«Вот оно, колесо истории», – подумала Анна, и по спине ее пробежали мурашки. После разговора с Козимо ей часто снилось огромное огненное колесо, медленно катящееся с горы, а когда она пыталась его задержать, оно сминало ее своей тяжестью. Каждый раз, видя этот сон, Анна просыпалась в холодном поту. Возможно, в нем таилась причина ее бездействия. Козимо предостерегал ее от соблазна вмешиваться в ход истории. Неужели он прав? Какой банальный и архаичный образ – колесо истории…
– Вы не замерзли? – спросил Джулиано, заботливо глядя на нее.
– Спасибо, мне хорошо. – Анна заставила себя улыбнуться. Она любила Джулиано – его прекрасные карие глаза, его завораживающий голос, мягкие вьющиеся волосы, ямочки на щеках, когда он улыбался, его холеные нежные руки. Иногда ее, словно ножом, пронзала чудовищная мысль, что 26 апреля будущего года все кончится, что менее чем через год его убьют и ее Джулиано будет в могиле. При этой мысли ее охватывала нестерпимая боль и на глаза наворачивались слезы.
– Кто еще будет из гостей? – спросила она, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.
Джулиано пожал плечами.
– Насколько мне известно, приглашены все, – ответил он с загадочной улыбкой на губах. – Лоренцо строго соблюдает правила, принятые в нашем доме, а это означает, что будет все наше многочисленное семейство, кроме кузины Чиары, которая ждет ребенка. Проще говоря, будет вся флорентийская знать – банкиры, купцы, художники и поэты, которые в той или иной степени пользуются поддержкой нашей семьи. Кроме того, приглашен семейный врач со своим семейством, наш фармацевт и даже все семейство Пацци.
– Пацци? – переспросила Анна, и ее сердце забилось сильней. Поскольку пригласили семейство Пацци в полном составе, она наверняка увидит Джованну. Может быть, там она расскажет ей, чего не договорила в прошлый раз. Возможно, она встретит того Пацци, участника заговора, в результате которого погибнет Джулиано…
– Да, Пацци тоже приглашены. Раньше они часто бывали у нас, а мы у них. Наши семьи очень дружили. У нас были общие дела, но несколько лет тому назад дружба оборвалась. Все началось с пустяка. Они не пригласили нас на традиционную осеннюю охоту, а потом прислали письмо, в котором извинились, объяснив это простым недоразумением. Затем они все более отчуждались от Медичи и даже перестали посещать мессу, когда мы находились в церкви. – Нахмурившись, он грустно покачал головой. – Думаю, никто не знает истинной причины их неприязни. – Он подернул плечами, словно ему стало холодно.
– Ты говоришь, Пацци придут?
– Да, всем семейством. За несколько дней до праздника они сообщили о своем согласии. Мне любопытно, как отреагирует Козимо, увидев своего бывшего друга Джакомо: ведь они так долго избегали друг друга. Однажды Джакомо сказал мне, что готов покинуть Флоренцию, и все потому, что в одном городе им двоим тесно. Они стали заклятыми врагами, и только воспитание не позволяет им вцепиться друг в друга, если бы они встретились. А ведь когда‑то были не разлей вода.
Анну поразил рассказ Джулиано. «Какая жгучая ненависть, не просто неприязнь», – подумала она.
– Но лучше поговорим о более приятных вещах, – сказал Джулиано и, улыбнувшись, обнял Анну за плечи и привлек к себе. – У нас впереди долгая дорога. Мы заперты в одной клетке, здесь нас никто не видит…
– Кажется, ты об этом сожалеешь. Если бы я знала, то попросила бы Матильду сопровождать нас.
Джулиано улыбнулся.
– Я только хотел сказать, что грех упускать такую возможность…
Анна прильнула к его груди. Они весело болтали, шутили по поводу известных им людей, но под веселой маской Джулиано скрывалась глубокая печаль. Он был таким добрым, таким замечательным человеком! Больше всего на свете он желал, чтобы все люди жили в мире и согласии. Поэтому ненависть со стороны Пацци расстраивала его до глубины души.
