– Возможно, ты и прав. Не надо было сюда приходить. Но от этого мой кошелек не перестал быть моим. – Козимо дружески улыбнулся и протянул руку за кошельком. – Отдай.
– С какой стати? Мы здесь одни. Кричи не кричи, здесь никакой стражи, и вам никто не поможет.
– И снова ты прав, – спокойно ответил Козимо. Его забавляла эта игра. – А я не нуждаюсь в страже. Я и сам справлюсь. Ты не успеешь и пикнуть, как я одним ударом уложу тебя. Можешь мне поверить. Я Козимо де Медичи.
Козимо не без удовольствия заметил, что это имя возымело свое действие. Несмотря на толстый слой грязи на лице парня, было заметно, что он страшно побледнел.
– Вы? Вы вправду тот самый Козимо Сумасшедший, который водит дружбу с дьяволом? – в страхе прошептал он. – Кадык на его шее нервно задергался. Он в страхе прижался к стене, словно пытаясь в нее вдавиться. – Господин, я не хотел…
– Вижу, мое имя тебе знакомо. Значит, тебе известно и то, что для меня не существует законов. Стоило бы мне захотеть снести с плеч твою умную башку, я, ни минуты не медля, сделал бы это на месте. Никто бы тебя не услышал и не пришел на помощь. Никто и слова бы не сказал. Наутро стража нашла бы труп вора. И даже если кто‑то увидел бы меня на месте преступления… – Козимо повел плечом. – Кто бы посмел указать на меня? Я Медичи. А Медичи не судят. А теперь следуй за мной.
Парень торопливо кивнул. Он дрожал как осиновый лист, и Козимо прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Как же быстро распространяются слухи по городу. Козимо злило то, что ему часто приписывались грехи, которых он не совершал. Сейчас же дурная молва послужила ему на пользу и даже позабавила его. Если бы он сказал парню, что посадит его на кол или превратит в жабу, тот бы поверил. Трясясь от страха, воришка медленно протянул ему кошелек.
|
|
– Что вы со мной сделаете? – спросил шут, когда Козимо проверял содержимое кошелька. – Вы меня не…
– Как твое имя?
– Ансельмо, господин.
– Нет, Ансельмо, я тебя не убью, при условии что ты не будешь больше воровать, и не отдам под суд, – сказал Козимо. У него было чудное настроение. Он получил больше, чем деньги. Он приобрел доверенное лицо. Улыбаясь, он сунул кошелек в карман. – Ты ведь знаешь, что обо мне говорят злые языки. Если я решу тебя наказать, мое наказание будет страшнее, чем тебе может присниться в самом кошмарном сне.
Парень чуть было не поперхнулся и задрожал всем телом.
– Что вы собираетесь со мной сделать?
– Ты будешь служить мне. С этой минуты ты работаешь на меня.
Ансельмо молча уставился на Козимо. Его лицо выражало удивление, сомнение и в то же время облегчение. Разумеется, он радовался, что так легко отделался. Но страх, не дьявол ли явился по его грешную душу, не покидал его.
– Вы хотите, чтобы я… стал вашим шутом?
– Нет. В моем окружении, как и во всей Флоренции, шутов предостаточно. Мне нужен преданный слуга, а в вознаграждение ты получишь кров, еду, одежду, не считая моего общества. Что скажешь?
Ансельмо на минуту задумался, недоверчиво сверкнув глазами. Не ослышался ли он?
– Конечно, синьор, это большая честь для меня, – выговорил он наконец, – но у меня нет ни благородного происхождения, ни соответствующего службе воспитания. Я вор и не имею понятия, как вести себя с людьми вашего круга.
Козимо покачал головой.
|
|
– Ты думаешь, что я не понимаю, с кем имею дело? Ты принимаешь меня за дурака? Послушай, мне нужен не мальчик из хорошего дома, который умеет чистить столовое серебро, знает, когда подать рыбу. Мне нужен человек со смекалкой, острым языком и ловкими руками, чтобы на лету угадывал мои желания, какими бы странными они ни были. Ну?
