Хейуорд и сестры, как ужаленные, вскочили с заросшей травой могилы. Невзирая на страшные испытания, через которые они недавно прошли, Кора с Алисой не могли подавить в себе естественное чувство ужаса, оказавшись в таком близком соседстве с убитыми могауками. Мертвая тишина бескрайнего леса, сумеречный свет, безрадостная поляна, поросшая темной травой, густая кайма кустарника и безмолвная стена сосен, вздымавшихся, казалось, до самых облаков,— все здесь наводило на мрачные мысли.
— Они мертвы, а значит, безвредны,— продолжал Соколиный Глаз, махнув рукой и грустно улыбнувшись при виде нескрываемого испуга девушек.— Больше они не издадут боевой клич и не нанесут удар томагавком! А из всех, кто помог уложить их туда, где они теперь, в живых остались лишь Чингачгук да я! Наш отряд состоял из братьев и сородичей могиканина, и сейчас перед вами все, что осталось от его славного рода.
Слушатели невольно устремили взгляды в сторону индейцев, искренне сострадая их печальной судьбе. Темные фигуры могикан были еще различимы в тени блокгауза. Ункас слушал рассказ со всем вниманием, какое могла пробудить в нем повесть о славных подвигах тех, чьи имена он с детства привык считать символом отваги и суровой добродетели.
— А я-то думал, что делавары — мирное племя,— удивился Дункан.— Мне казалось, что они никогда не брались за оружие, предоставляя защищать свою землю тем самым могаукам, которых вы перебили.
— Тут есть доля правды, а в целом — подлая ложь,— возразил разведчик.— В давние времена стараниями коварных голландцев, стремившихся обезоружить туземное население и завладеть страной, где они обосновались, такой мирный договор действительно был заключен. Однако могикане, хотя они ветвь племени делаваров, никогда не вступали в эту глупую сделку, потому что имели дело исключительно с англичанами. Они полагались на собственное мужество, что, в сущности, сделали и остальные делавары, когда глаза их наконец открылись. Вы видите перед собой первого из великих могиканских сагаморов. Когда-то род его мог преследовать оленя на просторах, превышающих протяженностью угодья любого олбенского землевладельца, и не встретить на своем пути ни ручья, ни холма, которые не принадлежали бы могиканам. А что осталось их потомку? Получить свои шесть футов земли, когда наступит его смертный час, и сохранить их, если у него найдется друг, который выроет ему могилу поглубже, чтобы лемех плуга не потревожил его останки.
|
|
— Довольно! — попросил Дункан, опасаясь, как бы эта тема не нарушила мирного спокойствия их беседы и не потревожила его прелестных спутниц.— Мы долго были в пути, и не каждый меж нами наделен такой выносливостью, как вы, не знающий, что такое утомлен мне или слабость.
— Да, выносливостью я могу потягаться с любым человеком. Этим и держусь,— согласился охотник, глянув на свои мускулистые руки с простодушным удовлетворением, свидетельствовавшим, насколько приятна ему похвала.— В городах найдутся, конечно, люди покрупней и поплотней меня, но вам долго придется искать человека, способного пройти пятьдесят миль, не сделав ни одной передышки, или несколько часов кряду не отставать на охоте от гончих. Но вы правы: плоть и кровь у каждого человека разные, и вполне разумно будет предположить, что наши хрупкие леди нуждаются в отдыхе после всего, что им довелось сегодня увидеть и испытать. Расчисти-ка родник, Ункас, а мы с твоим отцом соорудим для женщин навес из ветвей каштана и постель из травы да сухих листьев.
|
|
На этом разговор прервался, и охотник с друзьями занялся устройством ночлега для своих подопечных. Родник, много лет назад побудивший могикан выбрать это место для постройки временного укрепления, вскоре был очищен от листьев, и кристально чистая струя ударила вверх, орошая зеленый холмик. Один угол строения был накрыт импровизированной крышей, которая призвана была защищать спящих от росы, весьма обильной в тамошних краях. Под крышу для сестер натаскали большие охапки душистой травы и сухих листьев.
