Ястреб узнал о происшедшем и тут же вернулся в палатку.
- А вот это, мой несмышленый бунтарь, - заявил он, - отдаёт таким же идиотизмом, как и Нападение генерала Пиккета под Геттисбургом. За это мы можем схлопотать по шее.
Ждать появления полковника Блэйка на пороге палатки пришлось всего пару минут. Дверь распахнулась, в неё влетел Блэйк, и дверь с грохотом захлопнулась следом за ним. Лицо полковника сделалось совсем фиолетовым, и выражало страшную обиду на нанесенное оскорбление воинской чести лично ему и Армии вообще.
- Да вы с ума сошли! - орал он, - я вас под трибунал отдам!
- Генри, - сказал Ястреб, - я тут вообще не причём. Это всё глупый южанин натворил. Хотя я с удовольствием приму личное и посильное участие в несении наказания. Где нас будут судить? В Токио, или может быть, в Сан-Франциско?
- Разбежались – Сан-Франциско! Прямо здесь и сейчас. С этой секунды вам обоим запрещено на месяц покидать территорию лагеря. Вот вам краткая версия суда, и я его только что совершил!
- Но ты-ы... энто, не имеешь права... - начал было Дюк.
- Послушай, Генри, - мягко сказал Ястреб, - будь благоразумен. Я сам бы ни в жисть не смог удрать из этого лагеря, даже если бы сильно захотел. Но давай оставим дороги открытыми: вдруг меня выберут Министром Здравоохранения Соединенных Штатов.
- Да. И меня, - добавил Дюк.
С рыком, командир лагеря покинул палатку и, вполне вероятно, его наказание возымело бы силу. Вот только на следующий день майор Хобсон, воспряв духом, возобновил свою деятельность с утроенным энтузиазмом. Он начал молиться в столовой по пятнадцать минут перед каждым приемом пищи.
- Это ему так просто не сойдёт, - предсказал Дюку Ястреб.
И не сошло. Полковника Генри Блэйк проявил гораздо больше терпимости, человеколюбия и сострадания к ближнему, чем обычно полагалось Офицеру Регулярных Медицинских Войск, но уже на третий день он бросил свой обед недоеденным, ушел к себе в палатку, позвонил в Командный Пункт 8-й Армии, выпросил направление на имя майора Хобсона, отвёз его в Сеул, и посадил его в самолет до Токио. Оттуда майор улетел в направлении дома, где вскоре подошла к завершению его принудительная служба. Почётно уволенный в запас, он вновь был волен целиком отдаться своей поликлинике, мелким операциям, и церкви.
Отправив столь Важную Посылку домой, полковник Блэйк вернулся из Сеула сильно уставшим и помятым. Он смешал себе коктейль, отхлебнул и повалился на койку. Ему не удалось заснуть, потому что на пороге нарисовались Ястреб Пирс и Дюк Форрест. Изображая сильнейшее раскаяние, оба молча соорудили себе по коктейлю и, плеснув жидкость в глотки, повалились на колени перед своим командиром, принялись отбивать земные поклоны.
- О Боженька-Всемогущий Полковник, Наш Родной, Вездесущий Сэр!» завывали они, - отправь и наши задницы домой.
Поднимаясь в гневе, полковник Блэйк крикнул:
- Катитесь отсюда нафиг вместе со своими задницами!
- Слушаемся, Великий Сэр! – пробормотали капитаны, пятясь задом и отвешивая поклоны.
Спустя несколько недель после ухода майора Хобсона, Радар О’Рэйли сообщил, что к 4077-му МЭШу приписали нового хирурга. Сообщение Радара вскоре подтвердил полковник Блэйк, располагавший также скудной информацией, что это будет специалист по травмам грудины из Бостона.
- Здоровско! - обрадовался Ястреб.
- Чёртов янки, - возразил Дюк.
- Несомненно, отличный парень, - подтвердил Ястреб.
