Понимание языка как системы обозначений предметов, признаков, действий, состояний, мыслей, чувств, отношений и т.п., видимо, настолько очевидно, что наше образование даже не считает нужным его каким-то образом глубоко укоренять и детализировать. Содержание школьного предмета "русский язык" в русской школе ориентировано совсем на иные моменты существования языка. За абсолютную данность принимается то, что русскоязычный учащийся все может должным образом понять, если это уже кем-то другим на русском языке сказано.
Также представляется само собой разумеющимся, что этот учащийся и сам может высказать на русском языке все то, что ему нужно или хочется. Проблемы начинаются там, где приходится иметь дело уже не с устной, а с письменной формой существования языка. В течение нескольких месяцев с помощью букваря школа обучает маленького ребенка читать, т.е. переводить письменную речь (буквы) в устную (звуки). Более трудную, хотя связанную с тем же самым противопоставлением устный (звуки) - письменный (буквы), задачу решает школа в течение последующих нескольких лет, добиваясь от учащихся орфографической и пунктуационной грамотности. Надо сказать, что, имея в качестве главной, практически единственной цели такую грамотность учащихся, школьная программа по русскому языку организована в высшей степени логично, последовательно и экономно.
Конечно, соблюдение орфографических и пунктуационных правил - необходимое условие успешной коммуникации между людьми. Однако это лишь одно из условий для такой коммуникации, самым важным условием для которой является наличие, правильное употребление и адекватное понимание языковых обозначений предметов речи. Однако последнее - область бескрайняя и бездонная, конвенциональные же правила обозримы, формализуемы, кара за пренебрежение ими выглядит вполне справедливым наказанием за незнание (стыдно сказать!) родного русского языка. Хотя в действительности к знанию собственно языка, к умению выражать свои мысли и чувства это имеет лишь косвенное отношение. Не случайно сочинения школьников и абитуриентов оцениваются по двум параметрам: за содержание и за ошибки. И второе всегда может быть жупелом против тех, кто не отдает необходимого уважения конвенциональным правилам, вывернутым в нашем сознании в знание родного русского языка.
Перенос внимания с соотношения между означающим и означаемым на самодостаточное существование только означающего характерен и для вузовской подготовки будущих преподавателей-словесников. Коснусь в связи с этим только одного момента - изучения старославянского (церковного языка). Теперь уже "негде узнать", как и кому именно удалось сохранить изучение этого языка в советской высшей школе. Ясно лишь одно, что изучение этого языка удалось отстоять в отделенном от церкви образовании ценой отказа от перевода в процессе изучения евангельских текстов на современный русский язык, в результате чего изучение старославянского языка превратилось лишь в изучение его фонетической системы и ее исторических изменений. За пределами внимания "изучающих" таким образом старославянский язык осталось соотношение между старославянскими словами и стоящими за ними концептами, такими, например, как "милосердие", "снисхождение", "упование" и мн. др. Известно, что старославянский язык "выступал в качестве донора" по отношению к русскому языку (выражение покойного академика Н. И. Толстого), обогатив последний через словарные заимствования множеством абстрактных гуманистических понятий. К сожалению, для многих студентов-филологов до сих пор старославянизмы характеризуются лишь как слова (и морфы) с формальными отличиями от соответствующих единиц русского языка (злато - золото, прохлада - холод, прибрежный - побережье, невежда - невежа, освещать - свеча и т.п.). Таким образом создается видимость знаний о старославянском языке, хотя на самом деле самое важное в таких знаниях отсутствует. Немногим лучше положение и с изучением истории русского языка, где также царит фонетика и даже реконструкция фонологических систем и на далекой периферии - умение глубоко осмыслить, истолковать и перевести на современный русский язык древние тексты. И хотя в самое последнее время благодаря исследованным академиком А. А. Зализняком текстам берестяных грамот, благодаря изучению становления норм русского литературного языка в широком историко-культурном и религиозном контексте ситуация начинает меняться к лучшему, до изучения истории языка как истории не только форм, но и значений еще очень далеко.
Вообще, как кажется, не подвергающаяся обсуждению предметная связка "русский язык" - "литература" вовсе не бесспорна. Хотя бы потому, что существует огромное количество учителей-словесников, очень любящих преподавать литературу и испытывающих совсем иные чувства по отношению к русскому языку. Более органичной представляется связка "русский язык" - "иностранный язык", когда в процессе изучения обоих предметов в центре внимания находится внеязыковая действительность и средства ее отображения в разных языках. При наличии этой фундаментальной для всех языков общности сами формы отдельных языков живут абсолютно самостоятельной жизнью как в устной, так и в письменной форме. К сожалению, мне неизвестны факты подобного соединения (не по необходимости) преподавания родного и иностранного языков. Хотя о бедности именно родного языка у многих переводчиков приходилось слышать много и часто.
