- Какие же ты теперь ей имена даешь? - поинтересовался Кляча.
- Современные, в духе нового времени. Вот, например, живет здесь неподалеку в лесу белочка, я ей дал имя Пушинка Быстрицкая, моего соседа ежа окрестил Симеуном Игольчатым, сороку я величаю Мйлицей Долгохвостиковой, ворону - Томанией Каркович, дрозда - Спиридоном Щебеталычем…
Неизвестно, долго ли еще перечислял бы своих многочисленных лесных знакомцев дядюшка Дундурия, но тут со стороны тропы, проходившей ущельем, донеслось громогласное пение:
Ой, признайся ты мне, бор глухой,
Ты скажи-ка мне, Япра-река,
Не скрываешь ли в теснине своей
Моего побратима Дундурию,
Он один героя может вызволить
Из беды лихой, из беды большой!
Заслышав пение, Дундурия радостно захохотал и отозвался, не щадя своих легких:
Милый друг ты мой Карабардакович,
Слышу клич я твой молодеческий,
Ты сюда ко мне поспешай скорей,
Одолеем мы ту лихую беду,
Что тебя привела ко мне на мельницу!
И вот сам школьный истопник Джурач Карабардакович появился на выходе из ущелья верхом на своем заслуженном коне. На лужайке перед входом в мельницу Джурач Карабардакович спрыгнул с коня, сжал своего друга в богатырских объятиях и смачно поцеловал его в обе косматые щеки. Пуф, пуф - взмыло над приятелями белое облако.
- Как дела? - загудел Джурач, с размаху хлопнув мельника по плечу.
И снова над ними взвилось белое облако, как будто дала залп старая церковная мортира.
- Отлично, а ты как? Какая беда привела тебя в мой медвежий угол?
- Зуб замучил, выдрать надо.
- Кому, тебе или коню?
- Мне, будь он неладен!
Дундурия придвинул свою физиономию к пышной бороде и усам нашего школьного истопника Джурача Карабардаковича, и нам почудилось, будто соединились два растрепанных гнезда - сорочье и воронье.
- Уж очень велик у тебя испорченный зуб. Придется конские клещи брать.
- Какие хочешь бери, только выдери!
Джурач Карабардакович растянулся на лугу, Дундурия засунул лошадиные клещи в его открытый рот и давай дергать. Дергает, дергает, таскает Джурача по траве, а проклятый зуб не шелохнется.
- Видал ты этого лошадиного братца! - отдувается Дундурия. - Сейчас мы с ним, дружище, по-другому поговорим.
Дундурия велел Джурачу встать, для прочности расставив ноги пошире, Славко сзади его за кушак ухватил, я обнял Славко сзади обеими руками, а Ея Кляча уцепился за мой ремень. Таким образом выстроенные гуськом, уперлись мы ногами в землю напротив Дун-дурии, а Дундурия зажал проклятый зуб железными лошадиными клещами да как заорет:
- Вылезай, лошадиный резец, настал твой конец!
Дундурия тянет Джурача на себя, мы - на себя, рывок туда, рывок сюда, рывок туда, рывок сюда! Вдруг наша сторона перетянула - хоп! - и все мы попадали на спины, а Ея Кляча скатился в речку и вылез мокрый с ног до головы. У меня лопнул ремень от штанов, Славко перевернулся через голову, а простертый на траве Джурач застонал:
- А зуб не шевельнулся!
Наконец прикрутили мы Джурача Карабардаковича железной цепью к тому колу, что служил коновязью, Дундурия поднатужился, дернул изо всех сил и вырвал испорченный зуб.
- Ну, побратим, и знатный же был у тебя клык: сколько пришлось мне повыдергивать зубов и у людей, и у коней, а такого великана я еще не видывал! - признался Дундурия.
После этого приключения с зубом мы до того развеселились, что позабыли и про пещеру, и про рыбалку и до вечера засиделись в гостях у мельника в удивительном Ущелье сказок. И весь улов свой съели за компанию с Джурачем и Дундурией.
