Находка крокодила переменила все. Иногда я пытаюсь вообразить, какой была бы моя жизнь, если бы в утесах и уступах не были спрятаны крупные допотопные звери, если бы я никогда ничего не находила, кроме аммиков и белликов, лилий и грифей. Тогда моя жизнь походила бы на эти антики, была бы такой же пустячной, без молнии озарений, пробивающей меня насквозь и дарующей мне одновременно и боль, и радость.
Изменения произошли не только благодаря деньгам, полученным от продажи крока. Я осознавала, что на нашем берегу есть нечто такое, за чем стоит охотиться, и что я в этом деле лучше многих — вот в чем была разница. Теперь я могла посмотреть вперед и увидеть не просто разрозненные скалы, которым случайно выпало быть рядом, но узор, образующий то, чем могла бы стать моя жизнь, если я постараюсь.
Когда лорд Хенли заплатил нам двадцать три фунта за целого крокодила, мне хотелось очень многого. Хотелось купить столько мешков картошки, чтобы они, уложенные друг на друга, доходили до самого потолка. Хотелось купить отрезы шерсти и сшить новые платья для нас с мамой. Хотелось каждый день съедать по караваю белого хлеба и жечь так много угля, что угольщику приходилось бы каждую неделю заново наполнять наш угольный ларь. Вот чего я хотела. И полагала, что моя семья хочет того же самого.
Как-то раз, уже после сделки с лордом Хенли, мисс Элизабет пришла повидаться с мамой и уселась за кухонный стол. Она стала говорить не о шерсти, угле или сдобных булочках, но о работе.
— Думаю, будет наилучшим выходом для вашей семьи, если Джозеф обучится какой-нибудь профессии, — сказала она. — Теперь, когда у вас есть деньги, чтобы заплатить за обучение, надо бы так и поступить. Что бы он ни выбрал, это будет приносить более устойчивый доход, чем продажа окаменелостей.
— Но мы с Джо ищем окаменевшие скелеты, — вмешалась я. — Мы вполне можем зарабатывать на них. Немало ведь богачей вроде лорда Хенли, которым теперь, когда у него появился крокодил, хотелось бы иметь собственных. Подумайте обо всех этих лондонских джентльменах, готовых уплатить хорошие денежки за наши находки!
Под конец я стала кричать, потому что мне приходилось защищать свой план, состоявший в том, чтобы мы с Джо разбогатели, отыскивая кроков.
— Уймись-ка, девочка, — сказала мама. — Дай послушать дельные вещи, что говорит мисс Филпот.
— Мэри, — начала мисс Элизабет, — ты не знаешь, есть ли там еще такие твари…
— Нет, мэм, знаю. Подумайте обо всех тех кусочках, что мы находили раньше: о позвонках, зубах, осколках ребер и челюстей, о которых мы не знати, что они такое. А теперь знаем! Теперь мы нашли целый скелет и видим, откуда появились эти части, каким должно быть чудовище. Я сделала его рисунок, чтобы можно было определить, что куда относится. Я уверена, что в наших утесах и уступах эти крокодилы лежат повсюду!
— Почему же тогда ты до сих пор не находила никаких других целых экземпляров, если их так много, как ты говоришь?
Я посмотрела на мисс Элизабет сердитым взглядом. Она всегда относилась ко мне хорошо, давала мне работу по очистке антиков, приносила нам дополнительную еду, свечи и старую одежду, поощряла мое посещение воскресной школы, чтобы я научилась читать и писать, делилась со мной своими находками, да и к тому, что находила я, тоже проявляла интерес. Мы не смогли бы извлечь того крока из утеса, если бы она не заплатила братьям Деям за работу, и это она провернула сделку с лордом Хенли, она и мама.
Почему же тогда она так мне противоречила как раз в то время, когда мои поиски стали такими интересными? Я знала, что на берегу имеются эти монстры, что бы там ни говорила Элизабет Филпот.
— До сих пор мы не знали, что именно ищем, — повторила я. — Насколько они велики, как выглядят. Теперь, зная все это, мы с Джо сможем находить их с легкостью, правда, Джо?
Джо не ответил сразу. Он молчал и вертел в пальцах обрезок бечевки.
— Джо?
— Я не хочу искать крокодилов, — сказал он тихим голосом. — Хочу стать мебельщиком. Мистер Ридер предложил мне поступить к нему учеником.
Я была так удивлена, что не могла сказать ни слова.
— Обивка мебели? — быстро вмешалась мисс Филпот. — Это полезное ремесло, но почему ты предпочитаешь его всем остальным?
— Потому что этим можно заниматься в помещении, а не под открытым небом.
Ко мне вернулся голос.
— Но, Джо, разве ты не хочешь искать кроков вместе со мной? Разве не здорово было его выкапывать?
— Было холодно.
