«Оба удара главные». Спор К.К. Рокоссовского с И.В. Сталиным в ходе стратегического планирования операции «Багратион»
23 июня 1944 года началась Белорусская стратегическая наступательная операция «Багратион». Общий замысел стратегической операциипредставлялся в нанесении удара по сходящимся направлениям на Минск силами 3-его и 1-го Белорусских фронтов. В свою очередь, эти фронты на первом этапе Белорусской операции проводили фронтовые Витебско-Оршанскую и Бобруйскую операции.
Бобруйская наступательная операция, проведенная 1-ым Белорусским фронтом под командованием К.К. Рокоссовского представляет отдельный интерес для историков, так как была проведена в условиях лесисто-болотистой местности.
История стратегического планирования Белорусской наступательной операции освещена в мемуарах Г.К. Жукова[1], К.К. Рокоссовского[2], И.Х. Баграмяна[3] и др. В то же время, большинство научных трудов на тему Белорусской операции, практически не анализирует действия Ставки ВГК в подготовительный период операции «Багратион». Так, в «Истории второй мировой войны 1939–1945 гг.» деятельности Ставки ВГК и совещательной работе внимания не уделяется в принципе.[4] Наиболее полное исследование действий Ставки ВГК приводится в статье И.П. Макара «Операция «Багратион». Опыт деятельности органов стратегического руководства при подготовке и в ходе операции».[5] Тем не менее, и в данной работе не уделяется должного внимания планам 1-го Белорусского фронта. Нет в ней и детального исследования спорных вопросов по совещаниям в Ставке ВГК 22 – 23 мая 1944 хода, в том числе – спору К.К. Рокоссовского с И.В. Сталиным касательно плана боевых действий фронта в Бобруйской операции.
Изучая литературу по данному эпизоду, можно заметить, что биографы К.К. Рокоссовского трактуют события, используя в основном его мемуары «Солдатский долг», где К.К. Рокоссовский записал: «Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22 и 23 мая. Наши соображения о наступлении войск левого крыла фронта на люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подверглось критике. Верховный Главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар — с плацдарма на Днепре (район Рогачева), находившегося в руках 3-й армии. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение». Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили…— Настойчивость командующего фронтом, — сказал он, — доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха».[6] Этот же эпизод затрагивается и в интервью, опубликованном в Военно-историческом журнале в 1964 году.[7] Биографы К.К. Рокоссовского в большинстве своем обходят нерешенный вопрос о том был ли этот спор, и, несмотря на отсутствие исследовательских работ на данную тему и наличие точку зрения К.К. Рокоссовского опровергающих, описывают совещания в Ставке по «Солдатскому долгу». В частности, это наблюдается в работах В. И. Кардашова «Рокоссовский»[8], в труде В.Г. Радченко «Константин Рокоссовский - солдат, полководец, человек»[9], в работе И. Свистунова «Сказание о Рокоссовском»[10], в труде А. Ф. Корольченко «Маршал Рокоссовский»[11], К. Константинова «Рокоссовский. Победа не любой ценой».[12]Подобный взгляд на события излагает и И.П. Макар в своей статье в ВИЖе, о которой выше уже упоминалось.
Не затронут этот вопрос и исследователями действий Ставки ВГК в годы войны. Так в работе А.А. Александрова «Битва ставок. Великое противостояние.1941—1945»[13] о споре К.К. Рокоссовского с Верховным не упоминается вовсе, а в исследовании Ю. А. Горького «Кремль. Ставка. Генштаб»[14] при описании этого события выбирается исключительно версия К.К. Рокоссовского. Таким образом, в отечественной литературе ход совещания в Ставке описывается почти без расхождений.
Особого внимания заслуживает книга Б. Соколова «Рокоссовский»[15], вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей». Автор фактически цитирует мемуары К.К. Рокоссовского[16], а затем с ярко-выраженным желанием связать мемуары с Журналом посещений кремлевского кабинета И.В. Сталина, в котором о присутствии К.К. Рокоссовского в кабинете 22 и 23 мая не упоминается, пишет, что это совещание прошло 26 мая, что, в свою очередь, в принципе не стыкуется ни с одним источником, кроме вышеуказанного Журнала.