Ансельмо снова подумал, и в глазах его сверкнул огонек.
– Разве у меня есть выбор, синьор? Вы сами сказали, что выберете для меня наказание. Как я могу ослушаться? – На его лице расплылась широкая усмешка. – Я рад служить вам, господин. Будьте уверены, я никогда не забуду вашей доброты.
Козимо улыбнулся. Все шло по его плану.
– Тогда приветствую тебя в качестве моего личного слуги, – сказал он, протянул Ансельмо руку. – Ты скоро убедишься сам, как мало правды в сплетнях, которые ходят обо мне по городу, и как они мало значат для меня.
Ансельмо кивнул.
– Я понимаю, господин.
– Знаю, ты умная голова. Поэтому я и выбрал тебя. А теперь берем повозку и едем ко мне домой. Когда вымоешься, пострижешь волосы и облачишься в новую одежду, получишь от меня первое поручение.
Джулиано помог Анне подняться в карету и вслед за ней уселся сам. Эта карета была намного удобнее, чем та, в которой она в ночь своего «приземления» в Средневековье исколесила всю Флоренцию: мягкие сиденья из толстой плотной ткани темно‑вишневого цвета, та же материя – на спинке сиденья. Она сидела прямо напротив Джулиано, но между ними еще оставалось достаточно места, чтобы вытянуть ноги.
– Простите, синьорина Анна, что не предоставил вам большой кареты, но в узких улочках этого квартала, куда мы едем, она была бы слишком громоздкой. А в одноконном экипаже, на котором я обычно езжу по городу, к сожалению, сломалось колесо. Сейчас карета в ремонте. А пока… – он виновато поклонился ей, – мы вынуждены будем довольствоваться этой пролеткой.
|
|
Анна улыбнулась. У Джулиано был виноватый вид. Он постоянно извинялся по пустякам, на которые она бы не обратила внимания, а от его чрезмерной учтивости испытывала неловкость. Это был джентльмен до мозга костей, мечта любой женщины. Теперь же, когда она встретила такого человека, ей не хватало в нем хотя бы немного порочности. Они были постоянно вместе – вместе обедали и ужинали, совершали прогулки по городу, но он не сделал ни одной попытки приблизиться к ней. И все‑таки Анна чувствовала, что их связывает нечто большее, чем просто дружеские отношения между гостьей и хозяином. Даже Матильда неоднократно делала двусмысленные намеки, и Анне оставалось лишь пожалеть, что они далеки от истины. Прошло две недели, а между ними – ровным счетом ничего. Анна уже начинала тихо сходить с ума.
– Что вы покажете мне сегодня? – спросила она, теребя в руках расшитую шелком сумочку. В ней Анна держала платок, духи, пустую зажигалку и коробку с сигаретами, которые оказались совершенно лишними в ее новой жизни, а также тюбик губной помады. Анна не расставалась с этой сумочкой. Это был ее талисман, сопровождавший ее во Флоренции времен Медичи.
Джулиано улыбнулся.
– Пусть это будет для вас сюрпризом, синьорина Анна, – слегка подмигнув, ответил он. – Уверен, что вам понравится.
«Конечно, понравится», – сказала себе Анна, глядя из окна. Взгляд Джулиано сводил ее с ума. Но почему он такой робкий и нерешительный? Если в ближайшее время он ничего не предпримет… Тогда она сама…
Проехав мимо собора Санта Мария дель Фьоре, они свернули в боковую улочку. Анна обожала Флоренцию, в которой мало что изменилось со времен Средневековья. Конечно, некоторые улицы и площади стали шире, обросли парками, один крупный квартал города вообще снесли, а на его месте построили вокзал, но основная часть города сохранилась в неизменном виде. Анна испытывала странное, неизъяснимое чувство: вот она проезжает в старинной карете мимо хорошо знакомых зданий, которым не меньше пятисот лет, слушая мерный цокот лошадиных копыт по булыжной мостовой. Вокруг – ни машин, ни электрических столбов у обочины, на прохожих – средневековая одежда. Но это так гармонировало со всей атмосферой Флоренции! Анна чувствовала себя здесь как дома.