После нашего посещения Ущелья сказок и мельника Дундурия весь прочий мир показался нам таким неинтересным и скучным, как после пробуждения от чудесного сна. На мельнице мы позабыли даже про Кошачью пещеру и вспомнили о ней лишь по дороге домой.
- Так мы и не дошли до Кошачьей пещеры! - укорил я Славко.
- Твоя правда. В другой раз дойдем, только сначала надо собрать гайдуцкую дружину.
- Давай же скорее за дело, зачем откладывать!
- Но - тссс! Это надо в секрете держать. В нашу тайну можно посвятить только Джурача да вот еще бабку Еку.
- Это с какой же стати нам их в нашу тайну посвящать?
- Ас такой, что Джурач когда-то гайдуком был, а бабка Ека в молодости гайдуцким посыльным служила, гайдуцкую почту носила.
- Ну и бабка, дьявол ее забодай! - поразился Ея Кляча.
- Как бы дьявол самого тебя не забодал! - проскрежетал чей-то голос из густого орешника возле самой тропы.
- Ой-ой-ой! Гайдуки! - прошипел Ея осевшим голосом, и глаза у него округлились от ужаса, как у кобылы при виде волка.
С перепугу мы озирались вокруг, не зная, куда бы кинуться наутек, а мой друг Славко, скорчив строгую мину, крикнул этаким хриплым и низким голосом:
- Эй, кто там прячется?!
- Охо-хо, до чего же ты страшен! - передразнил его тот же неведомый скрипун из орешника. - Ой, держите меня, люди добрые, от твоего баса-контрабаса у меня ноги подгибаются.
И прежде чем мы распознали этот показавшийся нам знакомым насмешливый говорок, из густой зелени орешника появилась, улыбаясь во весь рот, бабка Ека.
- Вы что же это так струхнули, новоиспеченные гайдуки?
- А потому что нас сомнение разобрало - откуда это женскому голосу в самой чаще леса взяться, а был бы это мужской голос, мы бы ничуть не испугались! - нашелся Ея Кляча.
Бабка Ека вышла на тропу с полной торбой за плечами, у ее ног увивался верный спутник - пушистый одноглазый кот тигровой масти Котофей.
- Смотрите пожалуйста, как он об мои ноги трется! - ласково приговаривала бабка Ека. - Это он боится куриного вора с мельницы, кота Котурия.
- Ты что же, к самой мельнице ходила? - поразился Славко.
- Эгей, сыночек, я еще дальше зашла! - хвастливо воскликнула бабка. - Бабка Ека возле самой Кошачьей пещеры лекарственные травки собирала, а в тех местах Котурия безраздельно разбойничает. Один раз чуть при мне Пушинку Быстрицкую не задрал.
- Это кто такая Пушинка Быстрицкая? - спросил Ея Кляча.
- Да белка, милый мой. Ты что же, не помнишь, что нам про нее мельник Дундурия рассказывал? - упрекнул я друга.
- Э-э, сынок мой Ея, коли памяти у тебя нету, тогда хоть силушку свою нам покажи да понеси-ка ты мою торбу! - поддела Клячу бабка Ека и тотчас же взвалила ему на спину торбу с травами.
Пошли мы все вместе. По пути бабка Ека наставляет своего носильщика:
- Вот видишь, голубок мой сизый, какую добрую службу твоя силушка сослужила старой бабке. Разве это не лучше, чем перед школьной мелкотой свое геройство показывать и мучить малышей.
- Оно, конечно, лучше, но скучнее! - искренне признался «сизый голубок».
Поминутно останавливаясь, бабка Ека показывала нам разные цветы и травы, объясняя их целебные свойства:
- Это вот подорожник. Его к порезам привязывают. Подержишь ночь, глядь, и зажило все. А это вот заячья капуста. Ею в лесу всегда подкрепиться можно.
На маленькой солнечной полянке по пути нам попался целый ковер пепельно-серой травы. Увидела его бабка Ека и радостно воскликнула:
- Бранко, Славко, а ну-ка поживее наберите мне этой травы. Это шалфей. Он в пожилом возрасте полезен, особенно если сделать на ракии настой.
