Анна бросила пристальный взгляд на Джулиано. Не очередной ли это розыгрыш? Однако что‑то подсказывало ей, что в этот раз с ней не шутят. Ее собеседник такой живой и милый человек. Неужто маска? Или?.. Анна сощурила глаза и внимательно присмотрелась к нему. И вдруг она все поняла! Сейчас она окончательно убедилась, почему это лицо сразу показалось ей очень знакомым. Нет, она видела его не в зеркале Арианны! Мимо него, мимо этого портрета она неоднократно проходила в галерее Уффици. Это была копия с оригинала Боттичелли, изображавшая юного Джулиано Медичи, любимца всех флорентийцев. Каждый раз, когда туристы покидали музей, она ненадолго задерживалась у этой картины, неизменно спрашивая себя, в чем секрет обаяния этого человека и почему его боготворили флорентийцы. И вот перед ней стоит человек, который, не моргнув глазом, заявляет, что он и есть тот самый Джулиано. И, как ни удивительно, Анна не могла не верить его словам: у него были точно такие же черные, слегка вьющиеся, аккуратно постриженные волосы, немного выступающий вперед подбородок, свойственный всем Медичи, и характерный нос с горбинкой, как на портрете. И от него исходила та же притягательная сила и обаяние, секрет которой ей так и не удалось разгадать.
Анна совсем растерялась. Нет, это невозможно. Этот Джулиано не мог быть тем Джулиано Медичи с картины Сандро Боттичелли, даже если чертовски похож на него. Ведь это означало бы, что ему не менее пятисот лет, как Мафусаилу… Бред! Фантазия! Наверное, кто‑то умудрился найти двойника Медичи, уговорив его участвовать в этом розыгрыше. А как объяснить поведение слуг, которые явно не поняли, что такое такси? Может быть, это тоже актеры? А карета? Хорошо. Это еще можно подстроить. Но почему на улицах нет фонарей и машин? Но даже Мечидеа, всемогущий человек во Флоренции, не способен погрузить в темноту целый город, а тем более – за одну ночь стереть с лица земли здание, отель, в котором жила Анна, и полностью перепланировать площадь, если он, конечно, не дьявол? Нет, мысль эта была слишком фантастичной. Легче было поверить в возможность путешествия во времени.
|
|
Чтобы решить эту проблему, достаточно задать Джулиано один простой вопрос. Посмотрим, как он ответит на него.
– Прошу меня извинить, но не могли бы вы сказать, какой сегодня день и число?
– Сегодня воскресенье, 7 октября 1477 года по Рождеству Христову.
Джулиано ответил просто и спокойно, как в разговоре с истеричными людьми. Ответ не прозвучал заученным. Он сказал это не моргнув глазом. Неужто все с ней происходит наяву? Но как поверить в это? Он был таким живым, таким реальным… А эта история с колье? Женщина из бюро проката упомянула, что колье принадлежало Медичи. Конечно, она могла приврать и разыграть Анну. А если нет? Чем больше она думала, тем отчетливее складывалась вся картина. Итак, если сегодня действительно 7 октября 1477 года, то…
У Анны закружилась голова. Она глубоко вздохнула и… погрузилась в темноту…
Встреча с Козимо
Анна очнулась, свернувшись в позе эмбриона на краешке кровати. Сколько же времени она проспала? Она не могла даже вспомнить, как ложилась в постель. Неужто она так напилась на балу Мечидеа, что не может ничего вспомнить? А может, дело в наркотическом зелье, которым ее угостил Мечидеа? Как бы то ни было, она не могла подняться. Видимо, она долго пролежала в таком скрюченном положении, что не в состоянии была разогнуться.
|
|
– Ау! – позвала она, расправив наконец руки и ноги и чувствуя себя бабочкой, вылупившейся из куколки.