Увы, из множества возможных и реально существующих словарей и справочников наш современный учащийся обычно обходится лишь орфографическим русского языка да каким-либо одним иностранно-русским и русско-иностранным. В то же время для повседневной жизни и работы претендующего на что-то человека совершенно необходимы, кроме энциклопедии, по крайней мере, два словаря русского языка: толковый, от слова - к значению, и идеографический, от понятия, идеи - к слову.
К счастью, толковый словарь русского языка, созданный в 40-е гг. С. И. Ожеговым и поддерживаемый на уровне и русского языка, и русской лингвистики конца нашего века благодаря усилиям академика Н. Ю. Шведовой, позволяет успешно решать многие задачи, которые ставит перед интерпретатором уже имеющийся, созданный кем-то другим текст. В гораздо худшем положении оказывается тот, кто пытается создать свой собственный текст на русском языке. Практически у него нет источников, которые помогали бы ему сделать эту работу наилучшим образом. В отличие от пишущего или готовящегося что-то сказать англо-, франко- или немецкоговорящего. Некоторую надежду на то, что мы получим такой источник в будущем, вселяет проект академика Ю. Д. Апресяна, реализуемый в Институте русского языка РАН, по интегральному описанию русского языка. Однако только сам этот грандиозный проект требует сил, времени и немалых средств. А сколько времени, сил и средств потребуется для того, чтобы созданные в Академии описания стали элементом школьного преподавания, нашей общественной жизни?
Конечно, здесь само движение мысли требует начать жаловаться на скудость средств и невнимание властей, требовать финансовых вливаний и обещать фантастические успехи в будущем. Однако я не стану этого делать. Не потому, что хорошо помню, как в одном очень хорошем университете немалые средства, выделенные на улучшение преподавания русского языка как иностранного, в основном пошли на написание и защиту диссертаций по сколь узкой, столь и неактуальной проблематике, единственно в которой специализировался сам "распорядитель кредитов". Причем авторами диссертаций были исключительно члены семей либо его коллег, либо различных "полезных людей". Такое перепрофилированное использование средств, выделяемых правительством, - дело бессмертное.
Не стоит чего-либо требовать от правительства и потому, что в ситуации даже не выживания, а вымирания, когда смертность в стране выше рождаемости, для нации есть вещи и поважнее тех, которые касаются русского языка. Разумеется, если решить, что самая скорая гибель абсолютно неминуема, остается лишь только ждать ее. Но а если все-таки есть какая-то надежда на национальное возрождение, то ждать помощи русскому языку от правительства все равно совершенно бесполезно. Бесполезно потому, что нынешнему правительству не только не нужно, но просто смертельно опасно иметь такой народ, такое общество, которое уже со школьной скамьи умело бы решать элементарные языковые задачи по отличению правды от полуправды, по определению того, о чем именно умалчивает говорящий, или почему он навязывает слушающему или читающему свою собственную, положительную или отрицательную, оценку лиц, предметов, событий, явлений...
Рассмотрим два слова: привилегии и льготы. Для понимания значения первого слова весьма характерен тот контекст, в котором оно выступает в книге Бориса Ельцина "Записки президента":
"Когда я был депутатом Верховного Совета - отказался от депутатской машины, от дачи. Отказался и от специальной поликлиники, записался в районную.
И вдруг столкнулся с тем, что здесь (на посту Председателя Верховного Совета РСФСР. - И. М.) не отказываться надо, а выбивать! Поскольку руководителю России нужны были не "привилегии", а нормальные условия работы, которых на тот момент просто не было.
Это внезапное открытие меня так поразило, что я капитально задумался: поймут ли меня люди? Столько лет клеймил привилегии, и вдруг... Потом решил, что люди не глупее меня. Они еще раньше поняли, что бороться надо не с партийными привилегиями, а с бесконтрольной, всеохватной властью партии, с ее идеологией и политикой" (Издательство "Огонек", М. 1994, стр. 35). В этом тексте слово привилегии (без кавычек) употребляется в значении: "наличие тех материальных благ, которые обычно у людей отсутствуют". В этом определении, как это всегда бывает в языке, не совсем ясно, что же именно значит "обычно", что же создает ту точку отсчета, саму норму, отклонение от которой вверх или вниз уже требует специального обозначения. Ведь хорошо известно, что три волоса на голове - это "очень мало" (меньше нормы, по норме вся голова должна быть более или менее густо покрыта волосами), а три волоса в супе - это "очень много" (больше нормы, по норме в супе не должно быть ни одного волоса).
Слово льгота обозначает другое: "отсутствие тех неприятных обязанностей (служба в армии, плата за общественные блага, например), которые обычно у людей имеются". Подобно тому, как то, что обозначается по отдельности как отец и мать, может быть вместе названо словом родители, привилегии и льготы вместе по-русски называются словом халява. Однако это последнее принадлежит только сниженному, вульгарному стилю речи, а в нейтральном стиле соответствующего слова в русском языке просто нет.
