Лена молча смотрела на страницы своего блокнота.
— Заткнись, — громко прошептал я Идеи. — Ты же знаешь, что это не ее фамилия.
— А может, и ее, — вмешалась Шарлотта. — Она ведь живет вместе с тем уродом.
— Следи за своими словами, — заметила Эмили. — Я слышала, они теперь влюбленная пара.
Похоже, она выкатила на позицию большие орудия.
— Тише, тише!
Миссис Инглиш повернулась к нам зрячим глазом. Мы замолчали. Лена пригнулась к столу, и ее стул громко скрипнул. Я тоже изменил позу, стараясь прикрыть ее от свиты Эмили. Как будто это могло удержать их от комментариев.
«Ты не остановишь их».
Что? Я испуганно выпрямился и осмотрелся вокруг. Но никто не говорил со мной. Вообще никто не говорил. Я взглянул на Лену. Она уставилась в блокнот. Отлично! Мало того что я видел странные сны и слышал воображаемую песню, так теперь появились еще и голоса.
Ситуация с новенькой задела меня за живое. Я чувствовал свою ответственность за происходящее. Ведь если бы не мое отношение к Лене, Эмили и остальные девицы не злились бы на нее так сильно.
«Злились бы».
Вот! Опять! Голос звучал очень тихо. Я с трудом различал слова. Казалось, что он доносится из моего затылка.
Идеи, Шарлотта и Эмили продолжали пальбу из пушек, но Лена не обращала на них внимания. Похоже, она могла блокировать их выпады, пока строчила что-то в блокноте.
— Харпер Ли[14]однажды сказала, что вы не сможете понять человека, пока не походите в его туфлях. Что вы думаете по этому поводу? Кто хочет ответить?
«Просто Харпер Ли никогда не жила в Гэтлине».
Едва сдерживая смех, я осмотрелся по сторонам. Эмили взглянула на меня как на придурка. Лена подняла руку.
— Я думаю, она говорила о том, что любому человеку нужно давать шанс. Нужно верить в людей, а не автоматически скатываться к ненависти. Ты так не считаешь, Эмили?
|
|
Она с улыбкой посмотрела на Эшер.
— Маленькое чучело, — сквозь зубы прошептала Эмили.
«Ты не понимаешь, с кем имеешь дело».
Я наблюдал за Леной. Она отложила блокнот в сторону и начала что-то писать на руке. Я уже видел эти чернильные цифры. Новое число. Интересно, почему на руке, а не в блокноте, например? Покачав головой, я перевел взгляд на картинки комикса.
— Давайте поговорим о Страшиле Рэдли. Вы догадались, что это именно он оставил подарки для детей Финча?
— Он похож на старого Равенвуда, — прошептала Эмили. — Наверное, хотел заманить детей в свой дом, чтобы убить их.
Это прозвучало достаточно громко для того, чтобы могла услышать Лена, и в меру тихо, дабы миссис Инглиш не разобрала произнесенных слов.
— А потом он загрузил бы мертвые тела в катафалк, отвез их на дальние поля и закопал в сырую землю.
«Заткнись!»
На этот раз крик в моей голове сопровождался каким-то посторонним звуком. Слабым треском.
— У чокнутого Равенвуда такое же сумасшедшее имя, как у Страшилы Рэдли. Разве этого недостаточно?
— Ты права, — согласилась Шарлотта. — Это библейское имя вызывает во мне дрожь. Вот почему его никто больше не использует.
Я сжал кулаки. Было ясно, что они говорили не только о старом Равенвуде, но и о Лене. Я развернулся к Эмили.
— Слушай, почему бы тебе не помолчать немного?
Она сузила глаза.
— Ну что ты, Итан? Он же урод! У них в семье все такие. Это каждый знает.
«Заткнись, тебе сказано!»
