с его еще не родившимся братишкой сбила машина. Случилась это пять лет назад, ещё до школы.
Шофёра той машины так и не нашли, да и не искали толком.
Ребята замолчали, глядя кто куда. Только Денёк, ничего не знавший про Лёшкину беду, спросил:
– Что же делать, ребята? Их, конечно, надо наказать. Они сами виноваты, но не могу я так… брату.
И Денёк тяжело вздохнул.
– Ладно, чего там… – сказал Сашка.
– Не можешь, так не можешь. Ясное дело, что не можешь. Нам‑то Щеколда заклятый враг, а тебе – брат. Пойдёмте на Утёс, чего здесь стоять.
Идти совсем расхотелось, и радоваться тоже, поэтому, наверное, ничего нужного не нашли: Утёс не любил делиться своими сокровищами, когда тяжело на сердце. Когда пошли обратно, Денёк сказал:
– Ребята, я с ним поговорю! Я ему объясню, что он гадости делает. Ну, не дурак же он!
Лёха усмехнулся, все отвели глаза, а Олежка сказал:
– Он тебе, Денёк, конечно, брат, но он, извини, совершеннейший дурак.
– Тогда я… Ребята! Я с дядей Мишей поговорю! С его отцом! Он, знаете, какой… он что‑нибудь обязательно сделает!
– Ты, главное, Щеколде не проболтайся, – хмуро сказал Сашка. – Потому что засаду мы всё равно сделаем.
Денёк сразу поник.
– Ну, тогда я пойду.
– Почему?! – вскинула голову Петька. – Не уходи, Денёк! До вечера же далеко!
Денёк потоптался на месте и тихо сказал:
– Вы же всё равно ловушку будете доделывать, а я не могу.
Петьке не хотелось, чтобы он уходил, да ещё вот так, как будто и не друг он вовсе. Она растерянно смотрела на друзей, будто ища поддержки. Олежка поймал её взгляд и не то спросил, не то сказал утвердительно:
– Ну, тогда… До завтра?
Денёк чуть‑чуть улыбнулся:
– До завтра!
Все как‑то сразу повеселели и разбежались в разные стороны, долго оборачивались, махали друг другу, пока Денёк не скрылся за углом многоэтажки.
Только Лёха хмуро щурил жёлтые глаза, пиная по дороге камушек. А Петька боялась посмотреть в его сторону.
– 3 –
А вечером случилось вот что.
Санька, Генка и Петька были лучшими стрелками двора, поэтому они сидели по углам шалаша с рогатками и горохом наготове. Леха грозился закидать врагов репьями так, что тем останется только постричься наголо. Ленка и Олежка стояли у порога, рядом с ними были вёдра с разведённой гуашью: красной и синей.
Перед самой темнотой Сашка поймал во дворе тихого Морюшкина и дал ему указания:
– Будешь стоять здесь и внимательно слушать: если я вот так свистну, – и он показал, как свистнет, – ты сразу, только сразу же беги к Петушковым. Знаешь Петушковых? Молодец! Беги к ним и зови всех к шалашу, а потом давай к Сумятиным. Пусть они тоже к шалашу придут. Ты всё понял?
Морюшкин испуганно кивнул.
– Ты точно всё понял? Не испугаешься? – на всякий случай уточнил Саня и оставил Морюшкина у Камня.
Сами Бродяги притаились в шалаше и стали ждать Щеколду с дружками. Ожидание это было томительным.
– Может, они вообще не придут сегодня? Сидят сейчас где‑нибудь в парке, пиво пьют, а мы тут…
– Тсс! – прервала его Ленка. – Слышите?
– Идут! – прошептал Олежка. Петька почувствовала, как в ней все струнки натянулись, вот‑вот лопнут. Она даже всерьёз испугалась, как бы не лопнуть!
В шалаш кто‑то осторожно вошел. Во тьме и не разберёшь, кто. Впрочем, кто бы это ни был, ловушка сработала моментально: ведро с водой опрокинулось, загремело. Человек взвизгнул, метнулся в сторону, но споткнулся о верёвки. На него сразу же обрушились потоки синей и красной воды, гороховый обстрел и репейниковые бомбы. Человек тоненько завизжал, заругался, и наши мстители обомлели.
