Детство, Потерянный Рай (1974-1990)
[4 слайд] О знаменитом шраме. Это произошло на даче: маленький Боря играл в машинку и налил в стеклянную банку воду — «бензин» для машинки. Шел с банкой, споткнулся, упал и осколками порезал лицо. Чудом не задело глаз — до него оставалось несколько миллиметров.
Травмы, раны, шрамы — с младенчества.
Отец. Борю в детстве спросили: кем работает твой папа?
— Царем.
Отца, директора Института геофизики Уральского отделения Академии наук СССР, возила служебная черная «Волга». Боря утверждал в кругу дворовых кентов:
— Мой папа — вор в законе. Ему верили.
Мифологизировал себя Борис постоянно, как видно на примерах из детства. Автомиф — как у Аxматовой, еще до того, как стал поэтом.
История про бабулю и шрам. Автовокзал, междугородний автобус готовится к отправлению. Борис Рыжий с женой Ириной Князевой едут на кладбище к ее бабушке. В салон автобуса входит пожилая женщина и требует освободить места, где сидят Борис с Ириной, хотя рядом есть свободные сиденья. Начинается склока, женщина переходит на личности: увидев шрам на щеке Рыжего, записывает его в бандиты. Рыжий реагирует: «Да я же за тебя воевал, бабка!» Ну, имея в виду Чеченскую.
[5 Слайд] Теперь про отца. Отец — Борис Петрович Рыжий, родился в 1938 году. Как я уже говорил, Борис Петрович — советский и российский учёный в области горного дела и геофизики, доктор геолого-минералогических наук, профессор. Заслуженный деятель науки Российской Федерации (1999). Интеллигент. Для удобства отца буду называть — Борис Петрович, а сына — Борис, Боря, Боречка, Борис Рыжий, Рыжий.
[6 слайд] Со своей женой Маргаритой Михайловной (1936) Борис Петрович познакомился в школе и уже в шестом классе знал, что они поженятся.
Она была старше его на два года: когда Рита была маленькой, их с мамой в Орловской области пленили немцы и угнали в Германию. Из-за плена она пропустила школу, но, когда вернулась после освобождения, быстро догнала сверстников. Стала отличницей, ходила во все кружки. Проблемы с учебой у нее были как у Гермионы Грейнджер: она не могла одновременно попасть и на немецкий, и на танцы.
И Маргарита Михайловна, и Борис Петрович получили высшее образование: она стала врачом-эпидемиологом, он — геофизиком. Интеллигенты. [7 слайд] С разницей в год у Рыжих родились две дочки — Лена и Оля. Когда Оле было 11 лет, на свет появился Боря.
«Мы воспитывались в тепличной атмосфере, не ходили в садик, — вспоминает Ольга, сестра Бориса. — Не помню, чтобы нас наказывали. Девочки во дворе говорили фразу “в угол поставят”, а я не понимала, как это: там нужно что-то загораживать? Зачем вообще в углу стоять?».
[8 слайд] Отец был во власти поэзии, сам в позднем возрасте, видимо, не сочинял, но знал наизусть бесчисленное количество стихов, а позже и все стихи сына. Однажды он спросил повзрослевшую дочь Ольгу: слушай, я правда надменный? А в чем дело, папа? Да вот стою себе в очереди в кассу за зарплатой, думаю исключительно о стихах, никого не вижу, а потом говорят, что я ни с кем не здороваюсь. Между тем как раз о нем, когда он стал директором института, говорили: если вы хотите найти нашего начальника, то знайте — тот, кто с вами первым поздоровается, тот и есть Борис Петрович Рыжий.
* * *
А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота!
Представь себе… А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела!
Скучая, я вставал из-за стола
и шел читать какого-нибудь Кафку,
жалеть себя и сочинять стихи
под Бродского, о том, что человек,
конечно, одиночество в квадрате,
нет, в кубе. Или нехотя звонил
замужней дуре, любящей стихи
под Бродского, а заодно меня —
какой-то экзотической любовью.
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.
Ты подурнела, я похорошел,
и снов моих ты больше не хозяйка.
Я за отца досматриваю сны:
прозрачным этим озером блуждаю
на лодочке дюралевой с двустволкой,
любовно огибаю камыши,
чучела расставляю, маскируюсь
и жду, и не промахиваюсь, точно
стреляю, что сомнительно для сна.