— Не говори глупостей! Холод ничего не значит!
— Для меня — значит.
— Как тебя может трогать какой-то холод, когда эти твари лежат там и только и ждут, чтобы мы их нашли? Считай, что по всему берегу разбросаны сокровища. На этих кроках мы сможем разбогатеть! А ты жалуешься на холод?
Джо повернулся к маме:
— Я и вправду хочу работать у мистера Ридера. Что ты думаешь, мам?
Пока мы с Джо спорили, мама и мисс Филпот хранили молчание. Думаю, им и не было нужды вмешиваться, потому что Джо явно принял именно то решение, которое им требовалось. Я не пожелала слышать, что они скажут, но вскочила и побежала вниз, в мастерскую. Уж лучше работать над моими находками, чем выслушивать их, с этим их замыслом отлучить Джо от взморья. У меня и без того было чем заняться.
После воссоединения головы и тела монстр достигал в длину чуть ли не восемнадцати футов. Извлечение его из утеса было испытанием, что продлилось три дня, на протяжении которых братья Деи и я работали без передышки в любую минуту, когда это позволял уровень воды. Целая тварь была слишком велика, чтобы водрузить ее на стол, поэтому мы распростерли крока на полу. В тусклом свете он представлялся грудой окаменевших костей. Я затратила на его очистку уже целый месяц, но мне все еще оставалось потрудиться, чтобы полностью высвободить его из камня. Глаза у меня воспалились из-за того, что я так много щурилась и наглоталась пыли.
В то время я была слишком юной, чтобы понять выбор Джо, но позже мне стало ясно: он решил, что хочет для себя обычной размеренной жизни. Ему не хотелось, чтобы о нем говорили так же, как обо мне, насмехались над ним из-за причудливой одежды и долгого одинокого пребывания на берегу, в обществе одних лишь скал. Он хотел того же самого, что было в Лайме у других: возможности стать респектабельным, а потому и ухватился за ученичество. Я ничего не могла с этим поделать. Если бы мне предложили такую же возможность, как Джо, — если бы девочки могли обучаться ремеслам, — то выбрала бы я то же самое, стала бы заниматься портняжным, мясницким или пекарским делом?
Нет. Антики были у меня в крови. Несмотря на все несчастья, явившиеся в мою жизнь из-за пребывания под открытым небом на тех пустынных берегах, я не променяла бы антики ни на иглу, ни на нож, ни на печь.
— Мэри.
Надо мной стояла мисс Филпот. Я ей не ответила; я все еще злилась на нее за то, что она поддержала Джо. Взяв лезвие, я начала скрести позвонок. Он входил в длинный ряд других, скрепленных друг с другом, словно крохотные колбаски в одной связке.
— Джозеф сделал разумный выбор, — сказала она. — Так будет лучше и для тебя, и для твоей матери. Это ведь не значит, что ты не можешь продолжать искать окаменелости. Теперь, когда ты знаешь, что именно ищешь, помощь Джозефа тебе уже не нужна, так? Ты можешь находить их сама, а потом нанимать братьев Деев, чтобы их извлечь, точно так же, как мы сделали с этой тварью. И я могу помогать тебе, пока ты не станешь достаточно взрослой, чтобы управляться с каменщиками самостоятельно. Я предложила твоей матери помощь в ведении торговли, но она сказала, что займется этим сама. Что ж, с лордом Хенли она действовала отменно. — Мисс Филпот опустилась на корточки рядом с кроком и провела рукой по его ребрам, которые все были сплющены и сплетены крест-накрест, как прутья в ивовой корзине. — До чего же это красиво, — негромко скачала она тоном более мягким. — Я не перестаю поражаться его размерам и его необычному виду.
Я с ней согласилась. Этот крок вызывал во мне странные чувства. Работая над ним, я стала чаще ходить в церковь, потому что, когда я сидела в мастерской с ним наедине, на меня временами находило жуткое чувство, оттого что мир полон вещей, которых я никогда не смогу понять, и мне требовалось утешение.
Может, я и лишилась компании Джо, но это не означало, что я оставалась на берегу одна. Как-то, идя вдоль берега к Блэк-Вену, я видела двух чужаков, охотившихся возле утесов. Они едва удостоили меня взглядом, настолько были поглощены своим занятием, размахивая молотками и роясь в грязи. На следующий день таких незнакомцев было уже пять, а через пару дней — и все десять. Я никого из них не знала. Подслушав их разговоры, я поняла, что они искали собственных крокодилов. Как видно, это мой крокодил привел их на пляжи Лайма, привлек их обещанием несметных сокровищ.