Он пришел в холодное и снежное утро, в районе девяти. Генри притащил его в столовку выпить кофе и представить остальным хирургам, большинство из которых из-за лени косоглазых, уже три дня бездельничали именно там.
В новеньком было шесть футов росту, и около ста тридцати фунтов весу. Его звали Джон Макинтайр. Мешковатая форма и огромная парка надежно защищали его от изучающих взглядов. Он отреагировал на приветствия неопределенным мычанием, сел за стол, достал из кармана банку пива и вскрыл её. Потом его голова исчезла в недра парки, будто огромная черепаха втянула шею в панцирь, и туда же провалилось пиво.
- По-моему, замечательный мужик, - констатировал Дюк, - хоть и янки.
- Ты откуда, Доктор Макинтайр? - спросил кто-то.
- Из Винчестера.
- А что за школу закончил?
- Винчестерскую среднюю, - донеслось из недр парки.
- Да нет же. В смысле, где медицинское образование получил?
- Не припомню.
- Такой ответ должен прекратить на время разговор, - сказал Ястреб Дюку, - Сдается мне, где-то я это уже видел. Вылез бы мужик из своего кокона.
Капитан Ужасный Джон Блэк - главный анестезиолог, судя по всему, решил выкурить новенького из куртки. На протяжении длинного рабочего дня от анестезиолога не требуется вмешиваться в работу остальных членов хирургической команды, и от этого Ужасный Джон сильно тосковал по разговору. Лаконичные ответы новичка уже делали его более общительным, по сравнению с лишенными чувств пациентами Ужасного Джона.
- Добрался нормально?» поинтересовался он.
- Не-а.
- По воздуху?
- Не-а.
Ужасный Джон почесал голову и решил подыграть новенькому.
- Тогда как, пешком, что ли?
- Ага.
- Превосходная идея, - заметил Джон. - Как это я сам не сообразил?
Голова высунулась из внутренностей парки и с некоторой тревогой и заботой осмотрела Ужасного Джона с головы до пят.
- Не знаю, - констатировала голова.
К этому моменту группе собравшихся любопытных стало понятно, что в их отделении ненормальных прибыло. Все, включая Дюка и Ястреба, внезапно заспешили по делам. Пока новичка ориентировали на местности, посвящали в распорядок и систему работы, выдавали всякие ценные указания, большинство старожилов лагеря посетило Генри с убедительной просьбой ИМЕННО К НИМ капитана Макинтайра не подселять. Большинство. За исключением Дюка и Ястреба.
- Поживем – увидим, - сказал Ястреб.
- Ага, - согласился Дюк.
Это случилось позже в тот же день. Дверь в палатку откинулась, и в нее вошли новенький, вещмешок и остальной багаж. Новичок швырнул багаж на одну свободную раскладушку, а себя на другую. Рука исчезла в глубинах парки и выудила оттуда банку пива. Следующий нырок в бездну явил на свет открывалку. Новенький открыл пиво и в первый раз взглянул на своих соседей по палатке.
- Да-а-а. Места маловато, - сказал он, - но, думаю, мне здесь будет неплохо.
- Меня зовут Пирс, а вот этого – Дюк Форрест, - протягивая руку, представился Ястреб.
Новенький не шелохнулся.
- Где-то я тебя видел, не так ли? - спросил Ястреб.
- Не знаю. Как сам думаешь? - ответил Макинтайр.
- Госссподибожемой, Макинтайр, ты всегда такой общительный? - потребовал ответа Дюк.
- Только в такой хорошей компании, - ответил Макинтайр.
Ястреб вышел на улицу, нагрёб в ведро снега и сделал мартини. Наполнив два стакана, он подумал, пожал плечами и спросил новенького: нет ли у того желания присоединиться?
- Хочу. Оливки имеются?
- Нету.
Рука отправилась в путешествие к ядру парки, и через минуту вытащила оттуда баночку оливок. Новенький выудил одну и положил в стакан с мартини.
- Что, тоже оливку хотите?
- Ага.
Каждый получил по оливке. Дюк сдержанно вздохнул.