Что, черт возьми, случилось с моей кроватью, подумала она, но вдруг увидела, что находится не в своей удобной постели в гостиничном номере. Лежанка, на которой она сейчас оказалась, была жесткой и очень короткой – не больше полутора метров. И комната была не ее. Не оставалось сомнений, что она находится не в отеле, а совсем в другом месте. Вдруг она все вспомнила: как себя вел Мечидеа, как за ней по пустым улицам Флоренции гнались какие‑то чужие люди, и к ней снова вернулся страх – страх оказаться в руках безумца. Сердце бешено заколотилось, и Анна в панике едва не разрыдалась.
«Спокойно, – уговаривала она себя, – возьми себя в руки». Стараясь дышать ровно и медленно, Анна осмотрела комнату. С той стороны, где предположительно могло находиться окно, узкими полосами струился слабый свет… Но почему свет падает полосами? Наверное, на окне жалюзи или ставни? А может, оно забито досками? Во всяком случае, подумала она с облегчением, это не темница и не клетка и на тебе нет наручников. Это уже хорошо.
Осмотревшись, Анна увидела, что находится в маленькой, скудно обставленной комнате. Перед окном – стул с высокой спинкой, на белой стене отчетливо вырисовывались два темных прямоугольника: один поменьше, почти квадратной формы, другой, рядом, покрупнее. «Это, должно быть, шкаф и дверь», – подумала Анна. На стене, словно чернильное пятно, чернело распятие. Напротив окна стояла кровать – темная маленькая кровать для ребенка.
|
|
Где же, черт побери, она находится? Все еще в палаццо Даванцатти или уже в другом месте? Она вспомнила о Джулиано, таком милом и галантном молодом человеке, утверждавшем, что он Джулиано Медичи. Какой вздор! А она развесила уши, чуть было ему не поверила! Видимо, и тут сказалось действие наркотического зелья, которым опоил ее Мечидеа. Впрочем, учтивость и дружелюбие Джулиано вполне могли быть только игрой. Возможно, этот Джулиано воспользовался ее состоянием, а когда она потеряла сознание, перенес ее в другое место.
Открылась дверь. Притворившись спящей, Анна одним глазком увидела, что в комнату вошли две женщины. Одна осталась у двери, вторая подошла ближе и склонилась над Анной. На ее голове был светлый чепец. «Монахиня», – мелькнуло в голове. Анна облегченно вздохнула. По‑видимому, Джулиано вывез ее на окраину города, где ее и нашли монахини.
– Синьорина? Синьорина, вы спите? Как вы себя чувствуете? – спросила женщина. В ее голосе звучала искренняя озабоченность. – Вы звали нас?
Анна поднялась и села в кровати.
– Все хорошо. Я чувствую себя прекрасно, – ответила она. – Только вот, кажется, я ударилась о кровать.
Облегченно вздохнув, женщина улыбнулась и кивком головы показала другой, чтобы та подняла занавеси. За шторой не оказалось никаких жалюзи, и окно не заколочено досками, лишь старинные массивные, тяжелые ставни, какие делали сто лет назад. Когда женщина открывала ставни, слышался тяжелый скрип шарниров. Комнату залил яркий солнечный свет, и Анна прикрыла глаза ладонью, чтобы не слепило глаза, но скоро привыкла к свету и смогла уже полностью рассмотреть комнату.
Тесное, почти квадратное помещение было обставлено по‑спартански. Кроме кровати здесь был только стул у окна и старинный комод. Единственным украшением комнаты было распятие на белой стене. Хотя комната больше напоминала монастырскую келью, женщины оказались не монашками: на них были длинные, до щиколоток, выцветшие платья с большими белыми фартуками. Они больше напоминали крестьянок с полотен Рембрандта, чем сестер монашеского ордена. Обратившаяся к ней женщина была круглолицей, с доброй приветливой улыбкой. Из‑под ее чепца выбивались седые пряди. Другая была почти девочкой. Она робко стояла у окна, сцепив руки и глядя в пол. Несмотря на то что женщины выглядели вполне безобидно, Анна решила никому не доверять.