Это был не Шик! Не Щеколда! И никто из них! Это был Лёхин сосед, противный, вечно всем недовольный Ван Ваныч, которого все во дворе звали Скрипуном.
– Бежим! – крикнул Лёха, юркнув в специально приготовленную лазейку. И ребята, побросав рогатки, бросились наутёк. А за шалашом хохотали, улюлюкали и свистели им вслед все щеколдинцы.
– Они знали всё! – Санька пылал справедливым гневом.
– Конечно! Они и Скрипуна туда направили специально! – кипела Петька.
– Да как?
– Подумаешь! Попросили, да и всё.
– Щеколда такой, он может, – тоскливо протянула Ленка.
– Мы пропали, – подвел итог Лёха.
Генка возмутился в ответ:
– Да мы‑то при чём? Мы же не его хотели… Ничего нам не будет!
– Ну, вам, может, и не будет, – вздохнул Лёха, – а моему бате он сегодня же напоёт.
– Сегодня не напоёт, – мрачно заметил Олежка. – Сегодня он отмываться будет.
Все тускло улыбнулись.
В дверь Хижины робко постучались.
– Это за нами, – обречённо сказала Ленка.
– Нет, за нами бы не стучались, – резонно заметил Генка, открывая дверь.
Пришёл Морюшкин. Он посмотрел на всех чистыми зелёными глазами и наивно спросил:
– Ну, мне куда? Бежать к Петушковым?
– Заходи. Морюшкин, – вздохнул Генка, – Никуда бежать уже не надо. Добегались.
На Морюшкина набросились с вопросами: что там и как у шалаша.
– Иван Иванович очень сильно ругался, сказал, что жаловаться будет, в милицию пойдёт… А Щеколдин и все там эти… Они в шалаше сидят и, – Морюшкин поморщился, – ну, всякие шуточки там отпускают. А что случилось‑то? Я ничего не понял.
– Ты, Морюшкин, просто ещё немного не вырос, – грустно и ласково сказала Петька. – Подрастёшь – поймёшь.
Больше Морюшкин ничего спрашивать не стал.
– Странно всё это… – сказал Санька. – Ну откуда они узнать про ловушку могли? Морюшкин! Ты никому не говорил?
– Я?! – зелёные глаза Морюшкина стали как блюдца. – К‑кому?
– Да когда бы он успел? – пробурчал Лёха. – Ты же его за пять минут до этого на караул поставил.
– Ну а кто тогда? – вспыхнул Санька. – Из нас ведь никто не…
Он не договорил, потому что всем в голову пришла одна и та же мысль. Всем, кроме Петьки. Но друзья смотрели на неё.
– Что? – не поняла Петька. – Вы что думаете, это я предупредила Щеколду?
– Не ты, – твёрдо сказал Генка. – А тот, кому это надо было.
– Да кому?
– Щеколда чей‑то брат, – ехидно сказал Леха и сузил жёлтые кошачьи глаза.
– Денёк?!
– 4 –
Всю ночь Петька проворочалась, но так и не смогла уснуть. Вчера в Хижине Олежка сказал:
– Мне не хочется верить, что это он, но факты – вещь упрямая.
Факты – вещь упрямая. Денёк один из всех, зная про ловушку, мог связаться со Щеколдой. Он один из всех расстался с Бродягами ещё до прихода вечера; ему одному могло быть жалко Щеколду…
Петька встала ни свет ни заря. Тихо, чтобы не разбудить Галку и Иринку, выскользнула на балкон и постучалась в окно к Саньке. Ей не открыли. Она постучала погромче и понастойчивей. В окне показалась заспанная Сашкина физиономия. Сашка открыл окно:
– Ты чего?
Петька поманила его рукой. Сашка вздохнул и, стащив с кровати одеяло, выпрыгнул через окно на их общий балкон. Они сели рядом у стены. Оба сонные, взъерошенные, укутанные в одеяла. Петька сказала жалобно:
– Сашка… неужели ты взаправду думаешь, что это Денёк?
