Она тут же изменила тему разговора:
— Я хотела спросить тебя о медальоне. Ты тоже видел горящий дом?
— Да. Я сидел в церкви, когда началось видение. Это просто чудо, что я не упал со скамьи. Но мне удалось выведать у Сестер некоторые сведения. Инициалы И. К. У. соответствуют имени Итана Картера Уота. Он был моим прапрапрапрадедом. Мои сумасшедшие бабки утверждают, что меня назвали в его честь.
— Почему же ты сразу не узнал инициалы?
— В том-то все и дело! Я никогда не слышал о нем прежде. Его удалили из нашего фамильного древа.
— А инициалы Ж. К. Д.? Это Женевьева, верно?
— Наверное, она. Хотя Сестры ничего не знают о ней. Буква Д, скорее всего, означает Дачанис. Я хотел расспросить Эмму, но стоило ей увидеть медальон, у нее чуть глаза не вылезли. Как будто его трижды заколдовали, окунули в ведро вуду и завернули в проклятье огромных размеров. Жаль, что кабинет отца все время закрыт. Там хранятся старые мамины книги о Гэтлине и Гражданской войне.
Затем я как бы невзначай закинул удочку:
— Может, ты поговоришь со своим дядей?
— Он ничего не знает. Где сейчас медальон?
— У меня в кармане. Эмма велела засунуть его в мешочек, наполненный особым порошком. А потом отнести обратно в Гринбрайр и закопать в землю.
— Наверное, она ненавидит меня.
— Не больше, чем любую другую девушку, с которой мне хотелось бы подружиться. Я имею в виду девушку-товарища, а не что-то там такое…
Мне и самому не верилось, что я могу вести себя настолько нелепо.
— Давай пойдем в класс. Зачем нам новые проблемы?
— Нет, я лучше поеду домой, — ответила Лена. — Конечно, мне придется свыкнуться с таким отношением. Но я хочу пожить спокойно хотя бы еще один день.
— Ты не боишься, что тебя потом будут ругать?
Она засмеялась.
— Кто? Мой дядя? Всеми гонимый Мэкон Равенвуд, который считает школу пустой тратой времени? Он и сам не ходил в нее. Моего дядю бросает в дрожь от всего, что нравится добропорядочным жителям Гэтлина.
— Тогда почему ты приехала сюда?
Например, я знал, что Линк ни за какие коврижки не появился бы в школе, если бы миссис Линкольн каждое утро не контролировала его. Лена повертела в руках один из своих брелоков — семиконечную звезду.
— Я думала, здесь будет по-другому. Я надеялась завести друзей среди одноклассников, присоединиться к редколлегии школьной газеты… ну и все такое прочее.
— Ты имеешь в виду нашу газету? «Парламентские новости «Джексона»»?
— В прежней школе я тоже пыталась устроиться в редколлегию, но мне сказали, что штат уже полный. Хотя у них не хватало корреспондентов и они не успевали выпускать газету вовремя.
Она смущенно отвернулась.
— Я лучше поеду.
Мне оставалось лишь открыть для нее дверь.
— Я думаю, тебе стоит поговорить со своим дядей о медальоне Женевьевы. Возможно, он знает больше, чем ты думаешь.
— Поверь, он ничего не знает.
Я захлопнул дверь. Конечно, мне хотелось, чтобы она осталась в школе. Но отчасти я был рад, что Лена уезжала домой. Сегодня мне и без нее хватит неприятностей.
— Если хочешь, я сдам твою работу на проверку.
Проследив за моим взглядом, она взяла в руки блокнот, лежавший на пассажирском сиденье.
— Нет, это мои личные записи.
Лена открыла бардачок для перчаток и сунула туда блокнот.
— Просто ерунда всякая.
То есть то, о чем она не собиралась рассказывать мне.
— Тогда тебе лучше уехать сейчас, потому что Жирный скоро начнет вылавливать прогульщиков.