Резкий пронзительный звук повторился снова. Теперь он еще больше походил на треск. Я оглянулся, выискивая источник звука. Меня удивило, что никто другой не слышал его — так же, как и голос.
|
|
Лена, сжав челюсти, смотрела прямо перед собой. Она намеренно фокусировала взгляд на одной точке, словно не желала видеть ничего другого. Внезапно мне почудилось, что комната стала уменьшаться в размерах, поглощая саму себя.
Стул Лены снова скрипнул на полу. Она поднялась на ноги и направилась к стоявшей у окна книжной полке, якобы заточить карандаш. Но на самом деле ей просто хотелось убежать от своры судей и присяжных «Джексона». Точилка завертелась.
— Его зовут Мелхиседек, — продолжила Эмили.
«Замолчи!»
Звук точилки перешел в надсадный вой.
— Моя бабушка говорит, что это сатанинское имя.
«Замолчи-замолчи-замолчи!»
— А что! — хихикнув, добавила Идеи. — Вполне ему подходит.
«ХВАТИТ!»
Крик в голове был таким громким, что я схватился за уши. Точилка перестала вращаться. Большое оконное стекло вдруг треснуло и вылетело из рамы. Окно находилось напротив первого ряда — рядом с книжной полкой, около которой стояла Лена. Осколки полетели в нас — в меня, Шарлотту, Идеи и Эмили. Девчонки закричали и пригнулись, прячась под парты. Внезапно я понял, что это был за треск. Давление невидимой силы. Крохотные трещины появились в стекле еще минуту назад. Они расползались в стороны, как узоры инея, пока все стекло не разлетелось на мелкие куски. В классе царил хаос. Девчонки кричали. Все вскочили со своих мест. Даже я.
— Без паники! Никто не пострадал?
Миссис Инглиш попыталась восстановить порядок.
|
|
Я повернулся к точилке. Мне хотелось убедиться, что Лену не зацепило осколками. Но ее зацепило. Она в отчаянии стояла среди крошева стекла. Ее лицо было бледнее обычного. Зеленые глаза снова стали большими, как в прошлую ночь во время ливня. Но теперь в них отражался испуг. Она больше не притворялась храброй.
Вытянув руки, Лена осмотрела их. На одной виднелись порезы. Красные капли падали на пол, оставляя на линолеуме тонкую дорожку.
«Я не хотела…»
Так это она разбила стекло? Или стекло разбилось и порезало ее?
— Лена!..
Она выбежала из класса. Я даже не успел узнать, насколько серьезна рана.
— Вы видели! — закричала Шарлотта. — Она разбила окно! Она подошла к полке и чем-то ударила по стеклу!
— Она ударила по нему кулаком! — вторила Идеи. — Я видела это своими глазами!
— А почему она тогда не истекла кровью? — поинтересовался кто-то из парней.
— Ты что, криминалист? Она, между прочим, пыталась убить нас осколками!
— Я позвоню своему папе и обо всем расскажу! — пригрозила Эмили. — Она такая же сумасшедшая, как ее дядя!
Их голоса напоминали вопли уличных котов. Девочки отчаянно старались перекричать друг друга. Миссис Инглиш пыталась усадить всех на места, но это было невозможно.
— Дети, успокойтесь! Я не вижу никаких причин для паники! Произошел несчастный случай. Вероятно, оконная рама обветшала и стекло просто выпало от порыва ветра.
Но никто не верил, что дело в старом окне и порыве ветра. Такое могла натворить только буря с молниями. Или племянница Равенвуда. Зеленоглазая гроза, накатившая на город. Ураган по имени Лена.
Как бы там ни было, одно я знал наверняка: погода у нас действительно изменилась. Гэтлин никогда не видел бури, подобной этой. И мы тогда даже не предполагали, что позже назовем ее мелким дождиком.
12.09
ГРИНБРАЙР
«Не ходи за мной, Итан».
Я слышал ее голос. Он звучал в моей голове. По крайней мере, мне так казалось.
«Не стоит делать этого».
А я думал, что стоило. Опрокинув стул, я выбежал в коридор. Сомнений больше не было. Я принял одну из противоборствующих сторон. Теперь наверняка возникнет множество проблем, но меня это мало тревожило.