Пока обитатели лесов усердно хлопотали об устройстве ночлега, Кора с Алисой, побуждаемые не столько голодом, сколько чувством долга, подкрепили силы ужином. Затем они удалились в блокгауз, вознесли благодарность всевышнему, улеглись на душистое ложе и, невзирая на тяжелые воспоминания и тревожные предчувствия, погрузились в сон. Дункан приготовился было провести ночь неподалеку от них, на страже у наружной стены блокгауза, но разведчик, угадав его намерения, указал рукой на Чингачгука и, спокойно укладываясь на траву, сказал:
— Глаза белого слишком близоруки, а взор медлителен, чтобы караулить ночью. Охранять нас будет могиканин, а посему заляжем-ка спать.
— Прошлой ночью я позорно заснул на посту и меньше нуждаюсь в отдыхе, чем вы, столь достойно поддержавшие свою воинскую честь,— возразил Хейуорд.— Пусть же сегодня все ложатся спать, а на часах останусь я.
|
|
— Находись мы среди белых палаток шестидесятого полка да перед лицом такого врага, как французы, я не пожелал бы нам часового лучше,— ответил разведчик.— Но в темноте, наполненной звуками леса, вы, как ребенок, можете наделать глупостей и все ваше бдение окажется напрасным. Возьмите же пример с Ункаса и меня, ложитесь и спите спокойно.
Хейуорд увидел, что, пока они разговаривали, молодой могиканин, действительно, растянулся на склоне холмика, как человек, решивший наилучшим образом употребить время, отпущенное на передышку, и что он нашел себе подражателя в лице Давида, у которого язык буквально прилипал к гортани от лихорадки, вызванной ранением и обостренной утомительным переходом. Не желая затягивать бесполезный спор, молодой человек сделал вид, что согласен с советом охотника, и полулежа прислонился головой к срубу, решив про себя не смыкать глаз до тех пор, пока не передаст девушек в руки Манроу. Соколиный Глаз, сочтя, что убедил майора, вскоре уснул, и уединенные развалины погрузились в то же безмолвие, в каком их застали путники.
Некоторое время Дункан боролся со сном и чутко прислушивался к каждому звуку, возникавшему в лесу. Когда вечерние тени окутали землю и над головой зажглись звезды, зрение его обострилось: он ясно различал своих растянувшихся на земле спутников и фигуру сидевшего Чингачгука, неподвижную и прямую, как деревья вокруг. Дункан все еще слышал легкое дыхание сестер, спавших в нескольких футах от него, и ни один шелест листа на ветру не ускользал от его слуха. Но мало-помалу жалобные стоны козодоя стали сливаться в его ушах с уханьем совы; слипающиеся глаза все ленивей устремлялись к звездам, которые, казалось ему, он видит сквозь сомкнутые веки. Иногда он пробуждался и принимал куст за фигуру могиканина, охранявшего сон путников, но наконец голова майора склонилась на плечо, плечо, в свой черед, соскользнуло на землю, все тело расслабилось и обмякло, и молодой человек погрузился в глубокий сон. Ему снилось, будто он — средневековый рыцарь и несет полночную стражу перед шатром освобожденной им принцессы, надеясь заслужить ее милость этим доказательством неизменной преданности.
Усталый Дункан сам не знал, как долго он пробыл в таком бессознательном состоянии, но видения его полусна давно уже растворились в глубоком забытьи, когда его разбудило легкое похлопывание по плечу. Хейуорд мгновенно вскочил на ноги, растерянно вспомнив о тех обязанностях, какие сам возложил на себя с вечера.
— Кто здесь? — выдохнул он, невольно хватаясь за бок, на котором обычно носил шпагу.— Говори: друг или враг?