Хотелось бы выделить отдельно, что при описании указанных выше научных трудов было отмечено, что авторы данных работ трактуют ход совещания однообразно и используют фактически лишь воспоминания К.К. Рокоссовского. Подобный подход был бы вполне оправдан, если бы на данном совещании присутствовал лишь К.К. Рокоссовский и И.В. Сталин. В действительности, согласно мемуарам И.Х. Баграмяна, на совещании 23 мая кроме Верховного Главнокомандующего присутствовали: Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. И. Антонов, К. К. Рокоссовский, Н. А. Булганин, В. Е. Макаров и генерал Д. С. Леонов.[17] Кроме К.К. Рокоссовского мемуары из вышеперечисленных участников совещания написали еще трое: Г.К. Жуков, А.М. Василевский и сам И.Х. Баграмян.
При этом в мемуарах Г.К. Жукова записано: «Существующая в некоторых военных кругах версия о «двух главных ударах» на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку».[18] Соответственно, абсолютно не ясен тот факт, почему в своих научных трудах авторы не используют воспоминания Г.К. Жукова, которые вышли лишь годом позже мемуаров К.К. Рокоссовского - в 1969 году. И если А.М. Василевский о совещании в Ставке 23 мая на бумаге также ничего не изложил, то И.Х. Баграмян в своих мемуарах от 1977 года этот вопрос затронул, и что интересно – его точка зрения не совпадает ни с точкой зрения Г.К. Жукова ни с К.К. Рокоссовского.
Единственный биограф К.К. Рокоссовского, который использовал в ходе своей работы иные источники - В.Дайнес.[19] Автор приводит не только мемуары Г.К. Жукова, но и факт беседы А.М. Василевского с К.М. Симоновым, в ходе которой маршал говорит о том, что не помнит ни о каком споре К.К. Рокоссовского с Верховным. К какому-либо выводу автор не приходит, оставляя вопрос открытым.
Отдельно стоит сказать о мемуарах С.М. Штеменко, бывшего начальником Оперативного управления Генштаба.[20] Исходя из текста мемуаров, можно сделать вывод о том, что оба удара были запланированы Генштабом еще 20 мая.
Поэтому особого внимания заслуживает диссертация Золотова Л.С. «Полководческая деятельность К.К. Рокоссовского в годы Великой Отечественной войны»[21], в которой данный эпизод описан с использованием мемуаров Г.К. Жукова и С.М. Штеменко. Автор в своей диссертации на основе этих двух источников, приходит к выводу о том, что в действительности К.К. Рокоссовский в спор с И.В. Сталиным не вступал, а «оба удара» были спланированы Генштабом.
В 1999 году «по материалам научных конференций, посвященных 100-летиям маршалов СССР Г.К. Жукова, А.М. Василевского, К.К. Рокоссовского» издается сборник «Три маршала победы».[22] Из 9 статей о К.К. Рокоссовском, часть которых посвящена в том числе личным отношениям Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского, лишь статья Г.А. Куманева «Маршал Рокоссовский в воспоминаниях его соратников» затрагивает вопросы подготовки Белорусской операции и спора маршала с Верховным.[23] Приводя фрагмент из статьи К.Ф. Телегина в ВИЖе, в которой он пишет о том, как принималось решение на нанесение «двух главных ударов» и о том, как Ставка ВГК на Паричском направлении ориентировала лишь на вспомогательный удар, Г.А. Куманев пишет: «Сам ход и развитие Белорусской операции в июне-июле 1944 г. блестяще подтвердили всю правоту указанного неординарного и смелого решения Рокоссовского. (Вскоре Ставка ВГК после продолжительного обсуждения приняла этот план)».[24] Таким образом, автор статьи приходит к выводу, что случай, описанный К.К. Рокоссовский, происходил в действительности.
Поэтому из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что в отечественной историографии, несмотря на наличие различных источников, детально неисследованным остается как сам эпизод, произошедший (или не произошедший - по мнению прежде всего Г.К. Жукова) в Ставке ВГК 23 мая, так и вопросы, связанные с планированием действий 1-го БФ в летней кампании.
Главной сложностью исследования поставленного вопроса следует считать секретность материалов по совещаниям Ставки ВГК и Генштаба в целом. Поэтому в своей работе автор данной статьи попытался задействовать более широкий круг источников. Здесь следует сказать не только о ранее неиспользованных при изучении данного вопроса мемуаров И.Х. Баграмяна, но многочисленных источникахЦентрального Архива Министерства Обороны Российской Федерации. При этом автором были найдены и документы, касающиеся истории планирования операции.
Соответственно, стало возможным достоверно отобразить события конца апреля – мая 1944 года, когда планировалась Белорусская наступательная операция «Багратион» и в частности – Бобруйская наступательная операция. Для того, чтобы наиболее полно осветить ход совещания в Ставке ВГК, следует начать повествование с того момента, когда фронт перешел к обороне и началось планирование наступательной операции. Важно это прежде всего потому, что по сути, в Ставке ВГК был принят лишь 3-ий по счету план действий 1-го Белорусского фронта. Поэтому для понимания всей цепочки событий, нельзя не сказать о первых двух.