– Какое счастье, что вам стало лучше, – сказала пожилая женщина, поднимая разбросанные на полу подушки: их было не меньше дюжины. – Вы спали так беспокойно, все время жались к спинке кровати, ну прямо как затравленный зверек. – Энергично взбив подушки, она подложила их Анне под голову.
– Вот так будет лучше.
– Где я? – спросила Анна, рассеянно глядя, как из подушки вылетели два перышка. – И кто вы?
– Я понимаю, вы не можете вспомнить, что с вами было. Молодой синьор предупредил меня, что вы могли все забыть. – Женщина присела на край кровати, взяв руку Анны. – Меня зовут Матильда, а та молодая девушка – Людмила. Вы находитесь в доме молодого синьора Джулиано. На их семейном торжестве два дня назад вам стало дурно. Молодой хозяин решил не вызывать врача и приказал перенести вас в эту комнату, поскольку все гостевые были заняты, а нам велел ухаживать за вами. – Она дружески потрепала Анну по руке. – Ни о чем не беспокойтесь, синьорина. Все будет хорошо. Вы немного устали и должны отдохнуть, а через пару дней снова начнете вставать. А теперь довольно болтать. Вам нужен покой. Поспите еще немного.
Укрыв ноги Анны толстым, тяжелым, как свинец, одеялом и аккуратно подоткнув его под руки, Матильда встала, задернула шторы, чтобы в комнате оставался приятный полумрак. Ну а потом обе женщины на цыпочках вышли из комнаты.
Анна сидела в постели, обложенная со всех сторон подушками, не зная, что ей делать и что думать. Она не чувствовала ни боли, ни усталости. Головная боль, мучившая ее накануне, бесследно прошла. Ее единственным желанием было понять, где же она находится. И как можно скорее!
Стараясь не делать лишнего шума, Анна встала с кровати и подошла к двери, прильнув к замочной скважине. Оттуда слышались голоса обеих женщин – говорили об Анне. Она навострила уши.
– … и пойди в кухню, скажи Розалинде, чтобы сварила крепкий бульон и принесла свежего хлеба. Синьорина, когда проснется, захочет есть.
– Да, Матильда. Но…
– Что «но»?
– А вообще что с ней такое? Зачем молодой господин привел ее сюда? И кто она? Я…
– Помалкивай, Людмила. Молодой синьор Джулиано сказал, что эта синьора из хорошего дома.
– Во Флоренции любая собака знает, что молодому синьору наплевать, из какого дома его возлюбленная. Синьор Лоренцо часто ругает его за неразборчивость. Я слышала, как он ему говорил: «Когда ты, брат, влюбляешься, то вместе с сердцем теряешь и рассудок». А ты знаешь, что эта дама…
– Синьорина – гость молодого господина, – резко перебила ее Матильда. – Остальное нас не касается.
– Но синьор…
– Синьору лучше знать, кто она такая. Я слышала, как он говорил с господином Лоренцо: она вроде бы из хорошего, но обедневшего рода из Болоньи. Кажется, ей трудно пришлось в жизни. Вот почему она такая неразговорчивая…
– И ты этому веришь? По мне, так это сам синьор Джулиано выдумал всю эту историю, чтобы…
– А я думаю, он лучше знает, кому оказывать гостеприимство, а кому нет, и не дело посвящать прислугу в свои тайны.
– А если у нее чахотка? Тогда она заразит всех. Или… – Людмила понизила голос, перейдя на шепот, и Анна уже не могла разобрать ее слов, видя лишь ее язвительное лицо. – А может, она в положении? Знаешь, что болтают о нашем хозяине?
Ее речь внезапно прервала звонкая оплеуха, и Анна услышала, как та взвыла.
– Постыдилась бы, Людмила! Вот как ты благодаришь нашего хозяина за доброту? Знаешь, я сейчас прикажу, чтобы тебя лишили обеда. Ты его не заслужила. Будешь драить сегодня пол в прихожей и подумай, что хорошо, а что – плохо. Предупреждаю тебя: если хоть раз услышу подобные речи от тебя или от кого‑то из слуг, с позором выставлю из этого дома. Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься под забором или будешь просить милостыню у Санта‑Мария дель Фьоре. А теперь убирайся вон подобру‑поздорову, а то схлопочешь у меня.
