Демография в зеркале политики

Проследить демографические процессы конца XV-XVII вв. помогают писцовые, переписные и дозорные книги того времени. На их страницы подьячие и другие чи­новники заносили точные сведения о хозяйстве и частично - о жителях каждого сель­ского и городского двора на описываемой ими территории. Такие переписи ("пись­мо") проводились регулярно для целей налогообложения и охватывали все уезды страны.

К сожалению, писцовая документация XV-XVII вв. сохранилась не полностью.

Серьезные пробелы присутствуют и в "письме" земель Карелии. Следует отметить, однако, что сохранность писцовой документации по Карелии является одной из луч­ших среди всех регионов России. Анализ сведений позволяет весьма надежно отра­зить основные тенденции в движении населения по отдельным землям и в целом по краю, в том числе вычленить воздействие политических, социально-экономических и этнических факторов.

Демографические сдвиги в Карелии конца XV-XVII вв. в основных чертах со­впадали с аналогичными процессами в целом по России. В конце XV - первой поло­вине XVI вв. наиболее плотно заселенной территорией Карелии являлся Корельский уезд. Данные "старого письма" (первой московской переписи населения и его повин­ностей конца 1470-х-1480-х гг.) указывают, что тогда тут проживало около 33,8 тыс. человек обоего пола. В 1500 г., при "новом письме", население уезда снизилось до 26 700 человек, в том числе в Передней Кореле на селе - в погостах Городенском, Сакуль-ском и Ровдужском - оно составляло 6700, в городе Кореле - 1554, в рядке (торговом поселении) Сванском Волочке - 369, а всего - около 8600 человек обоего пола. Тогда же в погостах Задней Корелы - Кирьяжском, Сердовольском, Иломантском и Соломенском - насчитывалось 18 100 чел. обоего пола⁸⁰. Сокращение населе­ния на 20 % к 1500 г. объясняется жестокими последствиями боевых действий и моби­лизации жителей на войну, которую Иван III вел со Швецией в 1495-1497 гг.

Первая половина XVI в. отличалась глобальным потеплением климата в север­ном полушарии. Тогда повсюду на севере Европы наблюдался рост населения и хо­зяйственный прогресс. Не стала исключением и Карелия. В 1568 г. общая численность населения Передней Корелы возросла до 18 100 человек, достигнув в г. Кореле 3733 человек, в Сванском Волочке 379 человек, а на селе - 14 000 человек обоего пола. Таким образом, с 1500 по 1568 г. населенность Передней Корелы увеличилась более чем вдвое, а число горожан Корелы возросло в 2,4 раза. Истинное количество тягле­цов в Задней Кореле к 1568 г. неизвестно: неполная писцовая книга 1568 г. оставила сведения лишь по Соломенскому погосту. Зная, однако, что в 1500 г. численность ее жителей превышала сельское население Передней Корелы в 2,7 раза и предполагая, что в относительно мирной и благоприятной обстановке первой половины XVI в. условия проживания в обеих частях Корельского уезда были примерно одинаковы­ми, полученное соотношение можно применить и к середине XVI в. В таком случае, в Задней Кореле тогда проживало около 37 800 чел., а всего в Корельском уезде - при­близительно 56 тыс. человек обоего пола⁸¹.

Миграция населения внутри Корельского уезда и за его пределы прослеживается по данным писцовой книги 1500 г. В последней четверти XV в. рост населения и со­здание новых деревень происходили лишь в двух погостах - Соломенском и Иломантском (на востоке и севере уезда). Следовательно, население перемещалось на во­сток, в сторону Олонецкой равнины и Онежского озера, и на север - в Лопские погосты и к Белому морю.

Выявленное передвижение населения усилилось в дальнейшем, когда со второй половины 1560-х гг. в Корельском уезде разразилась подлинная хозяйственная и де­мографическая катастрофа. Причиной ее послужил общероссийский социально-по­литический, экономический и военный кризис, наступивший в результате Ливонской войны и опричнины. Тогда Корельский уезд не только попал в зону ведения боевых действий, но и испытал небывалое увеличение бремени налогов, шедших на продол­жительную и дорогостоящую войну. Так, в 1570/71 г. в уезде побывали опричники, выколачивавшие подати с недоимщиков методом жестокого правежа.