Сашке не хотелось Петьку огорчать. Он не любил, когда она плачет, когда ей грустно. Но что поделаешь?
– А кто ещё, Петь? Никто больше этого сделать не мог.
Петька вздохнула и тихонько заплакала. Потом вдруг резко замолчала, шмыгнула носом и сказала:
– Я к нему схожу и обо всём спрошу. Я одна схожу.
– Как хочешь, – пожал Сашка плечами и стал отколупывать от стены штукатурку.
Петька терпеливо дождалась завтрака и отпросилась «наподольше». Мама отпустила, но, вздохнув, напомнила, что через два дня конец учебного года:
– А что это значит?
– Каникулы начнутся! – радостно провозгласила Петька.
– Оценки подтяни!
– А‑а, поздно, – беззаботно махнула рукой Петька.
Перед тем как отправиться в Лавровый переулок, Петька подошла к Камню. Прислонилась щекой к его холодному боку, погладила ладошкой и мысленно попросила: «Помоги мне, пожалуйста. Пусть это будет не он».
Петька шла медленно, шаркая ногами. Куда ей было торопиться? Как начать разговор с Деньком, она всё равно не знала. Сначала думала: «Вот приду и напрямую спрошу: „Ты нас предал?“». Но чем ближе был Лавровый переулок, тем больше сомневалась Петька. Не хотелось ей, чтобы Денёк был предателем. Но, с другой стороны, почему сразу предателем? Даже если это он рассказал Щеколде? Это ведь только для них Щеколда – враг № 1, а для Денька – брат Герман, Герка, с которым они, может, вместе в машинки раньше играли. «Если бы я знала, что кто‑то моему брату, ну вот Олежке, такое готовит, разве бы я не рассказала? Конечно бы рассказала!
– Думала Петька. – Да… Только Олежка – это другое. Щеколда – он большой и противный. Ну и что с того, что противный? Он же всё равно брат! Он для Денька, наверное, как Иван для меня. Разве бы я Ивану не рассказала?»
Петька сильно задумалась. Действительно, рассказала бы она дядюшке, если бы на него готовилась ловушка? Если для этого надо предать друзей и навеки с ними рассориться? Но если не рассказать – это значит предать Ивана. Он, конечно, взрослый и часто Петьку ругает, и вообще они мирно не живут, но всё равно Иван – это Иван. Он ей песни поёт, а когда она зимой болела, каждый вечер читал ей «Чиполлино», будто она маленькая. А однажды они ходили за ягодами и попали в страшную грозу. Он посадил Петьку на закорки, ведёрки с ягодами взял в руки – и бежать. А у самого спина больная, сорванная… И много чего ещё вспомнилось Петьке. И она поняла, что Ивана бы она предать не смогла, рассказала бы… Значит, и Денёк не смог?
– Какая‑то запутанная ситуация, – вздохнула по‑папиному Петька.
– 5 –
Петька, конечно же, не могла знать, что Денёк тоже мучился весь вчерашний день и сегодняшнее утро. Как прийти теперь в Хижину? Все будут говорить про ловушку, обсуждать. Радоваться, если всё получилось… Нет, при нём радоваться не будут. И всё из‑за этого Герки! Не успел найти новых друзей, как тут же потерял…
А ещё мучился Денёк оттого, что сам эту ловушку придумал. Что же получается? Что он сам своему брату устроил ловушку? Да ещё с каким азартом! Вечером папа спросил у Денька:
– Ты чего такой пасмурный?
– Да так… – вздохнул Денёк.
Он весь вечер слонялся по квартире, не зная, чем заняться и что предпринять. Отец осторожно наблюдал за ним. Наконец усадил сына рядом с собой и сказал:
– Ну, давай рассказывай, какие думы тебя одолели. Совесть нечиста?
Денёк повздыхал, повздыхал и всё рассказал.
– М‑да, история… – отец потёр пальцем лоб, будто хотел разгладить морщины. – Да, не ожидал я такого от Германа… Но если честно, сын, то и от тебя не ожидал. Ловушка, согласись, не самый честный способ даже на охоте. А Герка и его приятели не звери – люди. С людьми‑то всегда можно договориться.