Ведь дело было не только в Лене. Она была не первой. Я видел, как они поступали таким же образом со многими людьми. Как они травили Эллисон Бирч, когда у нее обострилась экзема! Никто не хотел сидеть рядом с ней в столовой и в классе. И как они издевались над бедным Скутером Ричманом за то, что он играл на тромбоне хуже всех в истории оркестра нашей школы.
И хотя на моем шкафчике никогда не было написано слово «трус», я сотни раз отступал в сторону, наблюдая за травлей слабаков и одиночек. Но это не давало мне покоя. Правда, не настолько сильно, чтобы выбегать из класса. Однако всему есть предел. Кто-то должен был восстать против правил стаи. Конечно, глупо судить обо всей школе по действиям двух-трех учеников. Как и о городе — но двум-трем семьям. Вот только в Гэтлине несправедливость стала обычным явлением. Возможно, именно поэтому Мэкон Равенвуд не покидал свой дом десятилетиями. Короче, я знал, что действовал правильно.
«Не делай этого. Ты думаешь, что иначе нельзя, но лучше не нужно».
Ее голос снова звучал в моей голове, будто обосновался там навечно. Я понимал, что завтра у меня начнутся неприятности. Но месть одноклассников меня не волновала. Сейчас я тревожился только о том, чтобы найти ее — как можно быстрее. Трудно сказать, была ли это забота о здоровье Лены или о моем собственном благополучии. Я просто не мог поступить по-другому.
Подбежав к кабинету биологии, я тихо приоткрыл дверь. Линк бросил на меня вопросительный взгляд, затем покачал головой и молча швырнул мне ключи от машины. Я поймал их на лету и побежал к школьной парковке. По моим догадкам, Лена должна была поехать домой. А куда бы вы отправились после подобного инцидента? Конечно домой. И хотя в Равенвуде обитал наш местный Страшила Рэдли, у Лены не было другого дома.
Особняк стоял на вершине холма, будто бросая вызов всему моему привычному миру. Не могу сказать, что я боялся. Слова «испуг» и «страх» не подходили для описания того, что я чувствовал. Я испугался, когда полицейские вошли к нам в дом и сообщили о смерти мамы. Я испугался, когда папа закрылся в кабинете и мне стало ясно, что он уже никогда не выйдет оттуда прежним. В детстве мне было страшно, когда я начал понимать, что маленькие куклы, сделанные Эммой, на самом деле не являются обычными игрушками.
Но Равенвуд не испугал бы меня даже в том случае, если бы он действительно был таким страшным, как в рассказах обывателей. На Юге мистика считается обычным делом. В каждом городе имеется свой дом с привидениями. Если вы проведете опрос населения, то по крайней мере треть жителей поклянется вам, что с ними по соседству обитает призрак или даже два. К тому же меня воспитывала Эмма, а она повсюду прятала крохотные мешочки, наполненные грязью и конским волосом, или рисовала на ставнях синие каракули, чтобы отогнать злых духов и демонов. Так что я привык к необычным явлениям. Хотя дом Равенвуда представлял собой в этом смысле нечто особенное.
Я подошел к воротам и нерешительно толкнул ажурную решетку. Ворота со скрипом открылись. Ничего сверхъестественного не произошло — ни вспышки, ни возгорания, ни шквала. Я не знал, чего ожидать при вторжении в Равенвуд, но, судя по моим догадкам насчет Лены, меня могло подстерегать здесь что-то очень необычное. Поэтому я решил передвигаться с максимальной осторожностью.
Если бы месяц назад мне сказали, что я войду в ворота Равенвуда, взберусь на холм и окажусь во владениях старого Мэкона, я б поднял на смех этого провидца и назвал бы его сумасшедшим. В городке типа Гэтлина вы невольно становитесь свидетелем всего, что происходит. Однако существуют места, где вам бывать не положено. В прошлый раз я лишь подошел к воротам. Теперь, приблизившись к усадьбе, удивился царившему здесь запустению.