Не дожидаясь моих дальнейших советов, Лена махнула мне рукой и начала выезжать со стоянки. Я услышал лай и, повернувшись, увидел огромную черную собаку, с которой уже встречался в Равенвуде. Пес сидел на тротуаре всего в нескольких шагах от меня. Как раз в это время на аллее появилась миссис Линкольн. Она улыбнулась и кивнула мне. Собака зарычала. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Миссис Линкольн посмотрела на пса с таким отвращением, словно это был сам Мэкон Равенвуд. Я не успел заметить, кто из них выиграл эти «гляделки».
— Дикие животные разносят бешенство. Кто-то должен уведомить городской совет о бродячей собаке.
Ага! Кто-то.
— Вы правы, мэм.
— Я видела, что со стоянки выехала черная машина. Кто был за рулем? Мне показалось, что ты крутился рядом.
Она знала ответ. Это был не вопрос, а конкретное обвинение.
— Извините, мэм. Я опаздываю на урок.
— Мы с директором Харпером решили судьбу той приезжей девушки, которая поселилась в Равенвуде. Он заверил меня, что предложит ей перевестись в другое учебное заведение — в любую из трех школ в соседних городах. Лишь бы ее не было в «Джексоне».
Я молча отвел взгляд в сторону.
— Это наш долг, Итан Уот. Каждого жителя Гэтлина — директора Харпера, мой и твой. Мы должны оградить молодежь от любого вредного воздействия. От любых плохих людей.
То есть от тех, кто не нравится ей.
Она протянула руку и похлопала меня по плечу, как недавно Эмили.
— Уверена, что ты понимаешь, почему я встревожена. Ведь ты один из нас. Твой отец родился здесь. Твою маму похоронили на нашем кладбище. Ты сын Гэтлина и принадлежишь этому городу. Не каждый человек удостаивается такой высокой чести.
Мне захотелось нахамить. Но когда я повернулся, она уже села в машину. На этот раз миссис Линкольн задумала не просто сжечь несколько книг, а устроить расправу посерьезнее.
Прозвенел второй звонок. Я вошел в класс, и день сразу стал для меня совершенно обычным. Озабоченные родители по-прежнему толпились рядом с кабинетом директора, но они меня больше не интересовали. На большой перемене мы с парнями пошли в буфет, где я, как всегда, съел три шоколадных пудинга. Ребята неодобрительно поглядывали на меня и молчали. Всем было ясно, о ком мы думали, но не говорили. На уроках химии и английского Эмили усердно рассылала эсэмэски, и ее суетливое поведение тоже казалось неким подтверждением повседневного порядка. Я знал, о ком и что именно она писала своим подругам. Короче, все выглядело привычным и скучным. Вот почему, когда после тренировки Линк подвез меня домой, я решился на совершенно безумный поступок.
Эмма встретила меня на крыльце — верный признак неприятностей.
— Ты видел ее?
Вполне ожидаемый вопрос.
— Лены не было сегодня в школе.
В принципе, я сказал ей правду.
— Вот и хорошо. Несчастья идут за ней по пятам, как пес Равенвудов. Я не хочу, чтобы они вошли за тобой в этот дом.
— Мне нужно принять душ. Когда ты приготовишь ужин? Мы с Линком договорились поработать сегодня вечером над школьным проектом.
Последнюю фразу я произнес уже на лестнице.
— Над школьным проектом? По какому предмету?
— По истории.
— Куда вы поедете? И когда ты планируешь вернуться?
Чтобы уклониться от ответов, я захлопнул дверь ванной комнаты. Мне требовался план и какой-нибудь тщательно продуманный повод. Через десять минут, сидя за кухонным столом, я уже излагал его Эмме. В нем имелось множество изъянов, но это был лучший вариант, который я смог придумать за такое короткое время. Теперь оставалось лишь тупо стоять на своем. Я не считал себя заправским лжецом, а Эмма не была глупой.
— Линк заберет меня после ужина, и мы поедем в библиотеку. Посидим там до закрытия. Домой вернусь где- то между девятью и десятью часами вечера.