Еще одна особенность слов привилегия и льгота связана уже не с тем, что они обозначают, но с тем, что они могут употребляться в русском языке без обязательного указания на тех лиц, которые эти привилегии и льготы имеют, т.е. по-русски можно сказать и бороться с привилегиями чиновников (партократов, академических работников и т.п., однако чаще все-таки тех, кто оценивается отрицательно, т.е. не госслужащие, а чиновники, не партийные работники, а партократы, аппаратчики и т.п.) и просто бороться с привилегиями (не понятно, с чьими, но, по-видимому, с привилегиями тех людей, которые их имеют; у инвалидов, пенсионеров, рядовых работников, поскольку они рядовые, привилегий обычно нет). Точно так же можно сказать отменить таможенные льготы спортивным организациям (здесь ясно, кто и в какой сфере имеет льготы) и просто отменить льготы (в этом случае неясно, кому, но, видимо, тем, кто такие льготы имеет, т.е., как можно догадываться, и тем близким к властям предержащим, у которых есть еще и привилегии, и тем по разным причинам обездоленным людям, у которых нет привилегий, но, видимо, есть какие-то льготы). Итак, в период от борьбы за власть до упрочения во власти последовательная принципиальная позиция: борьба с привилегиями на первом этапе и отмена льгот - на последнем. Есть разница? И кто-то может надеяться, что секреты подобных трансформаций будут объясняться школьникам или предстанут на страницах массовых изданий? Кто же рубит сук, на котором сам сидит? И очень комфортно! Давайте уж лучше сосредоточимся на обучении правописанию слова привилегия и подвергнем остракизму тех, кто пишет в нем буквы и и е на неподобающих местах. Или порассуждаем об иноязычном происхождении привилегии, в отличие от славянской льготы, корень которой можно обнаружить и в таких прекрасных словах, как польза или нельзя, а заодно и продолжим дискуссию (выпустим монографии, будем учить студентов, проведем научную конференцию) на тему о том, когда, почему и при каких обстоятельствах г изменилось на з, твердое или мягкое. И все эти напряжения красноречиво опровергнут всех тех злопыхателей, которые посмеют утверждать, что мы не заботимся о нашем родном русском языке.
Духовный разброд и одичание, в котором оказалась наша страна после краха системы официальной идеологии коммунизма, требуют новой идеологии, так сказать, общенациональной идеи. Впрочем, не надо думать, что любое отдельно взятое положение в старой системе было ложным, ложной оказалась именно система в целом. И основная причина краха системы состоит в том, что она оказалась такой же "системой фраз", которой отгораживался от реальности горьковский Клим Самгин. Нестыковка с реальностью, а проще, ложь, рассчитанная на доверчивых и необразованных (в том числе и в области родного языка) людей, в течение многих десятилетий эксплуатировавшая именно эти народные черты, привела к тому, что теперь именно "качество населения" не без оснований рассматривается многими, например, видным экономистом Л. А. Абалкиным, как главное препятствие к превращению нашей страны в процветающее государство.
Заказанная президентом "общенациональная идея", с ее разнообразными следствиями и ответвлениями, помимо разных иных качеств, должна быть непременно честной. Бесчисленное количество раз обманутый народ (от обещания коммунизма к 1980 году до ваучерной приватизации и компенсации денежных вкладов), прошедший уже не в одном поколении систему далеко не во всем, кроме идеологической основы, только плохого школьного образования, интуитивно чувствует любой обман и недоговоренность, нечеткость и размытость, неоправданное осуждение или восхваление. Ему не хватает тех знаний о русском языке, которые позволяли бы всякий раз хватать обманщика за руку. Надеяться на то, что обманщик сам вдруг исправится и перестанет пытаться обманывать, - наивно. Еще наивнее предполагать, что обманщик будет рад познакомить каждого со своими технологиями. В существующих условиях каждый самостоятельно должен научиться до конца вычитывать точный смысл (или его полное отсутствие) из любых предлагаемых ему текстов. И создавая собственные тексты, твердо знать, что будущий их читатель сумеет наилучшим образом сделать то же самое. Учителя-словесники, научные работники-филологи, неангажированные работники средств массовой информации обязаны сделать все, что они могут, чтобы укоренить именно такой подход к родному языку в нашем народе. Как это ни парадоксально звучит, но главный лингвистический вопрос - это правда. О личности говорящего или пишущего, о его истинных намерениях и о его действительном отношении к слушателю и читателю. Как к своему соотечественнику, соратнику, сотруднику или как к быдлу, которого ничего не стоит обмануть и заставить делать то, что выгодно мне. Расчет на последнее, и нынче весьма сомнительный, будет обречен окончательно лишь тогда, когда изучение русского языка перестанет быть только обучением орфографии и пунктуации и станет обучением тому, как извлечь полный и точный смысл из текстов на русском языке и как воплотить на русском языке максимально полно, точно и с учетом адресата то, что переполняет наш ум и сердце.
Список литературы
И. Г. Милославский. Низкие истины об унижающем обмане