Решение о наступлении в Белоруссии и его планы принимались Ставкой ВГК с середины апреля по конец мая 1944 года. Первым вестником того, что наступление будет проведено именно в Белоруссии, стало решение Ставки от 12 апреля 1944 года, в котором одним из первоочередных задач на лето 1944 года ставилось разгром группировки немецких войск в Белоруссии.
15 апреля 1-ый БФ перешел к обороне. 22 апреля 1944 года Жуков был вызван в Ставку Верховного Главнокомандования для обсуждения летне-осенней компании 1944 года. 22 апреля в 17 часов состоялось заседание Генштаба, на нём и было решено провести основной удар силами фронтов, наступающих в Белоруссии.[25]
26 апреля Рокоссовский был в ГШ КА (ГШ КА – Генеральный штаб Красной Армии). К этой поездке штаб 1-го БФ подготовил карту картой, составленной штабом фронта для поездки командующего в ГШ КА 26 апреля.[26] Она на конец апреля 2014 года являлась секретной, поэтому подтвердить или опровергнуть нижеследующие утверждения, исходя из этой карты, не представляется возможным. Однако, интересен другой документ: в журнале боевых действий 1-го Белорусского фронта за июнь сказано: «При поездке в Генеральный штаб 26.4.44 г. Командующего войсками фронта и Начальника оперативного отдела была сделана, в соответствии с полученными указаниями, наметка плана операции на Бобруйском направлении. Тогда же, по указанию командующего войсками фронта, начальником оперативного отдела был набросан на карте план операции войск левого крыла фронта».[27] Здесь следует заострить внимание на словах «левого крыла фронта». Именно здесь вплоть до начала мая командование 1-ого БФ будет планировать главный удар.
1-ый БФ был образован из Белорусского фронта, который, в свою очередь, был образован из 1-го БФ, которым командовал К.К. Рокоссовский и 2-го БФ. В марте 1944-го года в Полесье между 1-ым БФ и 1-ым Украинским фронтами наступал 2-ой БФ. К.К. Рокоссовский, «Гений маневра»[28], как его назвали в одном из современных изданий, фактически был вынужден вести систематические боевые действия. К.К. Рокоссовский писал в «Солдатском долге»: «Левым крылом фронт упирался в огромные полесские болота, что до крайности ограничивало возможность маневра».[29] Таким образом, К.К. Рокоссовским считал неприемлемым проводить дальнейшие наступательные действия с тем же небольшим размахом, что и раньше, поэтому в конце марта тот просит И.В. Сталина объединить 1-ый и 2-ой Белорусские фронты. Окончательно решение принимается после провала 2-ым БФ операции по захвату Ковеля: фронт присоединяют к 1-ому БФ К.К. Рокоссовского. Фронт К.К. Рокоссовского теперь имел протяженность в 800 км.[30]
Сам же К.К. Рокоссовский о возросших возможностях фронта пишет: «Это давало нам огромные преимущества в маневре силами и позволяло смело решиться на организацию удара в обход Полесья, как с севера, из района Бобруйска, так и с юга, из района Ковеля».[31] Из приведенной выше цитаты видно: К.К. Рокоссовский мыслит гораздо большим масштабом. Кроме того, ни о каких наступательных действиях в полесских болотах речи не идет. Так рождается первый план наступательных действий 1-го Белорусского фронта, о котором запишут все биографы К.К. Рокоссовского со слов воспоминаний С.М. Штеменко, изданных в 1968 году.
12 апреля штаб 1-го БФ перемещается в из Гомеля в Овруч.[32] Уже только по этому действию можно заметить, куда устремлен взор командующего фронта. Согласно мемуарам С.М. Штеменко[33] и К.К. Рокоссовского[34] замысел операции 1-го БФ состоял в следующем. Операцию планировалось провести в два этапа. На первом этапе продолжительностью до 12 дней следовало силами четырех армий захватить позиции по восточному берегу реки Западный Буг на участке от Бреста до Владимир-Волынского, обойдя таким образом правый фланг группы армий «Центр».