- Макинтайр, - сказал он, - Ты – настоящий жмот.
Ястреб громко рассмеялся. Мартини и голова вылезли из парки, посмотрели на Пирса, и снова исчезли.
Дюк и Ястреб дежурили в ночную смену. Новичка на время приставили к ним. Немного западней лагеря, батальон канадцев провел весь день, подставляя себя под пули, и оттого ночь выдалась бурная. Попались и несколько грудных ранений. Все познания о подобных ранениях Дюк и Ястреб, да и все остальные в Двойном-Неразбавленном, приобрели через горький и трудный опыт нескольких предшествующих недель. Новенький особенно много не говорил, но зато вылез из своей парки и показывал им, что нужно делать. Забравшись в третью грудь, он залатал разорванную легочную артерию так же непринужденно, как Джо Ди отправлялся в рутинный полет. С наступлением утра, когда ночная смена направилась в столовку, их просто уже распирало от любопытства к этому новому груднику из Бостона. За завтраком, очередная банка пива материализовалась из нутра парки и, откупорившись, вновь в нём исчезла.
В Двойном-Неразбавленном в качестве официантов шестерил целый взвод корейских оборванцев. Один из них поставил миску овсянки и чашку кофе перед доктором Макинтайром. Парка выстрелила головой, два мутных глаза которой уставились на корейского мальчика.
- Это что?
- Овсянка, сэр.
- Не хочу овсянку. Неси фасоль.
- Нетуя фасолия.
- Ладно. Фиг с ней.
Далее завтрак продолжался в тишине. Как только троица вернулись в Палатку Номер Шесть, они попадали на койки. Причем новичок так и остался в куртке.
В 4 часа дня Дюк и Ястреб проснулись, умылись и оделись. Парка признаков жизни не подавала, пока вдруг откуда-то из её центральной области не раздались слова:
- Как там насчет мартини?
Ястреб сделал напиток, а парка снова разродилась оливками. После первого стакана новичок встал, снял куртку, умылся, причесался, и одел её обратно. Рассмотрев его еще раз как следует, Дюк убедился в своем диагнозе, поставленным прошлой ночью в операционной: Доктор Макинтайр был невообразимо, ненормально, просто неприлично тощ.
- Эй, пацан, у тебя… энто что, триппер?»
Незамедлительного ответа не последовало. Но голова выползла наружу, и даже выглядела слегка заинтересованной.
- С чего ты взял, что у него триппер? - спросил Ястреб. - Даже специалист по трипперу не может диагноз через парку поставить.
- Вот чего выы…энто… даже не подозреваете, так это, что лично я окончил высшую Армейскую Школу Полевого Медицинского Обслуживания, которая находится в форте Сэм техасского города Хьюстона. С похвальным листом! И, если я чего там и выучил, так это то, что у солдата бывают только две неприятности: он может поймать или пулю, или триппер. Крови я на нем не наблюдаю, стало быть, это триппер.
- Ты так убедительно объясняешь, - сказал Ястреб, - что я начинаю тебе верить. Хотя вдруг этот – исключение из правил?
- Нету у меня никакого триппера, - выдохнула парка.
- Вот видишь? Что я тебе говорил! - сказал Ястреб.
Шли дни, а Макинтайр продолжал оставаться загадкой. Он и Ястреб понемногу разговаривали, понемногу приценивались друг к другу, и Пирса не оставляло ощущение что где-то он этого новенького уже видел.
Прошло около недели. Однажды снег растаял, и, пользуясь случаем, персонал лагеря затеял игру в футбол. Неудачно пущенный мяч шлепнулся к ногам Макинтайра, когда он и Ястреб выходили из палатки. Он нагнулся и очень, очень медленно поднял мяч. Ленивым жестом он махнул Ястребу, чтобы тот отбежал в конец поля. Когда Пирс удалился ярдов на тридцать, Макинтайр запустил великолепный пас прямо ему в руки. Они продолжили свой путь в столовую молча, и Ястреба продолжали мучить странные отрывчатые воспоминания, которые он никак не мог сфокусировать.