Я намазал кусок свинины липкой массой «Каролина голд»; горчичный соус для барбекю не имел никакого отношения к Гражданской войне, но по какой-то причине прижился в Гэтлине.
— Значит, в библиотеку?
Я редко обманывал Эмму и всегда жутко нервничал в подобных ситуациях. Сегодня вечером у меня даже разболелся живот. Мне не хотелось набивать желудок жареной свининой, но выбора не было. Эмма точно знала мою порцию. Два куска вызвали бы подозрение. А уж если бы я ограничился одним куском, меня отослали бы в спальню с градусником под мышкой и с имбирным элем и руке. Вздохнув, я снова потянулся за соусом.
— Ты не был в библиотеке с тех пор…
— Я знаю.
С тех пор, как умерла мама.
Библиотека была вторым домом для моей матери и всей нашей семьи. Когда я был маленьким, мы проводили там почти каждый воскресный вечер. Я блуждал среди стеллажей и выискивал книги с рисунками пиратских кораблей, рыцарей, солдат или астронавтов. Мама обычно говорила: «Это моя церковь, и наша семья проводит здесь воскресные мессы».
Главный библиотекарь Гэтлина, Мэриан Эшкрофт, была близкой подругой моей матери и вторым общепризнанным знатоком истории нашего города. Их с мамой связывали общие исследования. Они вместе учились в университете и заканчивали аспирантуру в Дьюке. Защитив диссертацию по какой-то афро-американской теме, Мэриан отправилась следом за мамой в Гэтлин, чтобы завершить их первую совместную рукопись. Перед роковым случаем они писали уже пятую книгу.
После смерти мамы я ни разу не заходил в библиотеку, потому что не был готов к этому. Но я знал, что Эмма не посмела бы мешать моим визитам к Мэриан. Она даже не стала бы звонить ей, чтобы проверить меня. Уважая ее дружбу с моей мамой, она причисляла мисс Эшкрофт к членам нашей семьи. А для Эммы не было ничего дороже семейных и родственных уз.
— Ладно, только следи за своими манерами и не кричи там во весь голос. Помнишь слова своей матери? Любая книга — это Библия, а дом, где хранятся подобные вещи, является храмом Господним.
Я точно знал, что моя мама никогда не сказала бы такого об офисе ДАР.
Послышались гудки. Это сигналил Линк. Он собирался на репетицию и согласился подвезти меня. Я выбежал из кухни, сгорая от стыда… Мне хотелось броситься в объятия Эммы и признаться ей во всем, как я сделал в шестилетнем возрасте, когда съел все «Джелл-О»[18], припрятанные в буфете. Возможно, Эмма была права. Наверное, я пробил дыру в небесах и Вселенная уже начала падать мне на голову.
Подходя к особняку Равенвуда, я плотнее прижал к себе глянцевую синюю папку — мой повод для визита в дом Лены без приглашения. Я якобы хотел передать ей задание по английскому языку — по теме, которую она пропустила. Во всяком случае, таким был мой план. Когда я спускался со своего крыльца, он казался мне довольно убедительным. Но теперь, поднимаясь на крыльцо Равенвуда, я терзался большими сомнениями.
Обычно меня не причисляли к навязчивым парням, но сейчас я не видел других вариантов. Лена никогда не пригласила бы в дом постороннего человека. Я интуитивно полагал, что ее дядя мог бы рассказать нам о Женевьеве. Он должен был хоть что-нибудь знать о ней. Впрочем, возможно, главная причина визита коренилась в другом. Мне хотелось увидеть ее. Этот растянувшийся день, проведенный в «Джексоне» без урагана по имени Лена, оказался настолько тусклым, что я начал думать, смогу ли прожить оставшиеся школьные годы без тех проблем, которые она мне создавала. Точнее, тех проблем, которые делали мою жизнь такой насыщенной и интересной.