Обыскная книга Кирьяжского погоста Задней Корелы 1571 г. показывает ре­альную картину его запустения. За время с 1526 по 1571 г. из одного лишь этого погоста сбежал 651 тяглец (многие - с семьями). Большинство случаев бегства - 94 % (!) - относится как раз к 1566-1571 гг. В целом же из всех отмеченных в "обыске" 1210 фактов запустении на предыдущие 40 лет - с 1526 по 1566 г. падает всего 130 случаев (тогда хозяйства разорялись в основном от набегов из-за грани­цы); на 1566-1568 гг. приходится уже 319, а на 1568-1571 гг. - 761 случай. Наи­более типичная запись "обыска" о времени с 1566 по 1571 г.: "сшел (сбежал) от царских податей"⁸².

1570-е гг. принесли демографическую и хозяйственную катастрофу уже всему Корельскому уезду. Согласно сведениям Платежной книги Корельской половины Водской пятины 1571 г., в Задней Кореле из находившихся за время с 1522 по 1571 гг. в хозяйственном обращении 875 "сох" (единица налогообложения) в 1571 г. подати шли лишь с 50,7 (6 %). В Передней Кореле налоги выплачивали 11,8 % тяглецов от их числа в 1568 г. Выходит, за три года остальные жители либо разорились, либо умерли, либо сумели сбежать⁸³.

В таких экстремальных условиях только присутствие в г. Кореле войск спасало приладожскую часть Корельской земли от завоевания Швецией. Поэтому, как толь­ко в 1580 г. военных отослали в Псков, Корельский уезд стал легкой добычей шведов. И напротив, сохранившееся в Иломантском погосте население Ребольской волости (самой северной оконечности уезда - от Лендер до Кимасозера) не допустило на свои земли захватчиков.

Шведская оккупация Корельского уезда 1580-1597 гг. усугубила демографиче­скую и хозяйственную катастрофу. Шведская налоговая перепись Кексгольмского лена 1590 г. указала в трех северных погостах (Кирьяжском, Сердовольском и Иломант­ском) всего 339 тяглецов, проживавших в 103 полупустых деревнях; 139 деревень во­обще стояли заброшенными. В 1592 г. в самом городе Кореле уже отсутствовал неког­да многодворный посад⁸⁴.

Многие карелы бежали в Россию. Русские власти расселяли их рядом с захвачен­ным Швецией уездом, в частности, в Заонежье. Оккупация закончилась в 1597 г. Царь Борис Годунов распорядился возвратить карельских беженцев на родину, но на тех карелов, которые к тому времени успели занять и обработать пустовавшие земли, царский указ не распространялся. Жителей Корельского уезда, в том числе пришед­ших туда во время оккупации протестантов - финнов и шведов ("латышей Финские и Свейские земли"), не пожелавших возвращаться назад в королевство, царь освобо­дил от выплат налогов сроком на 10 лет⁸⁵. Но, по всей видимости, и к 1611 г. жители уезда навряд ли смогли полностью оправиться от всех выпавших на их долю потрясе­ний. А в том году Швеция вновь, уже на столетие, установила свою власть над Корельским уездом.

Изучение демографической ситуации в Заонежских погостах осложняется отсут­ствием полных писцовых сведений о них на конец XV в. Отрывок писцовой книги Обонежской пятины 1496 г. содержит данные о четырех (из 18) Заонежских погостах - Шунгском, Вытегорском, Оштинском и Веницком. Тогда там проживало около 6300 чел. Писцовая же книга Обонежской пятины 1563 г. сохранилась почти полно­стью. И при анализе ее сведений выясняется, что численность населения 18 погостов равнялась 44,5 тыс. человек⁸⁶. При этом в четырех вышеназванных погостах насчиты­валось 10,7 тыс., то есть населенность выросла в 1,7 раза по сравнению с 1496 г. Мож­но предположить, что в спокойную первую половину XVI в. общее число жителей всех 18 погостов увеличилось в той же пропорции. В таком случае население Заонеж-ских погостов в конце XV в. составляло около 25-26 тыс. человек.