В течение нескольких следующих лет Лайм все больше запруживали охотники. Я привыкла к пустынному берегу и своему обществу, или же обществу мисс Элизабет, или Джо, причем когда бывала с ними, то часто чувствовала себя так, словно оставалась одна, настолько замкнуто они себя вели. Теперь же постукивание молотка по камню раздавалось по всей протяженности побережья между Лаймом и Чармутом, равно как на пляже Монмут; люди что-то измеряли линейками, пялились на камни через увеличительное стекло, делали заметки и карандашные наброски. Это было комично. Несмотря на всю суету, которую они разводили, никто не нашел целого крока. Кто-нибудь, бывало, начинал кричать, и остальные спешили к нему посмотреть, что такое тот нашел, и обычно оказывалось, что ничего или же просто зуб, кусок челюсти или позвонок — если повезло.
Однажды я проходила мимо какого-то мужчины, занимавшегося поисками среди скальных обломков, когда тот подобрал круглый темный голыш.
— По-моему, это позвонок, — окликнул он своего компаньона.
Я не удержалась: мне надо было исправить его ошибку, пусть даже он меня ни о чем не спрашивал.
— Это голыш, сэр.
— Голыш? — нахмурился он. — Как это понимать?
— Так мы называем голые камни. Галька часто бывает похожей на позвонок, но в костях никогда не найдется таких вкраплений. Да и позвонки темнее. Как и все кости крокодила. Вот, видите? — Я вытащила из своей корзины кость, которую нашла раньше, и показала ему. — Смотрите, сэр, у них всегда шесть граней, как у этой, хотя их не всегда можно разглядеть, пока не отчистишь. А еще они вогнутые, как будто кто-то прищемил их посередине.
Незнакомцы прикасались к моей находке, словно к драгоценной монете, каковой — в некотором смысле — она и была.
— Где ты это нашла? — спросил один из них.
— Вон там. У меня и другие есть.
Я показала им все свои находки, и они были поражены. Когда же они предъявили мне свою добычу, то там по большей части была галька, которую им пришлось выбросить. Целый день они подходили ко мне с предполагаемыми антиками, чтобы я вынесла свое суждение. Вскоре к ним присоединились другие, и меня звали то туда, то сюда, чтобы я говорила новичкам, что они нашли, а чего нет. Потом меня стали спрашивать, где лучше искать, и прошло совсем немного времени, прежде чем я стала руководить их поисками вдоль всего берега.
Вот так я и оказалась в обществе геологов и других заинтересованных джентльменов, исправляя их ошибки и находя для них антики. Некоторые были из Лайма и Чармута: Генри де ла Беш, например, который только что переехал на Брод-стрит вместе со своей матерью и был всего на несколько лет старше меня. Но большинство приезжали из более удаленных мест — из Бристоля, Оксфорда или Лондона.
Никогда раньше мне не приходилось бывать в обществе образованных джентльменов. Иногда с нами выходила мисс Элизабет, и тогда мне было проще, потому что она, как более старшая и образованная дама, могла оказывать необходимое посредничество. Когда же я оставалась с ними одна, то поначалу нервничала, не зная, как мне полагается держаться и что им можно говорить, а чего нет. Но они обходились со мной как со служанкой, а эту роль я могла исполнять довольно легко — хотя и была такой служанкой, которая высказывает собственные суждения, а не потакает столичным господам.
Однако с джентльменами мне всегда было слегка неловко, и это усилилось, когда я стала старше и моя грудь округлилась. Потом обо мне начали болтать. Возможно, сплетен было бы меньше, если я была благоразумнее. Но когда я начала взрослеть, мной что-то такое завладело и я стала немного взбалмошной, как это бывает с девочками, чье детство на исходе. Я принялась думать об этих джентльменах, смотреть на их сапоги и на то, как они двигаются на берегу. Стала плакать по ночам, не зная, из-за чего, и кричать на маму, когда для этого не было никаких причин. Теперь всем сестрам Филпот я предпочитала Маргарет, потому что та больше остальных сочувствовала моему настроению. Она рассказывала мне истории из романов, которые читала, помогала мне в попытках сделать мои волосы красивее, а еще учила меня танцевать в гостиной коттеджа Морли. Иногда я стояла возле Курзала, смотрела через эркерное окно, как они танцуют под стеклянными канделябрами, и воображала, что это я кружусь там в шелковом бальном платье. Обычно я так расстраивалась, что мне приходилось бросаться бегом по пешеходной дорожке, которую братья Деи проложили вдоль берега. Дорожка приводила меня к Коббу, где я могла прогуливаться, позволяя ветру сдувать с моего лица слезы, и не было рядом никого, кто отчитывал бы меня за мою глупость.
Мама и мисс Элизабет отчаянно бились надо мной, но никак не могли привести меня в чувство, потому что я не думала, что со мной что-то не так. Я взрослела, и это было тяжело. Потребовались два юношеских переживания смерти, сперва одной дамы, а потом одного джентльмена, прежде чем мисс Элизабет вытащила меня из грязевого оползня и я по-настоящему вступила в мир взрослых.