– Да они пытались, пап! Всё бесполезно… Как с ним договоришься, он вон какой детина.
– И всё‑таки, всё‑таки это как‑то не по‑человечески…
– А если никак по‑другому? – вскинул глаза Денёк.
– Ну уж, «никак», – усмехнулся отец. – Я сам с ним поговорю.
– Сейчас?!
– Ну‑у… Сейчас уже поздно. Завтра. Ты давай‑ка умываться и спать.
Денёк послушно умылся, лёг в постель, но разве тут уснёшь? С одной стороны, хорошо, что папа не сегодня пойдёт звонить Щеколдиным, а то бы Герка узнал про ловушку и Бродягам тогда несдобровать (уж в этом Денёк не сомневался). Но с другой стороны… с другой стороны, скоро Герка попадёт в ловушку, которую придумал и сам сделал его собственный брат! Денёк совсем запутался, измучился и скоро уснул.
Утром он первым делом бросился к отцу:
– Пап, ну ты позвонил Щеколдиным, ты же обещал?
– Позвоню, позвоню, только попозже. Я с дядей Мишей хочу по поводу этого поговорить, а он сейчас на работе.
– Что у вас за секреты? – спросила мама.
– Так, дела мужские! – отмахнулся отец.
Когда ещё дядя Миша придёт? А ему нужно сейчас, теперь! Тогда можно было бы бежать в Хижину, сказать ребятам:
– Я всё устроил, Герка к вам больше не сунется!
И увидеть, как вспыхнут Петькины глаза, как все обрадуются. Санька, наверное, хлопнет его по плечу: «Молоток, Денёк!» А Ленка засмеётся. А сейчас? Как он пойдёт туда, ничего не сделав?
И поговорить об этом было не с кем. К Петьке идти он не решился, а больше друзей у него в городе не было. Да и нужен был кто‑то, кто не знает ни Герку, ни Бродяг, кто сможет посоветовать независимо от своих привязанностей. И вдруг Денёк вспомнил: Егор! Егор из дома над обрывом! А что? Он взрослый и, кажется, умный. Пусть поможет мальчишке разобраться! Он сам говорил тогда: «Если что, приходите». Денёк крикнул в окно:
– Мам, я скоро! – и помчался во весь опор в сторону пруда.
Петька, поглощенная своими нелёгкими думами, сама не заметила, как свернула в другой переулок и пошла в противоположную от Денькиного дома сторону. Скоро она оказалась перед своей любимой лестницей, ведущей к дому над обрывом.
«А что? – подумала Петька. – Пойти бы и рассказать всё Егору. Он взрослый, добрый, пусть мне поможет!»
По привычке робея, Петька поднялась по лестнице и постучала в ворота. Ей открыл тот самый страшный старик. Он посмотрел так сурово, что Петька попятилась и чуть не дала дёру, но старик сказал ласково:
– К Егору? Заходи.
Петька зашла.
– Он на кухне! – крикнул старик Петьке вдогонку и побрёл в сад.
Петька плохо помнила, где в этой громадине кухня, и пошла наугад. Вернее, на голоса: в кухне шел оживленным спор. Неудобно было врываться в чужой разговор, и Петька нерешительно замялась, прислушиваясь. И с удивлением узнала голос Денька. Она рассердилась на него. («Сидит тут, чай пьёт, а я мучаюсь!») И шагнула через порог. Разговор сразу прервался. Увидев Петьку, Денёк смутился, а Егор шумно обрадовался, усадил её пить чай с крыжовенным вареньем, начал расспрашивать про дела. Но Петька отвечала рассеянно, часто невпопад, а сама поглядывала на Денька. А он на неё. Оба друг друга молча спрашивали, и каждый о своём.
«Ведь ты не сердишься, что я ушёл вчера? – спрашивали чёрные глаза Денька. – Как я мог остаться? А теперь я дезертир какой‑то получаюсь с обеих сторон, и что делать, не знаю».
«Ведь это не ты, Денёк? – спрашивали Петькины глаза. – Ведь, правда, ты не мог нас выдать? Я‑то всё понимаю, я сама не знаю, как бы поступила, но ребята… Ведь это не ты, да?»