- Ого! Если на ракии, это для моего деда подходит! - воскликнул я обрадованно и налетел на этот самый шалфей. Нарвал огромный пук и крикнул, потрясая им над головой:
Мы шалфей в лесу нарвем,
Деду Раде отнесем!
Славко Араб уставился на меня во все глаза:
- Да это ты стихотворение сочинил! Как это у тебя получилось?
И, сам пораженный рифмой, внезапно сорвавшейся с моих губ, я в недоумении озирался вокруг, как бы отыскивая глазами того, кто мне ее подсказал.
- Я и сам не знаю, просто вылетело изо рта!
- Так ты еще раз рот открой, может быть, у тебя снова стихотворение вылетит! - посоветовал Славко.
- Бранко Чопич рот раскрыл и стихом заговорил! - в то же мгновение выпалил я.
- Вот черт, уж не объелся ли ты какой-нибудь вредной травы! - заволновался Славко, опасливо оглядываясь на бабку Еку.
- Съел я заячью капусту, пообедал очень вкусно! - снова стихами ответил я ему, на что Славко вздохнул с облегчением.
- Так и есть, это у тебя от заячьей капусты язык разболтался. В другой раз не будешь столько есть этого болтливого зелья.
Мы нагнали остальное общество как раз в тот момент, когда Ея Кляча, указывая на пышный хвост какого-то серебристого сорняка, издал победный вопль:
- А вон еще шалфей! Я первый его нашел!
Но бабка Ека испортила его торжество, пророкотав своим воркующим голосом:
- Ошибаешься, сизый голубок, это конский василек!
- Раз конский, значит, не ошибся! - подцепил друга Славко. - Заварит Кляча чай из конского василька, напьется и еще громче будет ржать.
- Ея Кляча ржет, как конь, из ноздрей идет огонь! - снова вырвались у меня стихи, а Ея Кляча, вместо того чтобы обидеться, стал носиться и ржать, как молодой выпущенный на волю жеребец:
- Ай да Бранко, иго-го, он рифмует хорошо! Иго-го! У него горячий конь, иго-го, скачет резво, как огонь! Иго-го!
Так с шутками и прибаутками добрались мы до хижины бабки Еки и налетели на учительницу и попа.
- Что это, бабка Ека, у тебя за отряд? - уставился батюшка на нашу команду.
- Это милые мои помощнички да ученички. Я им целебные травки показываю, они мне помогают торбу носить! - тотчас же стала выгораживать нас бабка.
- Ну что ж, это очень похвально, - одобрила нас учительница. - А то уж мы с батюшкой не знали, что и подумать, заметив, что вас не было в церкви на утренней службе. Но теперь мы знаем, что эти ребята помогают старым людям, и прощаем их.
- И еще как помогают, все под стишки да под песенки! - подмигнула нам бабка.
- Скажите на милость, а мне Икан сказал, будто Бранко вместо церкви на рыбалку отправился! - припомнила учительница. - Ну и влетит ему завтра от меня за наветы.
- И от меня еще добавьте! - прогудел поп. - Он мне сказал про этого доброго паренька, будто бы он его в мечети видел.
Славко покраснел как рак, вспомнив свои злоключения с ходжой, из-за которых он и получил свое прозвище Араб, и шепнул мне со злостью:
- Ух и задам же я этому ябеде Ильканычу, он у меня задымит почище своего чубука.
Когда я к ночи добрался наконец домой с пучком шалфея для деда Рады, он так и уставился на меня во все глаза:
- Где это ты пропадал?
- Помогал бабке Еке траву собирать. Вот она шалфей тебе прислала и велела передать, что это для тебя самое лучшее лекарство.
- Ах ты мое сладкое дитя! - воскликнул дед. - А негодник Илька выдумал, будто ты на реку сбежал нарочно, чтобы в церковь не ходить.