«Эта ненависть тебя и погубит, – подумала Анна, кладя голову ему на грудь. – Они тебя убьют. А я до сих пор не знаю, как предотвратить беду».
Сегодня вечером она увидит семейство Пацци в полном составе. Если она не в состоянии повернуть ход истории, то надо хотя бы не терять бдительность, быть всегда начеку – это, впрочем, никогда не мешает. Может быть, несмотря ни на что, представится малейший шанс предотвратить надвигающуюся угрозу и пятисотлетний опыт жизни подскажет Козимо, что нельзя безвременно лишать жизни Джулиано. Возможно, в тот роковой день – 26 апреля 1478 года – Провидение совершило ошибку? Что, если умереть было суждено совсем другому человеку? Маловероятно, но, может быть, все‑таки есть возможность – пусть ничтожно малая – спасти Джулиано? Анна закрыла глаза и, крепко сжав губы, старалась не расплакаться.
Прошло около двух часов, и карета наконец остановилась. Почти стемнело, но двор виллы Медичи был ярко освещен. Горели сотни факелов, и перед дворцом было светло как днем. Двери распахнулись, и к ним уже спешили двое слуг, приветствуя прибывших гостей и помогая им выйти из кареты. Несмотря на теплые одеяла и удобные сиденья, Анна промерзла до костей.
«Хорошо бы выпить глинтвейну, – подумала она. Не внедрить ли этот дивный напиток в старой Флоренции? Красного вина у Медичи с избытком, а достать апельсины, корицу, гвоздику и мед вместо сахара особого труда не составит». Анна представила, какой переполох наделает ее появление на кухне, когда она будет давать указания слугам: наполнить котел красным вином, добавить специи, поставить на огонь. Правда, она не всегда понимала язык средневековых слуг, а некоторые из них ее откровенно презирали или боялись и даже принимали за сумасшедшую. Впрочем, она и сама не всегда понимала, явь это или сон – ее фантастическое путешествие в XV век. Нет, от глинтвейна придется отказаться. Жаль только, что флорентийцы лишь через сто лет узнают его божественный рецепт.
Джулиано взял ее за руку и повел к дому. Вестибюль торжественно освещали бесчисленные свечи. В огромном камине горел огонь, на котором жарился целый бык на вертеле. Из кухни в вестибюль и обратно сновали празднично одетые слуги, вынося тяжелые подносы с разнообразными блюдами.
В центре зала стояли хозяева дома Клариче и Лорен‑цо, давая указания слугам. Увидев прибывших Джулиано и Анну, Клариче, слегка толкнув в бок мужа, поспешила к гостям.
– Добро пожаловать, – воскликнула она и с распростертыми объятиями бросилась к Джулиано. Расцеловав его в обе щеки, она обратила сияющий взгляд на Анну. – Рада наконец познакомиться с вами. Хорошо, что прибыли пораньше. Сегодня столько хлопот по дому, а слуги ленивы и нерасторопны. Вы, конечно, понимаете меня, синьорина Анна, что значит принять двести гостей, не правда ли?
Радость Клариче выглядела несколько преувеличенной. Анна не могла не заметить ее резковатого голоса и оценивающего взгляда, которым невестка Джулиано окинула ее с ног до головы. Клариче не была красавицей. Во всем ее облике не хватало грации и изящества: большой, широкий нос, тяжелый подбородок и некрасивый рот, широкие плечи – словом, фигура российской спортсменки, участницы олимпийских состязаний по гребле. Ей надо было родиться мужчиной. Однако во вкусе ей не откажешь: Клариче была безукоризненно одета. На ней было платье темно‑красного цвета, фасон которого удачно скрадывал ее плечи и широкие бедра, а короткую шею украшало тяжелое драгоценное колье из изумрудов – каждый величиной с голубиное яйцо. Схваченные узлом на затылке волосы удачно подчеркивали ее профиль. Клариче держалась с неподражаемым достоинством: элегантные жесты, теплый приятный голос. Невестка Джулиано была живой иллюстрацией к тому, что можно сделать из человека, лишенного природной красоты, при помощи железной воли, самодисциплины и владения стилем.