На втором этапе действовали уже все силы фронта с целью разгромить бобруйскую и минскую группировки противника. Благодаря захваченным позициям по Западному Бугу и обезопасив свой левый фланг от ударов противника с запада, левофланговые армии фронта должны были из района Бреста прорваться в тыл врага на Кобрин, Слоним, Столбцы, обходя полеские болота с севера. Второй удар наносился правым крылом фронта из района Рогачев, Жлобин в общем направлении на Бобруйск, Минск. На всю операцию с учетом подготовительного периода требовалось по крайней мере 30 дней. Успех обходного маневра гарантировался только при условии усиления обходящего левого крыла фронта одной-двумя танковыми армиями, так как по данным штаба 1-го Белорусского фронта, на Брестско-Ковельском направлении было сосредоточено ¾ всех сил, находящихся перед 1-ым Белорусским фронтом.[35] Как писал С.М. Штеменко: «Такой замысел представлял значительный интерес и служил примером оригинального решения наступательной задачи на очень широком фронте…К сожалению, Ставка не имела возможности в сложившейся тогда обстановке выделить и сосредоточить в район Ковеля необходимые силы и средства, особенно танковые армии. Поэтому чрезвычайно интересный замысел К. К. Рокоссовского осуществлен не был».[36]
Подводя итог вышеперечисленному, отметим: 24 апреля в кабинете И.В. Сталина К.К. Рокоссовский излагает план наступательной операции. Учитывая, что согласно журналу посещений кремлевского кабинета И.В. Сталина К.К. Рокоссовский был у Верховного с 21.20 по 22.30 вместе с генералами А. И. Антоновым и А. А. Грызловым[37], вероятнее всего обсуждались именно дальнейшие действия фронта с учетом принятого 22 апреля решения о наступлении в Белоруссии. Таким образом, К.К. Рокоссовский готовит прежде всего план наступления на левом участке фронта. Это подтверждает и Н.А. Антипенко, заместитель командующего 1-го БФ по тылу: «Из бесед с Рокоссовским и Малининым (Начальник штаба 1-го БФ – М.В.) стало ясно, что главный удар по противнику будет наносить левое крыло фронта – со стороны Ковеля на Люблин.»[38]
28 апреля Жуков вернулся на 1-ый Украинский фронт. По воспоминаниям Г.К. Жукова: «В конце апреля И. В. Сталин принял окончательное решение о проведении летней кампании, в том числе и Белорусской операции, и дал указание А. И. Антонову организовать в Генштабе работу по планированию фронтовых операций и начать сосредоточение войск и материальных запасов фронтам».[39]
Вот тогда и вскрылось, что изначальный план К.К. Рокоссовского не может быть претворен в жизнь из-за нехватки резервов. Таким образом, общий план наступления войск фронта, который штаб 1-го БФ продвигал фактически еще с конца марта, по указанию Ставки ВГК должен был быть пересмотрен. С.М. Штеменко вспоминал следующее: «…Сосредоточились на урезанном варианте операции севернее припятских лесов и болот. Перед тем мы снова запросили соображения командующего 1-м Белорусским фронтом, указав на перспективу подчинения ему 28-й армии и 9-го танкового корпуса».[40] Поэтому заметим: первый план действий 1-го Белорусского фронта Ставка ВГК не приняла.
Точную дату отправки Ставкой в штаб 1-го БФ сообщения о необходимости пересмотра плана действий фронта установить не удалось. Однако, следует отметить, что на собранном 4 мая 1944 Совете уже четко оговаривалось, что из резерва Ставки выделяется 28-ая армия.[41] Следовательно, сообщение Ставки могло быть отправлено приблизительно в сроки между 28 апреля (принятием И.В. Сталиным окончательного решения о наступлении в Белоруссии) и 4 мая. Уже 11 мая новая редакция плана была направлена в Ставку. Бесспорно, Ставкой были даны конкретные сроки на планирование операции. Так, И.Х. Баграмян, вызванный в Москву в начале мая, вспоминал о разговоре с А.И. Антоновым, который сообщил, что «примерно в середине мая Ставка намерена совместно с командующими войсками фронтов рассмотреть и утвердить окончательный ее замысел и план подготовки».[42] Таким образом, времени на переработку плана операции у штаба 1-го БФ почти не оставалось.
4 мая 1944 года командующий войсками 1-го БФ К.К. Рокоссовский собрал командармов 3, 48 и 65-ой армий, командующих артиллерией этих армий, также присутствовали начальник тыла фронта, артиллерии фронта, заместители командующего фронта по родам войск и командующий 16 ВА. На совещании Рокоссовский озвучил указания войскам фронта по проведению Бобруйской операции.