Обе смерти случились на одном и том же отрезке пляжа, прямо у окончания Церковных утесов и не доходя до того места, где берег изгибается по направлению к Блэк-Вену. Стояла ранняя весна, и я шла вдоль берега во время отлива, высматривая антики и думая о том джентльмене, которому помогала накануне и который улыбнулся мне, обнажив белые, как кварц, зубы. Меня так ослепляли собственные мысли, что я не видела той дамы, пока чуть ли не наступила на нее. Я резко остановилась.
Она лежала ничком там, где оставил ее прилив, и ее темные волосы были сплошь спутаны с водорослями. Чудесное ее платье промокло и отяжелело от песка и ила. Даже при таком его состоянии я видела, что оно стоит дороже, чем вся наша домашняя одежда. Я долго стояла над ней, наблюдая, не вздохнет ли она. Потом до меня дошло, что мне надо бы дотронуться до нее, перевернуть ее на спину, чтобы убедиться, что она мертва, и проверить, не знакома ли она мне.
Мне не хотелось до нее дотрагиваться. Б о льшую часть дня я поднимала мертвые окаменевшие кости некогда живших здесь тварей. Если бы она была окаменелой, как крок или аммик, я перевернула бы ее совершенно спокойно. Но я не привыкла прикасаться к мертвой плоти, которая была реальным человеком. Однако, понимая, что сделать это все равно придется, я глубоко вздохнула, поспешно ухватила ее за плечо и перекатила на спину.
Как только я увидела ее прекрасное лицо, мне стало ясно, что она леди. Другие смеялись надо мной, когда я это сказала, но я видела ее благородный лоб и чудесные, миловидные черты. Я назвала ее Леди, и это было правильно.
Я опустилась на колени у ее головы, закрыла глаза и обратилась к Господу с молитвой, прося принять ее в Свое лоно и утешить ее. Потом я подтащила ее к утесу, чтобы море снова не забрало ее, пока я буду ходить за помощью. Но оставить ее совсем неубранной я не могла: это было бы неуважительно. Я больше не боялась прикасаться к ней, хотя ее плоть была холодной и твердой, как у рыбы. Убрала водоросли из ее волос, распрямила ее члены, оправила платье и скрестила ей руки на груди, как видела раньше у других покойников. Мне даже начал нравиться этот ритуал — вот какой странной была я в ту пору своей жизни.
Потом я увидела у нее на шее тонкую цепочку и потянула за нее. Из-под платья появился медальон, маленький, круглый золотой, с надписью «М. Джи», выгравированной причудливыми буквами. Внутри ничего не было — находился ли там прежде чей-то портрет или локон волос, море все оттуда вымыло. Я не посмела взять его с собой для лучшей сохранности. Любой, кто застал бы меня с ним, мог обвинить меня в воровстве. Я сунула медальон обратно, надеясь, что никто не найдет ее и не сорвет его с нее, пока меня не будет.
Удовлетворившись тем, насколько пристойно выглядит Леди, я прочитала еще одну маленькую молитву, послала ей воздушный поцелуй и побежала обратно в Лайм, чтобы сообщить, что нашла утонувшую леди.
Ее положили в гроб в церкви Святого Михаила и дали объявление в «Вестерн флаинг пост», чтобы проверить, не сможет ли кто ее опознать. Я каждый день ходила туда, чтобы на нее посмотреть. Приносила цветы, собранные на придорожной полосе, — нарциссы и примулы, — укладывая их вокруг нее и осыпая ее платье их лепестками. Мне нравилось сидеть в той церкви, хотя обычно мы в нее на богослужения не ходили. Там было тихо, и там лежала Леди, такая умиротворенная и прекрасная. Иногда я тихонько плакала — по ней или по самой себе.
В те дни я словно бы была нездорова, хотя у меня не было ни жара, ни простуды. Раньше я ни к чему не испытывала таких сильных чувств, хотя и не могла с уверенностью сказать, что именно чувствую. Я лишь понимала, что история Леди была трагичной, и думала, что и моя история окажется трагичной. Она умерла и, если бы я ее не нашла, могла бы стать окаменелостью, превратилась бы в «культурный слой», как тогда говорили, и потом ее кто-нибудь откопал бы — геолог или другой ученый муж. Ее даже могли бы выставить в музее через много-много лет после ее смерти.
Когда я пришла туда в очередной раз, оказалось, что гроб Леди закрыт и в его крышку уже вбиты гвозди. Я заплакала, потому что не могла видеть ее прекрасное лицо. Я тогда могла лить слезы из-за чего угодно. Улеглась на скамью и плакала, пока не уснула. Не знаю, как долго я спала, но когда проснулась, рядом со мной сидела Элизабет Филпот.