Ценность писцовой книги 1563 г. заключается и в сведениях о всех появившихся после 1496 г. поселениях. Их анализ показывает, что в первой половине XVI в. выде­лились два района с активным ростом в них новых поселений. Первый охватывал погосты Оштинский, Мегорский и отчасти Андомский на южном побережье Онеж­ского озера. Тут заселенность возросла в основном за счет развития поместий (поме­щики упорно обустраивали выделенные им земли) и андомской вотчины богатого новгородского Спасо-Хутынского монастыря.

Второй, гораздо более обширный район активного освоения, находился в Онеж-ско-Ладожском межозерье и включал Шуйский, Важинский, Толвуйский, Остречин-ский, Кижский и Олонецкий погосты. В них проживала половина всего населения Заонежских погостов (21800 человек). В межозерье преобладало черносошное и двор­цовое оброчное крестьянское землевладение, а поместья и вотчины монастырей были малочисленны и относительно невелики.

Онежско-Ладожский перешеек примыкал к Корельскому уезду, из которого про­исходил отток населения на восток. Без сомнения, черносошные крестьяне из Корелы проникали в черносошное же Прионежье. Поэтому заселение межозерья и протекало так энергично - оно испытывало постоянную демографическую "подпитку" со сто­роны переселенцев из соседнего Корельского уезда. Интересно, что во всех активно заселявшихся погостах средняя величина семьи была ниже общепогостского показа­теля (5,52 чел.). Следовательно, тут подавляющее большинство населения жило "ма­лыми семьями", включавшими супругов с неженатыми детьми.

Наконец, на восточном и северном побережье Онежского озера в погостах Выгозерском, Челмужском, Шальском, Пудожском и Водлозерском проживало всего 7,3 тыс. человек. Они являлись областью уже сложившейся, устоявшейся заселенности. В старых поселениях северного и восточного Заонежья имелось значительное количе­ство "больших семей", объединявших на одном дворе семьи супругов и их сыновей, или родных и двоюродных братьев, или дядей и племянников. Поэтому среднестатистиче­ская величина семьи тут часто превосходила общезаонежский показатель.

Заонежские погосты оказались в полосе жестокого хозяйственного кризиса. Как и в Корельском уезде, многие дворы были сожжены, а их жители убиты или пленены вторгавшимися на Олонецкую равнину шведскими войсками. Эти сведения взяты из писцовой книги 1582 г⁸⁷. Общая численность населения Заонежских погостов сокра­тилась, по сравнению с 1563 г., до 28 тыс. человек, или на 38 %. За прошедшие 20 лет из 3878 живущих деревень и починков (новых поселений) осталось 2290. Пустыми стояли 462 селения. Значительно возросло и число пустошей - сельскохозяйствен­ных угодий на месте запустевших деревень. Резко снизилось экстенсивное освоение погостов: если в первой половине XVI в. возникло 559 новых поселений, то в 1563- 1582 гг. - всего 62. В то же время их местонахождение (25 - в Оштинском погосте, 15 - в Шуйском, 7 - в Мегорском, 5 - в Андомском и по одному - в Толвуйском и Веницком) указывает на сохранение предпочтительного освоения южного и западно­го Прионежья.

Конечно, положение в Заонежских погостах было не таким катастрофическим, как в Корельском уезде или в области вокруг Новгорода, в которой пустыми стояло от 76 до 97 % поселений⁸⁸. Именно данное обстоятельство побудило Москву органи­зовать дворцовый округ Заонежских погостов. Быстро наладив тут доходное хозяй­ство, правительство направило полученные налоговые средства на поддержание Новгорода. Но демографический и хозяйственный кризис повсюду носил глубокий и дол­говременный характер. Его последствия в Заонежских погостах не удалось преодо­леть даже к началу XVII в.