— Друг,— отозвался низкий голос Чингачгука, и могиканин, указав пальцем на луну, чей мягкий свет лился сквозь листву деревьев на место стоянки, добавил на ломаном английском языке: — Луна взошла, форт белых далеко. Время идти, пока сон смежает французу оба глаза.
— Да, ты прав! Буди своих, седлайте лошадей, а я подготовлю спутниц к походу.
— Мы проснулись, Дункан,— донесся из блокгауза нежный, серебристый голосок Алисы.— Мы хорошо выспались и готовы ехать очень быстро, но вы-то не сомкнули глаз после такого тяжелого дня, и все по нашей вине! 1
— Скажите лучше, собирался не смыкать, но мои глаза подвели меня: я уже дважды оказался недостоин вашего доверия.
— Нет, Дункан, не спорьте,— с улыбкой прервала его Алиса, выходя из тени блокгауза на залитую лунным светом площадку, где красота ее засияла всей своей свежей прелестью.— Я знаю, вы беспечны по отношению к себе, но слишком даже бдительны, когда речь идет о других. Нельзя ли задержаться здесь подольше, пока вы не отдохнете? Пусть все эти храбрые люди немного поспят, а мы с Корой будем рады, очень рады посторожить вместо них.
— Если стыд может отучить от сонливости, я никогда в жизни не сомкну больше глаз,— смущенно выдавил молодой человек, вглядываясь в бесхитростное лицо Алисы, где, однако, не прочел подтверждения своей догадке о том, что девушка насмехается над ним.— Вы правы, считая, что после того, как я навлек на вас опасность своим легкомыслием, я не способен даже охранять ваш сон, как подобает солдату.
— Только сам Дункан вправе обвинять себя в подобной слабости! — искренне запротестовала Алиса, которая со всей женской доверчивостью и великодушием видела в своем юном поклоннике верх совершенства.— Идите спать. И поверьте: хоть мы с Корой всего лишь слабые женщины, мы не покинем свой пост.
Молодой человек хотел было продолжить свои извинения, но тихий возглас Чингачгука и настороженная поза, в которой застыл сын вождя, отвлекли его внимание.
— Могикане слышат врага! — прошептал Соколиный Глаз, проснувшийся, как и остальные.— Они чуют приближение опасности.
— Не дай-то бог! — воскликнул Хейуорд.— Довольно с нас кровопролития!
Тем не менее молодой офицер схватил ружье и выступил вперед, приготовившись искупить свою ошибку, весьма, впрочем, простительную, готовностью отдать жизнь ради тех, кто ему вверен.
— Это, видимо, какой-нибудь лесной зверь рыщет вокруг в поисках пищи,— промолвил он шепотом, когда его слуха достиг слабый шорох, настороживший могикан.
— Тс-с! — внимательно вслушиваясь, прервал его разведчик.— Это человек. Даже я различаю теперь шаги, как ни груб мой слух в сравнении со слухом индейца! Гурон, давший тягу, наткнулся, видимо, на авангард Монкальма и теперь с целым отрядом идет по нашему следу. Не хотелось бы мне больше проливать кровь на этом месте,— добавил он, встревоженно оглядывая смутные контуры блокгауза,— но чему быть, того не миновать! Отведи-ка лошадей в блокгауз, Ункас, а вы, друзья, тоже отправляйтесь туда. Как ни ветхи и стары эти стены, они еще могут послужить прикрытием, а к выстрелам им не привыкать.
Все мгновенно повиновались: могикане ввели нэррегенсетов под прикрытие развалин, а за ними, строго храня молчание, проследовали и остальные.
Приближающиеся шаги слышались теперь так отчетливо, что у путников не осталось сомнений: им грозит новая опасность. Вскоре раздались голоса, перекликавшиеся на индейском наречии, и разведчик шепотом подтвердил Хейуорду, что это язык гуронов. Когда индейцы достигли того места, где лошади свернули в кусты, окружавшие блокгауз, краснокожие, видимо, потеряли след и, озадаченные, остановились.