– Та‑ак, друзья, – сказал Егор, посмотрев долгим взглядом на одного и на другого. – Давайте разбираться вместе. Лиза… Ой, прости, Петька, Петька, – рассмеялся он, увидев сердитый Петькин взгляд. – Мне тут Денёк рассказал кое‑что про вашу борьбу с местным бандитизмом. Давай‑ка ты теперь всю историю. И подробно. С чувством, с толком, с расстановкой.
И Петька начала рассказывать, «с чувством, с толком, с расстановкой», всё в ярких красках и чуть‑чуть преувеличивая (недаром Иван всегда говорит: «Всё, что рассказывает Петька, уменьшайте вдвое, и тогда это будет правдой»). Она всё время смотрела на Денька, и когда дошла до места, как сорвалась засада, увидела, что глаза у него стали большими и совсем тёмными. И Петька сразу поняла, что ничего Денёк не знал, и никакой он не предатель, можно и не спрашивать. И не говорить, что ребята на него подумали.
– Прямо приключенческий роман, – вздохнул Егор. – Ну, а потом? Что было потом?
– Пока ничего. Но Лёху точно накажут. Скрипун – его сосед, он обязательно накапает. Да всем попадёт. Ну, может, под домашний арест посадят. Не убьют же!
Егор внимательно посмотрел на Денька и сказал:
– А знаешь, Денис, ведь ребята, наверное, теперь подумают, что это ты брату про ловушку рассказал.
– Уже подумали, – виновато выдохнула Петька.
– 6 –
Егор пошёл провожать ребят до Хижины. Было решено, что Деньку надо непременно там появиться, а то иначе получается, что он виноват и прячется, хотя на самом деле он никому ничего не говорил.
– Только как это твоим друзьям доказать? – озадаченно спросил Егор у Петьки.
– Вот ещё – «доказать»! Они и так поверят! Я же поверила. Думаете, они глупее?
Егор как‑то странно усмехнулся, но ничего не сказал. А Денёк тяжело вздохнул: оправдываться он не умел.
По дороге к Хижине Петька совсем повеселела. Денёк не виноват, Егор поможет всё объяснить Бродягам, и сейчас они покажут ему Хижину и все их богатства: оружие, плащи, книги. Петька трещала без умолку, не замечая настороженного взгляда Денька и его волнения. Радостная, поднялась она по шаткой пожарной лестнице, толкнула дверь.
– Знакомьтесь все! Это – Егор! – весело провозгласила она. – Помните, мы про дом вам рассказывали?
– Ещё один, – едва слышно пробормотал Генка. Он сидел в углу и с остервенением колол орехи. Скорлупа разлеталась по всей Хижине, но никто почему‑то ничего Генке не говорил.
– Проходите, раз пришли, – неулыбчиво сказал Сашка.
Это было уж чересчур! Петька почувствовала себя так, будто это она предала друзей и рассказала всё Щеколде. Сунув руки в карманы узких брюк, отчего острые локти её стали похожи на крылья сердитой птицы, она шагнула к Сашке.
– Чего это ты так говоришь? – кулаки у Петьки сами собой сжались.
– Как так? – сощурил синие глаза Сашка.
– Как будто мы враги и предатели!
– Ну не вы, а…
– Договаривай! – угрожающе придвинулась к нему Петька.
Но между ними встал Олег.
– Хватит! – сказал он. – Ты, Петька, сядь и успокойся. И ты, Саня, тоже сядь. Нельзя обвинять, пока вина человека не доказана.
Лешка усмехнулся:
– Как ты докажешь? Может, он тебе сейчас расскажет, как всё братцу разболтал?
– Не болтал я! – взвился звонкий голос Дениса.
На него посмотрели и тут же отвели глаза. И Петька поняла, что, пока она была у Егора, Бродяги тысячу раз всё обсудили и им уже ничего не докажешь. Глаза у Петьки предательски защипало, и она закусила пухлую нижнюю губу, чтобы не разреветься от обиды и беспомощной злости.