В XVI в. продолжилось активное освоение северной половины Карелии, прежде всего переселенцами из Корельского уезда. Отсутствие массовых сведений писцовой документации не позволяет тщательно осветить демографическую ситуацию в север­ной Карелии на всем протяжении с конца XV по начало XVII вв. Тем не менее, сохра­нились некоторые отрывочные данные о Ребольской волости.

Писцовая книга Корельского уезда 1500 г. не отметила тут, в самой северной час­ти Иломантского погоста, никаких поселений. Но в Платежной книге 1571 г. указано, что в 1509/10 г. сюда пришли семь семей карелов и возникла деревня Реболы; в следу­ющем 1510/11 г. к ним присоединилась карельская община в 24 семьи, по всей види­мости перешедшая со шведской на русскую сторону, когда заключалось новгород­ское перемирие 1510 г. Всего же Платежная книга зафиксировала переселение около 100 семей и отдельных лиц в Ребольскую волость от Лендер до Кимасозера между 1509 и 1571 гг. Возникновению волости способствовала тогдашняя внешне - и военнополитическая линия русского правительства по скорейшему заселению пограничья. Началу освоения предшествовал "ряд" - договор карелов с новгородскими дья­ками. По всей видимости, соглашение предусматривало очень длительный срок льготного налогообложения, так как ив 1571 г. Реболы оставались слободой, то есть поселением, освобожденным от выплат податей в полном объеме⁸⁹.

С востока Ребольская волость граничила с Лопскими погостами, протянувшими­ся широкой полосой от северного побережья озера Сямозера на юге до озер Куйто и р. Кеми на севере. Там уже в 1572 г. в устье р. Ухты существовало селение Куйтоозеро - в будущем Ухта (ныне пос. Калевала). Оно отмечено и в Дозорной книге Лопских погостов 1597 г. в составе Панозерского погоста как самая северная из его волосток⁹⁰.

Дозорная книга 1597 г. указала лишь 66 живущих поселений в "Дикой Лопи" - погосты, их "концы", "волостки" и деревни, - а также запустевшие луковладения (тяглые участки). Сведения указывают на вполне сложившуюся к середине XVI в. си­стему поселений и дают представление о заселенности Лопских погостов в последней четверти XVI в. В 1597 г. тут проживало около 6200 человек. Наиболее заселенными являлись южные погосты: Семчезерский, Линдозерский, Селецкий и Паданский (75 % населения). Слабозаселенными территориями оказались северные Ругозерский, Шуеозерский и Панозерский погосты. Так как к 1597 г. пятая часть всех местных тяглых угодий была заброшена (по сравнению с концом 1560-х гг.), можно предположить, что за это время Лопские погосты лишились такой же доли жителей (около 1200 чело­век). В таком случае в середине XVI в. население Лопских погостов составляло при­мерно 7400 человек⁹¹.

Больше всех тяглецов и луковладений потеряли Шуеозерский и Панозерский по­госты. Из северных лишь Ругозерский погост остался наименее пострадавшим. В кон­це 1570-х - начале 1590-х гг. через север Лопских погостов продвигались в Поморье шведские захватчики, а в Ругозере в 1578 г. царский воевода Киприан Владимирович Оничков поставил острог, который тогда же, 24-27 декабря, выдержал осаду шве­дов и спас ругозерцев. В целом положение в Лопских погостах выглядело лишь немногим более благополучным, чем в Заонежских.

Во всех Лопских погостах проживало значительное количество "больших семей" - средняя величина семьи равнялась 6 человекам обоего пола. Это свидетельствует и о сложившейся стабильной системе поселений, и о стойкости традиционного семей ного уклада местного карельского населения. Такая же высокая заселенность двора была характерна для Корельского уезда в 1500 г. Таким образом, вся Корельская зем­ля - и Корельский уезд, и Лопские погосты - отличалась однородностью демогра­фических процессов.

