— Ни за что! — воскликнул Хейуорд слишком громко для тех обстоятельств, в каких они находились.
— Ладно, ладно,— продолжал Соколиный Глаз, знаком советуя офицеру умерить свой пыл.— Я и сам разделяю ваше мнение, хотя, имея опыт в подобных делах, счел своим долгом сказать вам все. Итак, мы должны двигаться вперед, и если в протоках засели индейцы или французы, нам надо прорваться между вон теми нависшими над озером скалами. Как, по-твоему, сагамор, прав я или нет?
Вместо ответа индеец опустил весло в воду и погнал пирогу вперед. А так как управление лодкой лежало всецело на нем, это движение ясно говорило, на что он решился. Теперь все гребцы усиленно заработали веслами, и через минуту они оказались на месте, откуда был виден скрытый до сих пор северный берег островка.
— Вот тут они и засели, если приметы нас не обманывают! — прошептал разведчик.— Две пироги и дым! Как видно, мошенники еще не успели продрать глаза, не то бы мы уже услышали их проклятый боевой клич. Навались, друзья! Мы уходим. Еще немного, и выстрелы нас не достанут.
Хорошо знакомый треск ружья, свист пули над водой и пронзительный крик, донесшийся с острова, прервали разведчика, дав знать путникам, что они замечены. Еще через секунду гурьба дикарей прыгнула в пирогу и пустилась в погоню. Однако, насколько мог заметить Дункан, появление этих страшных предвестников неизбежной схватки не изменило ни выражения лица, ни поведения трех проводников, разве что взмахи весел стали чаще и сильнее, отчего легкий челн рванулся вперед, словно живое, наделенное волей существо.
— Не подпускай их ближе, сагамор! — хладнокровно бросил Соколиный Глаз, оглянувшись через левое плечо и продолжая работать веслом.— Ни в коем случае не подпускай. У гуронов во всем племени нет ружья, которое накрыло бы нас на таком расстоянии. А вот ствол моего оленебоя не подведет.
Убедившись, что могикане И без него выдержат нужную дистанцию, разведчик спокойно отложил весло и поднял роковое ружье. Трижды он вскидывал его к плечу и трижды, когда вот-вот должен был прогреметь выстрел, вновь опускал, требуя, чтобы могикане дали противнику немного приблизиться. Наконец его меткий и многоопытный глаз, видимо, удовлетворился, и разведчик, положив ствол на левую руку, медленно поднял дуло, как вдруг восклицание Ункаса, сидевшего на носу, опять вынудило его повременить с выстрелом.
— В чем дело, мальчик? — осведомился Соколиный Глаз.— Ты избавил наши уши от предсмертного вопля гурона. Какие у тебя к тому причины?
Ункас указал вперед, где, отделившись от скалистого берега, наперерез им мчалась другая пирога. Положение, в котором они очутились, было настолько отчаянным, что доказывать это не приходилось. Разведчик отложил ружье и схватился за весло, а Чингачгук взял поближе к западному берегу, чтобы увеличить расстояние между лодкой и новым противником. Тем временем дикие вопли торжества не переставали напоминать путникам о том, что нападение угрожает им и сзади. Это страшное зрелище вывело даже Манроу из глубокой апатии, в которую он погрузился под бременем обрушившихся на него несчастий.
— Держите к скалам. Высадимся на берег и дадим там бой дикарям,— предложил он с твердостью бывалого солдата.— Упаси бог меня или моих людей еще раз довериться слову слуги Людовиков!
— Тому, кто хочет побеждать в войне с индейцами, надо не носиться со своей гордостью, а учиться сообразительности у туземцев,— возразил разведчик.— Держи под самым берегом, сагамор. Мы обходим этих мошенников, но они, того и гляди, додумаются перерезать нам дорогу.