- Джон, ты где учился в колледже? - поинтересовался он за кружкой кофе.
- В маленьком местечке. Но мне там нравилось. А ты где?
- В Андроскоггине.
Макинтайр показал зубы в улыбке, но ничего не сказал.
К середине дня снова пошел снег. Дюк, прервав жалобы на чёртову погоду янков, писал письмо жене, а Ястреб читал газету Мэйнский Рыбак, когда Макинтайр вдруг поднялся и подошел к двери.
- Ты куда? - удивился Ястреб.
- На Зимний Карнавал.
С этими словами он вышел и отправился в западном направлении - в сторону ближайшей горы. Через полчаса его уже было видно на полпути к вершине.
- Это, - сказал Дюк Форрест, - самый наистраннейший сукин сын, каких я видел. Если бы он не был лучшим грудным потрошителем Дальневосточного Командного Округа - пнул бы я его отсюда подальше.
- Дай ему время, - ответил Ястреб.
Наступило время мартини. Дюк и глубоко задумавшийся Ястреб еще только пригубили первый коктейль.
- Я уверен… Точно где-то я его уже видел, - сказал он наконец, - И я, черт побери, когда-нибудь вспомню где! И эта фигня - насчет Зимнего Карнавала… Думаю, он учился в Дартмаутском университете. Вдобавок, Дэниел Вебстер называл Дартмаут «маленьким местечком» и всякое такое. Да, кстати, я тебе говорил, как я единолично выиграл у Дартмаутцев?
- Ага. Всего только шестнадцать раз. Расскажи-ка еще разок!
- Значит, в середине сезона играли обычно легкую для Больших Зеленых матч, но поднявшаяся метель держала счет 0-0 до последней минуты. У них был один парень, пасы которого считались непревзойденными. Вобщем, кидает он… Снег вокруг и всё такое, и тут…
И тут дверь открылась, и в неё влез запорошенный снегом Макинтайр.
- А где мартини? - спросил он.
Ястреб поднял на него взгляд и внезапно путающиеся воспоминания пролетевших лет, равно как и расстояние в девять тысяч миль, растворились, и память наконец сработала: то ли по вине Дартмаута, то ли из-за снега. Он аж подпрыгнул.
- Иисус на Христос, йо-хо-хо и бутылка рома! Дюк! - вскрикнул он. - Ты в курсе, с кем мы живем уже целую неделю? Мы живем с единственным в истории человеком, которому обломилось прямо в женском сортире поезда Бостон-Мэйн! Когда кондуктор обнаружил его в дамском туалете с подружкой, которую он снял на Зимнем Карнавале, она завизжала «Он меня сюда как в ловушку заманил!». И с тех пор к нему пристало прозвище Ловец Джон. Боже, Ловец! Я говорю за себя и Дюка: какая честь находиться в твоем обществе! Скушай мартини, Ловец.
- Спасибо, Ястреб. Я уж чуть надежду не потерял, что ты меня узнаешь. Я-то сразу – как тебя увидел, вспомнил того парня, что мой пас перехватил. Хорошо еще у тебя рот был закрыт, а то попал бы мяч прям тебе в глотку.
«Эх, Ловец, Ловец, Ловец, - повторял Ястреб, качая головой. «Расскажи, чем же ты всё это время занимался?
- Особо - ничем. Так, поддерживал свою репутацию.
Дюк встал и пожал Ловцу руку.
- Весьма приятно завести знакомство, Ловец, - сказал он. - Ты уверен насчет триппера? Уж очень видок у тебяя… энто…, понимаешь, совсем запущенный.
- Нету никакого триппера. Уже нету. Я худой оттого, что не ем ни черта.
- Это еще зачем?
- Отвык.
- Ну, не переживай об этом, - сказал Ястреб.
- С кем не бывает, - прибавил Дюк.
Итак, двойка превратилась в тройку. Часом позже тройняшки шатаясь ввалились в столовку, держа друг дружку под руки.