Командиры армий выступили с докладами с соображениями по осуществлению операции, целью которой был выход на дороги восточнее Бобруйска. Генерал А.В. Горбатов доложил о намерении наступать с плацдарма на р. Друть. Генерал отмечал, что армия нуждается в пополнении как личным составом, так и материальной частью. Командующий 48-ой армией генерал П.Л. Романенко планировал наступать между р. Ола и р. Березина через м. Щедрин с дальнейшим выходом на ж/д Жлобин – Бобруйск. Для этого он просил выделить ему 42-й стрелковый корпус, который командарм 3-ей армии А.В. Горбатов собирался использовать для вспомогательного удара на Жлобин, а П.Л. Романенко – для развития главного удара в своей полосе. При этом П.Л. Романенко отвергал возможность успеха наступления через р. Днепр. После этих слов А.В. Горбатов выразил сомнение, что части 48-йА пробьют лесной массив на направлении главного удара.
Затем выступал П.И. Батов. Он предлагал нанести удар армией на Паричи в обход болотистого массива южнее Паричей с юго-запада. П.И. Батов подчеркнул, что этот удар в основном одобрен командующим фронтом. Командарм 65-ой предлагал начать операцию раньше 3-ей армии, при этом та должна будет начать наступление не позже чем через 2-ое суток после начала наступления войсками 65-ой и 48-ой армий. П.И. Батов просил для поддержки выделить армии артдивизию.
После выступления командармов взял слово Рокоссовский. Он предложил им провести разработку и планирование операции с учетом своих сил и средств усиления, а затем представить его на утверждение командующему фронтом.[43]
По итогам присланных штабами армий набросков своих операций, штаб 1-го БФ разрабатывает «План наступательной операции правофланговых армий фронта на Бобруйском направлении».[44] Из этого документа, направленного лично Сталину, выделим несколько интересных моментов.
Во-первых, 65-ая армия находилась на вспомогательном направлении. Армия действовала лишь одним танковым полком и двумя самоходными артполками. На 4-ый день операции она должна была выйти к Паричам. При этом 3-я армия только на 7-ой день операции выходила в район Ступени, а затем выходила в район Титовки, где соединялась с частями 48-ой армии, создавая «котел» жлобинской группировке противника. При выходе на берег р. Березина в стык между 48 и 3-ей армиями направлялась 28-я армия, в задачи которой входило взятие Бобруйска.
Так, 11 мая, в Ставку ВГК был отослан план Бобруйской операции, в котором штаб 1-го БФ указывал, что основною целью операции является разгром жлобинской группировки противника, а в дальнейшем – развитие успеха в направлении Осиповичей. Доклад Верховному Главнокомандующему значился под директивой №00368/оп.[45] Начать наступление планировалось уже 1-5 июня частями 3-ей и 48-ой армии в зависимости от состояния дорог. Правый фланг 65-ой армии должен был начать наступление на 2 дня раньше.
И вот уже здесь хотелось бы отдельно отметить, что мемуарная литература всегда остается крайне субъективной. Частично план 1-го БФ отражен в воспоминаниях С.М. Штеменко: «Целью операции для 1-го Белорусского фронта они считали разгром жлобинской группировки гитлеровцев, а в дальнейшем — развитие успеха на Бобруйск, Осиповичи, Минск».[46] И если пока все сходится с планом операции, отосланным 11 мая, то уже достоверность следующего предложения вызывает большие сомнения: «При этом главные силы фронта наносили не один, а два одновременных удара равной мощи: первый — по восточному берегу реки Березина с выходом на Бобруйск, второй — по западному берегу, в обход Бобруйска с юга. Применение двух одинаковых по силе главных ударов, во-первых, дезориентировало противника, было для него внезапным, во-вторых, лишало его возможности противодействовать нашему наступлению с помощью маневра. Вспомогательные действия намечались в направлении Слуцк, Барановичи».[47] И вот в этом отрывке С.М. Штеменко допускает большую историческую неточность: план, отосланный в Ставку ВГК 12 мая предусматривал действительно нанесение 2-ух ударов: главный удар – Бобруйск, Осиповичи, Минск и вспомогательный – м. Паричи, Слуцк, Барановичи.[48] В вышеуказанном отрывке С.М. Штеменко не только называет эти два удара главными, но и убирает «м. Паричи» из направлений вспомогательных действий. И если взглянуть на карту Белоруссии, то получается, что уже не 65-ая армия находится на вспомогательном направлении, а 47-ая или 61-ая, наносящая удар на Слуцк. Это в корне меняет истинный замысел операции, который был спланирован в штабе 1-го БФ. В то же время следует отметить, что если бы не мемуары Г.К. Жукова с опровержением написанного К.К. Рокоссовским в «Солдатском долге», то не было бы так важно понимать, что план от 11 мая сам по себе абсолютно не походил на тот, который в итоге будет утвержден в Ставке. То, что эти строки написаны до описания совещаний в Ставке ВГК 22 и 23 мая, могут заставить исследователя сделать вывод, что уже 20 мая в плане Генштаба эти удары фигурировали. Это полностью бы подтвердило все, что написано по этому поводу Г.К. Жуковым. Поэтому Золотов Л.С. в своей диссертации делает неверный вывод и говорит о том, что оба удара были действительно предложены Генштабом. Как мы видим, такая точка зрения полностью неверна.