Соколиный Глаз не ошибся. Когда гуроны увидели, что могут оказаться позади тех, кого преследуют, они свернули с курса и начали понемногу забирать в сторону, так что вскоре обе пироги уже скользили параллельно на расстоянии двухсот ярдов друг от друга. Теперь дело свелось к состязанию в быстроте. Легкие суденышки шли так ходко, что вода вскипала перед ними мелкими барашками, и лодки покачивало от собственной скорости. Вероятно, из-за этой качки, а также в силу необходимости использовать все руки на веслах, гуроны до сих пор и не прибегли к огнестрельному оружию. Однако беглецам долго было не выдержать: им приходилось делать слишком большие усилия, потому что преследователи превосходили их числом. Дункан с беспокойством заметил, что разведчик тревожно оглядывается, словно ища новых средств облегчить бегство.
— Возьми чуть в сторону от солнца, сагамор,— скомандовал несгибаемый житель лесов.— Я вижу, мошенники снимают одного человека с весел для стрельбы. А ведь одна перебитая кость может стоить нам скальпов. Уходи от солнца, и мы прикроемся от них островом.
Маневр удался. Невдалеке тянулся низкий продолговатый островок, и когда пирога беглецов пошла вдоль берега, преследователям волей-неволей пришлось плыть вдоль противоположного. Разведчик и его друзья не преминули воспользоваться таким преимуществом и, оказавшись под прикрытием кустов, удвоили свои усилия, хотя они и без того казались сверхчеловеческими. Когда обе лодки, обогнув островок, -выскочили на стрежень, подобно двум несущимся во весь опор скакунам, беглецы оказались впереди. Правда, расстояние между челнами сократилось, но зато соответственно изменилось их взаиморасположение.
— Ты доказал, что нехудо разбираешься в лодках из березовой коры, Ункас, когда из всех гуронских пирог выбрал именно эту,— похвалил разведчик, по всей видимости, более обрадованный тем, что они выигрывают гонку, нежели забрезжившей надеждой уйти от опасности.— Мошенники опять навалились на весла, и нам придется защищать свои скальпы с помощью обструганных палок, а не дымящихся стволов и метких глаз! А ну, друзья, налегай! Шире взмах, греби дружней!
— Они изготовились к стрельбе,— крикнул Хейуорд.— И вряд ли промахнутся: мы с ними на одной линии.
— А тогда ложитесь с полковником на дно лодки, да поживее! —крикнул разведчик.— Вот у них и станет целей поменьше.
— Дурной пример подадут старшие по чину, если начнут прятаться, когда солдаты под огнем! — с улыбкой возразил Хейуорд.
— Боже правый! Вот она, храбрость белого человека!— возмутился разведчик.— Как и многие другие его понятия, она не в ладах с разумом. Разве сагамор, Ункас и даже я сам, чистокровный белый, стали бы раздумывать, прятаться или нет, когда драться в открытую бесполезно? Для чего французы воздвигли Квебек, если сражения обязательно должны происходить в чистом поле?
— Все, что вы говорите, вполне справедливо, мой друг,— ответил Хейуорд.— Тем не менее наши обычаи не позволяют нам поступить так, как вы желаете.
Ружейный залп гуронов прервал этот спор, и, когда вокруг засвистели пули, Хейуорд заметил, что Ункас обернулся и посмотрел на него и Манроу. Несмотря на близость врагов и грозившую ему самому опасность, лицо молодого воина, как показалось Дункану, не выразило ничего, кроме изумления при виде людей, без всякой надобности подвергающих себя риску. Чингачгук, по-видимому, был лучше знаком с обычаями белых: он не счел нужным отрывать глаза от курса, которым вел пирогу. Вскоре пуля вышибла из рук вождя легкое отполированное весло, которое отлетело далеко вперед. Гуроны завопили и, воспользовавшись случаем, дали еще один залп. Однако Ункас описал веслом широкую дугу по воде, лодка рванулась вперед. Чингачгук поймал свое весло и, высоко подняв его, издал боевой клич могикан, после чего изо всех сил и со всем умением вновь отдался своему важному делу.