— Мэри, поднимайся, ступай домой и больше сюда не приходи, — тихо сказала она. — Это и так слишком долго тянется.
— Но…
— Возьмем хотя бы то, что это нездорово. — Она имела в виду запах, который никогда меня не беспокоил, потому что мне приходилось обонять и кое-что похуже на берегу, когда начинали гнить ракушки.
— Мне это безразлично.
— Такое сентиментальное поведение должно оставаться в готических романах, которые читает Маргарет. Тебе оно не к лицу. Кроме того, ее опознали и скоро за ней приедут ее родные. Дело в том, что возле Портленда потерпел крушение корабль из Индии. Она была на его борту вместе со своими детьми. Вообрази, проделать весь этот путь только для того, чтобы пропасть в самом конце.
— Значит, известно, кто она? Как ее зовут?
— Леди Джексон.
Я хлопнула в ладоши, крайне обрадованная, что была права, называя ее Леди.
— А имя при крещении? Это «М» на медальоне?
Мисс Элизабет помедлила. По-моему, она понимала, что ее ответ усилит мою печаль, но ложь ей давалась с трудом.
— Мэри.
Я кивнула и заплакала. Каким-то образом я это знала и раньше.
Мисс Элизабет сделала глубокий вздох, словно сдерживаясь, чтобы не закричать:
— Не глупи, Мэри. Это, конечно, печальная история, но ты этой женщины не знаешь, и то, что у вас одно имя, не означает, что вы хоть в чем-то схожи.
Закрыв лицо руками, я продолжала плакать, теперь еще и из-за неловкости, из-за того, что не смогла совладать с собой на глазах у мисс Элизабет. Она посидела со мной немного, потом сдалась и предоставила меня моим слезам. Я не сказала ей об этом, но плакала я потому, что мы с леди Джексон были все-таки схожи. Мы обе были Мэри, и нам обеим суждено было умереть. Какой бы красивой или невзрачной ты ни была, в конце всего Бог тебя приберет.
В течение недели после того, как леди Джексон увезли, я не могла прикасаться к антикам на пляже, потому что думала о том, что они такое — бедные существа, давным-давно умершие. В этот короткий промежуток я позволила себе быть такой же робкой и суеверной, как моя старая подруга по играм Фанни Миллер. Избегая охотившихся на берегу джентльменов, я укрывалась на монмутском пляже, где было спокойнее.
Но если нет антиков, то нет и еды на столе. Мама велела мне возвращаться на берег и сказала, что не впустит меня в дом, если я вернусь с пустой корзиной. Довольно быстро я оттолкнула от себя робость и перестала думать о смерти, вплоть до следующего раза, когда она подобралась ко мне гораздо ближе.
Позже той весной я наконец нашла своего второго крокодила. Возможно, я искала его так долго как раз из-за всех тех джентльменов, которым помогала. Элизабет Филпот, наверное, была довольна тем, что утесы и выступы не выдают своих монстров так уж легко, как мне думалось. Когда в один из майских дней он наконец нашелся, я была возле Пушечного утеса и думала совсем не о кроках, но о своем пустом желудке, потому что весь день ничего не ела. Начинался прилив, и я уже собиралась возвращаться домой, когда поскользнулась на уступе, покрытом водорослями. Я упала на колени, а когда стала отталкиваться, чтобы подняться, почувствовала у себя под ладонью шишковатый хребет. Да, именно так, я прикасалась к длинной линии позвоночника. Это было так просто, что я даже не удивилась. Найти этого крока было огромным облегчением: это доказывало, что их много на нашем взморье и что я смогу зарабатывать находками себе на жизнь. Второй крок принес деньги, уважение и знакомство с новым джентльменом.
Это произошло через неделю-другую после того, как мы перенесли крока в мастерскую. Я собиралась заниматься его очисткой, но накануне ночью был шторм, из-за чего под Блэк-Веном появился небольшой оползень, который мне захотелось осмотреть. Мужчин поблизости не было, мисс Элизабет слегла с простудой, а Джо или пересчитывал обойные гвозди, или чернил дерево морилкой, или что там еще полагается делать мебельщикам, так что на берегу я была совершенно одна. Когда я копалась в оползне и лейасовая слякоть забивалась мне под ногти и пролезала в туфли, донеслось вдруг клацанье камней, заставившее меня поднять голову. Вдоль берега со стороны Чармута ехал какой-то всадник на черной лошади. На фоне яркого солнечного света он представал лишь силуэтом, так что узнать его было трудно, но когда он приблизился, я увидела, что ехал он на кобыле, рабочей лошадке, а сам был в накидке, висевшей на покатых плечах, и в шляпе, а в руке держал мешок. Едва разглядев, что мешок этот синий, я поняла, что это был Уильям Бакленд.