Анна услышала быстрые удаляющиеся шаги и горестные вздохи Матильды. Потом раздался звук, будто кто‑то подтащил стул к двери. Это Матильда осталась сторожить у двери. Зачем? По доброте душевной? Возможно, хочет быть рядом, если ее позовут.
Анна осторожно отошла от двери и тихо прошмыгнула к окну. Приоткрыв штору, она выглянула на улицу. Судя по всему, в доме было несколько этажей – улицы почти не видно.
Несмотря на закрытые окна, Анна слышала шум улицы. Это были довольно странные звуки: стук лошадиных копыт и деревянных колес по мостовой, человеческие голоса, удары топора и молотка, словно прямо под ней находилась стройплощадка. Ко всем прочим звукам примешивалось еще кудахтанье кур и ржание лошадей. В общем хоре шумов Анна различила даже блеяние козы, будто находилась где‑то в деревне, хотя по виду это была городская улица. Судя по всему, она по‑прежнему во Флоренции и не покидала города. Дома на противоположной стороне улицы были ей незнакомы, но вдали, поверх крыш, виднелись очертания великолепного собора Санта Мария дель Фьоре, с его красными куполами и белокаменными стенами, великого творения Брунеллески, ставшего символом города. Его нельзя спутать ни с чем другим на свете. Анна в задумчивости отвела взор. Через неровные планки ставней в комнату проникал солнечный свет, рисуя причудливые узоры на половицах. Это были доски, больше напоминавшие деревянные оконные рамы старинных замков с витражными стеклами. Все делалось вручную, а потому дорого стоило, а уж теперь и вообще стало бесценным. Владельцу такого дома, наверняка, находящегося под охраной государства, видимо, недешево обходится его содержание. Анну вдруг охватил озноб. «Неудивительно, что в таком доме нет отопления и даже камина», – подумала она.
Она быстро забралась в постель и, натянув на себя одеяло, уткнулась в подушки. Постель была холодной и немного сыроватой. Анна задумалась. Как странно выглядели женщины в своих старомодных нарядах. Они назвались служанками. Где они теперь, эти самые служанки? Сейчас обслуживающий персонал, в том числе и в Италии, называют разве что уборщицами или помощницами по хозяйству, но уж никак не служанками. А ржание лошадей, скрип телег и кудахтание кур, доносившиеся с улицы? Для современного города это, надо признаться, весьма необычное явление. Даже в период проведения средневекового карнавала Calcio in Costumo во Флоренции почти невозможно избавиться от шума машин и других признаков современной жизни: где‑нибудь да услышишь гудок автомобиля, сирену полицейской машины или «скорой помощи». А эта допотопная одежда на женщинах, кромешная тьма на улицах? В ее комнате – тоже ни намека на электричество: ни лампочек, ни розеток, ни выключателей.
Пытаясь разгадать эту загадку, Анна вспомнила разговор с ученым, нобелевским лауреатом, специалистом в области экспериментальной физики, у которого она недавно брала интервью. «В сущности, Вселенная устроена довольно просто, – сказал он, отвечая на вопрос, как он совершил свое открытие. – В жизни, как и в науке, все совершается, исходя из принципа лени, начиная с открытия элементарных частиц в клетках мыши и кончая спиральным облаком в глубинах космоса. Все в мире устроено просто и максимально эффективно. Если вы, наблюдая за сложными явлениями, пытаетесь найти запутанное объяснение, основываясь на первоначальной гипотезе, то это противоречит «закону лени», как я его называю. Такие объяснения ничего не стоят. Необходимо в корне изменить исходную гипотезу, пока решение не придет само собой. Тогда со стопроцентной вероятностью эта гипотеза окажется верной, какой бы абсурдной она ни казалась поначалу».