Что, повторюсь, сомнительно для сна,
но это только сон и не иначе,
я понимаю это до конца.
И всякий раз, не повстречав отца,
я просыпаюсь, оттого что плачу.
Стихи написаны так, будто это сын потерял отца, а не наоборот.
[9 слайд] Двоемирие Бориса. Из письма Ольге, сестре Бориса, 1990 г.: “Получила ли ты мои письма со стрёмным настроением, если получила, то не расстраивайся, сейчас у меня получше. Правда, в школе не очень. Шуток моих не понимают. Неужели у меня шутки такие дурацкие, и мама и папа тоже не понимают. Ты бы была бы сейчас со мной, хочется увидеть тебя, Аську, хочется посидеть с тобой, посмеяться, но вот сейчас расплачусь как баба («как баба» это шутка, я вспомнил просто, что кто в детстве плакал на улице, того бабой называли, а я плакал всегда дома и поэтому меня считали настоящим мужиком).”
[10 слайд] Военкомат. Ему стукнуло шестнадцать лет — позвали в военкомат Чкаловского района на предмет получения приписного свидетельства. Ну и Борису хотя бы предварительно захотелось попридуриваться — в смысле умственной непригодности. У хирурга Борис, плюнув в открытую форточку, присел на стул и небрежно поинтересовался: я вас слушаю!
[ПОДВЕСТИ ИТОГ О ДЕТСТВЕ БОРИСА: ДОМ КАК ПЕРВЫЙ МИР]
[11 слайд] Следующие стихи написаны в 20 лет.
* * *
Прежде чем на тракторе разбиться,
застрелиться, утонуть в реке,
приходил лесник опохмелиться,
приносил мне вишни в кулаке.
С рюмкой спирта мама выходила,
менее красива, чем во сне.
Снова уходила, вишню мыла
и на блюдце приносила мне.
Патронташ повесив в коридоре,
привозил отец издалека
с камышами синие озера,
белые в озерах облака.
Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили», —
перед сном читала мне сестра.
Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берез.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принес.
Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда.
Соцреализм
1.
Важно украшен мой школьный альбом —
молотом тяжким и острым серпом.
Спрячь его, друг, не показывай мне,
снова я вижу как будто во сне:
восьмидесятый, весь в лозунгах, год
с грозным лицом олимпийца встаёт.
Маленький, сонный, по чёрному льду
в школу вот-вот упаду, но иду.
2.
Мрачно идёт вдоль квартала народ.
Мрачно гудит за кварталом завод.
Песня лихая звучит надо мной.
Начался, граждане, день трудовой.
Всё, что я знаю, я понял тогда —
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был — на чёрном ветру
в чёрном снегу упаду и умру.
3.
«...личико, личико, личико, ли...
будет, мой ангел, чернее земли.
Рученьки, рученьки, рученьки, ру...
будут дрожать на холодном ветру.
Маленький, маленький, маленький, ма... —
в ватный рукав выдыхает зима:
Аленький галстук на тоненькой ше...
греет ли, мальчик, тепло ли душе?»
4.
Всё, что я понял, я понял тогда —
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был — на чёрном ветру
в чёрном снегу — упаду и умру.
Будет завод надо мною гудеть.
Будет звезда надо мною гореть.
Ржавая, в чёрных прожилках, звезда.
И — никого. Ничего. Никогда.
* * *
Там вечером Есенина читали,
портвейн глушили, в домино играли.
А участковый милиционер
снимал фуражку и садился рядом
и пил вино, поскольку не был гадом.
Восьмидесятый год. СССР.
Тот скверик возле Мясокомбината
я помню, и напоминать не надо.
Мне через месяц в школу, а пока
мне нужен свет и воздух. Вечер. Лето.
«Купи себе марожнова». Монета
в руке моей, во взоре – облака.
«Спасиба». И пошел, не оглянулся.
Семнадцать лет прошло, и я вернулся –
ни света и ни воздуха. Зато
остался скверик. Где же вы, ребята,
теперь? На фоне Мясокомбината
я поднимаю воротник пальто.
И мыслю я: в году восьмидесятом
вы жили хорошо, ругались матом,
Есенина ценили и вино.
А умерев, вы превратились в тени.
В моей душе еще живет Есенин,
СССР, разруха, домино.