Дед повесил пучок шалфея на гвоздь у себя над кроватью и торжественно поклялся:
- В следующий раз, прежде чем за розги браться, погляжу сначала на этот пучок, чтобы остудить свое сердце и укротить свою руку.
Наутро двинулись мы с Иканом в школу, а он от меня глаза прячет, все в сторону отводит, даже не спрашивает, где я вчера был. Сразу видать, нашкодил негодник или замышляет что-то недоброе.
Входим в класс, учительница указкой по кафедре похлопывает и спрашивает:
- А ну-ка скажите мне, кто вчера в церкви не был? Переглянулись мы со Славко, обернулись на Ею Клячу и только было встать собрались, как Илькастый выкрикнул из-за моей спины:
- Не было Бранко, Славко и Ей. Они в мечеть ходили.
Наш приятель Расим Калаузович, мусульманин, тут же уличил лгунишку:
- Врет Илькан, мечеть по воскресеньям закрыта. В мечеть по пятницам ходят.
- Что ты скажешь на это, Илья? - строго обратилась к Илькану учительница.
- Нет, правда, они сначала в мечеть пошли, а когда увидели, что мечеть заперта, повернули к реке, а потом, а потом… - неуверенно тянул растерянный Илькан, но учительница досказала за него:
- А потом оказалось, что и речка заперта по случаю выходного дня, не так ли?
- Нет, речка была не заперта, а вот рыба… рыба… - окончательно запутался Илька.
- Рыба в церковь ушла?! - повысила голос учительница. - Прекрасно, прекрасно. Скажите-ка мне, ребята, не заметили ли вы, чтобы на вчерашней службе в церкви присутствовала рыба, например, форель, голавль, макрель или другая какая-нибудь рыба?
- Ха-ха-ха-ха! - покатывался со смеху класс.
- А вот и была рыба в церкви, была! - прокукарекала наша неугомонная Вея. - Я видела в церкви одну кильку!
Весь класс обернулся к ней.
- Какую еще кильку?! - в свою очередь удивилась учительница.
- Да нашего Ильку. Ильку-кильку, Ильку-кильку, кого же еще!
Тут всем классом овладел такой повальный смех, такое неуемное веселье, какое случается один раз в три года. Ребята катались от хохота, ржали, прыгали, скакали, лупили руками по партам, только один Илькан этаким безмолвным истуканом стоял посреди всеобщего буйства и веселья. Надулся и молчит, и вправду как две капли воды похожий на рыбешку кильку, самое что ни на есть глупое создание на свете.
- Ха-ха-ха! Посмотрите на этого рыбьего братца!
- Вот он вылупился, как рыба!
- Илька-килька, мелюзга, появился из малька!
- Удочку мне, удочку, сейчас я его подцеплю на крючок! Когда шум немного утих, учительница подошла к Илькану и сказала:
- Лучше бы тебе и правда молчать как рыба, чем на своих друзей напраслину возводить. Они ведь вчера бабке Еке помогали.
Бабке Еке помогали?! У Илькана так челюсть и отвисла при упоминании этого имени, он понятия не имел, что мы вчера встречались с бабкой Екой. Но возразить на это ему было нечего, и он лишь презрительно губы поджал.
- Так будешь больше ябедничать? - допытывалась учительница.
Икан молчит, словно воды в рот набрал.
- Может, он на самом деле онемел? - недоумевала учительница. Но я-то сразу заподозрил, что Илькан опять что-то затевает.
- Как вы думаете, ребята, - спрашивала тем временем учительница, обращаясь к классу, - что делают с теми, кто пойман за руку на лжи?
- Надо бы нахлестать лгунишку по рукам? Но у кильки нет рук, один хвост! - вступилась за моего дядьку Вея.
- Так по хвосту его, по хвосту! - не выдержал я.
В тот же миг тяжкий удар обрушился мне на голову, и свет померк перед моими глазами. Я уж было подумал, что это рухнул потолок, но, оглядевшись, увидел потолок и стены класса на месте, а самого себя обнаружил сидящим под партой на полу рядом с Илькиной торбой, набитой всякой дребеденью. Значит, вот чем прихлопнул меня этот негодник.