– Благодарю вас за приглашение, Клариче! – сказала Анна.
– Не благодарите меня, дорогая, – возразила хозяйка. – Это само собой разумеется. Мы всегда рады видеть у себя возлюбленную Джулиано. Нам было приятно принимать и Симонетту – спаси, Господи, ее бедную душу. – Она сделала короткую паузу, как бы давая Анне время осмыслить ее слова. – Бедняжка. Каждый раз, когда я о ней думаю, мне становится грустно. Умереть так трагически, так рано. Она была так прекрасна. Симонетта и Джулиано так подходили друг другу.
Анна улыбнулась, хотя ей больше хотелось плюнуть в лицо этой женщине. Она чуть не взорвалась от злости. В слове «возлюбленная» было что‑то унизительное, Клариче давала понять, что не одобряет их отношений с Джулиано. Но, прежде чем Анна нашла, что ответить Клариче, подошел Лоренцо.
– Сердечно приветствую вас, синьорина, – сказал он, положив свои огромные руки на плечи Анны. По‑отечески поцеловав ее в щеку, он шепнул ей на ухо: – Не слушай Клариче. Она мельком увидела картину Боттичелли и говорит тебе колкости из чисто женской зависти.
Он улыбнулся и сделал шаг назад. В отличие от Клариче, которую все раздражало в Анне, от Лоренцо исходили добро и теплота. В него нельзя было не влюбиться. Он был далеко не красив, как его младший брат Джулиано, и Анна сразу подметила, что скульптор сильно приукрасил его в своей знаменитой работе. Однако Лоренцо обладал шармом и юмором поистине великого человека. Независимо от того, с кем он говорил – со слугой или с деловым партнером, – он каждому давал чувствовать себя на равных, редко выходил из себя. О его великодушии, терпимости и широте ходили легенды. Анна чувствовала, что если бы ей вздумалось попросить его отвезти ее, например, в Милан, он, не задумываясь, сделал бы это лично.
– Моя дорогая Клариче права, нам потребуется ваша помощь, – сказал он, широко улыбаясь. – Через час начнут съезжаться гости, и я бы хотел просить вас про следить за порядком в парадном зале. Клариче будет присматривать на кухне, а я позабочусь о прибывающих гостях.
Джулиано засмеялся, потирая руки от предвкушения удовольствия.
– С радостью, дорогой брат. Ты же знаешь, как я люблю твои праздники. – Взяв Анну под руку, он проводил ее в зал. – Идем, моя возлюбленная! – сказал он, подмигнув ей. – Кто не праздновал с Медичи, тот не знает, что такое праздник!
Парадный зал был истинной усладой для глаз: две огромные люстры – по сотне свечей на каждой – излучали ослепительный золотистый свет. В оконных нишах и на низких столиках также сверкали светильники. Почти во всю длину зала протянулся огромный стол со всевозможными яствами. Он уже ломился под тяжестью жареных кур, гусей, уток, фазанов и поросят, но слуги несли все новые и новые блюда. В углу зала устроились музыканты в ярких, пестрых костюмах уличных скоморохов, и вскоре шарканье снующих слуг потонуло в звуках диковинных инструментов, которые Анна приняла за инструменты бушменов. Литавры, флейты, свистки и барабаны причудливой формы явно требовали настройки. Сквозь разноголосицу инструментов, напоминавшую школьный оркестр, состоящий из учеников без слуха, изредка прорывались веселые нотки.
В то время как Джулиано давал указания слугам: куда поставить блюдо, надо ли принести дополнительный подсвечник, – Анна украдкой поглядывала на стену над камином: там висел новый шедевр Боттичелли «Рождение Венеры». Хотя картина была еще завешена огромным полотном, белея гигантским пятном на охряной стене, Анна с волнением думала о скрытой за полотнищем картине. В горле у нее пересохло при мысли, что она присутствует при первом «явлении» шедевра. Невероятно!