На лбу Анны пролегла напряженная складка. Она все еще не исключала варианта, что ее разыграли, устроили этот спектакль, продумав все до мельчайших деталей, чтобы окончательно свести ее с ума. Но кому это нужно? Она не наследница богатых родителей. В ее роду нет тети‑миллионерши, владеющей королевскими бриллиантами. Кто мог ради нее вырубить свет во всем городе или перестроить целую площадь? Такое возможно разве что при съемке кинофильма. Джанкарло обмолвился, что Мечидеа спонсирует производство фильмов.
Но что общего у нее с кинематографом? Нет, этот вариант тоже исключался: уж слишком велики были затраты, их не потянул бы сам Билл Гейтс. Почему все‑таки ее похитили? Именно ее? Конечно, можно объяснить все временным помрачением памяти или состоянием сна. Но тогда как быть с абсолютно реальной головной болью и шишкой, которую она набила, ударившись о спинку кровати?
Нет, все происходит наяву, в этом нет никаких сомнений. Правда, она не эксперт по галлюцинациям, но в собственных ощущениях способна разобраться. Психически она вполне здорова. Душевнобольные ведут себя иначе. Анна выстраивала гипотезы, которые, исходя из теории профессора физики, были слишком сложными и надуманными, кроме одной, самой простой. И согласно этой гипотезе получалось, что Джулиано сказал правду. Если названная им дата соответствовала действительности, все становилось на свои места. Тогда понятно, почему слуги не поняли слова «такси», почему отель «Савой» и площадь Республики просто «исчезли» с лица земли, почему служанки одеты в старомодные платья с фартуками и говорили на архаичном языке. Это также проливало свет на обстановку комнаты, древние ставни и необычные шумы на улице, на поразительное сходство Джулиано с портретом Боттичелли. Стало быть, он действительно был Джулиано Медичи, младшим братом Лоренцо, еще при жизни прозванным Великолепным, знаменитым отпрыском великой династии флорентийских правителей, обожаемым флорентийцами и изображенным на картине великого мастера. От этих мыслей у Анны захватило дух. При всей фантастичности, которая не укладывалась в ее сознании, это было единственным и… простым объяснением истории. Если сегодня 7 октября 1477 года, то все логично становилось на свои места. Ей снова вспомнились слова профессора. Конечно, мысль, что в данный момент она находится в XV веке, была невероятной и даже безумной, но… единственно верной по «закону лени». Теперь эта теория приобретала для Анны новый смысл. Все‑таки, Нобелевские премии не дают по всяким пустякам. Ее давно интересовал вопрос, как это до ее друга‑профессора ученые не додумались до такой простой истины. Теперь она знала точно: сложнее всего признать, что «закон лени» начисто отметает то, в чем ты прежде был абсолютно уверен, например, в возможности путешествия во времени. Подавляющее большинство людей отрицает такую возможность, и в соответствии с теорией профессора это – глубокое заблуждение. Анна перевела дух. Да, это случилось. Это произошло с ней. Она совершила прыжок во времени. Постичь это рассудком почти невозможно. Но тогда как объяснить все происшедшее? Как ей удалось совершить этот прыжок во времени? Не связано ли это с тем странным снадобьем, которое дал ей Мечидеа на том злополучном балу?
«Спокойно, возьми себя в руки, – повторяла Анна. – Сначала привыкни к мысли, что ты находишься в 1477 году, в доме семьи Медичи. Это первый шаг. Затем будешь ломать голову над тем, как и почему это случилось именно с тобой, а уж потом можно искать способ, как возвратиться домой».
В дверь постучали. Анна вздрогнула. Оказывается, она заснула, несмотря на все неудобства.
– Синьорина, вы проснулись?
Это была Матильда.
– Входите, – сказала Анна и тут же поняла, что с прислугой надо вести себя иначе. Если она в Средневековье, то к служанке, пожалуй, лучше обращаться на «ты» и вести себя, как подобает «синьорине из хорошего дома».
– Я принесла поесть вам, синьорина, – сказала Матильда, поставив на постель поднос с кувшином, миской с ложкой и большим куском хлеба. При виде пищи желудок оживился. – В миске мясной бульон, в кувшине вино с водой. Вам надо подкрепиться. Сейчас вам вредно много есть. А к вечеру я принесу паштет из дичи.