- Зачем это ты под парту полез? - спрашивала меня учительница сверху.
- Илькину торбу доставал! - сказал я, появляясь из-под парты со зловредной торбой в руке и передавая ее хозяину.
- Хвостатые не хуже безруких бьют! - прошипел при этом Илька сквозь стиснутые зубы, но мне ничего не оставалось другого, как проглотить обиду и отложить расплату до перемены.
Когда наконец прозвенел звонок и учительница покинула класс, Илькан тотчас же выхватил из кармана поразивший нас своими необыкновенными размерами чубук, чиркнул толстой серной спичкой о свои заскорузлые от грязи штаны и задымил чем-то таким невероятно ядовитым и едким, что все вокруг стали давиться от кашля.
- Ого! Да он нас всех отравит этим дымом! - взревели мальчишки. Я и сам опасался подойти к окруженному зловонным белым облаком курильщику. А тут заверещали девчонки:
- Ой-ой-ой! Глаза ест! Ой-ой-ой! Мы ослепнем от его дыма!
И девчонки всей гурьбой бросились из класса в коридор, едва не сбив с ног Джурача Карабардаковича и истошно вопя:
- Ой-ой-ой! Илька-килька выкурил нас из класса своей трубкой.
Илькина выходка с трубкой мгновенно затмила ратные подвиги прочих героев нашего сдвоенного класса, и слава их померкла. Слух о том, как Илька обратил в бегство весь класс с помощью трубки, дошел до села, а на пастбищах пастухи буквально животы надорвали от смеха, расписывая, как Илькан задымил чубуком прямо посреди школы.
История эта имела свое продолжение, в котором главную роль сыграла все та же Вея.
При виде стаи девчонок, обращенных в бегство Илькиной трубкой, Вея неустрашимо бросилась на этого паршивца, применившего в войне недозволенный прием использования против неприятеля отравляющих веществ, и вытащила его во двор. Сцепившись в яростно рычащий клубок, они покатились по земле, при этом Икан драл Вею за косы, а Вея Илькана за уши, и оба они верещали так, что в ушах звенело.
- Отпусти мои косы! - голосила Вея и закручивала Илькино ухо.
- Отпусти мои уши! - отдувался Илька весь красный как рак.
- Сначала ты отпусти мои косы, а после я отпущу твои уши.
- Врешь, обманщица, ты меня проведешь! - пыхтел Илька. - Поклянись мне богом, солнцем и огнем, что отпустишь уши.
- Клянусь богом, солнцем и огнем, отпущу.
- Перекрестись! - требовал для верности новых заклинаний недоверчивый Илька.
- Вот тебе святой крест… - Не успела Вея перекреститься, как Илька вывернулся у нее из рук и, бросив на поле боя торбу и трубку, перемахнул через ограду и юркнул в близлежащий кустарник.
- Держи курильщика! - неслись за ним крики.
- Эй, прихвати свою трубку!
- Ой-ой-ой! Илька-килька в Япру уйдет!
Когда беглец скрылся из виду, мы сразу приуныли и погрустнели. Замолкли смех, громкие выкрики, прошло веселье. На опустевшем поле брани, подобно боевым доспехам поверженного воина, валялась Илькина торба с букварем да угасшая трубка, живо напоминая нам образы народного эпоса. И строчки героической песни тотчас же сложились в моем уме гимном во славу боевого оружия:
На поле бранном возле школы белой
Доспехи ратные траву примяли.
Букварь и торба в бою с врагами
Мечом и палицей герою стали…
Первым подал голос Славко Араб. Он сказал, обращаясь ко мне:
- Эй, Браниша, забери трубку и торбу. Где-нибудь по дороге к дому твой Илька обязательно отыщется.
Едва дождавшись окончания уроков, я со всех ног помчался к Япре. Я был уверен, что мой дядька обнаружится где-то у воды, не являться же ему домой без торбы.
