Стоило Детте увидеть, что оба ее спутника проснулись, как она немедленно прекратила крик.
- Просто я подумала: дай погляжу, легки ли вы, ребятушки, на подъем, - сказала она. - Тут могут быть эти... трепливые твари. Место, кажись, подходящее. Вот мне и захотелось убедиться: ежели я увижу, как такой трепач подползает, смогу вас вовремя на ноги поднять, или нет. - Но в ее глазах не было страха; там сверкало недоброе, пакостное веселье.
- Матерь Божья, - обалдело выговорил Эдди. Луна уже взошла, но едва поднялась над горизонтом - они не спали и двух часов.
Стрелок убрал револьвер в кобуру.
- Не вздумай повторить, - предостерег он восседавшую в инвалидном кресле Владычицу.
- А коли повторю, ты-то что сделаешь? Снасильничаешь меня?
- Если б мы хотели надругаться над тобой, сейчас ты уже была бы обесчещена очень основательно, - ровным тоном произнес стрелок. - Больше так не делай.
Он снова улегся, натянув на себя одеяло.
"Господи Иисусе, Боже милостивый, - подумал Эдди, - что за напасть, что за гадство такое..." - больше он ничего не успел подумать, поскольку опять уплыл в измученный сон, и тут воздух расколол новый пронзительный крик Детты. Она орала, как пожарная сирена. Весь пылая от адреналина, сжав кулаки, Эдди снова вскочил - и тогда Детта хрипло, резко расхохоталась. Эдди поглядел на небо и увидел, что с тех пор, как Детта разбудила их в первый раз, луна сместилась меньше, чем на десять градусов.
"Она собирается и дальше вытворять то же самое, - устало подумал он. - Спать она не будет. Она будет следить за нами, и когда убедится, что мы погружаемся в глубокий сон, туда, где заряжаешься новой энергией, разинет пасть и снова начнет вопить. И так - снова и снова, пока реветь станет нечем".
|
|
Смех Детты вдруг смолк. К ней приближался Роланд - темный силуэт в лунном свете.
- Ты, белый, не подходи, - проговорила Детта, но в ее голосе слышалась нервная дрожь. - Ничего ты мне не сделаешь.
Роланд остановился перед ней, и Эдди на миг уверился - полностью уверился - что терпение стрелка истощилось и он просто прихлопнет эту бабу, как муху. К его величайшему изумлению, вместо этого Роланд опустился перед ней на одно колено, точно поклонник, решившийся просить руки и сердца.
- Послушай, - сказал он, и Эдди с трудом поверил своим ушам, так нежно прозвучал голос стрелка. Не менее глубокое удивление юноша заметил и на лице Детты, только там к нему примешивался страх. - Послушай меня, Одетта.
- Чегой-то ты величаешь меня О-Деттой? Меня звать по-другому.
- Заткнись, курва, - прорычал стрелок и прежним мягким, нежным голосом продолжил: - Если ты слышишь меня и если ты вообще можешь с ней совладать...
- Чегой-то ты так со мной говоришь? Чегой-то ты так говоришь, будто с кем другим толкуешь? Кончай свои беложопские фигли-мигли! Сей же момент, слышишь?
-...не давай ей разевать пасть. Я могу заткнуть ей рот кляпом, но не хочу этого делать. Твердый кляп - дело опасное. Бывает, люди и насмерть задыхаются.
- А НУ, ХВАТИТ, КОЛДУН СРАНЫЙ! КОБЕЛЬ БЕЛОЖОПЫЙ!
- Одетта. - Голос стрелка шелестел, как едва начавший накрапывать дождик.
Женщина замолкла, уставясь на него огромными глазами. За всю свою жизнь Эдди не видел в человеческом взгляде такой ненависти и такого страха.
- По-моему, эта стерва не переживала бы, даже если б и впрямь удавилась кляпом. Она хочет отправиться к праотцам, но, может быть, пуще того хочет, чтобы умерла ты. Но ты пока еще жива, и не думаю, что Детта -нечто совершенно новое в твоей жизни, слишком уж она чувствует себя в тебе как дома. Так, может быть, ты услышишь меня и сумеешь хотя бы отчасти контролировать ее, пусть даже выйти к нам ты еще не можешь.
|
|
Не дай ей разбудить нас в третий раз, Одетта.