Численность населения Карельского Поморья к середине XVI в. выясняется при анализе "Жалованной грамоты" Василия III жителям Кемской и Шуерецкой волос­тей 1530 г. В ней отмечено наличие 225 "луков" на две волости, что примерно соответ­ствовало тогда числу семей. Неполные данные за вторую половину XVI в. о дворах, тяглецах и "луках" обеих волостей имеются в Отдельной книге Кемской волости 1591 г. и Дозорной книге Шуерецкой волости 1598 г⁹².

В 1552/53 г. в самой Кеми в 96 дворах проживало 146 тяглецов с семьями при 143 луках угодий и 63 казака (наемных работника, не владевших "луками"); один двор стоял пустым. В 1591 г. уже во всей Кемской волости (в Кеми, Подужемье, Маслозере и Пебозере) имелось 263 тяглеца в 181 дворе, а 105 дворов запустело. В 1598 г. в сосед­ней Шуерецкой волости насчитывалось 76,25 "лука" при 64 тяглецах в 40 дворах; еще 60 дворов стояло пустыми. Следовательно, в 1590-х гг. в Кемской и Шуерецкой воло­стях селилось около 327 тяглецов в 221 дворе, что соответствовало примерно 2030 человек обоего пола.

На каждого из тяглецов в сильно обезлюдевших с середины XVI в. волостях даже в 1590-х гг. приходилось в среднем по две трети лука. А в середине столетия населен­ность Кемской и Шуерецкой волостей была значительно выше. В 165 запустевших к 1590-м гг. дворах могло проживать около 240 тяглецов с семьями, то есть 1200-1400 человек. Другими словами, в середине XVI в. число жителей обеих волостей достига­ло 3200-3400 человек. Данные о луковладениях не противоречат таким выкладкам: частноправовые акты кемлян и шуеречан фиксировали деление некогда единых "лу­ков" на доли именно со второй половины XVI в., что свидетельствует о сильно воз­росшем к середине века населении.

К 1563 г. благоприятно складывалась демографическая ситуация и в северной Керетской волости (селения Кереть, Чупа и Черная Речка): там находилось 60 дворов с 80 тяглецами, что примерно соответствовало 570 человекам обоего пола. Но после Басаргина правежа, в 1574-1575 гг. численность ее тяглого населения упала до 430 человек.

Приведенные сведения и выкладки доказывают, что демографическая картина в северной части Карелии в XVI в. в основных чертах не отличалась от положения дел в южной половине края и по стране в целом. Несомненно, отдаленность Севера смяг­чила, но отнюдь не предотвратила проявления на его землях долговременных жесто­ких последствий общероссийского кризиса последней трети XVI в.

Наметившееся к концу XVI в. улучшение обстановки в стране пресекла Смута и польско-шведская интервенция. По Карелии наиболее наглядно демографические про­цессы конца XVI - первой половины XVII вв. прослеживаются по писцовым материа­лам Заонежских погостов, тогда самой заселенной и обширной области Карелии.

Численность населения Карелии резко уменьшилась в 1610-х гг. "Письмо" и "до­зор" 1616-1620 гг. позволяют произвести расчет потерь среди жителей Заонежских погостов⁹⁴. К 1620 г. в 18 Заонежских погостах имелось всего 23 тыс. человек. По срав­нению с 1582 г. количество пустых дворов возросло на 1035. Там могло проживать Ю50-1100 тяглецов-глав семей или 5300-5700 человек обоего пола. Следователь­но, в начале XVII в. число жителей, видимо, достигало 29 тыс.

С конца XVI в. появилось 12 новых деревень, но общее число запустевших поселений возросло до двух тысяч, что на 13 % превышало количество заселенных (1757 деревень). В годы интервенции пострадали все Заонежские погосты, особенно юж­ные. Так, в Олонецком, Шуйском, Кижском, Шунгском погостах без жителей стояло до одной трети поселений, тогда как в Посвирье - две трети и более деревень. К такому катастрофическому положению привели грабежи и военные действия интер­вентов и "русских воров", более интенсивные на юге, нежели на севере. Следует учесть и тайное бегство жителей Корельского уезда из-под шведской оккупации на север Заонежской Карелии, близкий им по этническому составу.