У Анны потекли слюнки. Она старалась не подать виду, что страшно голодна и готова хоть сейчас съесть все, что обещали ей на ужин. В ее воображении уже рисовался жареный цыпленок с хрустящей золотистой корочкой, ароматный паштет, по сравнению с которыми бульон и кусок хлеба выглядели тюремной пайкой, но возражать не стала. Надо сначала привыкнуть к новой обстановке, к тому же от бульона исходил такой чудный аромат.
Анна вежливо поблагодарила и, взяв ложку, принялась есть. Наваристый бульон, в котором плавали кусочки овощей, был превосходным. Черпая ложкой суп, Анна обдумывала, что бы еще съесть. Пиццы она, разумеется, не получит – в 1477 году ее еще не знали. Колумбу сейчас около двадцати лет, в свое главное плавание, на запад, он пустится лишь через пятнадцать лет на корабле «Санта Мария», когда вместо Индии откроет другой континент. И лишь много лет спустя кулинарные достижения Нового Света будут оценены европейской кухней: картофель, бобы, ваниль, помидоры… Боже мой, ведь это время, когда Италия даже не знала, что такое томаты. В наши дни невозможно представить итальянскую кухню без помидоров.
«Так, а теперь посмотрим, чем они тогда питались, – подумала Анна. – Я буду первооткрывателем ранней итальянской, «беспомидорной» кухни. Вот это эксперимент!»
Не успела Анна опустошить миску, обмакнув в остатки бульона кусочек хлеба, как в дверь снова постучали. Вошла Людмила. Она сделала быстрый поклон под строгим взглядом Матильды.
– Простите, синьорина, пришел молодой господин. Он желает с вами говорить.
Матильда бросила вопросительный взгляд на Анну.
– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять молодого синьора? – спросила она.
– Да, – ответила Анна, отодвигая поднос. – Я чувствую себя прекрасно. Я поела и готова принять…
– Убери поднос, Людмила, и пригласи хозяина, – приказала Матильда и, поправив одеяло на коленях Анны, взяла вышитый коврик из корзины, стоявшей у кровати, и села на стул у окна.
«Какая блюстительница нравов, – усмехнулась про себя Анна, – видимо, желает уберечь гостью от посягательств молодого господина».
В дверях снова появилась Людмила, уже в сопровождении Джулиано.
– Синьорина, к вам молодой господин, – объявила служанка, снова отвесила поклон, потом придвинула скамеечку к кровати и удалилась.
– Простите, что помешал вам, синьорина Анна, – начал Джулиано. Он стоял в ногах у Анны, производя впечатление скованного, неуверенного в себе человека, что никак не вязалось с его обликом. – Если мое общество вам неприятно…
– Вовсе нет, Джулиано, я рада вам, – поспешила ответить Анна, – указывая ему на скамейку. – Пожалуйста, садитесь.
Поправив скамейку, Джулиано медленно опустился на нее. Оба молчали. Анна не знала, с чего начать, хотя и была не робкого десятка. Ситуация действительно необычная: она сидит на средневековой кровати, выброшенная на итальянский берег в 1477 году, а рядом с ней – не кто иной, как Джулиано де Медичи, брат знаменитого Лоренцо де Медичи. Сейчас она ни минуты не сомневалась, что это именно он: при ярком свете дня он выглядел точно таким, каким на многочисленных портретах изобразил его великий Боттичелли. 1477 год! С ума сойти!
В небольшой комнате было так тихо, что Анна слышала дыхание Джулиано. Он тяжело дышал, словно на его груди лежала каменная плита. Анне было не легче. Напряжение от молчания в тесном пространстве становилось невыносимым. Еще немного – и в воздухе начнет трещать. Анна считала удары собственного сердца. Надо было что‑то сделать, нарушить тягостное молчание.
– Что…
– Я… – почти в один голос, как по команде, заговорили оба и рассмеялись. От напряжения не осталось и следа.