Позади них из гуронских пирог донеслись громкие крики: «Великий Змей! Длинный Карабин! Быстроногий Олень!» — которые, казалось, удвоили рвение преследователей. Разведчик поднял левой рукою свой олене-бой и с победоносным видом погрозил им врагам. Дикари ответили на оскорбление воем, за которым последовал еще один залп. Пули забарабанили по воде, а одна даже пробила борт суденышка. Но и в эту критическую минуту спокойствие и хладнокровие не изменили могиканам, чьи суровые черты не выражали ни тревоги, ни надежды. Разведчик же повернул голову и, рассмеявшись своим беззвучным смехом, сказал Хейуорду:
— Мошенникам нравится слышать грохот своих ружей, но среди мингов нет ни одного, чей глаз мог бы точно определить расстояние до пляшущей на воде пироги! Вы видите, эти болваны сняли одного человека с весел для заряжания ружей, а мы, на самый худой конец, проходим три фута, пока они делают два.
Хотя такая оценка дистанции успокоила Дункана куда меньше, чем его спутников, он тем не менее обрадовался, что благодаря ловкости гребцов их пирога явно начинает уходить от вражеских лодок. Гуроны опять открыли огонь, и пуля угодила в весло Соколиного Глаза, не причинив ему, однако, вреда.
— Ну и ну! — проговорил разведчик, с любопытством осмотрев выбоинку.— Такой выстрел не оцарапал бы кожу ребенка, не то что мужчины, который, как мы, прошел огонь и воду. Так вот, майор, если вы попробуете управиться с этой обструганной палкой, мой оленебой примет наконец участие в разговоре.
Хейуорд схватил весло и принялся грести с усердием, искупавшим отсутствие умения и навыка, а Соколиный Глаз проверил заряд, быстро прицелился и выстрелил. Гурон, сидевший на носу передней лодки и уже привставший для выстрела, опрокинулся навзничь, и ружье его упало в воду. Однако через секунду он снова вскочил на ноги, неистовыми жестами выражая свою растерянность. В то же мгновение его соплеменники бросили грести, пироги сошлись борт к борту и остановились. Чингачгук и Ункас воспользовались этим, чтобы перевести дух, а Дункан продолжал работать веслом. Отец и сын обменялись вопросительными, но по-прежнему спокойными взглядами, выясняя, не пострадал ли кто-нибудь из них от вражеского огня: оба хорошо знали, что в такую ответственную минуту ни тот, ни другой не позволили бы себе криком либо восклицанием выдать свое волнение или боль. Несколько крупных капель крови скатилось по плечу сагамора, но, заметив, что глаза Ункаса слишком долго задержались на них, Чингачгук зачерпнул пригоршню воды, смыл багряные следы и этим бесхитростным жестом дал понять, что рана его — не больше чем царапина.
— Легче, легче, майор! — бросил разведчик, успевший перезарядить ружье.— Мы и так уже ушли слишком далеко, чтобы оленебой мог блеснуть своими достоинствами, а вы видите — эти бродяги-минги держат совет. Дайте им подойти на выстрел,— в таких делах на мой глаз можно положиться! — и я заставлю этих мошенников гнаться за нами через весь Хорикэн, причем ручаюсь, что их выстрелы в самом худшем случае оцарапают нам шкуру, а мой оленебой из трех жизней возьмет две.
— Мы забываем о нашей цели,— возразил Хейуорд.— Ради бога, воспользуемся нашим преимуществом и оторвемся от врага.
— Верните мне детей! — хрипло выдавил Манроу.— Не шутите над горем отца, верните мне моих девочек!
Давняя привычка уважать приказы старших научила разведчика повиновению. Бросив последний взгляд на далеко отставшие пироги, он отложил ружье, сменил утомленного Дункана и взялся за весло мускулистой, словно не знающей устали рукой. Могикане поддержали его усилия, и вскоре беглецы удалились на такое расстояние от противника, что Хейуорд снова свободно вздохнул.