Возница неожиданно завернул за угол, и Анна схватилась за ручку дверцы, боясь потерять равновесие. Карета сделала рывок и резко остановилась. С вытянутыми вперед руками она упала – прямо в объятия Джулиано.
– Хоп! – воскликнул Джулиано и с радостным испугом взглянул на Анну. Его красивое лицо расплылось в счастливой улыбке. Он крепко ее обнял и, бережно усадив к себе на колени, поцеловал. Лед тронулся.
Наконец‑то! Анна со всей страстью ответила на его поцелуй. Молодец кучер!
В этот момент открылась дверца кареты и появился кучер, которого мысленно похвалила Анна. У него был виноватый вид, он заикался, извинялся, что‑то бормотал.
– Синьор… простите, это… по неосторожности… Мы уже прибыли, – лепетал он, теребя шапку в своих огромных ручищах. Как же некстати он появился!
– Да, Джузеппе, – ответил Джулиано. Он не мог скрыть досады. В его голосе слышалось разочарование и недовольство. Джулиано помог Анне подняться и выйти из кареты.
– Ты не ушиблась? – спросил он.
Анна лишь покачала головой, приложив палец к его губам.
– Нет. Кажется, ты только что собирался что‑то сделать? Это можно отложить на потом…
Они вышли из кареты. На узенькой улочке, где они оказались, Анне пришлось придерживать полы длинного платья, чтобы не зацепиться за стену.
– Жди нас здесь, Джузеппе, – приказал кучеру Джулиано. – Это займет часа два.
Анна от удивления широко раскрыла рот. Он оставляет здесь карету на целых два часа, не беспокоясь, что перекрывает уличное движение. Карета будет мешать даже пешеходам. Анна не раз отмечала самоуверенность Джулиано, свойственную человеку, занимающему высокое положение в обществе. Он был Медичи. А Медичи для Флоренции того времени были равносильны Господу Богу. В ту пору ни о каких полицейских не было и речи. Налагать штраф за неправильную парковку было некому. Это была Флоренция, которой правили Медичи. И кому придет в голову запрещать Медичи останавливаться там, где им заблагорассудится?
Джулиано с улыбкой протянул ей руку, помогая подняться по лестнице, ведущей к узкой двери дома. Не постучавшись, он открыл дверь в темный вестибюль, из которого вела крутая лестница вверх.
– Где мы? – спросила Анна. «Самое подходящее место для борделя или притона наркоторговца, – подумала она. – Какое отношение Медичи имеет к этой дыре?»
– Это сюрприз. Уверен, что тебе понравится.
Он нежно обнял ее за плечи. Анне инстинктивно хотелось повернуть обратно, но, взяв себя в руки, она вслед за Джулиано медленно начала подниматься по узкой скрипучей лестнице, казавшейся ей нескончаемой. Наконец они добрались до ярко освещенной солнечным светом площадки. Джулиано постучал в единственную здесь дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее. Взяв Анну за руку, он вошел внутрь. То, что предстало ее взору, не поддавалось описанию. У Анны захватило дух.
В первый момент ей показалось, что она находится в церкви. Это было огромное помещение, равное по размеру двум домам. Высота сводов также составляла около двух этажей обычного дома. Через сводчатые витражные окна и проемы в крыше струился ослепительный солнечный свет. После темного коридора Анна от неожиданности прикрыла глаза. Привыкнув к свету, она увидела нечто невообразимое. Повсюду были расставлены завешенные белыми полотнищами предметы необычной формы. В зале стоял непривычный запах с металлическим привкусом. «Краска», – подумала Анна, принюхиваясь к запаху. Пахло неразбавленной живописной краской.
Часто бывая в гамбургских художественных галереях, она общалась с художниками, которые смешивали краски по рецептам старых мастеров – на основе чистых пигментов, яичного желтка, воды и других забытых ныне компонентов. Здесь был похожий запах, и Анна догадалась, что находится в мастерской художника, а показавшиеся ей странными предметы, завешенные простынями, были неоконченными живописными полотнами.
– Привет мастеру, – крикнул Джулиано, сделав несколько шагов вглубь мастерской, в которой он хорошо ориентировался. – Ты здесь?
– Конечно, здесь. Где мне еще быть? Добро пожаловать, мой дорогой друг, – послышался радостный голос из глубины, и в ту же минуту быстрой походкой к ним подошел темноволосый молодой человек. Видимо, только что отложив кисть, он на ходу вытирал тряпкой руки. – Извини, что не оказываю тебе должного приема. Разве колокола на Сан‑Лоренцо уже пробили? Я заработался и, вероятно, не услышал.
– Не беспокойся, Сандро. Это моя вина – мы пришли раньше, чем договаривались.
Анна с любопытством наблюдала за другом Джулиано. Он производил впечатление отчаянно бесстрашного человека. «Этот бы не ждал две недели, как Джулиано», – подумала она. Одет он был небрежно, словно только что проснулся и просто набросил на себя что подвернулось под руку. Но это было отнюдь не дешевое тряпье, а блуза, сшитая по последней моде, изысканного качества, из дорогой ткани. Молодые люди обнялись.
– Все готово, Сандро? Я имею в виду картину, которую Лоренцо заказал для нашего загородного дома.
– Конечно. Осталось сделать пару штрихов, но… Я как раз над ней работаю. Идем, покажу.
Только сейчас он обратил внимание на Анну. Он радостно протянул к ней руки. Каким бы фантастичным ни было знакомство с Медичи, встреча с великим флорентийским живописцем – это вообще что‑то невообразимое. Перед ней стоял сам Сандро Боттичелли. Анна не верила своим глазам. С чем можно сравнить такое счастье? Разве что со знакомством с Пабло Пикассо или Леонардо да Винчи?
– Сандро, это моя подруга, достопочтенная синьорина Анна, – представил ее Джулиано. – Но… Что это с тобой? Почему ты так побледнел?
Действительно, Боттичелли побледнел, как полотно. Он, как завороженный, смотрел на Анну широко раскрытыми глазами. Вдруг он застонал, запричитал, стал рвать на себе волосы, бить себя в лоб и кружиться волчком.
– Боже мой! Боже мой! Но почему только сейчас?.. Почему?
– Сандро! – вскричал Джулиано и, схватив его за плечо, начал трясти. – Сандро! Что с тобой? Ты в своем уме? Да говори же, что случилось?
Сандро с трудом перевел дыхание.
– Нет, не могу. Скажи своему брату, что придется подождать с картиной. Я должен ее переписать. – Он снова застонал, ударяя себя по лбу. – За что меня наказал Господь? За что? Почему Он раньше не послал мне этого ангела? – в отчаянии закричал Сандро и убежал прочь.
Анна и Джулиано переглянулись. Ничего не поняв, они кинулись вслед за ним. Где‑то в углу мастерской слышались его стоны и причитания, и вдруг они увидели, как он с трудом тащит большое полотно к окну, пытаясь открыть его настежь. Анна краешком глаза взглянула на картину, заметив лишь большую раковину и несколько женских ног.
«Рождение Венеры», – догадалась она, благоговейно застыв перед полотном. Постепенно ей становилось ясно, что происходит с Сандро. Художник собирался выбросить картину из окна. Выглядело это довольно комично: он изо всех сил пытался пропихнуть полотно через узкий проем окна.
– Нет! – в ужасе вскричал Джулиано, тоже смекнув, в чем дело. – Сандро! Ты не сделаешь этого!
– Еще как сделаю! – завопил художник, словно обезумев. – Кто здесь художник? Ты или я? Эта картина далека от совершенства. Она плоха, я никогда не подпишусь под ней. Эта мазня не стоит даже тех денег, которые я истратил на холст и краски…
Затем, видимо, осознав тщетность своих стенаний, Боттичелли отставил полотно в сторону и, бросив еще один взгляд на картину, схватил со стола нож.
Боже милостивый, неужели он это сделает? Анна пришла в ужас и всплеснула руками. Она буквально оцепенела.
– Сандро, умоляю тебя, – взмолился Джулиано, упав на колени перед обезумевшим художником. – Успокойся и объясни, почему ты решил уничтожить картину? Что на тебя нашло, скажи мне, ради Бога!
– Не спрашивай ни о чем! – кричал Боттичелли. – Лучше спроси Господа, Святого Духа или кого там еще, почему муза явилась только сейчас, когда я почти завершил работу? Взгляни на нее, Джулиано! Посмотри на эту Венеру! Разве это богиня красоты? Да, красивое лицо, прекрасные волосы! Но тело? Ты видишь? Разве это образ богини?
Он показал на стройное обнаженное тело, изображенное на картине.
«Странно, – подумала Анна, – раньше Венера не казалась мне такой худой». Девушка с полотна Боттичелли имела максимум сорок второй размер.
– Но что тебя в ней не устраивает? – недоумевал Джулиано. – Я узнаю в ней Симонетту, ее улыбку. Ты прекрасно передал ее образ.
Боттичелли презрительно фыркнул.
– Ты принимаешь меня за идиота? Разумеется, это Симонетта. Ведь ее писал я. Но это не Венера! – Он снова схватился за голову. – Вот это Венера! Вот она! Она перед нами! Богиня собственной персоной, богиня красоты и плодородия. Какое совершенное тело! Лишь боги могли его создать и только для богов!
Джулиано обратил взгляд на Анну. Только сейчас до нее дошло, что выдающийся мастер имеет в виду ее, Анну.
– Но…
– Да, ты прав, – с улыбкой выговорил Джулиано, оглядывая Анну нежным взглядом. – Ты совершенно прав, Сандро. Это тело богини. И все же не понимаю, почему ты так отчаиваешься. Почему хочешь уничтожить картину?
Сандро сочувственно посмотрел на друга.
– Разве не я – Сандро Боттичелли? Никто не заставит меня довольствоваться посредственностью, – гордо сказал он. – Только при мысли, что твоему брату придется все время смотреть на эту… мазню, мне становится дурно. Я не могу и не хочу отдавать картину твоему брату, особенно теперь, когда знаю, какой она должна быть. – Он глубоко вздохнул. – Ах, если бы она встретилась мне раньше!
Острый взгляд его темных глаз привел Анну в смущение. Невольно она плотнее закуталась в плащ. Нет, логику и вкусы мужчин трудно понять женщине. Она искренне считала себя слишком полной, в особенности в бедрах и животе. Анна многое бы отдала, чтобы стать такой же стройной, как девушка с полотна Боттичелли, но никакие диеты, никакой фитнес не приносили желаемого результата.
– Разве нет другого выхода? – спросил Джулиано. – Подумай, Сандро. Лоренцо ведь никогда не узнает, какой могла быть картина. Уверен, она понравится ему и в таком виде.
– Да, но я знаю, и этого достаточно, чтобы переписать ее, – упорствовал Боттичелли.
– Сандро, Лоренцо ожидает картину через две недели и ни на день позже. Разве ты сможешь переписать ее за такой срок?
– Нет, это невозможно.
Джулиано огорченно тряхнул головой.
– Мой брат будет разочарован. Он запланировал открытие полотна в рамках большого фестиваля. Приглашения разосланы. Ты же знаешь моего брата. Он будет взбешен, если узнает, что рушится его план. Я бы не советовал тебе…
Театральным жестом Боттичелли простер вверх руки.
– Я не могу поступиться своими принципами. Лучше я продам душу дьяволу, чем несовершенную картину – твоему брату. – Он пожал плечами. – Скажи ему, чтобы отложил свой праздник.
Джулиано глубоко вздохнул.