[12 слайд] Вторчермет, Школа, Ирина Князева
Суxая информация. 1981 — пошел в первый класс. 1988 — чемпион Свердловска по боксу среди мальчиков легкого веса. 1989, Сентябрь — знакомство с Ириной Князевой. Начало стихописания.
Бокс. Тренер Сергей Манин наблюдает бой. Сейчас он работает в частном клубе, а раньше занимался с детьми в спортивной школе бокса. Туда к нему подростком и пришел Борис.
Манин, конечно, помнит не всех, кто ходил к нему на секцию: тренером он работает с 86-го года, каждый год поток — 120 человек. «Меня как-то спросили: пацанов много, как ты определяешь, кто талантливый? Я ответил: представь, что это общая масса. Если я вижу умный, осмысленный взгляд, заинтересованность, значит, в человеке что-то есть. Для меня это так работает».
Рыжего Манин запомнил. Он выделялся сразу по нескольким причинам: фамилия, шрам, а еще — интерес к боксу. [13 слайд]
* * *
Восьмидесятые, усатые,
хвостатые и полосатые.
Трамваи дребезжат бесплатные.
Летят снежинки аккуратные.
Фигово жили, словно не были.
Пожалуй, так оно, однако
гляди сюда, какими лейблами
расписана моя телага.
На спину "Levi's" пришпандорено,
и "Puma" на рукав пришпилено.
Пятирублёвка, что надорвана,
изъята у Серёги Жилина.
13 лет. Стою на ринге.
Загар бронёю на узбеке.
Я проиграю в поединке,
но выиграю в дискотеке.
Пойду в общагу ПТУ,
гусар, повеса из повес.
Меня обуют на мосту
три ухаря из ППС.
И я услышу поутру,
очнувшись головой на свае:
трамваи едут по нутру,
под мостом дребезжат трамваи.
Трамваи дребезжат бесплатные.
Летят снежинки аккуратные...
Вспоминает Ирина Князева: Скоро закончится перемена. Рыжий, ничего не делая, просто сидит за партой. И тихонько произносит: “А классно было бы тряпку половую П. на голову надеть!” Сам себе под нос говорит, ни к кому не обращаясь. Однако некто Б. все расслышал и надел тряпку П. на голову. В этот момент входит учительница по истории: “Рыжий, выйди из класса!” Боря возмущается: “При чем здесь я?” — “Все, что творится в классе, идет от тебя, Рыжий!” Это было в восьмом классе, мы еще не знакомы. Борис вспоминал об этом со смехом и некой пижонской гордостью. Он был безусловным неформальным лидером.
[14 слайд] В единственном доступном видеоинтервью Рыжий показывает журналистам свой двор. Цитирую Бориса: «Это мой двор, мой дом, где я прожил лучшую половину своей жизни. Я прожил тут десять лет. Здесь ничего не изменилось, все по-старому, как было. Прибавились решетки на окнах и надписи стали не по-русски на стенах, а по-английски. Что еще… Тут поумирала, наверное, большая часть моих любимых людей <…> — в основном от наркотиков. Те, кого я любил и кого я уважал».
[15 слайд] Вторчермет, домашний уют — двоемирие. Цитата Бориса из другого интервью: «Я десять лет живу в доме, где 90 процентов жильцов — бывшие заключенные, я очень люблю этих людей. <…> У нас в доме жили два брата, один из них зарезал человека, а другой вывез труп на грузовике. Об этом в доме знали все, знала вся местная шантрапа — милиция об этом узнала только через два года. Что-то в этом мире есть. Он очень повлиял на мое формирование. Но при этом я читал Пастернака. Интересно, что в этом не было противоречия. Ко мне приходили Череп, безногий Колян, мы играли в карты, потом они уходили, а я читал Пастернака. Я вел абсолютно хулиганский образ жизни, у нас все время что-то происходило». Рыжие жили на третьем этаже, и эти два лестничных пролета были для Бориса своеобразным переходом из точки А — домашнего уюта, безусловной любви — в точку Б — к улице, сверстникам, которые жили совсем иначе. А Дома была большая библиотека, которую Рыжие постоянно пополняли, записываясь в очередь на покупку книг. Когда Борис рос, они жили в достатке.
* * *
Трамвай гремел. Закат пылал.
Вдруг заметался
Серега, дальше побежал,
а мент остался.
Ребята пояснили мне:
Сереге будет
весьма вольготно на тюрьме,
не те, кто судят
страшны, а те, кто осужден.