- Джентльмены, - пафосно объявил Ястреб, - Разрешите представить: Ловец Джон, гордость Винчестера, Дартмаутского Колледжа, и Палатки Номер Шесть. Если кому-нить из вас - необразованных бездельников, он не нравится, то вам придется отвечать за это перед Дюком Форрестом и Ястребом Пирсом.
Через несколько недель после идентификации капитана Джона Макинтайра, как Ловца Джона, ситуация в лагере утряслась и пошла рутина. В течение двенадцатичасовых смен доктора иногда работали до изнурения, иногда гоняли мух, но чаще всего работали где-то между этими крайностями.
Основная масса раненых поступала круглые сутки из фронтовых медпунктов на машинах скорой помощи, за исключением наиболее серьезных раненых - доставляемых на вертолете. Это означало, что наиболее тяжелые ранения поступали обычно днем, так как вертолеты не летали ночами. Дежурных ночной смены, проработавших с 9 вечера до четырех утра и уже прибравших за собой операционную, можно было увидеть в едва просачивавшемся в долину утреннем свете, вытягивающими шеи на север, заглядывающими за минное поле и реку с её железнодорожным мостом. Они всею душой надеялись, что из туманной дымки не материализуются вдруг вертолеты.
Когда раненых было много, расписание смен игнорировалось, и каждый работал пока мог соображать и действовать. До тех пор пока буквально не валился с ног. Поверженные усталостью, доктора отползали поспать несколько часов, и возвращались на рабочее место. Когда же на фронте наступало относительное спокойствие – как правило, зимой и ранней весной - в лагере вдруг появлялось свободное время и исчезали идеи: что с ним делать?
Палатка Номер Шесть, жилище Форреста, Пирса и Макинтайра, стала центром социальной активности. Палатку прозвали «Болото», частью от того, что она напоминала облюбованные привидениями руины посреди какой-нибудь трясины, частью от того, что Пирс, будучи студентом колледжа, не был в состоянии платить за комнату в общежитии, и проживал рядом с территорией колледжа в сарайчике, которую одноклассники прозвали Болотом. Красные большие буквы –БОЛОТО- были нарисованы на двери Номер Шесть.
Коктейльный час на Болоте начинался в 4 дня. В это время обычно просыпалась ночная смена и заглядывала в Болото на пару стаканчиков перед ужином. В это же время дневная смена, если уже нечего было делать, могла расслабиться. Коктейли делались из гораздо более качественных сортов выпивки, чем большинство участников могло себе позволить дома. Любимым напитком был мартини, разливаемый до краев в обычные стаканы для воды.
Частым посетителем вечеринок в Болоте был лагерный католический капеллан - Отец Джон Патрик Мулкахи, уроженец Сан-Диего и бывшей Мэринолл Миссии. Он был худ, выглядел вечно голодным, крючконосым, рыжеволосым, а в глазах обитателей Болота он был единственным и неповторимым.
Обитатели Болота не были рьяными почитателями какой-либо из религий. Ястреб утверждал, что его растили прилежным баптистом, но в последнюю минуту у него сдали нервы. Дюк слыл омывающим ноги баптистом, а Ловец Джон – бывшим сторонником римской католической церкви, давно сдавшим свои наколенники в утиль. Дюк присвоил священнику кличку «Даго Красное[2]», а последний принял ее, совершенно не обижаясь.
До армии, Даго Красное прожил пять лет в Китае, и семь лет на вершине горы в Боливии. Его контакты были ограничены. С появлением Дюка, Ястреба и Ловца Джона, у него появился стимул разговаривать на различные темы, включая политику, хирургию, грехи, бейсбол, литературу и даже религию. Даго Красный сочетал в себе достоинство своей профессии с мудростью, пониманием и человеколюбием простого миссионера, способного относиться с терпением даже к обитателям Болота. Он стал практически одним из них.