Но тут заговорил Егор. Он сказал:
– Вот что, ребята, я, конечно, вам человек совсем чужой и незнакомый, но всё‑таки хочу, чтобы всё было честно.
– Кто же не хочет? – с сокрушительной силой разбивая орех, сказал Генка.
– Но, ругаясь, мы ничего не выясним.
– Чего тут выяснять‑то? – буркнул Лёшка, но его никто не услышал.
– Давайте‑ка устроим Круглый стол и всё спокойно обсудим.
«Круглый стол» – это звучало солидно. Ребята сели в круг на полу и приготовились слушать Егора.
– Я знаю вашу историю, – сказал тот. – Причём из двух уст. Что мы имеем? Вы устроили ловушку – Щеколдин про неё узнал. Вы думаете, что ему рассказал Денис, потому что он его брат.
Денёк отрицает это. Петька ему верит, вы – нет. Так?
Ребята закивали, только Генка, бросивший свои орехи, сказал:
– Я вот, например, тоже ему верю.
– Вот как? – развеселился Егор, а Денёк посмотрел на Генку с благодарностью. – Почему же?
– Потому что это нелогично, – объяснил невозмутимый Генка. – Ведь ясно же, что если всё сорвётся, мы на него подумаем. Если бы он захотел нас выдать, он бы не сказал, что Щеколда – его брат, а пошёл бы к нему и выдал.
– Вот он и пошёл, – упрямо твердил Лёха.
– Ну, это было бы совсем свинство! – возмутилась Ленка. – Выдать нас, а потом прийти как ни в чём не бывало!
– Здесь может быть другое, – задумчиво сказал Сашка. – Он мог не сам рассказать Щеколде, а, например, сказать его родителям, чтобы они на сыночка повлияли. А они не повлияли, а взяли да и предупредили…
– Да нет, – не выдержал Денёк. – Я всё расскажу, ладно?
– Откровенное признание смягчает наказание, – пропел Лёха.
– Мы не в суде, – резко оборвала его Ленка. – Расскажи, Денёк.
Волнуясь, Денёк рассказал. Как много он передумал за вчерашний день и вечером сказал отцу, но тот не успел позвонить, потому что была уже ночь, и позвонит, может быть, только сегодня.
– Но это ничего не объясняет, – пожал плечами Олежка. – Щеколда‑то всё равно как‑то узнал.
– А может, твой отец тихонько позвонил? Чтобы ты не услышал?
Денёк замотал головой:
– Нет, у нас телефон отовсюду слышно. Да и мы вместе спать легли.
– Ребята, – спросил Егор, – а не мог Щеколдин как‑то случайно узнать? Увидеть, как вы готовитесь, надпись на шалаше прочитать или ваши разговоры услышать?
– Нет, не мог. Неужели бы мы не заметили, если кто‑нибудь из щеколдинцев или он сам вертелась бы рядом?
– Стойте! – вдруг вскочил Олежка. – А Алёнка? Помните?
Ну, конечно, как же они могли забыть! Когда они рисовали плакат с гневной надписью, рядом играли со своими куклами Катюшка и Алёнка. А Алёнка – сестра Шика, щеколдинского адъютанта! Но Алёнку, в отличие от брата, все во дворе любили. Была она, пятилетняя, улыбчивая и ласковая, никогда никому не мешала. Вот и в тот день подошли они с Катюшкой, смотрели на всё восторженными глазами. Алёнка попросила:
– Можно, я тоже порисую?
И Сашка вручил ей кисточку – буквы разукрашивать. Алёнка нарисовалась вдоволь и спросила:
– А что это будет?
Лёха тогда рассмеялся:
– Вот у своего брата вечером и спросишь!
– Это ему?
– Ему, ему… Сюрпризик!
– …Вот она и спросила!
– Шик не дурак, он тут же смекнул, что тут что‑то нечисто!
– Ну, Алёнка!..
– Она же ребёнок, она сама ничего не поняла. Спросила, да и всё.
– Посоветовал, Лёшенька!
– Ну давайте. Теперь всё на меня свалите.
– Да нет, это я так…
– Ребята! – перекричала всех Ленка.