Судя по шуму, там вскоре собралось человек двадцать, и все они высказывали свои соображения и догадки.
— Эти мошенники наверняка знают, что нас мало,— прошептал Соколиный Глаз, который стоял рядом с Хейуордом в густой тени, глядя в щель между бревнами,— иначе они двигались бы побыстрей и не празднословили бы, как женщины. Вы послушайте только этих мерзавцев! Можно подумать, что у каждого по два языка, но зато лишь одна нога!
Как ни смел, даже неистов был Дункан в бою, в минуту такого мучительного ожидания он не смог решительно ничего ответить на меткое замечание хладнокровного разведчика. Он только крепче сжал ружье и теснее прильнул глазами к узкой щели, с возрастающей тревогой глядя на озаренную луной поляну. Немного погодя оттуда донесся твердый, повелительный голос, и мгновенно установившаяся тишина доказала, с каким почтением воспринимают краснокожие приказы или, вернее, советы говорящего. Затем, судя по шороху листвы и треску хвороста, дикари разделились на две группы и отправились на поиски утерянного следа. К счастью для преследуемых, луна, заливавшая мягким сиянием полянку вокруг блокгауза, светила недостаточно сильно и лучи ее не проникали под темные своды леса, где по-прежнему лежала плотная тень и предметы вырисовывались неясно. Поиски оказались безуспешными: путники так круто и неожиданно свернули с тропинки, что их следы затерялись во тьме леса.
Однако не прошло и нескольких минут, как неутомимые дикари принялись обшаривать кусты, постепенно подбираясь к внутренней кромке полосы молодых каштанов, окаймлявших площадку вокруг блокгауза.
— Идут! — прошептал Хейуорд, пытаясь просунуть дуло ружья в щель между бревнами.— Встретим их огнем на подходе!
— Уберите ружье! — приказал разведчик.— Щелчок кремня, запах пороха, и вся эта голодная шайка ринется сюда... Ну, а уж если нам придется сражаться за свои скальпы, положитесь на опыт людей, которые знают повадки краснокожих и редко мешкают, услышав боевой клич.
Дункан с тревогой оглянулся и увидел, что дрожащие сестры забились в дальний угол постройки, а могикане, прямые и неподвижные, словно две статуи, стоят в тени, готовясь и, видимо, горя желанием ринуться в бой, как только это будет нужно. Подавив нетерпение, молодой человек вновь выглянул наружу и молча стал ждать дальнейшего развития событий. В этот миг кусты раздвинулись, и на площадке появился высокий вооруженный гурон. Пока он всматривался в безмолвный блокгауз, лунный свет озарил его свирепое лицо, на котором читались изумление и любопытство. Он издал возглас, обычно выражающий у индейца удивление, затем тихо подозвал товарища, и тот немедленно присоединился к нему.
Дети лесов несколько минут постояли бок о бок, указывая пальцами на ветхое строение и о чем-то совещаясь на языке своего племени. Затем медленно и осторожно, останавливаясь на каждом шагу, словно пугливые олени, в которых любопытство борется с тревогой, они стали приближаться к блокгаузу. Внезапно одни из них ступил на холмик и нагнулся, чтобы получше рассмотреть его. В этот миг Хейуорд увидел, что охотник опустил ружье и обнажил нож. Повторяя его движения, молодой человек приготовился к схватке, казавшейся теперь неизбежной.
Дикари находились так близко, что лошадям стоило шевельнуться или хотя бы вздохнуть громче, нежели обычно, как беглецы были бы обнаружены. Но едва гуроны сообразили, что это за холмик, мысли их припили другое направление. Они заговорили между собой, и голоса их звучали тихо и торжественно, словно краснокожих преисполняли благоговение и страх. Затем дикари осторожно попятились, не отрывая глаз от развалин и словно ожидая, что из этих безмолвных стен вот-вот появятся призраки усопших. Наконец, достигнув края площадки, они медленно вошли в кусты и исчезли.