Почти что к лику
святых причислен будет он.
Мента – на пику!
Я ничего не понимал,
но брал на веру,
с земли окурки поднимал
и шел по скверу.
И всё. Поэзии – привет.
Таким зигзагом,
кроме меня, писали Фет
да с Пастернаком.
* * *
Только справа соседа закроют, откинется слева:
если кто обижает, скажи, мы соседи, сопляк.
А потом загремит дядя Саша, и вновь дядя Сева
в драной майке на лестнице: так, мол, Бориска, и так,
если кто обижает, скажи. Так бы жили и жили,
но однажды столкнулись — какой-то там тесть или зять
из деревни — короче, они мужика замочили.
Их поймали, и не некому стало меня защищать.
Я зачем тебе это сказал, а к тому разговору,
что вчера на башке на моей ты нашла серебро, —
жизнь проходит, прикинь! Дай мне денег, я двину к собору,
эти свечи поставлю, отвечу добром на добро.
В другом интервью без сожаления, даже с улыбкой, Борис говорил о школьных годах: «Били [меня] много. А как-то у нас всех били, и все били кого-то. <…> Меня били, я бил».
[16 слайд] В девяностые в городе все стало только хуже: наркотики, драки, смерти. На улице могли избить за адидасовский костюм, сорвать меховую шапку с головы. В чужой двор стоило заходить, только если знаешь местных. Но Борис не боялся никого.
Вспоминает Олег Дозморов, один из ближайших людей Бориса: «Мы часто делились воспоминаниями из детства, говорили о людях, рядом с которыми жили, о смертях, которые видели. В общем, они друг другу рассказывали детские истории про бандитов, нищих и тд. Как-то Боря мне сказал: “ Знаешь, Олег, в чем разница между мной и тобой? В том, что я этих людей любил”. Для меня действительно эти люди были на уровне “анекдотов”, - говорит Олег, - а Боря по-настоящему сострадал. Он чувствовал вину перед ними. Он не просто всех знал на Вторчермете — он всех там жалел. Вся его сложность, ранимость, совестливость выразилась в стихах».
***
Над саквояжем в черной арке
всю ночь играл саксофонист.
Бродяга на скамейке в парке
спал, постелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубашке белой с черным бантом
играть ночами на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
под небом, выпитым до дна, —
спи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.
[17 слайд] Ирина Князева, Иринушка.
А теперь о трогательной истории знакомства. Впервые Борис и Ирина пересеклись на пионерской почве. Они еще учились в разных классах и не знались. В классе четвертом она была членом совета дружины, в этом качестве явилась на общее собрание, и Миша Никонов, председатель совета отряда, стал распределять обязанности, спрашивая, кто чего хочет. Борис сказал:
— Я буду поливать цветы.
На подоконниках не было ни единого цветка. Ирина запомнила этот прикол и яркую фамилию шутника. Шрама на лице она тогда не заметила.
Запомнила — и забыла.
[18 слайд] Наступила пора постперестроечного перетряхивания школьного образования, и те, кто окончил восьмой класс, внезапно оказались в десятом, миновав девятый. Так Ирина и Борис стали одноклассниками. Она забыла про «цветовода», но заговорила его фамилия, а сам он сидел в первом ряду, привалившись спиной к стене, и не отрывал от нее взгляда. Это ее возмущало. Он вообще вел себя нехорошо. Не было у них романа. Напротив, сплошные контры. Ее возмущало, как он вел себя с однокашниками. Несчастного Андрюшку Ждахина заставил нарисовать на портфеле-дипломате магнитофон, поставить себе на плечо и плясать таким макаром под мотивчик, исполняемый хором балбесов. Ей казалось, что он ее ненавидит. Тем более что ненависть и презрение повально процветали в школе. Никакой искры между ними не пробежало. Она знать не знала, что он там испытывает, рассматривая ее, сидящую на второй парте в среднем ряду, со своей первой парты. Кстати, сидел он на первой парте только на уроках литературы. В остальное время — на Камчатке. На восторженном сочинении Бориса о Маяковском учитель написал: «Сомнительно». На ее скептическом сочинении на ту же тему: «Лихо!!!!» Много восклицательных знаков. Но был школьный вечер, один из многих вечеров. На этих вечерах он с ней обязательно танцевал один танец. На сей раз танцуют, спорят. Она говорит:
— Если ты любишь Маяковского…
Он оборвал ее:
— Я люблю тебя, Ира.