Большой особняк вполне соответствовал типичному образу особняка южной плантации — образу, сложившемуся в сознании северян благодаря фильмам в жанре «Унесенных ветром». Старый дом по-прежнему впечатлял, по крайней мере своими размерами. Глядя на широкую веранду за стеной кипарисов и карликовых пальм, я представил себе людей, игравших здесь в карты под звон бокалов с мятным напитком, в который добавлялись виски, лед и сахар. Все могло бы так и быть, если бы не эта разруха. И если бы особняк не принадлежал Равенвуду.
Здание было построено в стиле греческого ренессанса, отнюдь не типичного для Гэтлина. Все фермерские дома в нашем городе возводились по так называемому федеральному шаблону, поэтому дом Равенвуда разительно от них отличался. Большие дорические колонны с облупившейся краской, поддерживали крышу, которая под острым углом спускалась в одну сторону. Из-за этого наклона создавалось впечатление, что дом скособочен, как старуха, страдающая артритом. Крытый портик отделился от дома и наклонился, угрожая рухнуть. Вряд ли кто-то осмелился бы пройтись по нему. Густой плющ опутывал стены, кое-где за ним проглядывали окна. Казалось, что растительность поглощает дом, стараясь сровнять его с землей.
Прямо над дверью, выступая на полметра вперед, торчал конец потолочной балки — характерный архитектурный элемент зданий восемнадцатого века. На боковой стороне бруса я заметил странную резьбу. Какие-то символы. По форме они напоминали круги и полумесяцы и, судя по всему, обозначали фазы луны. Подойдя к ветхому крыльцу, я вытянул шею, чтобы получше их рассмотреть. Мне доводилось видеть такие выступающие балки. Моя мать, историк Гражданской войны, часто указывала мне на них во время наших многочисленных поездок по историческим местам близ Гэтлина. Она говорила, что такие же выступавшие балки были у древних домов и замков Шотландии и Англии — тех самых стран, откуда приезжали сюда первые переселенцы. Обычно на балках люди вырезали слова молитв. Но символы, на которые сейчас смотрел я, выглядели совсем иначе — как иероглифы незнакомого языка. Вероятно, они означали что-то важное для прежних поколений Равенвудов, живших в те времена, когда их усадьба еще не разваливалась на части от ветхости.
Я затаил дыхание и взбежал на крыльцо, перепрыгивая через ступеньку. Мне показалось, что так риск провалиться через сгнившие доски уменьшается ровно наполовину. Массивное дверное кольцо было украшено скульптурным изображением львиной головы с оскаленной пастью. Я постучал. Мне никто не ответил. Я вновь постучал. Похоже, ее не было дома. Наверное, мое предположение оказалось ошибочным. Но затем я услышал знакомую мелодию. «Шестнадцать лун». Лена все-таки вернулась домой.
Я взялся за железную дверную ручку. Она скрипнула, по другую сторону двери послышался щелчок, и я приготовился увидеть Мэкона Равенвуда, который на протяжении всей моей жизни ни разу не появился в нашем городе. Но дверь не открылась. Я взглянул на брус, и что-то подсказало мне, как нужно действовать. У меня, конечно, были сомнения, однако в худшем случае дверь просто не открылась бы. Я прислушался к своей интуиции и, вытянув руку, нажал на центральный фрагмент резьбы. Тайная кнопка в виде полумесяца вошла в паз и привела в движение какой-то спусковой механизм. Дверь открылась почти без звука. Я переступил через порог. Пути назад уже не было.
Через окна в прихожую лился яркий свет — что казалось очень странным, учитывая заросли плюща и прикрытые ставни. Тем не менее в комнате было светло, и солнечные блики весело играли на новой полированной мебели. Я прошел в просторный зал. Никакого антиквариата, довоенных фамильных вещей или портретов маслом тех Равенвудов, которые были предками старого Мэкона. Зал выглядел словно на фото из каталога современной мебели. Элегантные кушетки и кресла, кофейные столики со стеклянными столешницами, стопка книг на ажурной этажерке. Все было модным и новым. Меня не удивило бы, если бы снаружи перед домом стоял фургон для доставки габаритных грузов.