Я сомневалась, что он меня узнает, хотя сама его знала: он часто покупал антики у папы, когда я была маленькой. Сильнее всего он запомнился мне синим мешком, который всегда держал при себе, чтобы класть в него находки. Тот был сшит из прочного материала — очень прочного, потому что всегда топорщился из-за камней, подобранных мистером Баклендом. Бывало, он показывал их папе, который не видел в них никакой пользы, потому что они не содержали окаменелостей. Но мистер Бакленд продолжал относиться к своим камням восторженно — так же, как и ко всему на свете.
Он вырос всего в нескольких милях от нас, в Эксминстере, и хорошо знал Лайм, хотя теперь жил в Оксфорде, где преподавал геологию. Кроме того, у него был духовный сан, хотя я сомневалась, чтобы какая-нибудь церковь могла его принять. Уильям Бакленд отличался слишком большой непредсказуемостью, чтобы быть викарием и читать проповеди.
Он приезжал посмотреть на крокодилий череп еще в то время, когда мы выставляли его в Курзале, но, хоть и улыбался мне, говорил только с мисс Филпот. Двумя годами позже, когда голова и тело крока были воссоединены, отчищены и проданы лорду Хенли, я слышала, что мистер Бакленд приезжал посмотреть на него в замке Колуэй. И с тех пор как на берегу стали появляться охотящиеся за окаменелостями джентльмены, я время от времени видела его среди них. Однако он никогда не обращал на меня особого внимания, так что теперь я была поражена, когда он крикнул:
— Мэри Эннинг! Как раз та самая Мэри, что я хотел увидеть!
Никто никогда не провозглашал мое имя с таким энтузиазмом. Смущенная, я встала, затем быстро одернула подол юбки, который перед этим заткнула себе за пояс, чтобы уберечь от грязи. Я часто так делала, когда берег был пуст. Никуда не годилось бы, если бы мистер Бакленд увидел мои измазанные в глине икры.
Сэр?
Я изобразила что-то вроде реверанса, хотя он и не отличался особой грацией. Мало перед кем в Лайме я вот так приседала — только перед лордом Хенли, да и его не хотела удостаивать этого теперь, когда поняла, что он перепродал моего крока и получил гораздо, гораздо больше денег, чем уплатил за него нам. Отныне я едва сгибала перед ним колени, даже если мисс Филпот шипела мне, чтобы я была вежливой.
Мистер Бакленд спешился и заковылял ко мне, оступаясь на валунах. Его кобыла, должно быть, настолько привыкла к его постоянным остановкам, что просто стояла там, где он ее оставил, не нуждаясь ни в каком привязывании.
— Я слышал, вы нашли еще одного монстра, и проделал весь путь из Оксфорда, чтобы его увидеть, — провозгласил он, уже обшаривая глазами оползень. — Отменил свои последние лекции, лишь бы попасть сюда пораньше, — произнес он, не переставая двигаться и разглядывать все вокруг.
Мистер Бакленд поднял комок земли, осмотрел его, бросил и поднял другой. Всякий раз, когда он наклонялся, я мельком видела небольшую плешь у него на макушке. У него было круглое, как у ребенка, лицо, с большими губами и искрящимися глазами, покатые плечи и маленький животик. При нем мне хотелось смеяться, даже когда он не шутил. Вид у него был нетерпеливо-предвкушающий, взгляд метался то туда, то сюда, и я поняла, что он полагал, будто крок все еще где-то на берегу.
— Его здесь нет, сэр. Мы забрали его в мастерскую. Я его отчищаю, — добавила я с гордостью.
— В самом деле? Молодцы, молодцы. — Какое-то мгновение мистер Бакленд казался разочарованным тем, что не увидит крока на пляже, но вскоре он опомнился. — Тогда, Мэри, пойдемте в вашу мастерскую, а по дороге покажите мне, где вы откопали эту тварь.
Когда мы двинулись вдоль берега в сторону Лайма, я обратила внимание на все молотки и мешки, свисавшие с его терпеливой бедняги-лошади. Кроме того, к уздечке была привязана убитая чайка.
— Сэр, — сказала я, — зачем вам эта чайка?
— Да так, хочу, чтобы на кухне в «Трех чашах» мне зажарили ее на обед! Я использую животное царство для пропитания по-своему, пробовал и ежей, и мышей-полевок, а вот обычной чайки до сих пор не отведал.
— Вы ели мышей?!
— Ну да. Они очень даже хороши.
Я сморщилась от такой мысли и от запаха, исходившего от птицы.
— Но… эта чайка воняет рыбой, сэр!
Мистер Бакленд принюхался:
— В самом деле? — Для такого упорного наблюдателя за миром он слишком часто не замечал очевидного. — Ничего, попрошу, чтобы ее как следует прокипятили, а потом использую ее скелет для своих лекций. Так, ну а что же вы нашли сегодня?