Однажды в два часа ночи в операционной Ястреб и Ловец Джон сражались и проигрывали битву за жизнь одного парнишки, которому прострелили и грудь, и живот. Невзирая на то, что кровотечение было под контролем, и свежая кровь своевременно вливалась, пациент, чья брюшина десять часов заражалась утечкой из разорванной прямой кишки, уходил во все более глубокий шок.
- Думаю стоит послать за Даго Красное, - сказал Ястреб.
- Позовите Даго, - приказал Ловец Джон.
Санитар побежал. Священник появился в считанные минуты.
- Чем могу вам помочь, друзья? – спросил Отец.
- Поколдуй над ним напоследок, - сказал Ястреб. – Ему недолго осталось.
Отец Мулкахи свершил полагающийся умирающему последний обряд. Вдруг прямо после этого давление пациента подскочило от нулевого до 100, пульс убавился до 90, а позже пациент совсем выздоровел.
После этого случая Даго Красное часто звали «поколдовать». Для обитателей Болота говорили об этом в шутку, но когда ситуация действительно становилась серьезной, никто не хотел обходиться без «колдовства».
С точки зрения Даго все его действия были совершенно серьезными. Многие бессонные ночи он провел колдуя или вливая пиво, виски, кофе напополам с утешением в расстроенных хирургов, чьим пациентам его колдовство не помогло, или пока еще не подействовало.
Все это делалось с лучшими намерениями, но несколько раздражало Дюка Форреста. Протестантские убеждения были в нем сильны, а от такого тесного соседства с аккредитованным представителем оппозиции его иногда тошнило.
- Вы-ы… эт-та, Даго, трясете чётками весьма эффективно, - сказал он однажды вечером, - но, как знать, может и любой из моих парней может делать это с таким же успехом, а?
- Я в этом уверен, - спокойно ответил Даго.
- Я те вот чо скажу, - сказал Дюк, - В следующий раз если надобность будет, я попрошу Трясучку Сэмми поколдовать.
Трясучка Сэмми был протестантским капелланом. Его обитель находилась в инженерном подразделении - дальше по дороге. Его прозвали Трясучкой Сэмми потому, что он просто обожал жать и трясти всем руки. Как только он приезжал в госпиталь – тут же начинал жать всем руки, и уже не останавливался. В одно прекрасное утро люди, чьи руки уже были пожаты Трясучкой на въезде в лагерь, стали маневрировать, чтобы снова и снова появиться на его пути. Трясучка Сэмми пробыл в лагере два часа, и за это время пожал руки триста раз у пятидесяти человек.
Невзирая на кучу предупреждений, Трясучка так же не мог избавиться от дурной привычки писать письма домой за раненых солдат, не интересуясь степенью и местом их ранения. Однажды, еще до того как Дюк смог его пригласить поколдовать, Сэмми написал письмо за парня, умершего два часа спустя. В письме он написал матери солдата, что все хорошо, и он скоро вернется домой. Он совершенно не поинтересовался состоянием пациента. Медсестра, случайно видевшая письмо, рассказала об этом Дюку и Ястребу. Они вывели Трясучку Сэмми из госпиталя, проводили его подальше, и прострелили все четыре колеса его джипа. Это надолго отвадило Трясучку Сэмми от лагеря.
- Да, похоже, придется соглашаться на услуги вашего язычника с чётками – сказал в тот день Дюк, - может, удастся его обратить?
Дискуссия на тему переобращения была прервана прилетом вертолета двумя серьезно раненными бойцами. Осмотр входного отверстия пули, вспухший живот и серьезная степень шока предполагали, что пуля пробила отверстие в малой вене кава правого предсердия, или даже в брюшной аорте. Поскольку малая вена кава и брюшная аорта отводят и поставляют кровь в нижнюю часть тела, шансов на выживание у бойца было весьма мало.
Ястреб, Дюк и Ловец сразу же приступили к работе: начали вливать кровь, дали пациенту Левофед для поднятия давления. Была бы возможность – они бы подождали, пока его состояние стабилизируется, но времени не было совершенно.