– Простите, синьорина Анна, я, кажется, прервал вас, – проговорил Джулиано, радостно улыбнувшись, и слегка поклонился.
– Я только хотела спросить, что привело вас сюда?
– Я просто хотел удостовериться, что с вами все в порядке. Еще, – продолжал Джулиано, вдруг покраснев, – я должен сообщить вам, что все в порядке. – Он бросил взгляд на Матильду, потом склонился к Анне и перешел на шепот. – Я возвратил колье на место. Кажется, мои брат и невестка ничего не заметили. Во всяком случае, сегодня в церкви во время мессы я видел колье на Клариче, и никто из них не сказал и слова. Слушая Джулиано, Анна чувствовала, что от ее былого гнева не осталось и следа. Она даже ругала себя за то, что собиралась подавать на него в суд.
– И все же ваши слова прозвучали не совсем убедительно. Разве с меня не сняты подозрения в краже? – спросила Анна.
Джулиано покраснел до ушей, опустив от стыда голову.
– Не понимаю, как я мог… – пробормотал он. – Я слишком поторопился в своих подозрениях. Мне очень стыдно, что, не желая того, оскорбил вас. Я понимаю, что мне никогда не удастся смыть с себя этот позор, и все‑таки прошу вас простить меня и проявить снисхождение. Пообещайте хотя бы, что когда‑нибудь простите меня.
Он посмотрел Анне в лицо. Взгляд его карих глаз был трогательным и обезоруживающим, и она не могла не простить его. Гнева как не бывало. Больших усилий стоило Анне взять себя в руки, чтобы не показать своей слабости.
– Это означает, что вы поверили мне? – спросила она.
– Да, и, чтобы доказать вам это, утром послал гонца к кузену Козимо с письмом, в котором попросил его о встрече, и как можно скорее. Только он сможет окончательно прояснить эту историю.
В дверь снова постучали. На этот раз, поклонившись, вошла Людмила.
– Простите, синьор… тут один…
– Пусти, меня здесь ждут, – раздался мужской голос, показавшийся Анне знакомым. В комнату, отодвинув служанку в сторону, вошел мужчина. Его стройную фигуру облегал длинный плащ, напоминавший крылья птицы. Его слегка вьющиеся черные волосы обрамляли худое бледное лицо с пронзительными темными глазами. Анна остолбенела. Это был он, Козимо Мечидеа. Он явился по первому зову.
– Козимо! – воскликнул Джулиано и, спрыгнув со стула, бросился к кузену. – Что…
– Что я здесь делаю? – Козимо насмешливо повел бровью, стягивая на ходу черные перчатки и сбрасывая плащ с плеч. – Кажется, вы хотели меня видеть, дорогой кузен? В письме вы написали, чтобы я срочно навестил вас. Вы удивлены, что я пришел именно сейчас? Мой визит кажется вам неуместным?
Он небрежно швырнул плащ в сторону, где стояла Людмила. Девушка едва успела подхватить его, но одна перчатка все же выскользнула из ее рук и упала на пол. Она торопливо подняла ее, не отрывая глаз от Козимо. Анна вопросительно посмотрела на Матильду. Старая служанка сидела как вкопанная, недовольно морща лоб и судорожно сжимая в руках вышивку, словно кто‑то собирался отнять у нее эту драгоценность.
«Она ненавидит Козимо, – решила Анна. – А Людмила его боится. Обеих понять можно. В этом человеке было что‑то жутковатое».
– Оставь свои высокопарные речи, Козимо, – заметил Джулиано, поведя плечами. – Я действительно хотел поговорить с тобой по одному делу. Надеюсь, ты объяснишь нам кое‑какие детали.
– Ну что же, выкладывай, Джулиано, свет флорентийцев, звезда благородного брата, – запальчиво сказал Козимо, усевшись на край кровати. Матильда чуть не взорвалась от бешенства. – А, Матильда, кажется, я снова нарушаю приличия? Но имей в виду, мне наплевать на твое мнение, а твое присутствие здесь вообще необязательно. Пошла бы ты отсюда. И можешь жаловаться на меня кому угодно.