Мистера Бакленда очень взволновали мои находки: несколько аммиков, чешуйчатый рыбий хвост, который я собиралась отдать мисс Элизабет, и позвонок размером с гинею. Он задавал так много вопросов, путаясь в собственных мыслях, что я начала чувствовать себя галькой, перекатываемой бурунами то туда, то сюда. Потом он настоял, чтобы мы повернули и пошли обратно к оползню, чтобы продолжить поиски. Мы с кобылой следовали за ним, пока он вдруг не остановился, на расстоянии всего лишь броска камня до оползня, и не сказал:
— Нет-нет, я не успею — скоро я должен встретиться в «Трех чашах» с доктором Карпентером. Давайте вернемся сюда после полудня.
— Невозможно, сэр, — будет прилив.
Лицо мистера Бакленда выразило недоумение, как будто прилив совершенно не стоило принимать во внимание.
— При приливе мы не сможем добраться до оползня по этой стороне пляжа, — объяснила я. — Из-за изгиба берега. Его отрезает водой.
— А если зайти со стороны Чармута?
— Можно бы, — пожала я плечами, — но сначала нам пришлось бы проделать весь путь по дороге, чтобы добраться до Чармута. Или пойти по тропе через утес, но она, как видите, сейчас ненадежна, сэр, — кивнула я на оползень.
— Мы можем добраться до Чармута на моей кобыле. Она доставит нас туда так быстро, как вы пожелаете.
Я колебалась. Хотя я и сопровождала джентльменов на пляже, но никогда ни с кем из них не ездила на лошади. В городе непременно станут об этом судачить. Хотя воодушевление мистера Бакленда представлялось мне вполне невинным, другие могли истолковать его иначе. Кроме того, мне не нравилось находиться на пляже во время прилива, зажатой между утесом и морем. Если произойдет еще один сход камней, то бежать будет некуда.
Спорить с мистером Баклендом было нелегко — его энтузиазм беззастенчиво попирал все доводы. Однако вскоре я обнаружила, что он очень быстро передумывает: к тому времени как мы добрались до Лайма, у него появилось с дюжину других планов насчет времяпрепровождения после полудня, и к оползню в тот день мы так и не вернулись.
Мистеру Бакленду не довелось увидеть, где я выкопала второго крока, потому что, когда мы проходили мимо того уступа, его уже покрыл прилив. Но я показала ему утес, из которого был извлечен первый монстр, и он сделал его маленький набросок. Он постоянно наклонялся, чтобы что-нибудь рассмотреть — зачастую что-нибудь незначительное, вроде аммиков, впечатанных в скальные уступы, которые он наверняка много раз видел и прежде, — так что пришлось напомнить ему о докторе Карпентере, дожидавшемся его в «Трех чашах», а также о гораздо более интересных экземплярах, ждавших его в нашей мастерской.
— Известно ли вам, сэр, — добавила я, — что доктор Карпентер спас мне жизнь, когда я была ребенком?
— В самом деле? Ну, такая у них профессия. А чем он вам помог?
— В меня ударила молния, и доктор Карпентер посоветовал моим родителям положить меня в ванну с горячей водой…
Мистер Бакленд застыл на камне, с которого собирался было спрыгнуть.
— В вас ударила молния? — вскричал он, округляя полные восторга глаза.
Я тоже остановилась, теперь смущенная тем, что рассказала эту историю. Обычно я ни с кем не говорила о той молнии, но мне хотелось покрасоваться перед этим умным джентльменом из Оксфорда. То было единственным фактом, могущим, как мне казалось, произвести на него впечатление. На самом деле это было глупо, потому что позже выяснилось, что он весьма ценил мои знания о допотопных тварях, мое умение их находить и идентифицировать, в то время как сам в подобных вещах не очень хорошо разбирался. Но в то время я ничего этого не знала, потому и пришлось мне пережить неловкие минуты, отвечая на подробные вопросы насчет того, что случилось со мной на том поле, когда я была совсем маленькой.
Но это возымело действие, потому что мистер Бакленд явно преисполнился ко мне уважения благодаря такому моему опыту.
— Это поистине замечательно, Мэри, — сказал он. — Бог пощадил вас и дал опыт, которого но всем мире нет почти ни у кого. Ваше тело стало пристанищем для молнии, отчего, несомненно, выиграло, по крайней мере в интеллектуальном плане! — Он оглядывал меня с головы до ног, и я раскраснелась из-за его внимания.
Наконец мы дошли, и я оставила мистера Бакленда в мастерской, где он стал прыгать вокруг крокодила и выкрикивать обращенные ко мне вопросы, даже когда я поднялась в кухню. Мама, стоя у плиты, кипятила белье для другой семьи. Стирка приносила ей ровно столько денег, чтобы хватало на уголь и поддержание огня для другой порции белья. Ей всегда очень не нравилось, когда я указывала ей на этот порочный круг.