Мемуары С.М. Штеменко были изданы до «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жукова, а потому именно они, к сожалению, стали первым изданным документом, который опровергал воспоминания К.К. Рокоссовского.
Именно из этих мемуаров у биографов К.К. Рокоссовского, например у К. Константинова[49] или В. Кардашова, сложилось представление о том, что «два удара» были запланированы уже 11 мая.
Подводя промежуточный итог, отмечу, что это был уже второй план операции, который, к слову, разрабатывался в спешке в период с 4 по 11 мая. И абсолютно точно, что в итоге в жизнь был воплощен другой план, третий. И создавался он по-видимому в период с 11 по 22 мая, когда у К.К. Рокоссовского перед посещением Ставки ВГК оставалось время для доработки плана боевых действий 1-го БФ в Бобруйской наступательной операции.
План 1-го БФ – в Ставке ВГК
На этом этапе повествования, следует обратить внимание на то, что до этого не было каких-либо сильных неточностей в тех или иных мемуарах, и все они по сути дополняли все то, что было написано другими. Теперь же, приближаясь к «кульминации» - обсуждению планов Белорусской операции в Ставке, все больше источников будут противоречить друг другу.
Согласно воспоминаниям С.М. Штеменко, разработка Белорусской операции была завершена к 14 мая, когда «все было сведено в единый план и оформлено в виде короткого текста и карты».[50] То есть, фактически, Ставка приняла все соображения штабов фронтов, наступавших в Белоруссии и оформила их в единый документ, текст которого писался от руки генералом А. А. Грызловым, и 20 мая его подписал А. И. Антонов.
20 мая разработанный Генштабом план операции был представлен Верховному Главнокомандующему. По воспоминаниям Г.К. Жукова в этот день Верховный вызвал в Ставку А. М. Василевского, его и А. И. Антонова, чтобы «окончательно уточнить решение (подчеркнуто -прим. автора) Верховного Главнокомандования по плану летней кампании».[51] Выделенные мною слова вызывают большие вопросы. Окончательное уточнение решения подразумевает утверждение всего плана операции, что противоречит А.М. Василевскому: «20 мая разработанный Генштабом план Белорусской операции был представлен Верховному Главнокомандующему. Вскоре он был рассмотрен в Ставке с участием некоторых командующих и членов военных советов фронтов. В ближайшие же дни Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку».[52] Таким образом, 20 мая И.В, Сталин ничего не подписывал и ничего не утверждал. Выделим и другое: А.М. Василевский пишет, что 20 мая был представлен оформленный еще 14 мая «разработанный Генштабом план». Никаких оснований полагать, что Ставка ВГК без участия командующих фронтов внесла какие-либо изменения в план – нет. Этот вывод важен для последующих рассуждений.
Кроме того, особый интерес представляет фрагмент воспоминаний К.К. Рокоссовского: «Мне приходилось, бывая в Ставке, неоднократно обращаться к нему (А.И. Антонову – М.С.) с просьбами относительно обеспечения намечаемой операции и ответ был обычно один: «Путь этот вопрос решит сам товарищ Сталин».[53] Соответственно, если бы К.К. Рокоссовский решился бы пересмотреть план операции, то доказывать преимущества нового плана ему все равно пришлось бы лично И.В. Сталину в ходе поездки в Москву.
После представления плана 20 мая, Верховный вызвал в Ставку командующих фронтами И.Х. Баграмяна, И.Д. Черняховского и К.К. Рокоссовского.[54] И если на данном этапе Георгию Константиновичу мы можем доверять, то вот его следующим строкам можно найти множество опровержений. Согласно Г.К. Жукову: «22 мая Верховный Главнокомандующий в моем присутствии принял А. М. Василевского, А. И. Антонова, К. К. Рокоссовского, а 23 мая И. X. Баграмяна и И. Д. Черняховского», - что противоречит множеству иных источников. Так по воспоминаниям С.М. Штеменко И.Д. Черняховский отсутствовал по болезни и в данных заседаниях участия не принимал.[55] И.Х. Баграмян в своих мемуарах также писал о том, что И.Д. Черняховский на совещании 23 мая отсутствовал.[56] Ю. Горьков в своем труде также подтверждает эту точку зрения и заявляет о том, что И.Д. Черняховский прибыл лишь 25 мая, основываясь на Журнале боевых действий 3-го Белорусского фронта.[57]
Более того, спорным вопросом остается характер совещаний в Ставке ВГК. Так, И.Х. Баграмян пишет о том, что 22 мая по прибытию в Москву, его прежде всего пригласили в Генеральный штаб «для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину».[58] По его же воспоминаниям в кабинете А. И. Антонова уже был командующий 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский.