Таким образом, дело решил Маяковский.
Она была ошарашена. Она рассказала девчонкам, утверждая: ему нельзя верить, он признается всем направо и налево. Несчастного Ждахина гоняет к девчонкам с письмами, в которых заверяет в своей пылкой любви — от имени Ждахина — а тот, дурачок, ничего не знает. После этого танцевального признания он вел себя как ни в чем не бывало неделю-другую. Она недоумевала. Но тут поехали на турбазу — четыре девчонки и какое-то количество парней. Была зима, может быть, 23 февраля, веселились, дурачились. Пацаны пили водку, девочки — вино. За Ириной ухаживал Эдик, предлагал «ходить», она сказала «нет», он в отчаянии побежал куда-то в ночь, Борис пожурил ее: людей, дескать, надо жалеть, и в процессе сострадания к Эдику обронил:
— Я тебя люблю, но молчу.
И стал рассказывать о том, как его дед женился на его бабке оттого, что она ноги потеряла, когда ее током ударило. Ирина подумала: он сумасшедший.
Через день-два, когда Ирина с девчонками хотела слинять в кино с урока информатики, он догнал ее в гардеробе, стал что-то бурно-невнятное говорить, и она видит: его трясет. Там Борис и позвал Ирину гулять.
[19 слайд]
ГЛУПАЯ ПРОЗА
Мне помнится, что я тогда одел
все лучшее, что было в гардеробе.
Верней — что было. И, предполагая
вернуться поздно, взял чуть больше денег,
чтобы домой добраться на такси.
Пять лет подряд мне снилась только ты —
пять лет назад впервые я увидел
тебя, средь комсомольской толчеи.
И — человек, которому не место
в советской школе — к явным недостаткам
своим в тот день еще один прибавил,
заранье окрестив его — любовь.
Потом прошло три года. Мне тебя
достаточно лишь в школе было видеть —
на переменах и издалека —
все эти годы. Но настало лето,
и мне сказали, что в десятый класс
идти я не достоин. Не достоин.
Мол, класс литературный, а — увы! —
я Гоголя превратно понимаю.
Наивные! Могли ль они понять:
до фени — Гоголь, институт — до фени,
и я учиться должен, потому
что крохотный любимый человечек
на крыльях своей юности летает,
как ангелок, по ихним коридорам.
И, ради счастья любоваться им,
терпеть их лица мне необходимо,
Прости, Господь, всё, что тобой творимо —
прекрасно, но сомнение грызет,
что многое творимо не тобою.
Прошло еще два года. И настал
тот день, когда я должен был признаться.
И я признался. Правою рукой
держась за стену. А она уныло —
без скрипа поднималась вверх стена.
Тут «пасть к ногам» — увы — звучит буквально.
Ты, вероятно, думала — я псих,
а психам, понимала ты, перечить —
себе дороже. Ты сказала: в три.
И остановку, где. И растворилась.
Я сам очнулся, сам побрел домой.
Тут автор, избегая повторенья,
читателя взыскательного просит
припомнить первых пять стихов. Прости,
но в жизни не бывает повторений.
Я в три пришел в назначенное место.
И ровно в три пространство растворилось
и мое тело. Оставалось лишь
простое сердце, что в ладони билось,
как на ладони рыбака добыча.
Очнувшись в шесть, тебя я не увидел —
ты не пришла. Тогда ты не пришла.
В прокуренном и темном кабаке
мне говорил пятидесятилетний
и потный муж: «Все бабы — бляди, суки».
Кричал; «Еще мне с другом по сто грамм.
Да-да, и бутерброды с колбасою».
Как я жалел тогда, что я — не он,
сейчас бы ущипнул официантку,
сказал бы: «Ню-ю…» И долгая слюна
текла б с губы, как продолженье фразы.
Домой я шел пешком. И бормотал.
Все бормотал я. Бормотал все, даже
когда уже пинали. Били молча.
«Ах, подожди, поговори со мною —
что знаешь ты о жизни, расскажи.
Я все тебе, дружок, отдам за это.
Бери штаны, бери рубаху, куртку.
И даже можешь бить потом, коль так
положено у вас — свиней — на свете».
Прошло еще два года. Что теперь
ты скажешь мне, мой ангел, мой любимый?