Соколиный Глаз взял ружье к ноге и с долгим вздохом облегчения внятно прошептал:
— Да, мертвых они чтят, и сегодня это спасло жизнь им, а может быть, и кое-кому получше, чем они.
Хейуорд выслушал охотника, но промолчал и тут же повернулся в сторону тех, кто интересовал его сейчас гораздо больше. Он услышал, как оба гурона выбрались из кустов, и вскоре убедился, что остальные преследователи собрались вокруг них, с глубоким вниманием слушая их рассказ. Серьезный и спокойный разговор, совершенно не похожий на первое шумное совещание, продлился несколько минут; затем голоса стали отдаляться, затихать и растаяли наконец в глубине леса.
Соколиный Глаз выждал, пока Чингачгук не уверил его, что шайка удалилась на достаточное расстояние, после чего подал Хейуорду знак вывести лошадей и подсадить девушек в седло. Как только это было сделано, маленький отряд, покинув полуразвалившийся блокгауз, двинулся в направлении, противоположном тому, откуда пришел, и сестры пугливо оглядывались на безмолвную могилу и ветхий блокгауз, пока не пересекли залитую мягким лунным светом поляну и не углубились в непроглядный мрак леса.
ГЛАВА XIV
Ч а с о в о й
— Qui est la?
Ж а н н а д' А р к
— Paysans, pauvres gens de France.
Шекспир. «Король Генрих VI» [16]
Покидая блокгауз и углубляясь в чащу, каждый из путников был так поглощен одним желанием — спастись, что не рискнул произнести ни слова, даже шепотом. Разведчик снова занял место во главе отряда, но теперь, оставив между собой и противником достаточное расстояние, двигался еще осторожней, чем во время предыдущего перехода, потому что был совершенно незнаком с этой частью леса. Он то и дело останавливался, чтобы посоветоваться с могиканами, указывая на луну и необыкновенно тщательно осматривая кору деревьев. Во время этих коротких остановок Хейуорд и сестры, напрягая обостренный сознанием опасности слух, пытались уловить какие-нибудь признаки, указывающие на близость врага. Но необъятный лес спал, казалось, беспробудным сном: из него не доносилось ни звука, кроме еле слышного журчания отдаленного родника. Птицы, животные и люди, если только последние вообще могли очутиться в подобной глуши, были равно объяты дремотой. Однако лепет ручья, как ни был он слаб, все же рассеял сомнения проводников, и они тотчас направили к нему свои беззвучные шаги.
Выйдя на берег потока, Соколиный Глаз опять остановился, снял с ног мокасины и предложил Хейуорду и Давиду последовать его примеру. Затем вошел в воду и целый час вел отряд по руслу ручья, чтобы не оставлять опасных следов. Луна уже скрылась за черной громадой туч, нависших над западной частью горизонта, когда путники выбрались наконец из неглубокого извилистого ручья и вновь очутились на лесистой песчаной равнине. Здесь охотник почувствовал себя спокойнее и двинулся вперед с уверенностью и быстротой человека, знающего, что он делает. Вскоре тропинка стала менее ровной, и путники заметили, что с обеих сторон к ней подступают горы и что они входят в горловину широкого ущелья. Внезапно Соколиный Глаз остановился и, выждав, пока подойдут остальные, заговорил приглушенным голосом, придававшим во тьме оттенок особой торжественности его словам:
— Научиться находить тропу в лесу и отыскивать и глуши солонцы и родники — дело нехитрое. Но кто, глядя на эту местность, решится утверждать, что среди поп тех молчаливых деревьев и нагих гор расположилась сейчас на отдых целая армия?
— Значит, мы уже недалеко от форта Уильям-Генри? — с интересом спросил Хейуорд, подходя поближе к разведчику.