И.Х. Баграмян писал в мемуарах: «Когда перешли к делу, генерал А. И. Антонов объявил, что нам предстоит поочередно обсудить с Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, которые готовы принять нас, все вопросы, связанные с участием войск каждого фронта в намечаемой операции…Первыми, в порядке установленной очередности, побывали на приеме у ближайших соратников И. В. Сталина мы с Леоновым».[59] Соответственно, никакого доклада К.К. Рокоссовского И.В. Сталину 22 мая, согласно данному источнику, не было вовсе. А доверять в данном отношении Г.К. Жукову, в связи суже ранее отмеченными неточностями (и теми, которые будут обсуждаться в дальнейшем) относительно участия И.Д. Черняховского в совещании Ставки, оснований нет. Тем не менее, И.П. Макар в своей статье в ВИЖе, используя одновременно мемуары Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского, в которых, как мы увидим далее, высказываются абсолютно противоположные точки зрения, выводит тезис о том, что именно 22 мая К.К. Рокоссовский в споре с Верховным доказал необходимость нанесения «двух главных ударов» на правом крыле 1-го БФ.
Точка зрения о том, что за день до доклада Верховному все без исключения командующие фронтов общались с Г.К. Жуковым и А.М. Василевским подтверждается Ю. Горьковым, который пишет: «Командующий 3-м Белорусским фронтом генерал-полковник И. Д. Черняховский прибыл в Ставку 25 мая и был принят Г. К. Жуковым и А. М. Василевским еще до доклада Сталину[…] на другой день, 26 мая, в Кремле, (он, Черняховский– М.С.) докладывалплан операции фронта с учетом мнения Г. К. Жукова и А. М. Василевского».[60] Таким образом, все трое командующих фронтами, участвовавших в совещаниях в Ставке в конце мая, в первый день своего прибытия были только в Генштабе. Поэтому можно сделать вывод, что К.К. Рокоссовский 22 мая также был на приеме лишь у Г.К. Жукова и А.М. Василевского.
23 мая – обсуждение плана в Ставке ВГК
Начиная повествование о совещании 23 мая, определимся с его составом. По воспоминаниям И.Х. Баграмяна кроме Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина здесь были Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. И. Антонов, К. К. Рокоссовский, Н. А. Булганин, В. Е. Макаров и генерал Д. С. Леонов.[61] С.М. Штеменко приводит иной состав: Г. К. Жуков, А. М. Василевский, И. X. Баграмян, К. К. Рокоссовского, членов военных советов 1-го и 3-го фронтов, а также А. А. Новиков, Н. Н. Воронов, Н. Д. Яковлев, А. В. Хрулев, М. П. Воробьев, И. Т. Пересыпкина и работников Генштаба во главе с А. И. Антоновым.[62]
Из них воспоминания оставили: Н.Д. Яковлев – о совещаниях в Ставке ВГК ничего не пишет[63], Н.Н. Воронов – боевым действиям 44-45-ых годов посвятил главу «Победные залпы», в которой также о совещаниях в Ставке ВГК не упоминал[64], и И.Т. Пересыпкин, который записал: «В Ставке Верховного Главнокомандования 22 и 23 мая 1944 года состоялось совещание, в котором принимали участие И. В. Сталин, командующие и члены Военных советов 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов, руководящие работники Генерального штаба и Наркомата обороны. Для участия в работе совещания в числе других пригласили и меня. Это историческое совещание запомнилось мне на всю жизнь».[65] К сожалению, Иван Терентьевич из всего совещания описывает лишь то, что началось оно с доклада А.И. Антонова. Тем не менее, И.Т. Пересыпкин полностью подтверждает присутствовавших на заседании, записанных в мемуарах С.М. Штеменко. Кроме того, в воспоминаниях И.Х. Баграмяна по Белорусской операции в сборнике «Освобождение Белоруссии» также фигурируют все вышеперечисленные фамилии.[66] Значит, заседание точно состоялось 23 мая в виде расширенного совещания Ставки ВГК.