Озеро сделалось заметно шире, и лодка шла теперь вдоль берега, окаймленного высокими скалами. Островки попадались редко, и обходить их было нетрудно. Удары весел стали размеренней и медленней: едва успев избавиться от грозившей им смертью погони, гребцы опять работали так хладнокровно, словно все это время предавались занятию спортом, а не пытались выйти из трудного, даже отчаянного положения.
Хотя цель их путешествия требовала держаться западного берега, осторожный могиканин взял курс на горы, через которые Монкальм, как стало уже известно, увел свою армию в неприступную крепость Тикондеро-га. Поскольку гуроны, по всей видимости, прекратили погоню, к такой чрезмерной осторожности, казалось, не было повода. Тем не менее она соблюдалась еще много часов, пока путники не достигли бухты на северном конце озера. Здесь беглецы высадились и вытащили пирогу на берег. Соколиный Глаз взобрался с Хейуордом на соседний утес, откуда разведчик долго и внимательно разглядывал расстилавшееся внизу водное пространство, а затем указал Дункану на темную точку, видневшуюся у мыса в нескольких милях от них.
— Видите? — спросил он.— Чем сочли бы вы эту точку, если бы, руководствуясь понятиями белого человека, сами отыскивали путь в этой глуши?
— Не будь она так велика для подобного расстояния, я принял бы ее за птицу.
— Нет, это пирога из добротной березовой коры, и сидят в ней на веслах свирепые, сильные минги. Хотя провидение наградило тех, кто живет в лесах, зоркостью, ненужной обитателям городов, где существуют всякие машинки, помогающие видеть на дальнее расстояние, тем не менее ничей глаз не в силах усмотреть все опасности, которые окружают нас в эту минуту. Мошенники-минги притворяются, будто заняты ужином, но, как только стемнеет, пустятся вдогонку за нами, как собаки по следу. Мы должны сбить их с толку, иначе нам придется отказаться от погони за Хитрой Лисицей. Озеро — полезная вещь, особенно когда на воде много дичи, но укрыться здесь могут разве что рыбы,— продолжал разведчик, озабоченно оглядываясь вокруг.— Бог знает, что станет с этой страной, если поселения расползутся вширь от берегов обеих рек. И охота и война — все потеряет свою прелесть.
— Не будем терять ни минуты без явной и веской к тому причины.
— Не нравится мне дымок, что ползет по скале над пирогой,—проворчал поглощенный своими мыслями разведчик.— Клянусь жизнью, его видят не только наши глаза и не только мы понимаем, что он означает. Ну, ладно! Словами дела не поправишь, надо что-то предпринимать.
Соколиный Глаз покинул наблюдательный пункт и спустился на берег. Он по-делаварски сообщил могиканам об увиденном, после чего состоялось короткое, но серьезное совещание. Закончив его, трое лесных жителей немедленно принялись выполнять новые свои решения.
Пирогу вытащили из воды, подняли на плечи, и весь отряд углубился в лес, стараясь оставлять за собой возможно более широкий и отчетливый след. Вскоре беглецы вышли к ручью, перебрались через него вброд и продолжали двигаться до тех пор, пока не достигли большой нагой скалы. С этого места, где уже можно было надеяться, что следов их не обнаружат, они повернули и двинулись обратно, пятясь и тщательно стараясь ступать по собственным следам. Небольшой пригорок скрывал их от взглядов с мыса, а берег озера был на значительном расстоянии окаймлен густыми, спускавшимися к самой воде кустами. Пользуясь этим естественным прикрытием, беглецы терпеливо и усердно двигались по воде, пока разведчик не объявил, что, по его мнению, можно опять безопасно высадиться на сушу.