– Нет, не туда, – услышала она голос Джулиано. – Какой головотяп! С ума сошел, – ставить туда блюдо? Это место оставь для жаркого.
Слуга от страха вздрогнул и быстро поставил блюдо на другое место. Джулиано сокрушенно покачал головой.
– Клариче права, – продолжал он, – слуги совсем распустились, суетятся, как куры в курятнике, будто к ним залетел ястреб. – Он дважды хлопнул в ладоши и грозно топнул ногой. – А ну пошевеливайтесь, – крикнул он стоявшим у окна слугам. – Сейчас начнут прибывать первые гости, а у вас еще ничего не готово!
Анна с грустью смотрела на Джулиано, отчитывающего слугу за то, что тот забыл заменить свечи в светильнике. Пройдет немного времени, и эти пустяки его перестанут волновать – его просто не будет на свете…
Анна встряхнулась и распрямила плечи, чтобы ото‑гнать от себя тяжелые мысли. Сегодня она встретится с семьей Пацци. Удастся ли поговорить с кем‑то из ких?
Анна чувствовала себя здесь лишней. Джулиано носился по всему залу, проверяя, все ли в порядке, придирчиво оглядывая стол, а она праздно стояла в стороне, рассматривая гобелены, изображавшие сцены охоты. Иногда до нее долетали обрывки фраз из разговоров слуг: одни жаловались на Джулиано, другие болтали о женщинах.
«Как мало изменился мир, – подумала Анна. – Меняется лишь внешняя оболочка жизни: рождаются новые технологии, открытия, изобретения. Меняются мода и наука. Все развивается. Лишь человек остается тем, кем был тысячи лет назад».
– Рад видеть вас в этом доме, – раздался за ее спиной хрипловатый голос.
Анна обернулась. Перед ней стоял Козимо Медичи, насмешливо глядя на нее. На те волнение и страх, которые так удивили Анну во время их последней встречи, не было и намека. Его словно подменили. Это был другой человек. Не болен ли? Или принял наркотик? А может быть, хлебнул волшебного эликсира?
– В ваших глазах столько радости! Вижу, вы счастливы снова меня увидеть! Мне это льстит, синьорина Анна.
Анна почувствовала, что краснеет.
– Я хотела…
Но Козимо небрежным жестом остановил ее.
– Не старайтесь скрыть своего удивления, синьорина Анна. Не вы одна испытываете подобные чувства. Вы, наверное, забыли, что я тоже принадлежу этому старинному и благородному роду, определяющему судьбы Флоренции. И как бы ни старались некоторые представители этого семейства забыть о моем существовании и игнорировать мое родство с ними, Лоренцо, пригласив меня, поступил, как подобает истинному аристократу. Возможно, он рассчитывал, что я отклоню его приглашение. Однако… – по лицу Козимо промелькнула лукавая улыбка, – я и не претендую на всеобщую любовь.
– Козимо! – воскликнул Джулиано, быстрой походкой подойдя к ним. Стоя рядом с Анной, он положил ей руку на плечо, словно желая защитить ее или показать кузену, кому принадлежит эта женщина. – Не верю своим глазам. Ты пришел?
– Благодарю и тебя за несказанно сердечный прием, – ответил Козимо и шутливо поклонился кузену. – А что касается моего появления, то не могу же я отказать себе в удовольствии присутствовать на сем эпохальном событии, которое обещает стать поворотным пунктом в истории города, а может быть, и всего мира.
Джулиано крепче сжал плечо Анны. Прежде чем он успел ответить на язвительный выпад кузена, Козимо настойчиво продолжил:
– Замечу, мой дорогой кузен, что тебе должно быть известно, как я высоко ценю искусство, живопись, в частности. Признаюсь, Сандро Боттичелли не относится к тем мастерам, чьими произведениями я бы украсил собственный дом. Он для меня слишком… как бы это сказать… – он щелкнул языком, ища подходящее слово. – Слишком прост, словом – банален. – Он бросил беглый взгляд в сторону двери, откуда появились слуги с подносом. – Кажется, несут жареного быка. За этим актом чрезвычайной важности надо хорошенько проследить. От него зависит успех всего празднества.