И вот брожу я над Япрой и зову вполголоса:
- Эй, Икан, а Икан, отзовись. Это я, Браниша!
Вдруг передо мной затрясся куст, и из него показалось что-то белое… Вот ветки раздвинулись, и - матерь божья - на меня вылупилась пустыми глазницами жуткая морда с оскалом огромных зубов. Я оледенел от ужаса, а чей-то вещий голос произнес:
- Стой, подошла твоя смерть.
Я и сам знал, что это смерть подошла, горло мое перехватило железным обручем, лишив меня голоса, ноги отказывались повиноваться, и я лишь безмолвно взирал на страшный призрак, а тот продолжал издеваться надо мной:
- Ага, попался? Где моя трубка?
И с этими словами мой дядька Ильяш вылез из куста с огромным лошадиным черепом на голове - было от чего лишиться разума со страха.
- Теперь я всем расскажу, как ты перетрусил. Не будешь сбегать от меня к бабке Еке на целое воскресенье! - злорадно кривлялся Илька, придерживая обеими руками лошадиный череп на голове.
- Зато я расскажу, как Вея тебя за уши драла и трубку отняла - смог наконец проговорить я.
- Ничего она у меня не отняла. Просто я решил положить пока трубку на школьном дворе.
- Послушай, давай договоримся: ты про меня - молчок, и я про тебя - молчок.
- Давай, а кто обманет, пусть его черт унесет, пусть он ногу сломает… пусть потеряет и шапку, и нож!
- Воистину! - торжественно скрепил я это страшное заклинание, отлично сознавая, что лучше уж чтобы тебя трижды черт уволок, чем лишиться шапки и новехонького ножа, который тебе обещали купить как только продадут свинью и поросят! Даже страшно подумать об этом!
После заключенного перемирия мы на всякий случай припрятали конский череп в кусты и отправились домой. Встречая по дороге знакомых ребят, мы заговорщически переглядывались: ты меня не выдашь, я тебя не выдам! Ох, до чего же трудно хранить тайну: стиснешь зубы покрепче и заглатываешь обратно слова, а они так и рвутся соскользнуть с твоего языка.
Стараясь не проговориться, Илька от натуги так надулся, что я невольно проникся к нему почтением:
- Ну и важная же птица этот Илька. Видимо, он и правда мой дядюшка!
Я до сих пор стеснялся вам признаться, как напугал меня в первый день нашего пребывания в школе… заяц с картинки, висевшей на стене.
Сжавшись в комок на своей скамье, я озирался вокруг, словно мышь, высунувшаяся из норы. Как вдруг - хоп! - со стены на меня прыгнул невиданных размеров заяц с огромными ушами.
«Заяц!» - чуть было вслух не крикнул я, потрясенный величиной этого косого и воображая, будто я нахожусь где-то на пастбище в горах и пускаюсь вдогонку за выскочившим из кустов зверьком вслед за верным Рыжиком и пастухами.
Никогда в жизни не подпускал меня косой на такое близкое расстояние, а теперь со стены на меня громадными глазищами взирал какой-то заяц-гигант, словно бы укоряя и стыдя:
«Что, испугался! Легко тебе гоняться за зайцем, когда ты на него науськиваешь Рыжика и несешься наперегонки с пастухами, а сейчас небось у самого поджилки трясутся от страха?»
Теперь- то я могу признаться в том, что я пережил в тот первый школьный день. Ведь тогда я был совсем неопытный и неискушенный ученик. Но прошло немного времени, и я стал бывалым школьником и изучил свою школу от чердака до подвала. Ого! Каких только зверей не пришлось увидеть нам на картинках в первом классе начальной школы! Мы познакомились и со львом, и с верблюдом, и с крокодилом, и с другими представителями животного мира. И отныне мы с дядькой Иканом безбоязненно тыкали льва линейкой в нос, бестрепетно впивались в зрачки полосатому тигру, запросто окликали медведя и лишь змею не смели трогать. Змея и на картинке представляла опасность.