Привал длился до тех пор, пока очертания предметов не расплылись в меркнущем вечернем свете. Тогда под кровом благоприятствовавшей им темноты беглецы снова пустились в путь и, безмолвно налегая на весла, погнали пирогу к западному берегу. Хотя Дункан не мог обнаружить никаких примет в скалистых контурах гор, к которым они направлялись, могиканин без труда ввел лодку в маленькую бухту, избранную им с уверенностью и точностью опытного лоцмана.
Пирогу снова подняли на плечи и унесли в лес, где тщательно спрятали под кучей хвороста. Путешественники разобрали свои ружья и сумки, после чего разведчик объявил Манроу и Хейуорду, что он с могиканами готов двинуться в путь.
ГЛАВА XXI
Ну что же, если ты найдешь в корзине
кого-нибудь живого, можешь
прищелкнуть его ногтем.
Шекспир. «Виндзорские насмешницы» [57]
Путники высадились на границе области, которая и поныне менее известна жителям Штатов, чем Аравийская пустыня или монгольские степи. Эта суровая, сильно пересеченная местность отделяет бассейн Шамплейна от притоков Гудзона, Могаука и реки Святого Лаврентия. Конечно, за то время, что прошло после событий, описанных в настоящем повествовании, предприимчивые жители нашей страны успели опоясать эту область кольцом богатых и процветающих поселений, но даже теперь в глубину ее проникают лишь охотники да дикари.
Однако Соколиному Глазу и могиканам уже не раз случалось пересекать горы и долины этой обширной пустыни; поэтому они углубились в нее с уверенностью людей, привычных к трудностям и лишениям, с которыми сопряжено пребывание в подобной глуши. Много часов путники прокладывали себе нелегкую дорогу, то руководствуясь положением звезд, то следуя течению ручья, пока разведчик не предложил наконец сделать привал. После короткого совещания индейцы развели костер и занялись приготовлениями к ночлегу на избранном месте.
Положившись на своих более опытных спутников, Манроу и Дункан проспали по их примеру ночь если не совсем спокойно, то, во всяком случае, без особой тревоги. Когда путешественники снова тронулись в путь, роса уже успела испариться, а солнце, разогнав туман, заливало землю яркими лучами.
Пройдя несколько миль, Соколиный Глаз, следовавший во главе отряда, стал особенно осторожен и внимателен. Он то и дело останавливался, осматривал деревья и, прежде чем пересечь ручей, долго и пристально приглядывался к быстроте течения, глубине русла и цвету воды. Не полагаясь лишь на собственное суждение, он часто обращался к Чингачгуку и подолгу озабоченно совещался с ним. Во время одной из таких остановок Хейуорд заметил, что Ункас с интересом прислушивается к разговору, хотя по-прежнему терпеливо хранит молчание. Майору очень хотелось заговорить с молодым вождем и узнать его мнение, но спокойное, исполненное достоинства поведение индейца убедило его, что молодой могиканин, как и он сам, целиком полагается на мудрость и проницательность старших. Наконец разведчик заговорил по-английски и сразу объяснил, в чем трудность их положения.
— Увидев, что дорога к становищу гуронов направляется на север, я тут же — хотя это может понять и человек без моего многолетнего опыта — сообразил, что они пойдут долинами и будут держаться между Гудзоном и Хорикэном, пока не достигнут истоков канадских рек, а уж те выведут их в самое сердце французских владений. Однако мы добрались почти до Скруна и ни разу не наткнулись на след! Возможно, мы пошли по ложному пути — человеку свойственно ошибаться.
— Упаси нас бог от подобной ошибки! — воскликнул Хейуорд,— Вернемся по нашим следам и еще раз как можно тщательнее осмотрим дорогу... А не посоветует ли нам что-нибудь Ункас в такой беде?