Мирные 1620-1630-е гг. в Карелии отличались необычайно бурным демографи­ческим ростом. Налоговая политика правительства привлекала сюда переселенцев из других земель и поначалу создавала благоприятные условия для ведения хозяйства. К 1628-1631 гг. численность заонежцев увеличилась до 55,1 тыс. человек; впервые за прошедшие 60 лет был перекрыт уровень заселенности 1560-х гг. Но, как следствие, в Карелии быстро сокращались свободные земли, пригодные для распашки. Население стало испытывать "земельный голод" и поэтому постепенно нищало. Корыстное са­мовластие оштинских воевод и верхушки самоуправления также вело многих жите­лей к разорению и бегству. К 1646 г. число жителей 17 (кроме Пиркинского) Заонежских погостов вновь снизилось до 42 тыс. человек⁹⁵.

Правительство предприняло экстренные шаги по возвращению бежавших. Эти и другие меры проводились уже в русле закрепостительной политики, "привязывавшей" людей к месту проживания. В 1678 г. в Заонежских погостах Олонецкого уезда про­живало 73,5 тыс. человек, а к концу XVII в. в российской части Карелии насчитыва­лось уже 93 тыс. жителей. Общий рост населения сопровождался укрупнением дере­вень. Если во второй половине XVI в. "дворность" (среднее количество дворов на одну деревню) составляла 2,1 двора, то в 1620-х гг. она поднялась до 3,8 двора, а в 1670-1680-е гг. - до 4,9 двора на деревню⁹⁶.

Возобновившийся с середины XVII в. быстрый рост населения при почти том же земельном обеспечении вновь привел к обнищанию значительной части жителей. Кроме того, земельная скудость сопровождалась природными катаклизмами: 1690-е гг. отличались неурожаями и голодом по всему Северу России и в Финляндии из-за неблагоприятных погодных условий. На конец XVII - начало XVIII вв. в Олонец­ком уезде насчитывалось 11 839 человек разорившихся крестьян. Из них только 1187 человек бедствовали по причине смерти главы семьи и последующего крушения хо­зяйства, а 32 человека разорились в результате правительственной мобилизации на работы и в армию. Остальные 10 020 крестьян, или 85 % от общего числа потерь, выбыло из тягла из-за обнищания. При этом 4020 человек нищенствовали в пределах уезда, а 6 тыс. крестьян "ушли безвестно"⁹⁷. По всей видимости, некоторая их часть перебралась в Сибирь, так как в XVII в. именно регион Поморья (от Карелии до Се­верного Урала) поставлял подавляющее число переселенцев в эту новую восточную окраину России, а правительство, стремясь как можно быстрее ее заселить, не возвра­щало людей на старые места. Наконец, значительную роль в сокращении населения играло движение Раскола. В Карелии только в гарях погибло около 7,5 тыс. человек, а в тайных поселениях скрывалось неучтенное властями число жителей.

Политика определяла направленность демографических процессов в Карелии - как в сторону увеличения плотности населения, так и в сторону уменьшения. Выгод­ные местные условия Москва использовала для отстаивания государственных инте­ресов. Имеются впечатляющие примеры сознательного развития правительством де­мографического потенциала края; конечной целью ставилась все та же польза для государства, прежде всего фискальная и военно-политическая. Но есть основания утверждать, что в конце XVI в. и особенно с 1610-х гг. Кремль вполне осознал самоценность благоприятной демографической обстановки. Не случайно отрицательные явления в демографии вызывали стремление власти ликвидировать их как можно быстрее даже в ущерб сиюминутным административным или фискальным выгодам. Происходил выбор приоритетов. Иногда положительные тенденции (рост и обуст­ройство населения) поддерживались решениями центра и действиями местных влас­тей, то есть принимаемые меры носили системный характер. Так на примере Карелии раскрывается начальный этап складывания государственной политики в области де­мографии.