– Мне кажется, мы должны извиниться перед Деньком. Ведь он не виноват.
Все неловко замолчали.
– А это ещё не доказано! – весело запротестовал Леха.
– Сейчас получишь по загривку, – пообещала Петька.
– Понял, заткнулся, упал, уполз…
– Да ладно, – сказал Денёк. – Вы же не знали… Я и сам… Только, знаете, давайте больше без этих… без ловушек всяких, а?
Хижина
– 1 –
На следующее утро Петька проснулась рано‑рано, она вообще была ранняя пташка, а летом, когда солнце бьёт в глаза, вставала до петухов. Точнее, до одного петуха, который жил в домишке неподалёку и кукарекал ровно в 7:15. Правда, кукарекал на славу, по всей округе было слышно.
Петька потянулась и вскочила. В ней звенела беспричинная радость. Хотя нет, причины, конечно были. Во‑первых, история с Деньком хорошо закончилась. Во‑вторых, сегодня последний школьный день, да и тот коротенький: сказали прийти сдать учебники и получить новые. Это тем, у кого всё в порядке с оценками. У Петьки – в порядке. Даже Анна Матвеевна вывела Петьке по математике «4». Со скрипом, но всё‑таки. Этой скрипучей четвёркой Петька вчера хвасталась папе – и это третья причина для радости. А ещё сегодня все Бродяги пойдут к Егору в гости. И самое главное – Егор вчера пообещал научить Петьку играть на горне.
В общем, такой день стоило начать пораньше. Петька быстро убрала постель (одним комом затолкала её в ящик), засунула за пояс старую тетрадь; в потрескавшихся корочках и тихонько, чтобы никого из домашних не разбудить, вышла из квартиры.
В подъезде было пыльно, прохладно и сумрачно. Но вот Петька толкнула подъездную дверь, и на неё обрушилось раннее летнее утро. Тихое ликование охватило Петьку. Она рассмеялась, подпрыгнула, пытаясь достать ветку тополя и, подумав немного, куда бы направиться, побежала в Хижину.
Петька ещё ни разу не была в Хижине одна, без ребят. Тихонько поскрипывал дощатый пол, где‑то в углу ещё пел сверчок – не понял пока, что уже утро. Петька распахнула ставни, впуская на чердак солнечный свет. Постояла, подставив лучам лицо и глядя на столпотворение крыш. Где‑то внизу дворник мёл тротуары – мерное шарканье метлы долетало до чердака. Ещё слышался гомон воробьев, рокот проезжающих изредка машин и звуки пианино. («Кто‑то явно сумасшедший! В такую рань!») Играли упражнения по сольфеджио, монотонно и нудно. Петьке эти упражнения были знакомы и ненавистны, как зубная боль. Три года назад Петьку с треском отчислили из музыкальной школы. Ленка ходила тогда чуть‑чуть виноватая, а Петька была счастлива.
Дело в том, что именно Ленка затащила ее «в эту преисподнюю». Когда 1 сентября они оказались в одном классе, то решили «никогда не расставаться и дружить вечно». А после уроков выяснилось, что Ленка идёт сейчас сдавать экзамен в музыкальную школу. И стала уговаривать Петьку пойти с ней. Вообще‑то Петька знала, что такое «музыкалка» – Ирина как раз там училась последний год. Но Ленка сделала жалобные глаза:
– Пожалуйста, Петь, я так волнуюсь, когда одна, а мама на работе…
Петька повеселела: поддержать подружку на экзамене – это пожалуйста! Но по дороге Ленка так здорово расписывала учёбу в «музыкалке», говорила, как они будут вместе ходить в школу, разбирать гаммы, играть в четыре руки… В общем, когда дошли до школы, Петька не прочь была уметь играть на пианино. Но она не собиралась тратить на обучение лучшие годы своей жизни. Так она и сказала Ленке.
– Ну, как хочешь, – вздохнула та.
Однако в школе Ленка опять сделала умоляющие глаза:
– Давай ты зайдёшь первая, а потом мне всё расскажешь!
– Да пожалуйста! – рассмеялась Петька.