Молодой могиканин украдкой взглянул на отца, но лицо его мгновенно приняло прежнее бесстрастное выражение, и он ни словом не нарушил молчания. Чингачгук перехватил взгляд сына и жестом разрешил ему говорить. В ту же секунду черты Ункаса озарились радостью, а его суровая сдержанность сменилась оживлением. Он рванулся вперед, как молодой олень, несколькими прыжками взлетел на пригорок, начинавшийся в полусотне футов от места, где стояли путники, и с торжествующим видом остановился над свежими комьями земли, которую, казалось, совсем недавно взрыли копыта какого-то крупного животного. Путники, удивленно следившие за движениями молодого могиканина, сразу же поняли по его ликующему виду, что поиски увенчались успехом.
— Вот он, след! — вскричал разведчик, подбегая к месту, где стоял Ункас.— У мальчика хорошие глаза и острый ум для его возраста.
— Удивительно, что он так долго молчал о своем открытии! -— вполголоса бросил Дункан, последовавший за Соколиным Глазом.
— Было бы еще удивительней, если бы он заговорил, прежде чем его спросят! Конечно, белый юноша, набравшийся ума из книг и мерящий людей по числу прочитанных страниц, волен воображать, что превосходит старика отца не только быстротой ног, но и познаниями. Там же, где учителем является опыт, ученик знает цену прожитым годам и относится к ним с соответственным почтением.
— Смотрите,— промолвил Ункас, указывая на четкие отпечатки следов, идущих с юга на север.— Темноволосая ушла в страну морозов.
— Гончая -— и та никогда не брала лучшего следа! — отозвался разведчик, без задержки пускаясь в указанном направлении.— Нам повезло, крупно повезло, и теперь можно идти вперед, задрав нос. А вот и обе ваши лошадки-бокоходы. Наш гурон разъезжает, что твой генерал у бледнолицых! Карающая длань господня настигла этого малого—он начисто рехнулся! Теперь не хватает только найти следы от колес, сагамор,— продолжал он, обернувшись и заливаясь довольным смехом.— Скоро дурень в карете разъезжать начнет. И надо же до такого додуматься, когда у него в тылу три пары самых зорких глаз на всей границе!
Ликование разведчика и поразительная удача, выпавшая на их долю после сорокамильного кружения по лесам, не замедлили пробудить надежду в сердце путников. Теперь они шли быстро, с уверенностью человека, двигающегося по широкой проезжей дороге. Если след порой прерывался из-за глыбы камня, ручья или клочка земли, более твердой, чем остальная почва, зоркий глаз разведчика неизменно отыскивал его на некотором расстоянии, так что отряд не терял больше почти ни минуты. Облегчала им путь и уверенность в том, что Магуа избрал дорогу через долины; это обстоятельство помогало путникам не сбиваться с верного направления. Гурон, однако, не отказался начисто от уловок, к которым обычно прибегают индейцы, когда хотят оторваться от противника. Ложные следы и неожиданные петли попадались всюду, где это позволяло строение почвы или наличие ручья, но преследователи редко давались в обман и всякий раз обнаруживали свою ошибку раньше, чем двинуться не в ту сторону.
В середине дня они миновали Скрун и пошли вслед за солнцем, начавшим клониться к закату. Спустившись с возвышенности в лощину, прорезанную быстрым ручьем, они неожиданно очутились на месте, где отряд Лисицы сделал привал. У воды валялись потухшие головни, вокруг были разбросаны остатки оленины, а на деревьях виднелись явственные следы того, что листву их долго щипали лошади. Неподалеку Хейуорд обнаружил шалаш и с нежностью посмотрел на этот кров, под которым, как он предполагал, отдыхали Кора и Алиса. Но хотя земля здесь была истоптана, а отпечатки ног и копыт отчетливо видны, след внезапно обрывался.
Отыскать следы лошадей оказалось совсем нетрудно, но нэррегенсеты, видимо, просто бродили сами по себе в поисках пищи. Наконец Ункас, осматривавший вместе с отцом путь, которым шли кони, наткнулся на совсем свежие следы копыт. Прежде чем отправиться дальше, он известил спутников о своей удаче, и, пока они совещались, молодой воин вернулся к ним, ведя в поводу обоих иноходцев с такими изломанными седлами и настолько засаленной изодранной сбруей, словно животные уже несколько дней бегали на свободе.