Уроки зоологии всегда были для нас радостным событием. Изучать животный мир в тысячу раз интереснее, чем писать и читать. Едва учительница заводила речь о животных, как мы оживлялись и навострили уши.
В один прекрасный день входит учительница в класс и говорит:
- Сегодня, дети, мы с вами будем изучать одно очень полезное животное, которое все вы встречали много раз. Как вы думаете, что это за животное?
- Лев! - тотчас же выпалил Икан.
- Какую же пользу приносит людям лев?
- Он прыгает и рычит! - пояснил наш многомудрый Икан.
- Слон! - выкрикнул Ея Кляча.
- Но разве вам так уж часто приходилось встречаться со слоном?
- Тогда страус! - бухнул Расим. - Страус откладывает огромные яйца, и мы все наедимся яичницы.
- Но речь идет о домашнем животном, оставьте в покое страусов и слонов! - сказала учительница.
- Тогда медведь и волк! - снова выскочил Илька, ему всегда надо быть первым.
- О горе ты мое, да разве волк и медведь домашние животные? - простонала учительница.
Гадали- гадали, так никто и не мог сообразить, что же это за животное. Я усиленно перебирал в уме, кто бы это мог быть, и уж подумал, не наша ли это ворона, про которую моя мама твердит, что она совсем приручилась и стала домашней, но потом засомневался. Какая же ворона -животное, когда она крылатая? И на свое счастье, промолчал. Зато Икан опозорил все наше семейство, заявив, что самое полезное домашнее животное - это телега, потому что на ней перевозят сено и дрова, и таким образом она служит людям.
Наконец учительнице надоело выслушивать наши домыслы, и она торжественно провозгласила:
- Сегодня, дети, мы с вами будем изучать овцу.
- Овцу?! - поднялся общий смех. Но что такого особенного в овце. Она только и делает, что пасется да блеет, вот и все!
- А чью овцу мы будем изучать? У нас у всех есть овцы и мы о них все знаем!
- Небось овца не арифметика и не история, чтобы ее изучать! - поражается Икан. - Овца - это сущий пустяк.
- Ну, не скажи! - заметил Славко Араб. - Я в прошлом году из-за овцы пять розг получил по рукам. А это совсем не пустяк!
И вот вызывают меня первым отвечать про овцу:
- Бранко, расскажи нам все, что ты знаешь об овце.
Я встаю враскачку, тупо глядя перед собой и мучительно соображая, что бы мне такое сказать об овце. Я хмурюсь, морщу лоб, но в голове моей такая же пустота, как на гладкой белой стене.
- Э-э-э, овца…
Я пронзаю стену глазами, и вот она бледнеет передо мной, становится прозрачной и, наконец, совсем растворяется. И я вижу обширный выпас, по выпасу на моего дядьку Икана вскачь несется разъяренный бык, молодой жеребчик взбрыкивает задними ногами под Славко Арабом, а добродушная овца прихватывает меня за руку теплыми губами, и тут меня осеняет.
- Госпожа учительница! - заявляю я. - Овца очень умная!
За моей спиной раздается веселое ржание, учительница усмехается и говорит:
- Почему ты так решил?
- А потому, госпожа учительница, что овца не бодается, как бык, и не взбрыкивает задними ногами, как молодой жеребчик под Славко Арабом.
- По правде говоря, я не вполне уверена насчет овечьего ума, но вот скажи-ка ты нам лучше, что такое носит на себе овца, что так ценят люди?
Что такое носит на себе овца? Я представляю себе поросшие лесом горы, берега речушек, устланные травой, холмы, покрытые папоротником, и на фоне всей этой буйной зелени мне является белое гладкое овечье стадо, и я с уверенностью отвечаю:
- Овца, госпожа учительница, ничего на себе не носит!
- Как же это ничего? - удивленно поднимает брови учительница. - Безусловно, носит, но скажи нам что? Ведь ты каждый день видишь на пастбище овец? Помоги нам, Илья, ты тоже, насколько я знаю, с Бранко овец пасешь?