Винить себя? Какая чепуха!
Я думаю, нет в мире виноватых —
здесь как в игре, как в «тыщу». Знаешь ли,
в ней равные количества очков
у разных игроков — нулям подобны.
Да, и потом, могли ль они меня
убить тогда? Навряд ли, дорогая.
Для этого тебя убить им надо.
И уж потом… Тогда я сам умру.
[20 слайд] * * *
Помнишь дождь на улице Титова,
что прошел немного погодя
после слёз и сказанного слова?
Ты не помнишь этого дождя!
Помнишь, под озябшими кустами
мы с тобою простояли час,
и трамваи сонными глазами
нехотя оглядывали нас?
Озирались сонные трамваи,
и вода по мордам их текла.
Что ещё, Иринушка, не знаю,
но, наверно, музыка была.
Скрипки ли невидимые пели,
или что иное, если взять
двух влюблённых на пустой аллее,
музыка не может не играть.
Постою немного на пороге,
а потом отчалю навсегда
без музыки, но по той дороге,
по которой мы пришли сюда.
И поскольку сердце не забыло
взор твой, надо тоже не забыть
поблагодарить за все, что было,
потому что не за что простить.
[21 слайд]Взрослая жизнь, Поэзия, Девяностые
1991, май — переезд семьи на Московскую горку в центре Свердловска. Борис окончил школу. Первый инфаркт отца. Осень — поступил в Горный институт, отделение геофизики и геоэкологии. По стопам отца. [22 слайд] 27 декабря — свадьба. Борису 17 лет.
1992 — Первая публикация в екатеринбургской «Российской газете». Поездка в Москву на Всероссийский фестиваль студенческой поэзии (второе место).
[23 слайд] 1993, 13 января — рождение сына Артема. Борису 18 лет.
Цитирую Бориса: «Первая любовь у меня закончилась удачно. Это была школьница Ирина, которая стала впоследствии моей супругой и родила мне замечательного сына Артема. <…> Всю жизнь любил эту женщину, эту девочку. Когда я ее повстречал, когда увидел впервые, сразу полюбил. И, слава Богу, уже восемь лет мы с ней живем и все очень хорошо».
[24 слайд] Борис сделал предложение. «Не всем дано любить, а ему было дано, — говорит Ирина. — Меня всегда удивляло, как человек может испытывать такие безумные чувства».
““Ладно, выйду я за тебя!” Я-то имела в виду — выйду когда-нибудь.” — вспоминает Ирина Князева.
А Боря пришел с цветами к моим родителям на следующий день. Мама спросила: “Может, до лета хоть подождете?” Боря ответил: “Ни фига! Она меня не будет ждать до лета…” 27 декабря 1991 года мы поженились. Пять лет жили у Бориных родителей. Хорошо жили.
Все десять лет, что мы прожили, Боря любил порассуждать: “А если б я не настоял тогда? Вышла бы ты за какого-нибудь… он бы тебя строил”. Подумает, помолчит, прибавит: “И я бы женился на какой-нибудь дуре! Пекла бы она пирожки, я бы ее гнобил”.
***
Мы целовались тут пять лет назад,
и пялился какой-то азиат
на нас с тобой — целующихся — тупо
и похотливо, что поделать — хам!
Прожекторы ночного дискоклуба
гуляли по зеленым облакам.
Тогда мне было восемнадцать лет,
я пьяный был, я нес изящный бред,
на фоне безупречного заката
шатался — полыхали облака —
и материл придурка азиата,
сжав кулаки в карманах пиджака.
Где ты, где азиат, где тот пиджак?
Но верю, на горе засвищет рак,
и заново былое повторится.
Я, детка, обниму тебя, и вот,
прожекторы осветят наши лица.
И снова: что ты смотришь, идиот?
А ты опять же преградишь мне путь,
ты закричишь, ты кинешься на грудь,
ты приведешь меня в свою общагу.
Смахнешь рукою крошки со стола.
Я выпью и на пять минут прилягу,
потом проснусь: ан жизнь моя прошла.
Ирина: Многому у него научилась. Или друг у друга, не знаю. Получилось, что мы взрослели вместе. Он Любил повторять: “Ириночка, у меня есть ты и Артем. У тебя есть я и Артем. И никто нам ничего не должен”. Очень, знаете ли, в жизни помогает.
Следующие стихи написаны 21-однолетним человеком. Моим ровесником.