Джулиано напряженно следил за тем, как четверо крепких парней с трудом волокли гигантское блюдо. Он вопросительно посмотрел на Анну – можно ли ее на время оставить наедине с кузеном? Она утвердительно кивнула. Козимо не зверь. Не набросится же он на нее как сумасшедший. «Как‑нибудь справлюсь», – решила Анна. Джулиано еще раз с сомнением посмотрел на нее и, что‑то буркнув, извинился и направился к слугам.
Козимо изобразил облегчение.
– Вот он, наш красавец, любимчик города, кумир всех женщин. И почему он мною пренебрегает? Ведь только я вызываю гнев и раздражение окружающих. Когда‑то мы часто встречались. Он приглашал меня к себе, мы часами спорили об искусстве, философии, вместе выпивали. И так продолжалось, пока в его жизни не появились вы, синьорина Анна.
Анна бросила на него недоуменный взгляд. В его голосе звучало искреннее сожаление и даже грусть. Ей показалось, что он больше страдает от своей репутации белой вороны в семействе Медичи, чем бравирует ею.
– Что с вами, синьорина Анна? – спросил он. – Вы, кажется, чем‑то удручены?
– Вовсе нет. Я только спрашиваю себя… – стараясь избегать его испытующего взгляда, Анна искала подходящие слова, чтобы ответить ему. – Зачем вам это?.. Почему вы такой?..
– Такой злой, мерзкий и отвратительный безбожник? – Он рассмеялся, и от его смеха Анну передернуло. – Я знаю, вы недавно во Флоренции, и все же я удивлен, что до ваших ушей еще не дошли слухи о том, что я одержимый, безумец, что мою мать посетил дьявол, когда она носила меня под сердцем, что я безбожник, проклятый, позор Флоренции. Спросите первого встречного слугу или кучера на улице. Они подтвердят мои слова.
Анна посмотрела на него долгим взглядом.
– Людям свойственно заблуждаться. Вы не безумец и не проклятый. Вы только играете роль мерзавца. Открыв для себя волшебный эликсир, вы поставили себя над людьми, которые живут по общепринятым законам, для которых правила приличия не пустой звук. Вы думаете, что вместе с эликсиром обрели мудрость, которая позволяет вам топтать все, что свято для других, ничтожных в ваших глазах людишек. А теперь вы пожинаете плоды своего высокомерия, безграничного сарказма и ненависти к людям. Вас боятся слуги, избегают почтенные граждане, ненавидят родные. Но знайте, я вас не боюсь. Не забывайте, откуда я, и вы меня не удивите своей дерзостью и эксцентричностью, за которыми пытаетесь скрыть безысходность и страх перед одиночеством. С подобными вам я ежедневно сталкиваюсь в жизни, вижу по телевидению. Поэтому я вас не боюсь. Положа руку на сердце, скажу: мне жаль вас, синьор Козимо.
Анна повернулась и отошла от него.
Козимо проводил ее взглядом. Его поразила прямота чужестранки. Почему он не оскорбился, не обиделся? Да и зачем? Ведь она сказала чистую правду. Честно и откровенно. Острым языком и соблазнительными устами. Он не мог оторвать глаз от удаляющейся фигуры Анны. Это было само совершенство: умная, образованная женщина с лицом Мадонны… Без изъянов. Богиня.