Матильда бросила негодующий взгляд на Джулиано.
– Господин, я…
– Ты слышала, что я сказал? – продолжал Козимо, обращаясь к Матильде. – А теперь исчезни, чтобы я тебя больше не видел.
Сначала Анне показалось, что Матильда собирается воспротивиться его приказу, но потом поняла, что все здесь не так просто. Матильда, поджав губы, собрала свое рукоделие и вышла, гордо подняв голову.
– И прихвати с собой эту дурищу, – со смехом добавил он, крикнув ей вслед.
– Козимо, как ты разговариваешь со старой женщиной… – набросился на него Джулиано, когда Матильда и Людмила вышли из комнаты.
– Оставь нравоучения, – перебил его Козимо. – Матильда долго работала в моем доме. Я знаю ее досконально, со всей ее моралью и длинными ушами! В доме нельзя было сказать ни слова. – Удобно откинувшись на спинку стула, он вытянул ноги. – Итак, братец, в чем дело? Я полагаю, не тоска по родственнику заставила тебя послать за мной гонца в такую рань?
– Ты прав, – ответил Джулиано. Анна слышала, как дрожал его голос. Что это было? Страх, как у Людмилы, или бешенство, вызванное поведением кузена? – Я должен тебе что‑то сказать. Позволь представить тебе синьорину Анну Нимейер, – добавил он, указывая на Анну. – Ты ее знаешь?
Козимо бегло взглянул на Анну, как смотрят на скотину на базаре.
– Жаль, не имею чести знать, – ответил он, равнодушно пожав плечами. – Откуда я могу знать ее?
– Тем омерзительнее твой поступок, – воскликнул Джулиано, расхаживая по комнате взад и вперед. – Как ты мог так поступить, Козимо? Как можно было так жестоко подшутить над синьориной Анной, выбрать ее беспомощной жертвой своих отвратительных шуток?
Козимо переводил взгляд с Анны на Джулиано. Бесспорно, в этом человеке было что‑то жуткое, но нельзя было не признать, что он производил сильное впечатление.
– Шуток? Каких шуток? О чем ты говоришь…
– Синьорина Анна, покажите ему письмо.
Анна достала из сумочки приглашение. Джулиано почти вырвал его из рук Анны и сунул под нос Козимо.
– Вот смотри! – крикнул он. Голос его дрожал от бешенства. – Надеюсь, ты не будешь отрицать, что это написано твоей рукой?
Козимо взял бумагу, повертел в руках, прочел, снова повертел и снова прочел. Нахмурившись, он задумчиво сжал губы.
– Понимаю…
– Ты ничего не понимаешь, – разгорячился Джулиано. – Известно ли тебе, в какое положение своей скверной шуткой ты поставил синьорину Анну? Я едва не принял ее за воровку. И все потому что ты подсунул ей колье Клариче. А синьорина Анна была настолько легковерна…
– Колье?
В интонации, с которой он произнес это слово, не было ни тени цинизма или насмешки. Козимо действительно не знал, о каком колье идет речь. Он был, как это ни странно, невиновен.
– Не делай вида, что не понимаешь, о чем идет речь, – возбужденно кричал Джулиано. Он явно не верил в непричастность кузена к этой истории. – Твои шутки всем известны и никого, кроме тебя, не забавляют. Но в этот раз ты зашел слишком далеко, и я постараюсь, чтобы ты…
– Извини, что прерываю тебя, уважаемый кузен, – сказал Козимо и поднялся. – Боюсь, ты заблуждаешься. Я никогда не видел и, разумеется, не писал этого письма. Ты и синьорина Анна стали жертвами ловкого мошенника. Уверяю, что не имею к этому никакого отношения. На сей раз – никакого. Сожалею, что не смогу помочь вам в поисках виновника. А теперь позвольте откланяться. Синьорина. Джулиано. – Он галантно раскланялся и удалился.