— Нет, до форта нам еще предстоит долгий и утомительный путь, и самый трудный теперь для нас вопрос— как добраться туда,— последовал ответ. — Видите? — разведчик указал на видневшееся между деревьев небольшое озеро, гладь которого отражала яркие звезды.— Это Кровавый пруд. Я не только часто бывал на его берегах, но и дрался там с врагами от восхода до заката.
— Вот как! Значит, эта унылая полоса воды — могила павших в битве храбрецов? Я слышал про это озеро, но никогда не видел его.
— Мы за один день дали здесь три сражения этому чертову французскому немцу! — продолжал Соколиный Глаз, скорее следуя течению собственных мыслей, чем отвечая Дункану.— Мы собирались устроить засаду и преградить ему путь, но дрался он храбро и вскоре погнал нас, как стадо испуганных оленей, по ущелью к берегам Хорикэна. Однако тут сэр Уильям, который именно за это дело и получил титул, подал команду, мы залегли за поваленными деревьями и под прикрытием их расквитались за утренний позор! В тот день сот-пи французов видели солнце в последний раз. Сам Дискау, их начальник, угодил к нам в руки до того изрешеченный свинцом, что ему пришлось вернуться на родину: он уже не мог больше участвовать в войне.
— Да, вы дали врагу хороший отпор! — по-юношески пылко воскликнул Хейуорд.— Молва о нем быстро долетела к нам, в южную армию.
— Но на этом дело не кончилось. Майор Эффингем, по личной просьбе сэра Уильяма, послал меня в обход французского фланга через волок в крепость на Гудзоне с известием о поражении противника. Как раз вон там, в леске, на склоне горы, я встретил отряд, спешивший к нам на подмогу, и повел его прямо туда, где французы устроили привал и закусывали, не подозревая, что резня еще не кончена.
— И ваше появление оказалось для них неожиданностью?
— Да, если смерть может оказаться неожиданностью для людей, думающих только о том, как утолить голод. Мы даже опомниться им не дали: они крепко пощипали нас в утренней схватке, и в нашем отряде мало кто не потерял из-за них друга или родича. Когда все кончилось, мертвых,— а кто говорит, и умирающих,— побросали в этот маленький пруд. Я собственными глазами видел, как он окрасился от крови в такой цвет, какого не увидишь ни в одном водоеме, берущем свое начало из земного источника.
— Ну что ж, это удобная и, надеюсь, спокойная могила для солдата! Значит, вы долго и много воевали здесь, на границе?
— Я-то? — переспросил разведчик, с истинно воинской гордостью выпрямляясь во весь рост.— В этих лесах почти нет места, где эхо не вторило бы моему ружью, и между Хорикэном и рекой не найдется даже квадратной мили, на которой оленебой не уложил бы врага или лесного зверя. А что касается пруда, который вы назвали спокойной могилой,— то это не совсем так. Ведь принято думать, что людей нельзя хоронить, прежде чем дух не покинет тело, иначе мертвецу по смерти покоя не будет. Но в тот вечер у врачей из-за спешки наверняка не хватило времени определить, кто живой, кто мертвый... Тс-с! Вам не кажется, что по берегу пруда кто-то бродит?
— Вряд ли в этом дремучем лесу найдутся другие бездомные скитальцы, кроме нас.
— Бывают и такие, кому не нужны ни дом, ни кров, а ночная роса не вымочит того, кто проводит дни свои в воде,— возразил Соколиный Глаз, с такой судорожной силой вцепившись Хейуорду в плечо, что боль помогла молодому офицеру уразуметь, какой суеверный ужас овладел обычно неустрашимым разведчиком.— Клянусь небесами, сюда направляется нечто в облике человеческом! К оружию, друзья мои,— мы ведь не знаем, кого можем встретить!
— Qui vive?[17]— окликнул суровый низкий голос, прозвучавший в этом зловещем безлюдном месте, как зов из потустороннего мира.
— Что оно говорит? — прошептал разведчик.— Оно говорит не по-индейски и не по-английски.