Из воспоминаний четырех маршалов: А.М. Василевского, Г.К. Жукова, К.К, Рокоссовского и И.Х. Баграмяна, - о том, что К.К. Рокоссовский ни с чем в Ставке ВГК не спорил, пишет Г.К. Жуков и упоминает в беседе с К.М. Симоновым А.М. Василевский. Начнем разбирать события 23 мая по порядку.
Во-первых, упомянем, что 23 мая было именно совещание, т.е. происходило обсуждение планов операций.
Поэтому для начала рассмотрим фрагмент воспоминаний Г.К. Жукова, который в своих мемуарах пишет: «Поскольку, как это бывало при подготовке крупных операций, разработки планов в Генштабе и штабах фронтов шли параллельно, а командование фронтов, Генштаб и заместитель Верховного Главнокомандующего поддерживали между собой тесный контакт, проекты планов фронтов полностью соответствовали замыслам Ставки и были тогда же утверждены Верховным Главнокомандующим».[67]
Этим утверждением Г.К. Жуков противоречит всем имеющимся воспоминаниям и источникам: А.М. Василевского, который писал о том, что после совещаний с командующими «…Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку…»[68], И.Х. Баграмяна, который писал о том, что совместно с Г.К. Жуковым предложил пересмотреть план операции[69], конечно же К.К. Рокоссовскому, Ю. Горькову, который пишет о докладе И.Д. Черняховского, который также предложил пересмотреть план Ставки по его фронту. Как записано далее: «Просьба командующего была удовлетворена, а план был доработан и 27 мая без замечаний утвержден».[70]
Итак, перейдем к непосредственному обсуждению плана Белорусской операции в Ставке 23 мая. Главный вопрос – два главных удара К.К. Рокоссовского. Начнем рассуждения с воспоминаний И.Х. Баграмяна: «Хорошо помню, что вопреки предложению Генерального штаба — нанести войсками фронта мощный удар только на одном участке прорыва — Константин Константинович весьма обоснованно решил создать две ударные группировки, которым надлежало прорвать оборону противника на двух участках, чтобы последующим наступлением в глубь обороны окружить и разгромить главную группировку противника. Это предложение командующего решительно поддержали Г. К. Жуков и А. М. Василевский, и оно было одобрено Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным».[71] Казалось бы, И.Х. Баграмян частично подтверждает слова К.К. Рокоссовского. В то же время вызывает большие сомнения подлинность последних слов: «предложение командующего решительно поддержали Г. К. Жуков и А. М. Василевский». Если это действительно так, то почему оба маршала столь негативно высказываются о «неточностях» в воспоминаниях К.К. Рокоссовского о планировании Белорусской операции? Складывается впечатление, что последняя фраза отредактирована уже не самим Иваном Христофоровичем. И прежде всего вот почему.
Ведь именно Г.К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» пишет слова, которые для многих стали основой для выводов о том, что никакого спора между К.К. Рокоссовским и И.В. Сталиным не было: «Существующая в некоторых военных кругах версия о «двух главных ударах» на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку».[72]
Ранее мы уже рассматривали, что, во-первых, И.В. Сталин в этот день ничего не подписывал и никаких проектов Генштаба не утверждал. А во-вторых, первоначальный план предусматривал нанесение одного главного и одного вспомогательного удара. Об этом пишет в своей статье и М. Малинин, бывший в то время начальником штаба 1-го БФ.[73] Поэтому, также учитывая, что в статье К.Ф. Телегина[74] также говорилось о том, что именно Ставка ориентировала штаб 1-го БФ на нанесение одного главного и одного вспомогательного удара, можно сделать вывод о том, что Г.К. Жуков в своем высказывании неправ. Но к этому мы еще вернемся.
Г.К. Жуков пишет: «Нелишне здесь заметить также, что в советской военной теории никогда не предусматривалось нанесение одним фронтом двух главных ударов, а если оба удара по своей силе и значению были равноценными, то их обычно называли «мощными ударами». Я подчеркиваю это для того, чтобы не вносилась путаница в оперативно-стратегическую терминологию».[75] А вот уже это высказывание не совпадает со словами А.М. Василевского, также опровергавшего воспоминания К.К. Рокоссовского, который в разговоре с К.М. Симоновым говорит: «Я говорил о некоторых существенных недочетах в нашей мемуарной литературе. В частности, такие недочеты есть в воспоминаниях Рокоссовского о Белорусской операции, там, где он рассказывает о её планировании. Он рассказывает там о том, как он <