Я увидел свет в окнах, прикрытых плющом. Изнутри доносилась мелодия старой песни Саванны — как раз из того георгианского альбома, который нравился моей маме. «В холодный-холодный вечер…» Едва я хотел постучать, из прихожей послышался лай. Через несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Лена. Босоногая, с распущенными волосами — такой я ее еще не видел. Черное платье с вышитыми маленькими птицами годилось бы для костюмированного бала в каком-нибудь шикарном ресторане. А я в своей рваной майке и джинсах будто только что вышел из гэтлинскош кафе «Дэ…и кин…». Ступив на крыльцо, она прикрыла дверь за собой.
— Итан! Что ты здесь делаешь?
Я смущенно протянул ей папку.
— Вот… Принес тебе домашнее задание.
— Я же предупреждала тебя. Зачем ты пришел? Мой дядя не любит посторонних людей.
Она начала теснить меня с лестницы.
— Ты должен уйти. Прямо сейчас!
— Я просто подумал, что мы с ним могли бы познакомиться… и поговорить.
Услышав деликатное покашливание, я приподнял голову. На крыльце, за спиной Лены, стоял пес Равенвудов, а за ним возвышался сам Мэкон Равенвуд. Мне хотелось скрыть свое удивление, но вряд ли это удалось, — увидев его, я едва не выпрыгнул из кожи.
— Не часто мне доводилось слышать такие слова. И, будучи джентльменом, я не позволю вам разочароваться в своих ожиданиях.
Несмотря на южную медлительность речи, он говорил с идеальным произношением:
— Приятно познакомиться с вами, мистер Уот.
Я не верил своим глазам. Передо мной стоял таинственный Мэкон Равенвуд! Естественно, я думал, что увижу Страшилу Рэдли — какого-то жалкого уродца в грязном комбинезоне, который будет шаркать по дому, что-то односложно бормоча и, возможно, даже пуская слюну по подбородку. Но Мэкон не был Страшилой Рэдли. Он больше походил на Аттикуса Финча.
Его одежда считалась бы безупречной в каком-нибудь… ну, я не знаю… в 1942 году. На рукавах накрахмаленной белой рубашки вместо пуговиц поблескивали старомодные серебряные запонки. Черный вечерний френч был идеально выглажен. Глаза Равенвуда мерцали, как два колодца с темной водой. Они казались затуманенными, словно стекла катафалка, на котором Лена ездила в город, и выделялись на его бледном лице, как черные пятна. В них ничего не отражалось. Его кожа была белой как снег — того мраморно-белого цвета, который встречается только у городских затворников. Волосы — седые на висках и черные, как у Лены, на темени — напоминали смесь соли и перца.
Его можно было принять за какого-то американского актера эпохи черно-белого кино. Или, возможно, за члена королевской семьи небольшого европейского государства, о котором у нас никто не слышал. Но Мэкон Равенвуд родился в наших краях, и этот факт приводил в замешательство. Он был пугалом Гэтлина, истории о котором я слышал с детского сада. А теперь мне казалось невероятным, что он вообще из нашего города.
Не сводя с меня пристального взгляда, Мэкон захлопнул книгу, которую держал в руках. Он смотрел на меня так, словно выискивал что-то внутри. Словно обладал рентгеновским зрением. Впрочем, принимая во внимание события прошлой недели, такое вполне можно было допустить. Я боялся, что он слышит, как громко стучит мое сердце. Мэкон Равенвуд смущал меня и понимал это. Ни один из нас не улыбался. Жуткий пес стоял рядом с ним, напряженно пригнув голову. Похоже, он ждал приказа, чтобы наброситься на меня и перегрызть мне горло.
— Где же мои манеры? Входите, мистер Уот. Мы как раз собирались поужинать. Вы можете присоединиться к нам. Прием пищи всегда считался нашим любимым занятием — особенно здесь, в Равенвуде.
Я взглянул на Лену, безмолвно выпрашивая какой-нибудь совет.
«Скажи ему, что ты не можешь остаться на ужин».
«Поверь мне, я и сам не хочу».