— Лена?
Спиральная лестница, ведущая наверх, могла бы украсить любой универсам. Казалось, что она поднимается гораздо выше второго этажа. Я так и не увидел, где она заканчивается.
— Мистер Равенвуд?
Мой голос отразился эхом от высокого потолка. Похоже, в доме никого не было. По крайней мере, никто из его обитателей не желал выходить и общаться со мной. Внезапно я услышал шум за спиной и, повернувшись, едва не упал от испуга на замшевое кресло. Передо мной стояла черная собака — или даже волк. Какое-то жуткое свирепое животное. На его жестком кожаном ошейнике покачивалась маленькая серебристая луна. Собака смотрела прямо на меня, словно обдумывала дальнейшие действия. Ее глаза мне показались очень странными — слишком округлыми и человеческими.
Собака-волк зарычала и оскалилась. Этот громкий и резкий рык больше походил на возмущенный окрик. Я поступил так, как поступил бы любой на моем месте: побежал к входной двери.
Да что там побежал! Я скатился с крыльца и, почти не разбирая дороги, помчался по покрытой гравием аллее. Куда угодно, лишь бы подальше от особняка Равенвуда, подальше от ужасной зверюги, странных символов и скрипучей двери — назад в безопасную реальность дождливого дня. Аллея перешла в тропу, которая петляла по заросшему полю среди деревьев и кустов ежевики. Мне было даже неважно, куда она вела, — лишь бы подальше от чертова дома.
Пробежав сколько мог, я остановился и, согнувшись, уперся руками в колени. Моя грудь разрывалась. Ноги казались резиновыми. Посмотрев вперед, я увидел частично развалившуюся каменную ограду и макушки деревьев за ней. До меня донесся знакомый запах. Лимонный сад. Наверное, Лена была там.
«Я же просила тебя не приходить».
«Да, просила».
Мы снова, как в классе, разговаривали, не произнося ни слова. Я слышал ее голос у себя в голове. Казалось, что она стояла за моей спиной и шептала мне на ухо. Я направился к ней. Огороженный сад, вероятно, был ее любимым тайным местом — как у героини той книги, которую мама читала мне в детстве. Ограда выглядела очень старой. Каменная кладка местами обвалилась. Я раздвинул завесу плюща, скрывающую арочный проход со сгнившим деревянным каркасом, и до меня донеслись всхлипывания. Деревья и кусты мешали обзору. Я не видел ее.
— Лена?
Она не ответила. Мой голос прозвучал необычно. Отразившись эхом от каменной ограды, окружавшей сад, он окрасился в тревожные и незнакомые тона. Я отломал кончик ветки у ближнего куста. Конечно! Розмарин. И на дереве передо мной свисал идеально круглый желтый лимон.
— Это я, Итан.
Когда приглушенные рыдания стали громче, я понял, что она была где-то рядом.
— Уходи! Ты зря пришел, — услышал я в ответ.
Ее голос охрип, как при простуде. Наверное, она плакала с тех пор, как убежала из школы.
— Да, я слышал, как ты говорила это в моей голове.
Фраза прозвучала по-идиотски, но лучшего объяснения я придумать не смог. Судя по голосу, от Лены меня отделял пышный куст розмарина. Спотыкаясь о корни, я начал обходить вокруг него.
— В твоей голове?
В ее вопросе угадывалась внезапная заинтересованность. Она даже перестала плакать.
— Да.
Все было как в моих снах. Я слышал голос Лены, но не видел ее. Но сейчас она пряталась где-то в этом заброшенном саду, а не падала в бездну. Я раздвинул ветви и оказался на небольшой прогалине. Лена, сжавшись в комочек, лежала в высокой траве и смотрела на небо. Ее левая рука была приподнята над головой; правая сжимала стебли травы. Она будто хотела улететь отсюда — хотела, но не могла. Длинная серая юбка раскинулась по траве и напоминала лужу. На лице Лены виднелись полоски от слез.
— Почему же ты не сделал это?
— Что не сделал?
— Не остался в школе?
— Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.
Я сел рядом с ней. Земля оказалась удивительно твердой. Я провел рукой по грунту и обнаружил, что сижу на плоском камне, скрытом под травой и почвой. Когда я лег на спину, Лена выпрямилась. Я сел, и она тут же опустилась спиной на траву. Мы вели себя ужасно неуклюже. Я снова лег. Каждое мое движение было скованным и напряженным. Какое-то время мы молча смотрели на небо. Из голубого оно превращалось в серое — как обычно в Гэтлине в сезон ураганов.
— Они ненавидят меня. Все до одного.
— Не все. Ты нравишься мне и Линку. Линк — мой ДРУГ.
— Ты просто не знаешь меня, — помолчав, ответила Лена. — Пройдет время, и тоже возненавидишь.
— Я чуть не задавил тебя, помнишь? Мне следует просто обожать тебя за то, что ты не сообщила в полицию и меня не арестовали.
Еще одна неудачная шутка, но она подействовала. На лице Лены промелькнула улыбка — самая короткая из виденных мной.
— Да, звонок в полицию стоит в начале моего списка. А кому мне сообщить о тебе? Тому толстому парню, который постоянно торчит у супермаркета?
Она снова обратила взор к небу. Я, затаив дыхание, смотрел на нее.
— Дай шанс этим ребятам. Они не все плохие. Я хочу сказать, некоторые из них кажутся сейчас злыми, но они просто завидуют тебе. Ты же наверняка чувствуешь это?
— О да, можно подумать.
— Они завидуют.
Я смотрел на ее лицо через высокую траву.
— Взять, к примеру, меня. Во мне тоже живет эта зависть.
— Тогда ты точно спятил, — покачав головой, сказала Лена. — Как можно завидовать девушке, которая ест ланч в одиночестве.
— Зато ты повидала мир.
Она бросила на меня скептический взгляд.
— И что? А ты, в отличие от меня, ходил все время в одну и ту же школу и жил в своем доме.
— В том-то вся и проблема.
— Поверь мне, это не проблема. Я разбираюсь в подобных делах.
— Ты ездила по разным городам. Я отдал бы полжизни за такую возможность.
— Сплошные разъезды не приносят радости. К тому же у тебя есть друг, а у меня — только собака.
— Но ты никого не боишься. Ты поступаешь как хочешь и говоришь что думаешь. А здесь все оглядываются друг на друга.
Лена поковыряла черный лак на ногте указательного пальца.
— Иногда мне хочется вести себя как все остальные. К сожалению, я не могу изменить свою суть. Я пыталась. Но мне не нравится носить правильную одежду или говорить то, что принято. Со мной всегда творится что-то неладное. А мне хочется оставаться собой и иметь при этом друзей, которые замечали бы, пришла я в школу или нет.
— Поверь, мы все следим за тобой. По крайней мере, сегодня наши девочки доказали это в полной мере.
Она почти засмеялась. Почти.
— Я имела в виду не такие, а добрые отношения.
Внезапное смущение заставило меня отвернуться в сторону.
«Я замечаю».
«Что замечаешь?»
«В школе ты или нет».
— Тогда ты точно спятил.
Казалось, что, произнося эту фразу, она улыбалась. Я взглянул на нее, и меня вдруг перестал волновать завтрашний день — будет ли кто-то сидеть со мной в буфете за одним столом или нет. Мне было трудно выразить свои чувства словами, но Лена для меня была превыше всего. Я знал, что больше не смогу молчать, если одноклассники начнут издеваться над ней. Такое не должно повториться.
— Знаешь, всегда так бывает, — прошептала Лена.
Она смотрела на небо, по которому плыли темно-серые облака.
— Ты о небе?
— О школе… обо мне.
Она приподняла руку и покрутила пальцем в воздухе. Небольшое облако завращалось в том же направлении. Лена вытерла рукавом покатившуюся по щеке слезинку.
— На самом деле мне не важно, понравлюсь я кому-то или нет. Я просто не хочу, чтобы меня ненавидели автоматически — без всяких причин.
Облако стало идеально круглым.
— Ты говоришь про этих идиоток? Через пару месяцев Саванна получит корону на зимнем балу, Эмили подарят машину, а Иден перекрасит волосы. Шарлотта тоже чем-нибудь обзаведется — тату, ребенком или не знаю чем еще. Вся история с тобой забудется.
Я лгал, и она знала это. Лена снова приподняла руку и слегка сжала пальцы. Облако смялось и начало походить на ущербную луну.
— Я знаю, они глупые. Все эти крашеные волосы… нелепые маленькие сумочки…
— Вот именно! Тупые курицы. Кого волнует их мнение?
— Меня волнует. Их ненависть причиняет мне боль. Я ведь тоже глупая, и обида на них делает меня еще глупее. Я пытаюсь глупостью побороть глупость.
Она помахала рукой, стирая луну с неба.
— Никогда не слышал о такой глупости.
Я взглянул на нее краем глаза. Лена попыталась скрыть улыбку. Какое-то время мы лежали в траве и смотрели на проплывавшие облака.
— Знаешь, что действительно глупо? У меня под кроватью залежи книг.
Я признался ей в том, о чем никогда и никому не говорил.
— И какие это книги?
— Романы Толстого, Сэлинджера, Воннегута. Я читаю их. Читаю, потому что они нравятся мне.
Она перекатилась на бок, согнула руку в локте и подперла голову ладонью.
— А что об этом думают твои приятели?
— Честно говоря, я помалкиваю о своем увлечении книгами. Такое лучше не выставлять напоказ.
— Это точно. Я заметила, что в школе ты читаешь комиксы.
Она говорила с напускной небрежностью.
— Сегодня я видела «Серебряного Серфера». Ты читал его перед тем, как все произошло.
«Ты наблюдала за мной?»
«Нет, я случайно заметила».
Меня по-прежнему терзали сомнения. Неужели мы общались телепатически? Или я просто воображал себе наш разговор? Но ведь я не сумасшедший! Пока.
Лена изменила тему разговора, точнее, вернулась к прежней:
— Я тоже люблю читать. В основном стихи.
Она почему-то представилась мне лежащей в постели, с книгой в руках. Но я с трудом мог вообразить себе такую картину в особняке Равенвуда.
— Да? Мне из поэтов нравится Буковски.
Я говорил ей правду, хотя прочитал лишь два его стихотворения.
— У меня есть все его книги, — похвасталась Лена.
Я знал, что ей не хотелось говорить о том, что произошло в классе. Но я больше не мог обходить эту тему. Мне нужно было знать правду.
— Так ты расскажешь мне или нет?
— О чем?
— О том, что случилось сегодня.
Последовало долгое молчание. Лена села и сжала в руках стебли высокой травы. Потом провела ладонями по складкам платья, пригнулась и посмотрела мне в глаза. Ее лицо было всего лишь в нескольких дюймах от меня. Я лежал не двигаясь, пытаясь сконцентрироваться на ее словах.
— На самом деле я не знаю, что случилось. Иногда такое происходит. Я не могу контролировать эти силы.
— Это как сны?
Я всматривался в ее лицо, выискивая намек на признание.
— Да, — рассеянно ответила она. — Как наши сны.
Лена вздрогнула и с тревогой посмотрела на меня. Значит, я с самого начала был прав!
— Ты помнишь их!
Она закрыла лицо ладонями. Я сел и потянул ее за рукав.
— Значит, это ты! И тебе известно, что там был я. Все это время ты знала, о чем я говорил.
Я прикоснулся к ладоням Лены, отвел их от ее лица. В моих руках загудел электрический ток.
«Ты та девушка из сновидений!»
— Почему ты ничего не говорила раньше?
«Я не хотела, чтобы ты знал».
Она смотрела мимо меня.
— Но почему?
Мой вопрос прозвучал слишком громко в тишине уединенного сада. Лена взглянула на меня. Она побледнела и казалась испуганной и беззащитной. Ее глаза походили на море перед штормом у побережья Южной Каролины.
— Я не ожидала встретить тебя здесь. Мне казалось, это просто сны. Итан, я не знала, что ты существуешь в реальности.
— А когда узнала… Почему ты ничего не сказала?
— У меня тяжелая жизнь. Я боюсь, что ты… Мне не хочется, чтобы кто-то страдал из-за меня.
Я не понимал, о чем она говорит. Мои пальцы касались ее ладони. Грудь переполняла удивительная нега. Чтобы не упасть, я уперся другой рукой в край каменной плиты и почувствовал под пальцами что-то небольшое и круглое. Возможно, это был жук или осколок камня. Он отделился от плиты и оказался в моей ладони. Вдруг я содрогнулся. Лена сжала мои пальцы.
«Что случилось, Итан?»
«Я не знаю».
Все внезапно изменилось. Будто я попал в другое место. Вокруг по-прежнему был сад, но не тот. И запах лимонов тонул в горечи дыма…
Близилась полночь, а небо было алым от пожарит. Языки огня тянулись к облакам, клубы дыма глотали все на своем пути. Даже луну. Поле превратилось в вязкое месиво. Земля, промокшая от долгих дождей, покрылась серым пеплом. И если бы только дождь полил ее сегодня!
Женевьева надсадно закашляла. Дым обжигал ее горло. Было больно дышать. Грязь цеплялась за подол и тянула юбку вниз, заставляя спотыкаться почти на каждом шагу. Но Женевьева упрямо шла вперед. То был конец света. Конец ее мира. Она слышала женские крики вперемешку с выстрелами и безжалостным ревом пламени. Слышала, как солдатам отдавали приказы убивать всех подряд.
— Сжечь эти дома! Пусть мятежники почувствуют вкус поражения! Уничтожайте всех, кого увидите!
Солдаты Союза поджигали усадьбы, хлева и амбары. Они обливали керосином простыни и занавески. Женевьева видела, как полыхали плантации соседей, как знакомые семьи пытались вырваться из объятий пламени, но чаще всего безуспешно. Языки огня отрезали пути спасения, пожирая людей вместе с домами, в которых они родились.
Вот почему она бежала — в дым, в огонь, прямо в пасть зверя. Она должна была добраться до Гринбрайра раньше, чем туда придут убийцы. Время поджимало. Солдаты методично сжигали плантации, оставляя широкий огненный след вдоль этого берега Санти. Они уже сожгли Блэквелл. Следующим был Голубиный перекресток. Затем Гринбрайр и Равенвуд. Генерал Шерман объявил карательную акцию, и его армия, пройдя по трупам сотни миль, добралась наконец до Гэтлина. Они сровняли с землей почти каждую плантацию Колумбии, затем двинулись на восток, сжигая все на своем, пути. Когда северяне вошли в Гэтлин, во дворах по-прежнему развевались флаги Конфедерации — это стало еще одним поводом для зверств.
Запах лимонов подсказал ей, что она опоздала. Запах лимонов, смешанный с золой. Они сожгли даже их сад.
Мать Женевъевы любила лимоны. Поэтому отец, погостив у приятеля в Джорджии, привез оттуда два лимонных саженца. Все говорили, что они не вырастут, что холодная зима Южной Каролины убьет их на корню. Но мать не слушала этот вздор. Она посадила деревья на краю хлопкового поля и начала заботиться о них, как о собственных детях. В холодные зимние ночи она укрывала саженцы шерстяными одеялами и нагребала землю по краям, чтобы в почве удерживалась влага. Лимоны выросли. Через пару лет отец Женевьевы привез еще двадцать восемь деревьев. Некоторые городские леди выпрашивали у мужей лимонные саженцы для своих садов, но их деревья гибли. Лимоны росли только в Гринбрайре, только под заботливой опекой ее матери. И казалось, что никакая беда не уничтожит эти деревья. Пока не пришли солдаты…