— Что это значит? — изумился Дункан, бледнея и оглядываясь вокруг, словно из боязни, что кусты и листья вот-вот выдадут какую-то страшную тайну.
— А то, что путешествие наше подходит к концу и мы находимся в стране врагов,— ответил разведчик.— Если бы за Магуа гнались, а у девушек не было лошадей и они не могли поспевать за отрядом, мерзавец, не задумываясь, снял бы с них скальпы. Но когда неприятель не идет за ним по пятам, а в его распоряжении такие отличные кони, он не тронет и волоска на голове пленниц. Я знаю, о чем вы подумали, и позор тем белым, которые внушили вам подобные мысли. Кто полагает, что туземец, будь то даже минг, способен опозорить женщину, тот не знает ни индейцев, ни законов леса: в самом худшем случае краснокожий лишь убьет ее ударом томагавка. Полно, полно, успокойтесь! Я слышал, что французские индейцы отправились в здешние горы охотиться на лося, и мы, как видно, приближаемся к их лагерю. Почему бы им не поохотиться? Каждый день, утром и вечером, по этим горам разносится выстрел пушки в Тайе, так как французы прокладывают сейчас новую линию укреплений между Канадой и владениями нашего короля. Лошади, правда, здесь, но гуроны ушли. Давайте же поищем дорогу, по которой они отправились.
Соколиный Глаз и могикане всерьез принялись за дело. Они очертили круг с диаметром в добрую сотню футов, и каждый принялся обследовать один из сегментов. Обследование оказалось, однако, безрезультатным. Следов было много, но все они, по-видимости, были оставлены людьми, бродившими на этом месте без всякого намерения удалиться отсюда. Разведчик и его друзья вновь обошли стоянку, медленно следуя один за другим, пока еще раз не очутились в центре, зная не больше, чем знали раньше.
— Что за дьявольщина! — воскликнул Соколиный Глаз, перехватив разочарованные взгляды своих помощников.— Мы должны разгадать эту уловку, сагамор. Начнем от ручья и осмотрим местность дюйм за дюймом. Нет, гурон не будет у меня хвастаться перед своим племенем, что нога его не оставляет следов!
Подавая пример сотоварищам, разведчик с удвоенным рвением приступил к поискам. Ни один листок не остался нетронутым. Был поднят весь валежник, сдвинуты все камни: индейцы, прибегая к военной хитрости, нередко прикрывают этими предметами отпечатки своих шагов. Тем не менее все усилия оказались тщетны. Наконец Ункас, которому проворство позволило закончить работу раньше остальных, принялся заваливать землей мутный ручеек, вытекавший из главного ручья, и скоро отвел воду в сторону. Как только русло выше запруды обнажилось, молодой воин нагнулся и всмотрелся в него своими зоркими, проницательными глазами. Восторженный крик тотчас же возвестил об успехе юноши. Путники сгрудились вокруг него, и могиканин показал им отпечаток мокасина на влажной наносной земле.
— Мальчик станет гордостью своего племени и бельмом на глазу у гуронов!— объявил Соколиный Глаз, глядя на след с таким же восхищением, с каким естествоиспытатель взирал бы на бивень мамонта или ребро мастодонта.— Но это не след индейца: нога слишком опирается на пятку, и носок слишком ровен, словно француз-танцор выкаблучивался здесь перед соплеменниками! Беги-ка назад, Ункас, да притащи сюда мерку ноги певца. Ты найдешь прекрасный след его напротив вон той скалы, как раз у подошвы холма.
Пока молодой могиканин исполнял поручение, разведчик и Чингачгук продолжали внимательно исследовать найденный отпечаток. Мерка совпала, и Соколиный Глаз решительно объявил, что это след ноги Давида, которого еще раз принудили сменить башмаки на мокасины.