— Спасибо, сэр. Но мне не хотелось бы обременять вас своей персоной. Я пришел к вам только для того, чтобы передать домашнее задание для Лены.
Снова приподняв синюю папку, я отступил на шаг.
— Ерунда, мой друг! Вы можете остаться. После ужина я покажу вам свою оранжерею и угощу вас кубинской сигарой. Или вы предпочитаете сигареты? А может быть, вам неудобно заходить в мой дом? В таком случае я пойму ваш отказ.
Трудно было сказать, шутит он или говорит серьезно. Лена приобняла его за талию, и лицо Мэкона мгновенно изменилось. Как будто солнце выглянуло из-за облаков в дождливый серый день.
— Дядя Эм, не мучай Итана. Он мой единственный друг на сотни миль вокруг, и если ты напугаешь его, мне придется переехать к тете Дель. Тогда тебе не над кем будет издеваться.
— Со мной останется Страшила.
Собака приподняла голову и лукаво посмотрела на Мэкона.
— Я заберу его с собой, — с улыбкой пригрозила Лена. — Недаром же он бегает за мной по всему городу.
Я не удержался от вопроса.
— Страшила? Вы назвали собаку Страшилой Рэдли?
Мэкон позволил себе небольшую улыбку.
— Пусть лучше это прозвище будет его, а не моим.
Он запрокинул голову и засмеялся. Я испуганно отшатнулся, изумленный выражением его лица. Мэкон открыл дверь и поманил меня пальцем.
— А действительно, мистер Уот! Присоединяйтесь к нам. Я люблю веселую компанию. К сожалению, прошел уже целый век с тех пор, как Равенвуд имел честь принимать гостей из нашего прелестного маленького Гэтлина.
Лена смущенно улыбнулась.
— Не будь снобом, дядя. Горожане не виноваты в том, что ты не разговариваешь с ними.
— И это не моя вина, что я привык к хорошим манерам, к рассудительной интеллигентной беседе и сносной личной гигиене. Хотя я не настаиваю именно на такой очередности.
— Не обращай на него внимания, — извиняющимся гоном сказала мне Лена. — Он сегодня в плохом настроении.
— Кажется, я догадываюсь почему. Это как-то связано с директором Харпером?
Лена кивнула.
— Да, был звонок от директора. Расследование подозрительного инцидента с окном еще не закончено, но мне дали испытательный срок.
Она округлила глаза.
— Еще одно нарушение — и меня отчислят из школы.
Мэкон беспечно рассмеялся, как будто мы говорили о чем-то абсолютно несерьезном.
— Испытательный срок! Как забавно! Такое наказание может исходить от авторитетного должностного лица.
Он мягко втолкнул нас в прихожую.
— Недоучка директор, с трудом закончивший колледж, и кучка напыщенных домохозяек, чья родословная не выдержит конкуренции даже с родословной Страшилы Рэдли. И они еще на что-то претендуют!
Я переступил через порог прихожей и остановился как вкопанный. Передо мной раскинулся великолепный холл с парящим сводом. От зала с современной мебелью, который я видел несколько дней назад, не осталось и следа. Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, висела большая картина, написанная маслом, — портрет потрясающе красивой женщины с сияющими золотистыми глазами. Лестница тоже утратила современный стиль и превратилась в ажурный классический пролет, который, казалось, опирался лишь на воздух. Если бы сейчас к нам спустилась Скарлетт О'Хара в кринолине и пышных юбках, в такой обстановке она выглядела бы вполне естественно. С потолка свисали хрустальные многоярусные люстры. Изысканная старинная мебель чередовалась с удобными креслами, накрытыми расшитыми покрывалами, с мраморными столиками и декоративными пальмами в больших горшках. Повсюду горели свечи. Французские окна были открыты настежь. Прохладный ветерок приносил из сада запах экзотических растений. На нескольких столах возвышались высокие серебряные вазы с букетами свежих цветов. На какое-то мгновение я подумал, что вернулся в одно из своих видений. Но медальон по-прежнему хранился в магическом мешочке, надежно завернутый в носовой платок. На всякий случай я провел ладонью по карману. А жуткая собака, сидевшая у лестницы, смотрела на меня, как на кусок бекона.