- Я за Бранко отвечать не буду, что овца носит свою овечью шубу! - не задумываясь, выпалил Икан под общий смех класса. Но учительница велела ему тотчас же прекратить насмешки.
Зато на переменке мне еще и от Славко Араба досталось. Он не мог простить упоминания про жеребца, в конце концов скинувшего его на луг, и запустил в меня здоровой картофелиной.
- До чего ж умна овца! Не бодается овца, не брыкается овца, поносить бы ты дала Бранко шубу из руна! - прокричал этот злопамятный мальчишка, скрываясь за зеленой оградой.
Внизу под нашим домом протянулась узкая долина, по ней протекает речка Япра. А за Япрой под высокими откосами Лисины виден большой старый дом семейства Рашет, окруженный множеством хозяйственных построек: амбарами, клетями, ригами, сараями и хлевами. А рядом на крутом открытом склоне примостился еще один домишко, стоящий на толстых подпорках. Эти подпорки с раннего детства поражали меня, и я спрашивал деда:
- Чей это дом такой, который на ногах стоит?
- Ха-ха-ха! На ногах! - смеялся дед. - Это Сретена изба, певчего из церковного хора.
Дом с ногами, в котором живет певчий из церковного хора, часто ли увидишь такое чудо! Надо хорошенько за этим домом понаблюдать, не двинется ли он в один прекрасный день к Япре на своих ходулях? У этого домишки были и четырехугольные глаза - подслеповатые окошки, а темная крыша напоминала надвинутый на глаза платок бабки Еки.
- Дедушка, а может этот дом ходить?
- Как это ходить, глупыш? Разве ты видел когда-нибудь, чтобы дом по селу зашагал?
Я искренне опечалился. Как жаль, что этот дом не может ходить на своих толстых ходулях! Мне показалось, что и дедушка из-за этого расстроился, и, ероша мой чуб, стал меня утешать:
- Подожди, отправимся мы с тобой как-нибудь на тот берег Япры и вблизи рассмотрим этот дом на ногах. Вот соберусь Рашет навестить, возьму тебя с собой.
Рашеты - это наша родня. Дед частенько ходил к ним в гости, и действительно при первом же представившемся случае захватил и меня с собой.
- Мы к Рашетам идем! Мы к Рашетам идем! - запрыгал я от радости, в восторге от того, что там, под кручами Лисины, увижу что-то никогда не виданное.
Когда мы перешли на ту сторону Япры, нам открылась тенистая крутая улочка, ведущая в гору, а в конце ее показались постройки Рашетовой усадьбы, сильно увеличившиеся и изменившиеся по сравнению с тем, какими они выглядели от нашего дома. Я вцепился в дедов гунь и испуганно шепчу:
- А там собака есть?
- Не бойся, голубчик, она на привязи.
- А какой-нибудь старикан не накинется на нас с палкой?
- Да не бойся же ты, ведь я с тобой!
«Как это так не бояться, - думаю я про себя, - когда мне доподлинно известно, что у Рашет, кроме дядюшки Вука, который ходит с палашом, есть еще дед Гавро, который очень громко кричит на пастухов, и дед Вид с огромными кустистыми бровями, и хоть и говорят, что его не надо бояться, я его страшно боюсь и каждый раз прячусь от него в кусты, когда он идет по дороге. Еще я знаю, что у них есть прадед Дада, самый старый дед в селе. Но если так, почему бы там не быть и тому самому таинственному старцу с железным посохом, который мотается возле всякого чужого дома?» - спрашиваю я себя.
Бурная встреча на просторном дворе Рашетовской усадьбы рассеивает мой страх. Вот они, все наши родственники воочию: дядюшка Вук, дед Гавро и дед Вид. Приковылял к нам и самый старый из дедов, прадед Дада седой как лунь, и ласково потрепал меня по голове:
- Ах ты славная моя овечка!
- Ого! Это парень что надо, - похвалил меня мой дед, в ответ на что старец погладил меня еще раз и проговорил: