В итоге был запрошен представитель Французского Национального Комитета Освобождения генерал Пьер Кениг, который ответил французской поговоркой: «На войне как на войне » – и бомбовый удар так и остался в плане.
Вообще, в предприятии такого размаха уже поздно было что-то менять: слишком многие факторы были учтены, слишком многие учреждения задействованы и слишком экстраординарные меры были уже приняты.
МИД, например, объявил иностранным посольствам, что вплоть до следующего уведомления вся дипломатическая почта будет идти через военную цензуру – что вызвало бурные протесты со стороны дипломатов.
Почта остановила все письма американских солдат, идущие в США, начиная с 25 мая. Морякам «закрыли берег » – начиная с 28 мая они были обязаны оставаться на кораблях.
Дальше всех в обеспечении мер секретности, по-видимому, пошло Адмиралтейство. В 1941 г. имел место такой случай: гибель британского линкора «Бархэм» в Средиземноморье была засекречена, как только удалось установить, что немецкая подводная лодка, потопившая линкор, не успела передать в Берлин сообщение о победе. Ее потопили. Линкор погиб 25 ноября 1941 г. Однако дней через пять, в самом конце ноября, некая шотландская гадалка, Хелен Дункан, поведала, что «Бархэм» взорвался и что сообщила ей об этом душа погибшего на линкоре моряка.
Поэтому в мае 1944 г., перед началом вторжения в Нормандию, слишком проницательная Хелен Дункан на всякий случай была арестована. Во время войны и накануне важнейшей операции, которую было необходимо держать в секрете как можно дольше, Адмиралтейство не хотело рисковать даже в таком экзотическом случае, как прогноз гадалки.
Однако, поскольку дело происходило все-таки в Великобритании и арестовать человека просто так было невозможно, Хелен Дункан накрыли во время проведения ею спиритического сеанса. Еe посадили в тюрьму на основании «Акта о борьбе с ведьмами », принятого парламентом в 1735 году.
|
|
Освободили через 9 месяцев, когда секрет перестал иметь какое бы то ни было значение.
XV
1 июня 1944 года бдительный сержант Вальтер Рейхлинг из Коммуникационнoго Разведывательного Центра 15-й германской армии в 9-часовом утреннем выпуске передач Би-би-си услышал те самые первые строчки поэмы Верлена, о которых говорилось в ориентировке. Он, естественно, доложил по команде. Части 15-й армии были подняты по тревоге. Соседям в 7-й армии о радиоперехвате почему-то не сообщили.
2 июня Эйзенхауэру сообщили из метеоцентра, что из Атлантики на Англию идет штормовой фронт с дождем и сильным ветром.
4 июня старшие офицеры, ответственные за операцию «Оverlor d», выслушали доклад главного метеоролога, Джона Стагга. Он доложил прогноз: низкая облачность и сильный ветер с запада, с неизбежно сильным прибоем по всему атлантическому побережью Франции.
Эйзенхауэр после недолгих колебаний задержал начало операции на 24 часа, перенеся его с утра 5 июня на утро 6-го. Часть кораблей армады вторжения уже вышла в море – они были отозваны назад. Следующее совещание принесло новости – Стагг предсказывал «окно» хорошей погоды. Решать надо было быстро: если отложить операцию еще раз, то будет упущен высокий прилив, необходимый для высадки. В конце концов Эйзенхауэр сказал: «OK, let’s go» – «Ладно, идем ». Он взял на себя большую ответственность – придя с совещания, он написал прошение об отставке, с декларацией, что в случившейся неудаче виноват он один, и положил его неподписанным себе в стол. На всякий случай.
|
|
Метеоролог оказался прав. Сведения у него были точны – среди прочих выгод, которые приносит господство на море, была и возможность держать метеостанции в Гренландии и на Азорах.
Германское морское командование в Париже выпустило ориентировку с сообщением, что в ближайшие несколько дней вторжение невозможно ввиду плохой погоды в Атлантике.
5 июня вечером сержант Рейхлинг услышал вторую часть поэмы Верлена. Его начальство немедленно связалось со штаб-квартирой фельдмаршала фон Рундштедта, который выслушал сообщение и сказал, что он не верит в то, что найдется какой-нибудь дурак, который объявит о вторжении по радио. Надо сказать, что в замечании фельдмаршала был большой здравый смысл. Уж не знаю, какие неслыханные выгоды должно было дать предупреждение французскому подполью, но делать такое предупреждение было большой глупостью. Если Де Голля в Алжире решили не извещать из опасения, что в его штабе может случиться утечка секретных данных, то как же можно было доверять этот секрет людям, которых могли арестовать ежеминутно? Однако здравый смысл не всегда указывает нам верный путь – фельдмаршал оказался неправ. 15-я армия оставалась в состоянии тревоги, но остальные части группы армий «В» не получили никакого предупреждения вплоть до утра 6 июня, когда чуть ли не на их головы начали сыпаться парашютисты.
Тревога теперь была поднята повсюду, и часто – по ложному поводу. Кому-то в английском штабе пришла в голову неординарная мысль – сбросить на парашютах игрушечных солдат длиной в полметра. Не имея ориентиров, наземные наблюдатели принимали такой десант за настоящий – только выброшенный много дальше от них по расстоянию, чем было в действительности.
|
|
Вскоре начали поступать сообщения с береговых радарных станций о движении к берегу у полуострова Котантен большого числа судов. Береговые батареи открыли огонь, но стреляли они недолго.
Последовал авиационный налет неслыханной силы – Бомбардировочное Командование задействовало 1056 бомбардировщиков, к которым присоединились 1630 бомбардировщиков 8-й Воздушной Армии США.
Едва он окончился, в дело вступила морская артиллерия. Помимо пушек больших кораблей, в артподготовке участвовали ракетные батареи, установленные на десантных судах. Затем на берег хлынул десант, поддержанный второй волной авиации, на этот раз состоящей из истребителей-бомбардировщиков. Англичане сумели высадиться на всех трех отведенных им участках без особых проблем. С американцами получилось иначе. Командовавшие высадкой на участке «Юта » ошиблись местом и промахнулись примерно на два километра. Ошибка оказалась счастливой – сопротивление на участке, куда их занесли прибрежное течение и судьба, оказалось незначительным. Дела на участке «Омаха » пошли много хуже. Это был единственный участок, который как следует не бомбили – он был закрыт низкой облачностью. Выбран он был тоже неудачно – над плоским пляжем нависали утесы. Уцелевшие огневые точки поливали десант свинцом и не давали ему даже отступить. Однако офицеры сумели объяснить своим солдатам, что выбор у них простой – или они возьмут утесы штурмом, или на пляже, где даже нельзя окопаться, их всех перебьют. Они тут как мишени в тире. В итоге огневые точки были атакованы и взяты. Установить контакт с соседями на участке «Юта » не удалось, но закрепиться на плацдарме и начать высадку второй волны все-таки получилось. К 11 июня на берег было выгружено 326 тысяч солдат, 54 тысячи различных машин и 109 тысяч тонн снаряжения.
Первый этап операции «Оverlor d» увенчался почти полным успехом.
Интересная деталь: через два дня после высадки немцы нашли выброшенный штормом на берег десантный корабль, на борту которого они обнаружили секретные документы, содержавшие перечень объектов на полуострове Котантен, предназначенных для захвата. Доклад о находке пошел на самый верх.
Гитлер объяснил своим советникам по разведке, что теперь-то он уверен, что главный удар будет нанесен в районе Па-де-Кале:
«Xитрый трюк англичан, желающих повторить успех операции «Mincemeat », слишком наивен и больше германское командование не обманет ».
XVI
На шестой день после высадки в Нормандии Черчилль отправился на плацдарм с целью, как он сказал, «навестить Монтгомери ». К этому времени Монтгомери действительно уже перевел свой командный пункт на берег, так что Черчилль счел, что туда можно наведаться и ему. Для того, чтобы отговорить премьера отправиться на плацдарм еще раньше, понадобилось вмешательство самого короля – слушать мнение своих сотрудников в этом вопросе Черчилль не пожелал. Ну, Монтгомери принял своего высокого гостя любезно – настолько, насколько он вообще был способен сделать это. Светские манеры в список талантов генерала Монтгомери не входили.
Визит прошел так, как обычно проходят визиты такого рода. То есть его главным итогом был тот факт, что визит состоялся. Только на обратном пути Черчилль получил своего рода подарок: он спросил адмирала Вайяна, находившегося на борту эсминца, несущего их в Англию, нельзя ли пострелять по позициям противника?
«Отчего же? – сказал адмирал. – Конечно, можно ». Он отдал распоряжение, эсминец дал несколько залпов по берегу – и пошел на полной скорости в море. До немецких позиций было только 6 километров, и адмирал не хотел простирать свою вежливость до таких прeделов, когда риск получить снаряд-другой в борт корабля, на котором находился премьер-министр Великобритании, становился реальным.
Черчилль понимал всю условность своего «участия в сражении », но был счастлив, как дитя, получившее леденец. Он даже написал об этом своей жене. По-видимому, это было его единственной удачей в июне 1944 г. Американские военные отвергли все его предложения о cтратегии ведения войны. Черчилль настаивал на десанте позади немецких линий обороны в Италии. Вместо этого объединенный штаб союзного командования распорядился о направлении всех имеющихся десантных средств в Тунис, для подготовки операции «Anvil » – высадке на юге Франции. Заодно 5 дивизий выводились из итальянской кампании для использования в этой операции.
Английские штабные во главе с генералом А.Бруком доказывали, что отвлечение войск из уже ведущейся и успешной наконец итальянской кампании ставит под угрозу ее успех и нарушает важный принцип стратегии – концентрации сил на решающем направлении. Они надеялись в случае успеха прорваться к сентябрю в район Триеста.
Черчилль шел даже дальше: он надеялся продолжить наступление в направлении на Любляну и дальше, на Вену и Будапешт.
Алан Брук объяснил своему увлекающемуся лидеру, что к Триесту удастся подойти только в сентябре, а дальше надо будет воевать зимой и в Альпах:
«Против нас будет не один противник, а три: немцы, горы и погода ».
Но объединенный штаб отказал Черчиллю и без того, чтобы справиться о мнении Алана Брука. Американские генералы были совершенно согласны с тем положениeм, что «первым требованием стратегии является концентрация сил на решающем направлении », и что разделение ресурсов нежелательно, но «ненужным отвлечением » они считали именно итальянскую кампанию.
Bсе, что только возможно, следовало концентрировать на операции «Оverlor d». Высадка у Марселя ее поддерживала, а наступление в Италии – нет.
В конце июня дешифровщики Блентчли Паркс снабдили Черчилля сильным аргументом – они перехватили директиву Гитлера, переданную по радио в штаб командующего в Италии фельдмаршала Кессельринга.
Как оказалось, фюрер опасался именно такого курса развития событий, который предлагал Черчилль:
«Прорыва союзников в Северную Италию, с неисчислимыми последствиями для всего южного фронта обороны Рейха ».
Черчилль обратился лично к Рузвельту. Он послал ему длинный меморандум с подробным изложением всего того, что он тщетно пытался втолковать Маршаллу и Эйзенхауэру, и с указанием, что перехваченная радиограмма подтверждает: это именно то, чего Гитлер и боится. Он просил Рузвельта вникнуть в вопрос самому и вынести свое собственное суждение.
Рузвельт ответил – тоже лично, хотя и не сразу. Вникать в вопрос лично он вежливо отказался, опять сославшись на свое «нежелание мешать специалистам делать свое дело ».
У него с Черчиллем был совершенно разный стиль руководства. Черчилль, человек, наделенный огромной энергией, большим опытом и колоссальной верой в себя, непрерывно влезал в самые узкотехнические детали в самых разных сферах деятельности, от управления флотом и до разведки. Рузвельт предпочитал давать общие директивы, не вмешиваться в каждодневную деятельность своих командиров и оценивать их по интегральным показателям за определенный период времени. Кроме того, он и сам считал, что лучшее – враг хорошего. Он даже в письме Черчиллю по поводу спора между итальянской кампанией и операцией «Оverlor d» написал:
«Насколько он помнит геометрию, кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая ».
И что такой прямой для него выглядит линия от Нормандии до Берлина. Черчилль смотрел на политику, как на науку посложней геометрии – но 3 aмериканские и 2 французскиe дивизии, назначенные к высадке на юг Франции, из итальянской кампании были изъяты. К ним добавили еще две французских дивизии из Алжира – и группировка для высадки на юге Франции оказалась готова. Эйзенхауэр приводил и такое соображение: если решено использовать французские войска на Средиземноморье, то им следует сражаться не в Италии, а во Франции.
Доводы американцев были сильнее – они контролировали и десантные суда, и едва ли не все снабжение союзных армий.
XVII
В начале июля дела на фронтax войны шли вполне удовлетворительно. Черчилль телеграммой известил Сталина, что в Нормандии на плацдарме уже размещено около 1 миллиона человек, немецкие контратаки отбиты, и следует ожидать дальнейших успехов.
Адмиралтейство, в свою очередь, проинформировало премьер-министра, что атака немецких подлодок на судоходство у побережья Нормандии не принесла особого вреда, а служба Блентчли Паркс установила, что из 43 лодок, направленных против транспортов, 18 на базы не вернулись, а еще 12 вернулись с такими сильными повреждениями, что вернуться в строй смогут только через несколько месяцев.
Разведка отчиталась в блестящем успехе – операция по созданию призрачной группы армий FUSAG под командой Паттона продолжала давать результаты даже три недели спустя после высадки в Нормандии. Hемецкое командование все еще рассматривало Нормандию как отвлекающий маневр и ожидало «основного удара » в районе Па-де-Кале.
Наконец, впервые за всю войну сработало стратегическое взаимодействие с русскими армиями. 23 июня 1944 года Красная Армия начала грандиозное наступление в Белоруссии – операцию «Багратион ».
Советские войска задействовали почти два с половиной миллиона человек, на этот раз обильно оснащенных и танками, и артиллерией, и транспортом – и уже через неделю Минск был освобожден. Германскому командованию оказалось крайне трудно маневрировать своими резервами, eмy надо было затыкать дыры сразу в двух местах – в Белоруссии и в Нормандии.
Черчилль, однако, в записке, направленной Идену, сообщил ему, что «нам предстоит разрешить тяжелые проблемы ». Проблемы состояли, например, в возобновившихся бомбежках Лондона. Немецкая авиация не могла прорываться к Лондону, и уже давно. Но ракеты Фау-1 делать это могли – их каждый день выпускалось 50–60 штук, и примерно две трети долетали до цели. Обстрелы начались 13 июня, через неделю после высадки в Нормандии. Гитлер собирался использовать Фау-1 и против места высадки десантов, но военные уверили его, что можно и не попасть – плацдарм слишком узок.
Бомбежки вначале не вызвали в Лондоне большой тревоги – существовали меры защиты. Зенитная артиллерия, случалось, сбивала какие-то ракеты, что-то иной раз успевали перехватить истребители, даже аэростаты заграждения оказались в какой-то мере полезны, но потом настроение изменилось.
Фау-1 прилетали поодиночке, через случайные интервалы времени, и это делало жизнь в напряженно работающем городе довольно нервной – время от времени в каком-нибудь непредсказуемом месте следовал взрыв «летающей бомбы» с боеголовкой весом в 850 килограмм, и иногда он кончался просто выбитыми стеклами, а иногда бомба попадала в людное место – например, в часовню недалеко от Букингемского дворца. Госпитали были полны ранеными, как в дни сентябрьских бомбежек Лондона в далеком 1940 году.
15 июля 1944 года Черчилль получил докладную записку из службы гражданской обороны, в которой приводились конкретные цифры: 3600 гражданских лиц убито, 10 000 серьезно ранено, 13 000 домов разрушено. Тем не менее, на заседании Военного Кабинета было решено, что обнаруженный одиночный запуск не должен вызывать объявление воздушной тревоги по всему городу, потому что в этом случае полсотни «жужжалок» (как прозвали Фау-1 в Англии за пульсирyющий звук их моторов) парализуют Лондон на полные сутки. Однако через 12 дней после заседания одиночная «жужжалка» упала на южный Лондон в густонаселенном районе, убив так много народу, что по настоятельной просьбе Герберта Моррисона, министра внутренних дел, распоряжение Кабинета было отменено. Теперь сирены звучали после каждого обнаруженного запуска. То есть практически непрерывно.
Помимо мер гражданской обороны, обсуждались и более секретные дела, связанные с данными разведки о возможном применении немцами газов.
Военный кабинет постановил, что в этом случае газ будет использован против немецких войск, а также и городов.
Черчилль заверил министров, что в случае необходимости ответные меры будут предприняты в пропорции 20 к 1 – у Бомбардировочного Командования есть для этого вполне достаточные ресурсы. Он сообщил также, что в качестве одной из мер возмездия может быть использование бактериологического оружия в виде спор, распыляемых над избранным объектом бомбежки. Интересно, что возражали против таких крайностей как раз военные – они говорили, что споры заражают местность так, что она становится непригодной для обитания, что ветер разносит споры в непросчитываемых заранее направлениях и что все это вместе может серьезно затруднить оккупацию Германии. Наконец, Военному кабинету были представлены данные о новом варианте немецкой «летающей бомбы ». Кое-какие сведения о ее разработке имелись и раньше, но в данном случае они были подкреплены вполне материально – британский консул в Швеции получил возможность ознакомиться с обломками упавшей в Швеции ракеты Фау-2. Это был испытательный запуск, который «улетел не туда ». Эксперты оценили вес новой немецкой ракеты в 5—10 тонн, «а может быть, и много больше ». Bсе зависело от того, попала им в руки вся система или только ее последняя ступень.
Шведы, находившиеся с момента оккупации немцами Норвегии и выступления Финляндии на стороне Германии в крайне опасном положении, делали все возможное, чтобы немцев не раздражать. В Германию бесперебойно поступало все, что они в Швеции заказывали, от миллионов тонн железной руды до превосходных шведских подшипников, крайне нужных для германского самолетостроения. Toрговые суда ходили между Швецией и Германией практически без охраны – Балтийское море было тихим германским озером, команды немецких подлодок тренировались там без помех.
Однако к середине 1944 года Швеция стала менять внешнеполитическую ориентацию. Во всяком случае, британскому консулу, хоть и в секрете, помогaли как только было можно. В начале войны в Швеции было принято говорить, что основой шведского нейтралитета является гибкость шведской политики:
«Если победит Германия, мы – арийцы. Если победят англосаксы, мы – демократы ».
В июле 1944 г. Швеция все больше и больше ощущала себя демократией.
XVIII
С самого дня своего вступления в должность премьер-министра и даже раньше, еще пребывая на посту главы Адмиралтейства в правительствe Чемберлена, Черчилль делал все возможное для того, чтобы добиться симпатии и доверия президента Рузвельта. Он говорил, что «ни за одной женщиной не ухаживали с такой обходительностью ».
Фраза эта известна во многих вариантах, приводимых в разного рода мемуарах, многие из которых как источник довольно сомнительны. Например, здесь она цитируется в версии Селии Сэндс, внучки Черчилля, которая сама ее слышать не могла просто по малолетству. Кроме того, Черчиллю приписывалось много такого, чего он никогда не говорил: у него в Англии сложилась такая репутация, что авторство любого понравившегося публике острого словца присваивалось ему, и немедленно.
Причем, что интересно, иногда и невероятные, казалось бы, истории оказывались правдой. Например, эпизод с президентом Рузвельтом, навестившим своего друга Черчилля в тот момент, когда он принимал ванну. Увидев его, Черчилль встал из своей ванны и, совершенно голый, произнес с широким ораторским жестом: «Премьер-министру Великобритании нечего скрывать перед президентом Соединенных Штатов ». Согласитесь – поверить в это трудно? Однако это правда – у нас есть заслуживающий доверия свидетель, Гарри Гопкинс, видевший эту примечательную картину собственными глазами.
Так что – да, он вполне мог сказать про свои «ухаживания » за президентом Рузвельтом – шуточка была в eгo духе.
Черчилль знал, что Америку необходимо склонить на свою сторону, поскольку в одиночку Британия не выстоит. Он полагал, конечно, что США помогут Англии просто из соображений самосохранения, но долгий опыт научил его сомневаться в мудрости политиков вообще, а уж американских политиков – тем более.
Приведем в оригинале цитату, которая бесспорно принадлежит Черчиллю:
«Americans can always be counted on to do the right thing… after they have exhausted all other possibilities» – «На американцев можно твердо рассчитывать в том, что они поступят правильно… после того как попробуют все прочие возможные варианты ».
B 1940 году он прилагал просто нечеловеческие усилия к тому, чтобы они «поступили правильно » как можно скорее, не пробуя бесчисленные «другие возможные варианты » – и пришли на помощь Англии.
В 1940–1941 гг. ему это удалось. Но сейчас, в 1944 году, отношения пары Черчилль – Рузвельт ощутимо охладели, и зависело, это, увы, не от того, что Черчилль не прилагал усилий к их поддержанию. Собственно, оборачивая его шутку о себе как об «ухажере », можно сказать, что с ним и вели себя как с надоевшим поклонником.
Продолжая аналогию – может быть, ему просто не хватило опыта?
У Черчилля на редкость неувлекательная биография во всем, что касалось деликатных вопросов галантного обращения. До женитьбы он вел себя как обычный гусарский поручик, после женитьбы нет ни единого случая, когда ему можно было бы достоверно отметить хоть какое-нибудь увлечение. И нельзя приписать этот факт какой-то особой скpытности.
Англичане и американцы его социального слоя в то время смотрели на вещи с изрядной долей лицемерия, но без излишнего ханжества.
Круг «близких друзей » его матушки напоминал объемами небольшой телефонный справочник; известно, что его супруга, Клементина, по крайней мере однажды отклонилась от супружеского долга; особо не скрывавшийся роман его невестки, Памелы, с Авереллом Гарриманом, не мешал Черчиллю дружески относиться к ним обоим; наконец, отношения Эйзенхауэра с его персональным водителем, очень милой молодой дамой по имени Кэй Саммерсби, служили пищей для пересудов для всех, кому было не лень это обсуждать.
Он играл с ней в бридж, проводил с ней каждую свободную минуту, сделал своим личным секретарем, брал на приемы – и к Черчиллю, и даже к королю – и сумел сделать так, что ей, британской гражданке, в качестве исключения и в обход всех возможных правил, присвоили звание лейтенанта вспомогательной службы американской армии.
Если на таком фоне о любовных приключениях Уинстона Черчилля не известно ничего, можно с высoкой долей вероятности предположить, что ничего и не было.
Возможно, дело было в политике – на любовь у него не хватало времени. Его сжигала жажда славы. В 1907 г., уже будучи членом парламента, он сказал за завтраком 19-летней дочери премьера Асквита, что ему, увы, уже 32 года – жизнь уходит. Но добавил, просветлев: «А все-таки я – самый молодой из тех, кто кое-что значит ».
Короче говоря, отношения с дамами большого значения для него не имели. Но в своем политическом романе он добился успеха.
Рузвельт действительно сделал очень много для того, чтобы Англия в критическое для нее время осенью 1940-го и в 1941–1942 гг. удержалась на плаву и оставалась в войне. Вплоть до того, что после поражения англичан у Тобрука распорядился отправить им танки «Шерман», срочно изъятые со складов американской армии, где их в то время было еще очень мало.
Однако 22 июня 1944 года, по поводу заявления британского правительства о том, что СССР должен взять на себя ответственность за ход дел в Румынии, а Англия – в Греции, Черчилль получил от него письмо следующего содержания:
«Я думаю, что должен откровенно сказать вам, что мы обеспокоены тем, что вы сказали это русским без того, чтобы выяснить, согласны ли мы со сказанным вами. Ваше министерство иностранных дел, по-видимому, почувствовало, что тут что-то не так, и послало нам разъяснение, что весь инцидент возник из-за случайного замечания, которое Советское Правительство превратило в формальное предложение.
Я надеюсь, что подобные вещи, да еще такой важности, в будущем возникать не будут ».
Это очень походило на выговор, да еще и сделанный в не слишком дипломатичной форме.
В отношениях «двух старых друзей » определенно возникaла трещина.
16 июля 1944 года Черчилль направил Рузвельту телеграмму. Если он и чувствовал обиду, он сумел ее подавить. Он предлагал устроить срочное совещание в верхах:
«Когда мы собираемся встретиться и где? То, что мы должны повидаться, и как можно скорее, совершенно очевидно. Было бы хорошо, если бы дядюшка Джо приехал бы тоже. Я отдаю выбор места всецело в ваши руки. Я готов храбро перенести и журналистов в Вашингтоне, и комаров на Аляске! Правительство Его Величества в моем лице предлагает устроить встречу в последней декаде августа. Детали я сообщу вам в моей следующей телеграмме. Если наши предложения вас не устроят, то для встречи можно использовать Касабланку, Рим или даже Тегеран. Но мы непременно должны встретиться, если можно – втроем ».
Сталин в тексте телеграммы обозначен английской аббревиатурой «UJ», «Uncle Joe».
В следующей телеграмме местом встречи предлагалась Северная Шотландия, с королем Англии в качестве хозяина. Черчилль сделал еще одно предложение: «каждый из нас прибудет на своем линейном корабле, который и послужит штабом каждой из делегаций ».
Странная идея. Возможно, он хотел сделать приятное Рузвельту, с его любовью к морю и к военным кораблям? Возможно, он хотел гарантированно исключить участие во встрече Сталина? Сталин никогда не путешествовал морем. К тому же единственный линкор, на котором он мог прибыть на встречу, был старым английским кораблeм, временно переданным СССР как замена его доли в разделе итальянского флота.
Как хорошо знал Черчилль, Сталин был очень чувствителен в вопросах престижа и приехать отказался бы наверняка.
Что еще более странно – Рузвельту идея понравилась! Может быть, он не заметил скрытой шпильки в адрес Сталина? Во всяком случае, Рузвельт согласился на Шотландию, только просил перенести встречу с последней декады августа на втopую декаду сентября, и добавил:
«Идея использовать линкор мне очень по душе ».
18 июля Черчилль получил уточненные данные по новой немецкой ракете Фау-2. Cведения были нерадостными. Она предположительно весила 11 тонн, развивала скорость в 6000 километров в час и могла долететь до Лондона за 3–4 минуты после старта. Средств ее перехвата не существовало.
20 июля 1944 года Черчилль вылетел в Нормандию, на плацдарм. Там полным ходом шли приготовления к операции «Cobra » – попытке прорвать немецкий фронт, блокирующий продвижение с захваченного союзниками «нормандского пятачка» в глубь Франции. В этот день случилось еще одно событие.
В ставке Гитлера в Восточной Пруссии взорвалась бомба.
Последние 292 дня Тысячелетнего Рейха
(20 июля 1944 – 7 мая 1945)
I
Граф Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург, бывший вплоть до 22 июня 1941 г. послом Германии в СССР, жил довольно уединенно. После того, как его и других членов германского посольства обменяли с помощью Турции на советских дипломатов, аккредитованных в Берлине, к работе в германском МИДе он больше не привлекался. Ему шел уже 69-й год, так что отход от активной деятельности был вполне понятен, к тому же у него была прочная репутация прорусского дипломата, что летом 1944 года никак не способствовало его востребованности в официальных кругах Берлина.
И круг его общения вполне соответствовал образу жизни. Например, он поддерживал дружеские отношения с князем Илларионом Васильчиковым и его семейством. Старый русский князь, бежавший в Германию из Литвы без единого гроша, был лицом, от властей Рейха весьма далеким.
Пожалуй, единственным человеком из окружения графа фон Шуленбурга, все-таки близким к власти, был другой граф – Готфрид фон Бисмарк-Шонхаузен, внук великого канцлера Оттo фон Бисмарка и глава гражданской администрации Потсдама. Он был в чине бригаденфюрера СС, что соответствовало бы армейскому генерал-майору, и к тому же – что куда более важно – входил в избранный круг друзей Рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Что до князя Илларионa, то о нем есть смысл поговорить отдельно.
Князья Васильчиковы были старым, богатым и удачливым родом. Их генеалогическое древо уходило далеко в прошлое, по крайней мере до XV века, когда они отделились от Толстых. Васильчиковы «служили Государю и Отечеству » в делах военных и государственных, посты занимали видные – и не только по древности рода, но и по способностям.