С отсутствующим видом Козимо схватил бокал вина с подноса у слуги, обносившего напитками прибывающих гостей, и двинулся вслед за Анной. Она манила его как сладкоголосая Сирена. Козимо сделал глоток и задумался. Почему она оказалась у Джулиано? Разве не он, Козимо (если верить ее словам, а у него не было причин не верить ей), вырвал ее из будущего и перенес сюда, в это время? Не для того же, чтобы обеспечить кузена невестой? Разумеется, нет. Джулиано в этом не нуждался. Невест для него было предостаточно. Любая мать из самого родовитого семейства Флоренции не желала бы лучшего мужа для своей дочери. Молодые девицы вешались ему на шею. «Ничего удивительно», – без зависти думал Козимо. Джулиано молод, красив и богат. Прекрасные манеры, живой ум. Не все Медичи обладали такими достоинствами. Девушка, которой удалось бы покорить его сердце, могла считать себя счастливицей. И все‑таки такой женщины, как Анна, он не стоил. Симонетта, другие, подобные ей девицы – да, эти ему по зубам. С ними можно развлекаться и даже предлагать руку и сердце. Они были равны. Но эта женщина – она другая. Козимо не мог представить ее вместе с Джулиано. Ведь Афродита тоже не спустилась с Олимпа, чтобы согрешить с пастухом. Нет, Джулиано не стоил этой женщины: ей было бы скучно с его веселым, ласковым, но пустым кузеном.
– Синьор, что с вами? У вас такой странный вид! Я не пойму – то ли вы встретились с ангелом, то ли заглянули в глаза собственной смерти? – Козимо отвел взгляд от Анны, которая уже собиралась покинуть зал вместе с Джулиано, и увидел Ансельмо.
Ансельмо по‑прежнему был строен, однако отменное и регулярное питание дало свои плоды: он округлился и уже не выглядел голодной, бездомной собакой. С тех пор как его волосы были аккуратно причесаны, руки ухожены, а сам он одет в дорогую одежду, специально пошитую портным, мало что осталось от того грязного, голодного шута с базарной площади у церкви Санта Мария Новелла. Его вполне можно было принять за аристократа.
– С ангелом? Нет, Ансельмо, ангела я не встретил, – ответил Козимо.
Он уже не удивлялся, что доверял Ансельмо то, чего не мог бы рассказать даже духовнику, если бы имел его. Ансельмо был близкий человек. Он на лету угадывал его мысли и намерения, понимал с полуслова. Узы, связывающие его с Ансельмо, были теснее, чем между братьями или ближайшими друзьями.
– Ангелы слишком хороши для меня, к тому же глуповаты. Они лишь исполняют Божью волю. Архангелы не в счет. Они, как известно, существа мужского пола. Нет, – он покачал головой, – я встретил существо, которое не исполняет ничьей воли. Эта женщина, Ансельмо, сама богиня.
Ансельмо ухмыльнулся.
– В общем, я угадал. Не так ли, мой господин? Чем я могу помочь?..
– Сегодня вечером мы должны сделать все возможное, чтобы сблизиться с ней, – сказал Козимо, доверительно положив руку на плечо Ансельмо. – Для этого потребуется твоя смекалка – Джулиано не сводит с нее глаз. Он, видно, опоил ее каким‑то зельем и свел с ума. Мы должны вырвать ее из когтей моего кузена.
Ансельмо понимающе кивнул.
– Слушаюсь, господин, и ни минуты не сомневаюсь, что это нам удастся.
Тем временем гости все прибывали и прибывали. Держа в руках бокалы из драгоценного венецианского стекла, они восхищенно оглядывали зал, тихо нахваливали или преувеличенно громко восторгались многообразием блюд и широтой хозяев – Лоренцо де Медичи и его восхитительной супруги Клариче.
Болтая о разных пустяках, гости разгуливали по залу, как стадо коров по пастбищу в поисках лучшего корма. Завидев Козимо, люди бледнели и шарахались от него. Ансельмо неодобрительно потер лоб.
– Господин, – возмутился он, – эти болваны шарахаются от вас, как от прокаженного.
– Не беспокойся, Ансельмо, – ответил Козимо, с улыбкой пожав плечами. – Они не могут иначе. Одних пугают сплетни обо мне, другие боятся меня самого. Тебя они тоже боятся.
– Меня?