Все это казалось фантастикой. После моего прошлого визита Равенвуд изменился. Вид холла казался абсолютно нереальным, как будто я очутился в прошлом. Но мне он нравился, и я хотел бы, чтобы моя мама могла полюбоваться такой правдоподобной реставрацией исторического интерьера. Впрочем, мебель и остальные предметы были вполне реальными. Теперь я знал, как выглядели старые дома в эпоху их былого величия. Во всей этой неописуемой красоте особняка ощущалась какая-то связь с Леной Дачанис, с садом за полуобвалившейся стеной, с загадочным Гринбрайром.
«Почему он раньше выглядел по-другому?»
«О чем ты говоришь?»
«Думаю, ты знаешь, что я имею в виду».
Мэкон шагал перед нами. Мы свернули за угол — в ту комнату, которая на прошлой неделе служила гостиной. Теперь здесь был огромный зал. У стены стоял длинный стол на деревянных львиных лапах. Он был сервирован на троих, как будто Мэкон и Лена ожидали меня. В углу играло фортепьяно — одно из механических чудес XIX века. Атмосфера зала казалась совершенно сверхъестественной. До меня доносились едва уловимые отзвуки смеха, звон бокалов и гул голосов. Создавалось впечатление, что в Равенвуде шло праздничное торжество, на котором я был единственным гостем.
Мэкон продолжал возмущаться по поводу телефонного звонка директора Харпера. Его слова отражались эхом от украшенных фресками стен и резного сводчатого потолка.
— Наверное, я действительно сноб. Все эти маленькие города вызывают у меня отвращение. Я презираю их жителей. У них, как правило, крохотные умы и большие задницы. Можно сказать, что скудость в одной части тела они компенсируют избытком в другой. Все, что ни попадало бы к ним внутрь, превращается в обычное дерьмо. Жирные, тупые и в конечном счете ужасно неудовлетворенные.
Он засмеялся, оскалившись в недоброй улыбке.
— Так почему же вы не уезжаете отсюда?
Я почувствовал волну раздражения, которая вернула меня обратно в реальность, какой бы иллюзорной она сейчас ни казалась. Когда я сам насмехался над Гэтлином, это было одно. Но совсем другое, когда оскорбления исходили от Мэкона Равенвуда. Мы считали его чужаком.
— Не задавайте абсурдных вопросов, юноша. Я живу в Равенвуде, а не в Гэтлине.
Он произнес название города с таким отвращением, как будто увидел омерзительного паука.
— У меня нет детей, и когда я буду готов разорвать узы моей жизни, мне придется найти человека, который позаботился бы о Равенвуде. Моя единственная, прекрасная и ужасная, цель — уберечь это место в целости и сохранности. Мне нравится считать себя хранителем живого уникального музея…
— Дядя Эм, ты говоришь слишком высокопарно.
— А ты, Лена, излишне дипломатична. Я никогда не мог понять, почему тебе так хочется общаться с этими глупыми и невежественными горожанами.
«Похоже, у него свой пунктик».
«Между прочим, ты тоже не хотел, чтобы я приходила в школу».
«Нет… я просто имел в виду…»
Мэкон строго посмотрел на меня.
— Конечно, к нашему гостю это не относится.
Чем больше я слушал его, тем сильнее становилось мое любопытство. Кто мог бы подумать, что Мэкон Равенвуд окажется таким интеллигентным человеком? Среди прочих жителей Гэтлина я поставил бы его на третье место по уму, поскольку два первых занимали моя мама и Мэриан Эшкрофт. Или, возможно, на четвертое — при условии, что мой отец когда-нибудь снова вернется к прежней жизни. Я пытался рассмотреть название книги, которую Мэкон держал в руке.
— Это что, Шекспир?