– А если частично переделать картину? Я имею в виду – переписать отдельные места картины. Ты говорил, что иногда пользуешься этим способом, когда бываешь недоволен работой ученика и вынужден в ней кое‑что переделывать. Может быть, так поступить и сейчас?
Боттичелли нахмурился и задумчиво потер подбородок.
– Это возможно, но при условии, если синьорина Анна согласится…
Прошло несколько секунд, пока до Анны дошло, чего от нее ждут.
«Неужто они думают, что я соглашусь позировать этому сластолюбцу?» – пронеслось у нее в голове.
– Не думаю, что… – начала Анна, но не закончила, поскольку Боттичелли кинулся к ней, схватил ее руку и театральным движением рухнул перед ней на колени.
– Досточтимая синьора, прежде чем вы дадите ответ, позвольте сказать одно слово. Я знаю, мы почти незнакомы. Вы меня совсем не знаете и не можете испытывать ко мне доверия. Но уверяю вас, я не позволю себе ничего, что могло бы бросить хоть малейшую тень на вашу безупречную репутацию. Я просто…
– Как вы могли подумать, синьор Боттичелли, что я могу позировать вам здесь, в вашей мастерской, в том виде, как меня мать родила?
Джулиано и художник обменялись долгими взглядами.
– Но синьорина…
– А что, если Сандро сделает с тебя несколько набросков прямо сейчас – в одежде? А остальное…
Судя по взгляду, брошенному Сандро Боттичелли на своего друга, такой вариант его явно не устраивал. Однако у художника оказалось достаточно ума и такта, чтобы быстро скорректировать свою позицию.
– Да, Джулиано прав. Я сделаю сейчас несколько рисунков, а остальное – домыслю и напишу, как подскажет фантазия. Хочу заверить вас, что вполне понимаю вашу щепетильность. Но разве создание шедевра не стоит ничтожно малой жертвы?
Если бы Анна не была так взбешена, то от души бы рассмеялась. Да, Сандро Боттичелли от скромности не умрет. Впрочем, он имел право назвать свои работы шедеврами! А картину бы он уничтожил, если бы его вовремя не остановили. Если бы Анна не согласилась позировать ему в качестве натурщицы, возможно, не было бы «Рождения Венеры», а место в Уффици, где ныне висит эта картина, осталось бы навсегда пустым. Это невозможно представить.
– Хорошо, – сказала Анна. – Я согласна, но только при двух условиях. – Друзья встревожились. – Во‑первых, делая наброски, вы не будете требовать от меня, чтобы я обнажалась…
– Разумеется, синьорина Анна, я никогда не позволю себе…
– И во‑вторых, Венера должна сохранить свое прежнее лицо – лицо Симонетты. – Анна показала на картину.
– Но почему, синьорина…
– Иначе я отказываюсь, – решительно перебила его Анна: не хватало еще, чтобы в Уффици на нее с мирового шедевра смотрела ее собственная физиономия!
Боттичелли тяжело вздохнул.
– Хорошо, синьорина Анна, – выговорил он наконец и покорно склонил голову. Художник имел ярко выраженную склонность к театральности. – Я уважаю ваши желания и полностью подчиняюсь вам.
– Ловлю вас на слове, синьор Боттичелли, – подхватила Анна. – А теперь приступим к делу, чтобы не отнимать у вас много времени.
Кивнув, художник взял лист пергамента, разложил его на мольберте и, взяв в руки уголь, начал рисовать. Он зарисовал Анну в различных позах – стоя, спереди, справа и слева, потом – сидя и в движении. Это было довольно утомительное занятие. Закончив рисовать, он поднялся и, подойдя к Анне, поцеловал ей руку.
– Синьорина Анна, спасибо, что согласились мне позировать. Это большая честь для меня. Надеюсь, что не разочарую вас.
В этот момент в мастерскую ворвался молодой человек лет двадцати.
– Филиппино, что у тебя снова стряслось?
Молодой человек совсем запыхался. Казалось, что речь шла о жизни и смерти.