— Qui vive? — повторил тот же голос, и вслед окрику грозно забряцало оружие.
— France![18] — отозвался Хейуорд, выходя из тени деревьев на берег озера в нескольких ярдах от часового.
— D'ou venez-vous et ой allez-vous d'aussi bonne heure?[19] — спросил гренадер на языке и с акцентом жителя доброй старой Франции
— Je viens de la decouverte et je vais me coueher[20].
— Etes-vous officier du roi?[21]
— Sans doute, mon camarade; me prends-tu pour un provincial! Je suis capitaine de chasseurs[22],— ответил Хейуорд, успев приметить, что собеседник его — солдат линейного полка.— J'ai ici avec moi, les filles du commandant de la fortification. Aha! Tu en as entendu parler! Je les ai faites prisonnieres pres de l'autre fort et je les conduis au general[23].
— Ma foi! mesdames, j'en suis fache pour vous[24],— воскликнул молодой солдат, учтиво и не без изящества откозыряв девушкам.— Mais — fortune de guerre! Vous trouverez notre general un brave homme et bien poli avec les dames[25].
— C'est le caractere des gens de guerre[26], — с поразительным самообладанием подхватила Кора.— Adieu, шоп ami; je vous souhaiterais un devoir plus agreable a remplir[27].
Солдат низко и почтительно поклонился в ответ на любезность. Хейуорд бросил: «Bonne nuit, camarade!»[28].—-и путники осторожно двинулись вперед, оставив часового расхаживать взад и вперед по берегу молчаливого озера. Не допуская мысли, что враги способны на такую безумную дерзость, он беззаботно напевал песенку, пришедшую ему на ум при виде женщин, а быть может, навеянную воспоминанием о далекой прекрасной Франции:
— Vive Ie vin, vive I'amour, etc[29].
— Хорошо, что вы столковались с этим мошенником! — шепнул разведчик, когда они отошли на некоторое расстояние, и вновь опустил ружье.— Я сразу сообразил, что он из этих забияк-французов. Счастье его, что разговаривал он мирно и дружелюбно! В противном случае его костям нашлось бы местечко среди скелетов его соотечественников.
Слова Соколиного Глаза были прерваны долгим глухим стоном, донесшимся с пруда, словно призраки убитых в самом деле бродили там вокруг своей водной могилы.
— Нет, это наверняка был живой человек,— продолжал разведчик.— Призраку ни за что так ловко с ружьем не управиться!
— Несомненно, живой, но вот жив ли он и сейчас — в этом я сомневаюсь,— отозвался Хейуорд, быстро оглянувшись и заметив, что с ними нет Чингачгука. Раздался еще один стон, слабее первого, потом всплеск воды, и все стихло, словно ничто никогда не нарушало первозданного безмолвия на берегах страшного озера. Пока путники медлили в нерешительности, которая с каждой минутой становилась все более тягостной, из кустов выскользнул нагнавший их Чингачгук, одной рукой привязывая к поясу еще дымящийся скальп несчастного молодого француза, а другой засовывая на место нож и томагавк, обагренные кровью жертвы. Затем он занял свое место с удовлетворенным видом человека, свершившего похвальное деяние.
Разведчик поставил ружье между ногами, оперся руками о дуло и на несколько секунд погрузился в глубокое молчаливое раздумье. Затем грустно покачал головой и пробормотал:
— Конечно, подобный поступок, соверши его белый человек, можно было бы назвать и жестоким и бесчеловечным; но такова уж натура индейца, и с нею, сдается мне, ничего не поделаешь. А все-таки жаль, что такая участь постигла веселого молодого парня из старой Франции, а не какого-нибудь минга!
— Довольно! — остановил его Хейуорд, опасаясь, как бы ничего не подозревавшие сестры не догадались о причине задержки, и подавив в себе отвращение доводами, весьма напоминавшими мысли разведчика.— Дело сделано, а сделанного не воротишь, хотя было бы лучше, если бы этого не произошло. Как видите, мы пересекли линию вражеских аванпостов. Куда вы думаете направиться?