— Бетти Крокер[19]. Потрясающая женщина! Мне хотелось узнать, какие блюда местные жители предпочитают выбирать на ужин. Что-то потянуло в этот вечер на региональные рецепты. После долгих раздумий я решил остановиться на тушеной свинине.
Опять тушеная свинина! При одной лишь мысли о ней я почувствовал приступ тошноты. Мэкон выдвинул для Лены кресло с завитушками.
— Кстати, о гостеприимстве, моя дорогая! На День всеобщего сбора к нам приедут твои кузины и кузен. Не забудь сказать Дому и Кухне, что у нас появится пять новых персон.
Лена раздраженно нахмурилась.
— Я передам твои слова персоналу кухни и служанкам, дядя Эм.
— Что за день всеобщего сбора? — спросил я.
— Наше семейство немного чудаковатое. Всеобщий сбор — это старый праздник урожая. Ранняя версия Дня благодарения. Ничего особенного.
Я и не думал, что Равенвуд посещали какие-то гости — пусть даже родственники из других городов. Никто из жителей Гэтлина никогда не видел ни одной машины, которая сворачивала бы сюда на развилке дорог.
Мэкон, видимо, забавлялся, смущая Лену.
— А ты, дорогая, зря извращаешь мои слова. И знаешь, заговорив о Кухне, я понял, что действительно проголодался. Пойду посмотрю, что она там нащелкала для нас.
В тот же миг я услышал, как в отдаленной комнате зазвенели горшки и кастрюли.
— Дядя Эм, я прошу тебя! Ты перегибаешь палку.
Мэкон Равенвуд поднялся из-за стола и направился к дальней двери. Его каблуки звонко стучали по полированном полу. Я признался себе, что странный особняк внушал почтение. По сравнению с ним Белый дом казался лесной хижиной.
— Лена, что происходит?
— Что ты имеешь в виду?
— Как он узнал о моем приходе и позаботился о месте для меня?
— Наверное, он сделал это, когда увидел нас на крыльце.
— А почему так изменилась обстановка? Я заходил в ваш дом в тот день, когда мы с тобой нашли медальон. Все выглядело совершенно иначе.
«Скажи правду. Ты можешь доверять мне».
Она теребила кайму платья. Упрямая девчонка.
— Мой дядя любит старинные вещи. Он меняет обстановку почти каждый месяц. Почему это тебя так волнует?
Что бы здесь ни происходило, она не собиралась раскрывать мне истину.
— Ладно. Ты не против, если я осмотрюсь?
Она нахмурилась, но ничего не сказала. Я встал из-за стола и направился к двери, за которой скрылся Мэкон. Следующая комната оказалась небольшим кабинетом, с двумя диванами и письменным столом. На коврике перед пылающим камином лежал Страшила Рэдли. Увидев меня, он грозно зарычал.
— Хороший песик. Тише, тише.
Собака зарычала громче. Я попятился к двери. Страшила умолк и положил голову на лапы. Я заметил на письменном столе сверток. Что-то было завернуто в коричневую бумагу и перевязано шнурком. Когда я взял его в руки, пес снова зарычал. На свертке стоял штамп Гэтлинской краевой библиотеки. Я узнал его с первого взгляда. Моя мама получала сотни таких посылок, и только Мэриан Эшкрофт заворачивала книги подобным образом.
— Вы интересуетесь библиотечными книгами, мистер Уот? Неужели вы знакомы с Мэриан Эшкрофт?
Я почему-то не удивился бесшумному и внезапному появлению Мэкона. Он взял сверток из моих рук и нежно погладил обертку.
— Да, сэр. Мэриан… то есть доктор Эшкрофт… она была лучшей подругой моей мамы. Они вместе писали книги.
Глаза Мэкона сверкнули — короткая вспышка и вновь непроницаемая чернота зрачков.
— Ах да! Конечно! Какая непростительная забывчивость! Итан Уот, я знал твою мать.