Ужасный Джон Блэк – анестезиолог - вставил трубочку в трахею, что позволило ему подавать и контролировать анестезию. Ястреб Пирс вооружился скальпелем, и они приступили. Доктора перевязали вену кава гораздо быстрее, чем это было принято на гражданке. Ястреб всадил огромную иглу в аорту, чтобы качать кровь из основного источника.
- Тащите сюда Даго, быстро, - крикнул он в первую подходящую секунду.
Отец Мулкахи уже входил в операционную.
- Чем помочь, ребята? – спросил он.
- Всем своим умением и Крестом; простым текстом или с наворотами. Главное - старайся! – ответил Ястреб.
Благодаря постоянному вливанию крови и действию Левофеда, из хаоса и отчаянья медленно стала зарождаться надежда. Настоящему чуду сильно помогли юность и мощь пациента, быстрая и ловкая хирургия, виртуозное и эффективное употребление Креста Даго Красным.
У Дюка и Ястреба в следующую субботу был выходной, и они приняли на грудь несколько больше рекомендуемого.
- Нам чото надо для Даго Красного сделать... – заявил Дюк – Ну, что-нибудь, чтоб показать, что мы ценим все его колдовство, махание чётками и мастерское обращение с Крестом.
- Безусловно, - ответил Ястреб – Ты что-нибудь придумал?
- Не-а, ниче пока не пришло в башку, но душа требует чего-то впечатляющего.
- Может, кого в жертву принесем?
- Ястреб! Ты, энта, просто настоящий гений. Айда за Трясучкой Сэмми!
- Мудрый выбор, - ответил Ястреб – давай, нарой нам джип, а я разыщу Ловца.
Через считанные мгновенья они уже считали ухабы в темноте по дороге к инженерному корпусу, где затаился Трясучка Сэмми. Его взяли тепленьким во сне, связали, заткнули кляпом, и бросили на заднее сидение джипа.
В шесть часов воскресного утра, когда Даго Красное появился у капелланской палатки с целью свершить раннюю Мессу, его глазам предстало ужасное видение: он увидел крест. Привязанным к кресту висел его протестантский коллега - Трясучка Сэмми. Вокруг него на земле была набросана куча соломы и прочего воспламеняющегося мусора, в том числе пара матрасов. На матрасах валялись капитаны Пирс, Форрест, и Макинтайр.
- Что здесь происходит? – спросил святой отец Джон Патрик Мулкахи.
- Мы обязаны это сделать! – икнул Ловец Джон.
- Вы все пьяны! – возмутился священник.
- Дык, мы всего чуток выпили – промычал Дюк.
- А ну-ка, прекратите все это, а то вам попадет, - сказал священник и заметил в руке Дюка бутылку – А ну, дай сюда бутылку, Дюк!
- Там вовсе не выпивка, Красненький, - заявил Дюк показав на кусок тряпки, которым было заткнуто горлышко.
– Я, - продолжил он, - председатель Комитета Огненного Креста, а эта хрень – коктейль Молотова.
- Это в честь тебя, Даго, - объявил Ястреб – встань чуть подальше и наслаждайся зрелищем. Время пришло!
Он поднял канистру с бензином и вылил содержимое на мусор, окружавший Трясучку Сэмми, и на него самого тоже. К этому моменту начала сползаться толпа. Толпа сонная, несоображающая, но уже проявляющая интерес.
- Доктор Джон Франсис Ксевиер Макинтайр произнесет заупокойную, - продолжал объявлять Ястреб, - ну, или как там оно называется...
- Дважды-три, зажигается мусор... – заголосил Ловец, - Сэмми скоро увидит Иисуса!
Хотя сразу несколько человек бросились к Дюку, он все же умудрился поджечь фитиль на коктейле Молотова, и швырнул его в погребальный костер Трясучки. Сэмми заорал, а обитатели Болота дали дёру в сторону своей палатки. Толпа кинулась к костру, а фитиль на Молотове пошкварчал и потух.