— Кто это там внизу? — спросила она, услышав голос мистера Бакленда. — Ты взяла с него двухпенсовик за погляд?
— Мистер Бакленд не из тех, с кого следует брать двухпенсовик, — помотала я головой.
— Вот еще! Никому не позволяй смотреть на эту штуковину бесплатно. С бедных по пенни, с богатых — по два.
— Тогда сама с него и спрашивай.
— Вот и спрошу! — нахмурилась мама.
Сунув мне в руки мешалку, она вытерла ладони о фартук и направилась вниз. Я помешивала белье, радуясь, что могу отдохнуть от вопросов мистера Бакленда, хотя забавно было бы посмотреть, как мама пытается управиться с ним. С другими джентльменами у нее получалось неплохо. С Генри дела Бешем, например, которым она командовала, как сыном. Но Уильям Бакленд даже маму заставил потерпеть поражение. Спустя какое-то время она поднялась обратно — без двухпенсовика и донельзя утомленная его непрерывной болтовней. Она помотала головой:
— Твой отец всегда говорил мне, что, когда этот мистер Бакленд появляется в мастерской, он прекращает работу и устраивается спать, пока тот продолжает сотрясать воздух. В общем, он хочет, чтобы ты спустилась и рассказала ему об очистке и о том, что мы собираемся с ним делать. Скажи ему, что нам нужна хорошая цена и что мы не хотим, чтобы нас снова обманул какой-нибудь джентльмен!
Когда я вошла, мистер Бакленд как раз выходил через дверь, которая вела на Кокмойл-сквер.
— А, Мэри, я на минутку. Захвачу с собой доктора Карпентера, чтобы он тоже это увидел. А после полудня приведу еще кое-кого, кому, уверен, это будет более чем интересно.
— Кого угодно, только не лорда Хенли! — крикнула я ему вслед.
— Почему же не лорда Хенли?
Я рассказала ему о первом кроке, с его моноклем, жилетом и выпрямленным хвостом, как описывала это мисс Филпот.
— Что за идиот! — вскричал мистер Бакленд. — Ему надо было продать этот скелет или в Оксфорд, или в Британский музей. Уверен, что смог бы убедить и тех и других, чтобы его взяли. С этим я поступлю именно так.
Без каких-либо просьб с нашей стороны мистер Бакленд возложил на себя все заботы о продаже крока, отобрав инициативу у мамы и мисс Филпот. Прежде чем мама успела его остановить, он разослал восторженные письма возможным покупателям. Поначалу она сердилась, но не тогда, когда он нашел богатого джентльмена в Бристоле, уплатившего нам за крока сорок фунтов, после того как музеи ответили отказом. Это возместило все то, что мы с мамой вынуждены были терпеть от мистера Бакленда. Потому что он пробыл рядом все лето, воспламененный мыслями о крокодилах, погребенных в утесах и уступах и ждущих, чтобы их высвободили. Пока наш экземпляр находился в мастерской, он все время то появлялся там, то исчезал, словно это было его собственное помещение, приводя с собой каких-то джентльменов, которые разглядывали, измеряли, рисовали и обсуждали моего крока. На продолжении всех этих разговоров, заметила я, мистер Бакленд ни разу не назвал его крокодилом. В этом отношении он походил на мисс Элизабет. Из-за этого и я начала склоняться к тому, что это нечто другое, но пока мы не узнали, что это была за тварь, я по-прежнему называла его крокодилом.
Однажды, когда в мастерской никого не было, кроме нас с мистером Баклендом, он спросил, нельзя ли ему самому почистить небольшой участок скелета. Он всегда норовил попробовать что-то новое. Я уступила ему свои кисти и лезвие, потому что не могла ему отказать, но очень боялась, что он что-нибудь повредит. Этого не случилось, но только потому, что он по-прежнему все больше разглагольствовал о нем, чем работал, пока мне не захотелось закричать. Нам нужны были деньги на пропитание, нам нужно было платить за аренду. На нас все еще висели отцовские долги, и мысль о том, что мы закончим свои жалкие дни в работном доме, никогда нас не покидала. Мы не могли тратить время на разговоры. Нам надо было продать нашу находку.
В конце концов мне удалось его перебить.
— Сэр, — сказала я, — позвольте мне заняться работой, а говорильней занимайтесь вы сами, иначе эта тварь никогда не будет готова.
— Вы совершенно правы, Мэри, конечно, так оно и есть.
Мистер Бакленд вернул мне лезвие, потом откинулся на стуле и стал наблюдать, как я скребу одно из ребер, отслаивая и смахивая кистью налипший на него известняк. Постепенно проявилась четкая линия, и, поскольку я продвигалась по ребру осторожно, оно не было шероховатым или зазубренным, но гладким и невредимым. В кои-то веки он сидел тихо,