У меня слова застряли в горле. Откуда Равенвуд мог знать мою маму? На его лице промелькнуло странное выражение, как будто он вспоминал о чем-то.
— Естественно, только по ее книгам. Я прочитал все, что она написала. И если вас не затруднит присмотреться к ссылкам в «Плантациях и посадках растений», в главе «Разделенный сад», вы увидите, что основными источниками этих исследований были книги из моей личной коллекции. Ваша мать обладала литературным талантом, ее смерть — огромная потеря.
Мне удалось выдавить из себя улыбку.
— Спасибо, сэр.
— Для меня будет честью показать вам свою библиотеку. Я с огромным удовольствием продемонстрирую мою коллекцию книг единственному сыну Лилы Эверс.
Меня поразило звучание имени моей мамы в устах Равенвуда.
— Уот, — поправил его я. — Лилы Эверс Уот.
Его улыбка стала шире.
— Конечно. Прошу прощения. Но вернемся к главному событию. Судя по тишине на Кухне, наш ужин уже подан.
Он похлопал меня по плечу, и мы вернулись в зал. Лена ожидала нас за столом. Она зажигала свечу, которая погасла от вечернего ветра. Блюда на столе были бы достойны изысканного пиршества. Но как они попали сюда, было непонятно. Кроме нас троих, я не видел в доме ни одного человека. Получалась интересная картина: абсолютно изменившийся интерьер, собака-волк, и теперь вот это. Однако я по-прежнему ожидал, что самой удивительной частью вечера будет рассказ Мэкона о Женевьеве.
Яств было столько, что можно было бы накормить всех членов ДАР, церковных прихожан и нашу баскетбольную команду. Хотя в Гэтлине подобных блюд не готовили. В центре стола возвышался аппетитный жареный поросенок с яблоком, торчавшим из пасти. Куски гусятины, фаршированной каштанами, окружали бараньи ребрышки, украшенные маленькими бумажными шариками. Рядом стояли чаши со сливками, подливой и соусами. На подносах лежали рулеты и хлеб, зелень, вареная свекла и салаты, названия которых я не знал. А прямо передо мной находилась большая тарелка с тушеной свининой, присыпанной сверху сухариками. Среди прочих блюд она выглядела абсолютно не к месту. При мысли о том, что мне из вежливости придется набивать рот свининой, я снова почувствовал тошноту и взглянул на Лену, моля ее о помощи.
— Дядя Эм, ты опять перестарался. Тут слишком много еды.
Страшила, свернувшись у ног Лены, застучал хвостом в ожидании подачки.
— Ерунда. Это праздник. У тебя появился друг. Угощайтесь, а то Кухня обидится.
Лена с беспокойством смотрела на меня, словно боялась, что я сейчас встану — якобы для того, чтобы вымыть руки, — и убегу. Безнадежно пожав плечами, я принялся накладывать в тарелку салат и свинину. Оставалось надеяться только на то, что Эмма утром позволит мне пропустить завтрак.
Когда Мэкон налил себе третий бокал виски, я воспринял это как хороший повод для разговора о медальоне. Кстати, меня еще удивило, что он постоянно накладывал в свою тарелку еду, но затем вообще не прикасался к ней. Казалось, что пища сама куда-то исчезает. На тарелке оставалась лишь пара небольших кусков. Я по наивности решил, что Страшила Рэдли — самая счастливая собака в городе.
— Сэр, вы не против небольшой беседы? — спросил я, отложив салфетку в сторону, — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Похоже, вы много знаете об истории нашего края. А я в данный момент не могу обратиться за помощью к моей матери.
«Что ты делаешь?»
«Я хочу спросить его о Женевьеве».
«Он ничего не знает».
«Лена, мы должны попытаться».
— Конечно, мой друг.
Мэкон сделал глоток из бокала. Я сунул руку в карман и вытащил медальон из мешочка с магическим порошком Эммы. Едва я попытался развернуть носовой платок, свечи в зале потухли. Свет ламп потускнел и тоже погас. Механическое фортепьяно умолкло.