Она была абсолютна уверена, что у неё ни слуха, ни голоса, и её всё равно не возьмут. Поэтому безбоязненно и даже насмешливо она спела комиссии песенку, отстучала ритм, поотгадывала ноты. И с ужасом услышала:
– Какое чувство ритма у ребёнка! Ну, и на чём же ты хочешь играть?
Тут‑то Петька испугалась и слабеющим голосом пролепетала:
– На пианино…
– Очень хорошо! Ты зачислена в первый класс. Завтра в 12 часов общее собрание с родителями. Не опаздывайте! Ольга Михайловна, поздравляю с новой ученицей! – это уже полноватой молодой женщине в очках. Она качнула головой с белыми локонами и ласково улыбнулась Петьке.
Знала бы милая Ольга Михайловна, что скоро устроит Петька!
Домой Петька пришла понурая.
– Ты где была? – накинулась на неё мама. – Мы тебя обыскались! Гена уже давно дома, и Олежка!
– Я в школу отдалась. В музыкальную, – обречённо, но с гордой ноткой сказала Петька. – У меня это… чувство ритма. И Ленка поступила. У неё голос. Завтра собрание.
Этим заявлением Петька разом переменила обстановку. Никто не стал её ругать, а все только хвалили и про всё расспрашивали. Только Ирина простонала:
– Дитя неразумное! На что ты себя обрекаешь?
Но на Ирину цыкнули, а Петьке велели сесть за пианино.
– Смотришься! – оценил папа.
На этом радость от поступления в музыкальную школу закончилась.
Ольга Михайловна, Петькина учительница по специальности, обнаружив на втором месяце обучения у своей новой ученицы ненависть к басовому ключу, нотному стану и «этому чёрному ящику», не рассердилась, не обиделась и не стала спрашивать с нерадивой ученицы строго. На уроках разбирала с ней домашние задания, потому что дома Петька к ним не прикасалась, задавала нетрудные пьески. Но не все учителя были столь же понятливы и милосердны. Сольфеджио Петька стала безбожно прогуливать.
– Мам, я в музыкалку! – папку под мышку и слоняться по городу в то время, как сознательные одноклассники поют «А кто у нас умный…» С хором Петька боролась еще отчаяннее. Татьяне Дмитриевне почему‑то очень нравился ее голос, и доставались за это Петьке самые сложные партии. Но к тому времени Елизавета Петушкова научилась падать в обморок. Не по‑настоящему, а так, понарошку. Петька выдумывала про себя что‑нибудь очень страшное (например, что ей прямо в сердце выстрелили враги), и так верила себе, что бледнела, тяжелела и медленно сползала на пол. Ох, и переполох тут начинался! Но злоупотреблять этим нельзя: после двух таких обмороков мама потащила Петьку в поликлинику. Врач её посмотрел, пожал плечами и выписал витамины.
Петька была уверена, что просто так музыкальную школу бросить нельзя. И она стала «терять» школьные учебники и сборники нот. В конце года она с треском провалила экзамены по всем предметам и была вызвана к директору.
Директор (пожилой, с палочкой, похожий на черепаху) напоил её чаем и спросил:
– Не хочешь учиться?
– Нет, – честно сказала Петька.
– А Татьяна Дмитриевна тебя хвалит. И Ольга Михайловна тоже… Ну, нет так нет.
Он выписал ей справку, что она, Елизавета Петушкова, проучилась в ДМШ № 1 один год, и сказал:
– Локти кусать будешь.
– Нет! – уверила Петька, не веря такому лёгкому освобождению.
– Учебники верни.
– Верну!
– Ну, до свиданья, Елизавета Петушкова.
И Петька чуть не бросилась ему на шею.
Вспомнив сейчас всё это, Петька усмехнулась, посочувствовала невидимому горемыке, третий раз долбившему по клавишам «Гей, ты Висла голубая…», и спрыгнула с ящика. Устроилась на коврике, достала из‑за пояса толстую тетрадь. Это был песенник одной маминой подруги. Она подарила его маме давным‑давно, когда ещё даже Ирины на свете не было, и песни все были старые. У некоторых мама помнила м