– Да, Ансельмо, тебя тоже. Разумеется, они боятся не твоих ловких пальчиков, о которых, надеюсь, не догадываются, а ты, если у тебя хватит ума, не дашь повода с ними познакомиться. Их не пугает и твой острый язычок. Они тебя боятся, потому что ты со мной, потому что мы вместе. Я это вижу по их испуганным лицам: они не понимают, что связывает Козимо де Медичи с этим красивым, прекрасно одетым юношей. Кто он? Отпрыск богатой семьи? Член семьи Медичи? Мой близкий друг? Приемный сын? Любовник? Или сатир в человеческом облике? – Козимо улыбнулся. – Есть четыре порока, властвующие над людьми: зависть, глупость, страх и суеверие. Но это не повод для печали. Не будем терять времени, Ансельмо. Давай лучше послушаем, о чем тут болтают. В другое время мне было бы наплевать на это, но нынче…
Козимо весело подмигнул Ансельмо, хотя на душе было неспокойно. Обычно он не придавал значения, что о нем говорят. Что для него эти люди! Здесь собралась вся флорентийская знать: банкиры с женами – толстые лысые старики с красными от вина и обжорства лицами, обязанные своим богатством не уму, а счастливому случаю, сыновья банкиров со своими женами – повесы, франты, проматывающие состояния отцов на дорогие тряпки и картины. Не будь у их отцов власти и богатства, их ума и таланта хватило бы лишь на попрошайничество. Но судьба оказалась к ним благосклонна – они могли позволить себе прожигать жизнь, не думая о будущем. Среди гостей были городские художники и литераторы, поэты и актеры, музыканты и композиторы, и все без исключения зависели от банкиров, для которых люди искусства служили лишь украшением – брошью, кольцом, ожерельем, которыми от скуки увешивали себя богатеи. Жизнь художников зиждилась на богатстве их покровителей. Разорялись благодетели – закатывалась и их звезда, и вскоре о них забывали, будь они даже гениями.
Среди всей флорентийской знати особое место занимали Медичи. Если кому‑то выпало счастье родиться под крышей одного из их бесчисленных дворцов, самого этого имени было достаточно, чтобы добиться власти, денег и уважения. Все блага жизни давались Медичи проще, чем остальным. Одно имя Медичи открывало безграничные возможности для многочисленных кузенов и кузин, дядьев и теток первой, второй и третьей степеней родства вместе с их женами, мужьями, детьми и внуками. У каждого из Медичи было достаточно власти и богатства, чтобы окружать себя лучшими портными, мастерами, художниками и поэтами, которые нуждались в покровительстве. По своей сути Медичи были деспотами, автократами в лучших традициях Древнего Рима. Они лишь выдавали себя за прогрессивных мыслителей. Исключение составлял один Лоренцо Медичи, образованный и тонко чувствующий искусство человек. Он по праву заслужил славу могущественнейшего правителя Флоренции. Слово Лоренцо Медичи было законом, и никто в городе не отважился бы перечить ему.
«Невелика честь вращаться в этом блестящем обществе, – не без сарказма подумал Козимо, опрокинув бокал роскошного вина. – И все же чувствуешь себя изгоем, чужаком. От тебя шарахаются, как от прокаженного».
– Как я рад видеть тебя, Козимо!
Приятный мужской голос прервал его мрачные мысли. Обернувшись, Козимо заметил красивого молодого человека с длинными густыми вьющимися волосами и проницательными светлыми глазами. Улыбнувшись, он дружески поприветствовал Козимо, и эта искренность пролилась бальзамом на его истерзанную душу. Если такие, не худшие на этом свете люди, как Леонардо да Винчи, рады его видеть, значит, не все потеряно.
– Я тоже рад вас видеть, Леонардо! – сказал Козимо, схватив протянутую ему руку. – Теперь нас уже двое, хотя и приглашенных в это изысканное общество, но не совсем желанных в глазах достопочтенных граждан нашего прекрасного города.
– Вы ошибаетесь, нас трое, Козимо, – поправил Леонардо, и на его губах заиграла лукавая улыбка. – Вы забываете вашего юного спутника, который не долго бы здесь задержался, если бы его узнал кто‑то в этом зале: слишком болезненными бывают воспоминания об украденном кошельке или броши. Но надо отдать ему должное: он очень ловко замаскировался в костюме Арлекина и вряд ли кто‑нибудь его узнает.