– Простите меня, мастер, что потревожил вас. Но в мастерской срочно требуется ваше присутствие.
Боттичелли недовольно поморщился.
– Сейчас не могу. Вполне можете обойтись и без меня. Я очень занят.
– Но, мастер, Леонардо снова…
– Ты что, оглох, Филиппино? Кажется, я выразился ясно? А теперь иди! – Он буквально вытолкнул его за дверь и, склонившись над перилами, крикнул ему вслед: – И передай Леонардо, пусть зарабатывает свой хлеб в другом месте, если не будет исполнять моих указаний!
Боттичелли вернулся к гостям.
– Прошу извинить меня за досадное недоразумение. Этот юный Филиппино Липпи способный ученик, но немного туповат. А уж да Винчи… – он выкатил глаза. – Талантлив, не могу отрицать, но таких упрямцев еще свет не видывал. К моим советам не прислушивается. Если бы он по уши не погряз в долгах, я ни за что не взял бы его в свою мастерскую. Но мое доброе сердце не позволяет бросить человека из нашего цеха на произвол судьбы. А теперь довольно об этом. Я немедленно приступаю к работе. Не беспокойся, Джулиано, благодаря великодушной синьорине картина будет завершена в срок.
Попрощавшись с Боттичелли, Анна и Джулиано спустились по лестнице, где их ждала карета.
На обратном пути оба молчали. Джулиано выглядел довольно растерянным, не зная, как загладить свою вину. Анна решила не выручать его и не делать первого шага к примирению. Она была зла на Джулиано и, конечно, на Боттичелли, хотя художника трудно осуждать – он занят творчеством. Но Джулиано? Как он посмел поддержать друга, который предложил Анне позировать в обнаженном виде? Неужели считал, что она согласится? А может быть, они оба сговорились? Если бы речь шла о другой картине, а не о ее любимой «Рождении Венеры», она ни за что не согласилась бы позировать – даже самому Боттичелли! В глубине души Анна сознавала, что принесла себя в жертву искусству, но это не доставляло ей ни малейшей радости. Надо бы поставить и Джулиано на место, думала она, пусть не считает ее своей собственностью.
На помощь пришел Его Величество Случай. Когда они остановились перед дворцом Джулиано, навстречу выбежал слуга и сообщил, что их ожидает посетитель.
– Посетитель? – удивился Джулиано и с любопытством оглядел худощавого юношу, который, увидев их, поднялся со стула и направился к ним.
– Кому вздумалось посылать ко мне гонца в такой поздний час?
– Это не к вам, господин, – пояснил старый слуга Энрико и смущенно откашлялся. – Он принес письмо для синьорины и хочет лично передать ей в руки. Говорит, не уйдет, пока не получит ответ.
По лицу Энрико было заметно, как неприятен ему весь этот непрошенный визит и в особенности гонец.
Молодой человек галантно поклонился и протянул Анне запечатанный сургучом пергамент. Она быстро сорвала сургуч, развернула свиток и стала читать. Письмо было написано старомодным шрифтом, и расшифровать его было непросто. Дело облегчалось тем, что написано оно было рукой Козимо де Медичи.
Дважды пробежав глазами свиток, Анна обратилась к гонцу.
– Передай сердечный привет твоему хозяину и скажи, что я готова принять его сегодня в удобное для него время. Сегодня вечером я свободна и буду его ждать.
Юноша поклонился ей, потом Джулиано и удалился.
– Кто это был? От кого письмо? – спросил Джулиано, стараясь сохранять хладнокровие, но его голос выдавал волнение.
– От Козимо, твоего кузена. Он хочет поговорить со мной. По‑моему, довольно мило с его стороны.
Не без легкого злорадства Анна отметила, что этот случай произвел желаемое впечатление: Джулиано покраснел до ушей и, едва сдерживая гнев, яростно стал сжимать кулаки.
– О цели визита что‑нибудь сказано?
– Нет, – ответила Анна. – Очевидно, ему хочется просто пообщаться со мной. У нас еще не было случая познакомиться ближе. Он ведь член вашей семьи?