— Теперь вся история ясна для меня так, как если бы я воочию видел проделки Лисицы,— добавил он.— Поскольку главные приметы певца — это глотка и ноги, его пустили первым, а остальные пошли за ним, стараясь ступать в его следы.
— Однако,— вскричал Дункан,— я не вижу...
— Следов нежных девушек,— докончил за него разведчик.— Негодяй умудрился каким-то образом нести их, пока не уверился, что сбил погоню со следа. Клянусь жизнью, через несколько десятков футов мы вновь обнаружим отпечатки их прелестных маленьких ножек.
Отряд двинулся вдоль ручейка, не отрывая тревожных взглядов от следа размеренных шагов. Вода скоро вернулась в старое русло, но разведчик, всматриваясь в землю по обеим сторонам ручейка, вел спутников вперед: теперь он знал, что следы оставлены на дне. Так они прошли более полумили, пока ручеек, обогнув большую нагую скалу, не заструился у самого ее подножия. Здесь путники остановились, чтобы удостовериться, вышел гурон из воды или нет.
Это было счастливое решение. Проворный и неутомимый Ункас вскоре нашел отпечаток ноги на клочке мха, куда, по всей видимости, нечаянно ступил один из индейцев. Молодой могиканин двинулся в направлении, подсказанном ему примятым мхом, углубился в чащу и напал там на след, не менее отчетливый и свежий, нежели тот, что привел их к роднику. Новый громкий крик возвестил путникам об успехе Ункаса и разом положил конец поискам.
— А фокус-то придуман со всей индейской изобретательностью!— одобрил разведчик, когда все собрались вокруг Ункаса.— И, разумеется, любой белый попался бы на эту удочку.
— Что же мы мешкаем? — спросил Хейуорд.
— Легче, легче! Дорога нам известна; но в положение вещей надо все-таки вникнуть поосновательнее. Так требует мой учебник, майор, а кто пренебрегает этой книгой, того даже рука провидения наставит не лучше, чем вздорная баба ленивого мальчишку. Мне ясно все, кроме одного: каким образом мошенник сумел переправить девушек по этому незримому следу? Заставить их брести по воде — на это не хватило бы духу' даже у гурона.
— Не поможет ли решить вопрос вот это? — спросил Хейуорд, указывая на обломки чего-то вроде носилок, кое-как слаженных из стянутых ивовыми прутьями ветвей и теперь, очевидно, брошенных за ненадобностью.
— Ну вот, загадка и разгадана!— радостно воскликнул Соколиный Глаз.— Мошенники убили не один час на то, чтобы скрыть свои следы! Что ж, я знаю случаи, когда они тратили на это целый день и все равно без толку. Вот они — три пары мокасин и две пары маленьких ног. Поражаюсь, как это человек может ходить на таких крохотных ножках! Дай-ка мне кожаный ремень, Ункас,— я хочу измерить длину этой ступни. Ей-ей, она не больше, чем у ребенка, а ведь девушки-то высокие и статные! Да, провидение раздает свои дары далеко не беспристрастно, но значит, у него есть на это какие-то мудрые резоны, с которыми не поспоришь.
— Нежные ножки моих дочерей не приспособлены для таких мук,— вздохнул Манроу, с отеческой нежностью вглядываясь в легкие следы своих детей.— Как бы мы не застали их уже без чувств!
— Этого опасаться не приходится,— возразил разведчик, медленно покачав головой.— Шаг у них хоть и легкий, но твердый и ровный, а следы совсем свежие. Смотрите, вот здесь пятка едва коснулась земли, а тут темноволосая перепрыгнула с корня на корень. Нет, пет, насколько я понимаю, ни той, ни другой обморок не грозил. А вот певец стер себе ноги и начал сдавать — это ясно видно по его следу. Посмотрите сами: здесь он поскользнулся, тут шел, спотыкаясь и широко расставляя ноги, а дальше просто волочил их, вроде как на лыжах. Да, у человека, который работает только глоткой, редко бывают крепкие ноги.