– От зоркого глаза Леонардо да Винчи не скроешься, – ответил Козимо, учтиво поклонившись молодому художнику. – Я восхищен вашей проницательностью и остроумием. Вы неподражаемы!
Но Леонардо скромно отмахнулся.
– Главное – уметь видеть, – сказал он и, посмотрев на Ансельмо, добавил: – Не беспокойся, я тебя никому не выдам, как и Козимо де Медичи. Да и в карманах у меня пусто, не на что польститься.
Он собирался положить руку на плечо Ансельмо, но тот быстро увернулся, по‑видимому, вспомнив про слухи, ходившие в городе о Леонардо. Возможно, они были так же далеки от истины, как и сплетни о Козимо.
– Ансельмо, не бойся Леонардо, – успокоил его Козимо.
– Да, не надо меня бояться. Я не чудовище, как утверждают злые языки. Правда, меня дважды привлекали к суду, приписывая мне самые невероятные, гнусные преступления и каждый раз оправдывали за недоказанностью обвинений. Но кому придет в голову говорить о моей невиновности, когда интереснее судачить о других вещах? – Он тяжело вздохнул. – Меня не очень‑то беспокоят сплетни, я буду и дальше жить, как жил, и делать, что мне вздумается. Беда в том, что я лишен заказов и вынужден влачить жалкое существование в мастерской Сандро Боттичелли – среди этих бездарей и болванов. Вот почему я попал сюда: великий Боттичелли дал мне почетное задание – выступить в роли носильщика его бессмертного шедевра. Мне было поручено повесить и закрыть полотнищем его новую работу.
Козимо улыбнулся.
– Не скрою, мне очень любопытно посмотреть на его новую картину. Мой кузен Лоренцо ее уже видел, не может нахвалиться, а Боттичелли расхаживает тут с гордо поднятой головой. Я слышал, что картина – настоящий шедевр. А что вы думаете?
Леонардо задумчиво опустил голову.
– Хорошая работа. Не знаю, шедевр или не… – он запнулся и повел плечами. – Время покажет, кто прав. Признаюсь, я не ожидал, что Боттичелли еще способен творить. Он многому меня научил. Эта картина – безусловно, его лучшая работа.
Козимо улыбнулся. Леонардо ему нравился, и не только за его ум и необыкновенный талант. Он любил его за чувство юмора и честность. На свете не так много художников, способных оценить успех своего соперника.
– Леонардо! – раздался властный голос Боттичелли, заглушивший даже звуки оркестра. Таким тоном зовут денщика, чтобы тот снял сапоги с генерала. – Леонардо, куда ты подевался?
– Извините меня, Козимо, – сказал Леонардо, слегка поклонившись. – Мастер зовет. Надо помочь с картиной.
Ансельмо проводил его взглядом, полным любопытства и ужаса.
– Неужели он действительно со скотиной… – открыл было рот Ансельмо, но сразу осекся. – Не могу поверить.
– И правильно, не верь, Ансельмо, – успокоил его Козимо. – Подлость человеческая и низость не знают границ. Люди жестоки. Леонардо дважды обвиняли в содомии. Это такая же ложь, как и то, что я сын дьявола. – Ансельмо с ужасом уставился на Козимо, и тот невольно рассмеялся. – Тебе пора уже привыкнуть к клевете и научиться пропускать мимо ушей всякую чепуху, если хочешь служить у меня и дальше. Как говорится, много шума из ничего! Не забывай эту поговорку.
– Да, господин, не забуду.
Улыбки, рукопожатия, бесконечный обмен поцелуями: Анна и Джулиано встречали все новых и новых гостей, помогая Лоренцо и Клариче справиться с этой нелегкой задачей. Прошло всего полчаса, а Анне казалось, что она здесь уже целую вечность. Поток гостей не убывал.