* * *
Благодарю за всё. За тишину.
За свет звезды, что спорит с темнотою.
Благодарю за сына, за жену.
За музыку блатную за стеною.
За то благодарю, что скверный гость,
я всё-таки довольно сносно встречен.
И для плаща в прихожей вбили гвоздь.
И целый мир взвалили мне на плечи.
Благодарю за детские стихи.
Не за вниманье вовсе, за терпенье.
За осень. За ненастье. За грехи.
За неземное это сожаленье.
За бога и за ангелов его.
За то, что сердце верит, разум знает.
Благодарю за то, что ничего
подобного на свете не бывает.
За всё, за всё. За то, что не могу,
чужое горе помня, жить красиво.
Я перед жизнью в тягостном долгу.
И только смерть щедра и молчалива.
За всё, за всё. За мутную зарю.
За хлеб, за соль. Тепло родного крова.
За то, что я вас всех благодарю
за то, что вы не слышите ни слова.
Где-то с 1994 года, т.е. с 20 лет, т.е. за 6 лет до смерти, у Бориса Рыжего начинает постепенно складываться литературная жизнь: начинаются публикации, весомость журналов, где публикуются стихи, с каждым годом растёт, как и слава: сначала постепенно, потом, ближе к концу жизни, очень стремительно.
1993–1995 — Авторский вечер на площадке ДК автомобилистов. Первое журнальное выступление. Опубликованы восемь стихотворений и интервью в «Екатеринбургской газете», десять других публикаций в течение 1994–1995 годов и подборка в журнале «Урал» (1995).
1994, февраль — участие во Всероссийском совещании молодых поэтов (Москва). Знакомство с А. Леонтьевым и Г. Данским. Поездки в Питер становятся регулярными. Знакомства — с А. Пуриным, А. Кушнером, А. Кирдяновым, переводчиком Хансом Боландом (Нидерланды). Вступает в многолетнюю переписку с новыми друзьями.
[25 слайд] Дальше, на двух слайдах, я покажу вам всю основную хронику внешней стороны жизни человека и поэта Бориса Рыжего с 1997 года. На них как раз вы сможете увидеть подтверждение моих слов: публикаций всё больше, славы всё больше. Премии. А сам я сейчас озвучу самые значимые места.
1997, знакомство с Е. Рейном, Е. Евтушенко. Окончание института и поступление в аспирантуру.
Параллельно — работа младшим научным сотрудником.
Публикация стихов в журнале «Звезда».
1998 — публикация в петербургском альманахе «Urbi» (19 стихотворений). Устраивается литсотрудником в журнал «Урал». Ведет рубрики «Граф Хвостов» и «Антология шедевров поэзии Урала».
1999 — публикация стихов в журнале «Знамя». Знакомится с О. Ермолаевой.
Июнь — участие в Международном конгрессе поэтов, посвященном двухсотлетнему юбилею А. С. Пушкина, в Петербурге. Знакомство с С. Гандлевским
Сотрудничество в газете «Книжный клуб»: рубрика «Актуальная поэзия с Борисом Рыжим». Публикует заметки о поэзии, отзывы о книгах и т. д.
Декабря 1999 года — решением жюри Борису Рыжему присуждается поощрительная премия «Антибукер» в номинации «Незнакомка» за подборку в «Знамени». Начинается громкая слава.
[26 слайд] 2000, 21 января — вручение премии «Антибукер» в Москве на литературном обеде в ресторане «Серебряный век».
Май — выход единственной прижизненной книги «И всё такое…» («Пушкинский фонд»).
Июнь — поездка в Роттердам на Всемирный фестиваль поэзии —
Poetry International. Окончание аспирантуры, продолжение работы в Институте геофизики младшим научным сотрудником. Пишет и публикует труды по геофизике.
Сентябрь — знакомство и начало дружбы с К. Верхейлом.
Октябрь — вступление в Союз российских писателей.
Конец года — телепередача о Борисе Рыжем «Магический кристалл». Публикация стихотворных подборок в «Знамени», «Урале».
Поэтические публикации в «Литературной газете» и «Независимой газете».
2000–2001 — Подготовка книги «На холодном ветру» для «Пушкинского фонда».
Публикация подборки стихов в журнале «Знамя».
2001 — последняя поэтическая публикация, подготовленная Б. Рыжим: журнал «Арион» (№6).