Наливая в три стакана, Ястреб подытожил: «Нет вы представьте себе: они действительно подумали что мы этого козла бензином облили. А вообще, после того письма (а Бог его знает, сколько он таких написал!) – стоило бы».
- По-моему, мы влипли, - заметил Ловец, - такое дерьмо легко с рук не сходит.
- Обычно нет, - ответил Ястреб, - но в этом случае нас пронесет.
- С чего бы? – поинтересовался Дюк.
- Потому что в семь часов три канадских подразделения планируют штурм холма 55. Когда они начнут - тут все будет забито ранеными. Лично я под арестом работать не собираюсь.
- Хто так сказал? – спросил Ловец.
- Мне канадский полковник нашептал вчера вечером.
- Посмотрим, посмотрим, - проворчал Ловец, - забаррикадируйте дверь и давайте спать.
Когда они проснулись в четыре часа дня, всё было тихо. Дюк выглянул за дверь, и сразу же её захлопнул.
- А что значат аббревиатура «В.П.»? – поинтересовался он.
- Береговой Патруль, - отозвался Ловец Джон.
Ястреб заглянул в щелку брезента палатки, и обнаружил что с тыльной стороны она не охраняется. Он умылся, причесался, напялил на себя все чистое, капитанские нашивки и прочую атрибутику военного мундира, который, практически, никогда не носил. Он пролез под полотном палатки, а его сообщники быстро вернули палатку в исходное положение.
Через некоторое время благостно улыбающийся капитан Пирс нарисовался перед стоявшими на посту у палатки двумя Военными Полицейскими, и отсалютовал им.
- Подполковник Блэйк сказал что вы можете возвращаться в свой батальон, - сказал он постовым, - Проблема разрешилась. Идите быстрее, а то скоро стемнеет.
Был промозглый день, так что полицейские охотно покинули пост. Спустя час и по стакану мартини на нос, троица из Болота лениво вошла в столовую и уселась за столы. Подполковник уставился на них, зашипел и стукнул кулаком по столу.
- Где караульные?! – заорал он. – Вы все под арестом в палатке, пока за вами не приедут из Сеула!
- Вы, эт-та... тот Береговой Патруль имеете ввиду? – невинно спросил Дюк.
Генри затрясся. Его рот двигался, но оттуда не выходило ни звука.
- Какие-такие караульные, Генри? – поинтересовался Ястреб. – Что, кто-то нахулиганил? Мы проспали весь день, введи нас в курс дел.
- Взять их! – закричал Генри, в ярости забыв что кроме него и нескольких медсестер в столовке никого не было. Никто не двинулся с места.
- Вы эт-та, приказ Пол-половника слыхали? – обратился Дюк к сестрам, - Взять нас!
- Я всё хоть раз да попробую, - заявил Ловец.
- И я уже завелся похлеще кота с тремя яйцами, - поддержал Ястреб, - Расчистить стол для действа!
В этот момент вошел Даго Красное.
- Ну-ка, быстро за мной, - приказал он, выталкивая их из столовки по направлению к Болоту. Там, утратив все иллюзии и сильно разочаровавшись, он ругал, умолял и настаивал, чтобы доктора извинились перед Трясучкой Сэмми.
- Даго, - начал Ястреб, - Я сейчас совершенно серьезно говорю. Я не собираюсь извиняться перед Трясучкой Сэмми. Я не перевариваю безмозглых докторов, и по тем же хорошим причинам ненавижу идиотов-проповедников и всех остальных ненормальных, прибившихся к бизнесу человеко-душе-спасения. Так что фиг ему, а не извинения.
Дискуссия не успела далеко зайти, так как слухи о штурме канадцами холма оправдались. Машины Скорой Помощи и вертолеты извергали из своих недр дюжины раненых. Обитатели Болота позабыли о проблемах, возникающих при церемониальном приношении человеческих жертв, и отправились в операционную. Никого не удивило что их никто не остановил. Четыре дня подряд они пахали практически беспрерывно, и никто даже не упомянул жертвоприношение прошлого воскресенья.