– Ах так! – Ноздри Джулиано раздулись: он с трудом сдерживал гнев. – А если тебе напишет Лоренцо и пригласит в свою опочивальню, ты так же легко согласишься? Может быть, тебя привлекает смазливое лицо Козимо?
– Джулиано, твой брат Лоренцо никогда бы этого не сделал, и ты это прекрасно знаешь. Но если бы он попросил меня о встрече, я бы не отказала ему.
– Когда придет Козимо, я обязательно…
– Дорогой Джулиано, – мягко сказал Анна, положив ему руку на плечо. – Когда придет Козимо, ты не будешь участвовать в нашей беседе. Я приму его наедине в моей комнате. Он попросил об этом.
– Делай, что хочешь, – вскричал Джулиано, – но предупреждаю тебя: Козимо лишь выглядит таким молодым и невинным. На самом деле он намного старше меня. Это человек без совести и без правил. Говорят, он водит дружбу с самим дьяволом.
– Джулиано, тебе не кажется, что твой гнев несколько преувеличен?
Джулиано ничего не ответил и, топнув ногой, стремглав помчался вверх по лестнице. Анна с улыбкой смотрела ему вслед.
«Вот как! А ты, оказывается, ревнивец, мой дорогой, – подумала она. – Если бы ты так же вел себя в мастерской Боттичелли и заступился за меня, я ни за что бы не согласилась на эту встречу. Видит Бог, что Козимо мне совершенно безразличен. Но коли так, я проучу тебя».
Поздний визит
Стемнело. Анна стояла у окна и наблюдала, как ночной страж наполнил маслом фонарь, потом зажег его. Когда фитиль лампы разгорелся и улица осветилась слабым светом, Анна заметила, что кроме сторожа там был еще кто‑то. Спрятавшись в тени мрачного здания, напротив дома Джулиано, неподвижно стоял человек в черном, похожий на монаха в рясе или на палача. Его фигуры почти не было видно, и Анна сначала подумала, что ей почудилось, но, когда сторож закончил свою работу и пошел дальше, темная фигура отделилась от стены и метнулась к дому. Через минуту послышался грохот тяжелого дверного кольца – это пришел Козимо де Медичи.
Анна обвела взглядом комнату. Все было готово к приему гостя. В камине горел огонь, излучая приятное тепло. Рядом в корзине из плетеных ивовых прутьев лежали дрова, на столе стояла ваза с печеньем и небольшой кувшин со свежезаваренным черным чаем. Можно было приглашать Козимо.
Анна последний раз посмотрелась в зеркало, поправила волосы и сбившийся кулон на шее, разгладила края платья. Она думала о Джулиано и тихо улыбалась. После их возвращения от Сандро он дважды заглядывал к ней в комнату, но каждый раз, видя ее у зеркала – то расчесывающей волосы, то примеряющей ожерелье, – сразу же прикрывал дверь. По‑видимому, ему уже доложили о приходе Козимо. Сейчас он будет мучиться ревностью, пока не уйдет Козимо. Но Анна не испытывала к нему сочувствия.
В дверь постучали. Анна быстро отвернулась от зеркала, не дай Бог, подумает, что она прихорашивается для него. Она прокашлялась, прочистила горло, так, для уверенности и чтобы голос был звонче.
– Войдите!
Дверь открыла Матильда.
– Синьорина, извините, что помешала. Вас просит принять достопочтенная синьорина Джованна де Пацци.
– Джованна де Пацци? Каким образом… – Анна так поразилась известию, что растерялась. – Я, собственно говоря, ожидала…
– Синьорина, позвольте мне напомнить, что семьи Медичи и Пацци в последние годы очень отдалились друг от друга, – заметила Матильда, – и появление здесь одного из Пацци, тем более без серьезного повода, делает честь этому дому. Это могло бы поправить отношения между ними. У вас, синьорина, есть редкая возможность отплатить за гостеприимство синьора Джулиано. Простите за прямоту.