— Верно,— согласился Соколиный Глаз, словно очнувшись.— Теперь уже поздно сожалеть о случившемся. Однако, я вижу, французы всерьез обложили форт, и задача нам предстоит не из легких.
— Да и времени на то, чтоб ее выполнить, у нас немного,— подхватил Хейуорд, глядя на тучи, которые закрыли заходящую луну.
— Да, немного,— повторил разведчик.— А выполнить ее можно двумя способами, да и то, если нам посчастливится, чего может и не случиться.
— Какими? Говорите скорей — время не ждет.
— Первый — спешить девушек, отпустить лошадей на волю и послать вперед могикан. Они уберут с нашей дороги вражеских часовых, и мы пройдем в форт по трупам французов.
— Нет, нет, не годится!— перебил великодушный Хейуорд.— Солдат может пробиться силой, но только не в сопровождении женщин.
— Да, это в самом деле слишком кровавая тропа для таких нежных ножек,— согласился разведчик, не менее осмотрительный, чем майор.— Но я счел своим долгом упомянуть о таком способе -— он больше всего подобает мужчине. Итак, нам придется повернуть обратно, миновать аванпосты французов, круто свернуть на запад и уйти в горы. А уж там я спрячу вас так, что все дьявольские ищейки Монкальма за целый месяц не разыщут наш след.
— Пусть будет так, и чем скорее, тем лучше,— нетерпеливо ответил молодой человек.
Дальнейших переговоров не потребовалось. Соколиный Глаз скомандовал: «За мной!» — и пошел назад тою же дорогой, что привела путников к нынешнему критическому и даже смертельно опасному положению. Они шли осторожно и бесшумно: в любую минуту отряд мог наткнуться на неприятельский дозор или сидящий в засаде секрет. Когда они молча проходили мимо пруда, Хейуорд и разведчик тайком друг от друга еще раз опасливо взглянули на его мрачные воды. Но тщетно они искали глазами труп того, кто так недавно расхаживал по безмолвному берегу: лишь мелкая рябь на поверхности, доказывавшая, что вода еще не успокоилась, напоминала о страшном и кровавом деле, свидетелями которого они стали. Вскоре, однако, угрюмые берега маленького озера, как и все окружающее, поглотила тьма. Оно исчезло во мраке за спиной быстро удалявшихся путников.
Вскоре Соколиный Глаз свернул с тропинки и направился к цепи гор, окаймлявших узкую равнину с запада. Быстрым шагом вел он спутников, стараясь держаться в густой тени, отбрасываемой высокими зубчатыми вершинами. Теперь дорога стала нелегкой, так как шла по местности, усеянной валунами, а кое-где прорезанной оврагами, и двигаться приходилось медленнее. Суровые черные скалы, громоздившиеся вокруг путников, вселяли в них чувство безопасности, в какой-то мере искупая этим трудности пути. Наконец маленький отряд начал медленно подниматься на крутой скалистый склон по тропинке, причудливо извивавшейся между утесов и деревьев. Первые она огибала, вторые как бы служили ей точками опоры, из чего явствовало, что проложили ее люди, хорошо знакомые с условиями жизни в пустынной местности. По мере того как путники поднимались в гору, густой туман, предшествующий обычно наступлению дня, начал редеть, и ландшафт предстал их глазам в чистых и ярких красках, свойственных ему от природы. Выйдя из-под сени редких деревьев, цеплявшихся корнями за нагие склоны горы, отряд оказался на ее вершине, представлявшей собой скалистую замшелую площадку, и встретил здесь восход солнца, вспыхнувшего над зелеными соснами, которые высились на горе по ту сторону Хорикэна.
Разведчик велел сестрам слезть с измученных лошадей, разнуздал нэррегенсетов, потом расседлал их и пустил искать себе скудное пропитание — щипать редкие кусты и чахлую траву.