Я не хочу затыкать ей рот кляпом.
Но, если придется, я это сделаю.
Он поднялся и, не оглядываясь, отошел, чтобы опять завернуться в одеяло и сразу же уснуть.
Детта, раздувая ноздри, продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами.
- Врешь, колдун белый, - прошептала она.
Прилег и Эдди. Однако, несмотря на его сильнейшую усталость, на сей раз сон пришел заявить свои права на юношу очень нескоро. Молодой человек приближался к краю обрыва, за которым лежало царство ночных грез, - и всякий раз отшатывался из опасений перед криками Детты.
Примерно часа через три, когда луна уже спускалась с небосклона, он наконец отключился.
Детта в ту ночь больше не кричала - то ли потому, что Роланд напугал ее, то ли потому, что хотела сберечь голос для будущих сигналов тревоги, а может быть - может быть, не более того - потому, что Одетта услышала стрелка и осуществила контроль, о котором он ее просил.
В конце концов заснув, Эдди пробудился вялым и неотдохнувшим. Уповая на чудо, он поглядел в сторону кресла: пусть там будет Одетта, Боже, прошу Тебя, пусть сегодня утром это будет Одетта...
- С добрым утречком, лебедь белый, - сказала Детта, по-акульи ухмыльнувшись. - Я уж думала, до обеда продрыхнешь. А это нельзя, верно? Против факту не попрешь: нам еще не одну милю отмахать надо, ага? Ага! И сдается, рвать пупок тебе придется, да, можно сказать, единолично -тот-то, другой чувак, у которого зенки как у ведьмака, все хиреет, как ни поглядишь, вот что я тебе скажу - хиреет! Думаю, жратву переводить ему недолго осталось - хоть то чудное копченое мясо, что вы, белые, сундучите на случай побаловаться друг с дружкой, с огарками своими недомерочными, хоть что! Ну, погнали, беложопый! Детта не хочет, чтоб остановка была за ней. - Веки и голос женщины едва заметно дрогнули; Детта хитро скосила глаза на Эдди: - По крайности, с самого начала.
|
|
"Ты нонешний денек запомнишь, белый, - обещал этот хитрый взгляд. -Надолго запомнишь, ой, надолго. Факт".
В тот день они прошли три мили - может быть, чуть-чуть меньше. Кресло Детты опрокидывалось дважды: один раз - с ее легкой руки, которая опять медленно и неприметно подобралась к ручному тормозу и рванула его; во второй раз Эдди обошелся без посторонней помощи, чересчур сильно толкнув кресло, увязшее в одной из проклятых песчаных ловушек. Случилось это под вечер, и Эдди попросту запаниковал, подумав, что на этот раз не сможет вытащить его оттуда, не сможет - и все. Поэтому он поднатужился, дрожащими руками мощно толкнул кресло вверх и, естественно, перестарался. Детта кувырнулась, точно Шалтай-Болтай с пресловутой стены, и Эдди с Роландом немало потрудились прежде, чем вернули кресло в исходное положение. Работу они закончили как раз вовремя. Пропущенная у Детты под грудью веревка теперь туго затянулась на горле. Скользящий узел, умело завязанный стрелком, душил женщину. Лицо Детты приобрело странный синеватый оттенок, она была на грани обморока, и все равно продолжала с хрипом выдавливать из себя мерзкий смешок.
"Оставь ее, что же ты? - чуть не сказал Эдди, когда Роланд быстро наклонился, чтобы ослабить узел. - Пусть удавится! Не знаю, хочется ли ей ухандокать себя, как ты говорил, зато ухандокать нас ей хочется наверняка... ну так брось ее, пусть!”
Потом он вспомнил Одетту (хотя их свидание было таким кратким и казалось таким далеким, что воспоминание о нем уже начинало тускнеть) и подался вперед, помочь.
Стрелок нетерпеливо оттолкнул его одной рукой.
- Двоим места нет.
Когда веревку распустили и Владычица принялась жадно хватать ртом воздух (выталкивая его обратно взрывами злого смеха), Роланд обернулся и критически посмотрел на Эдди.
- Думаю, пора делать привал на ночь.
- Чуть попозже. - Эдди почти молил. - Я могу пройти еще немного.
- Факт! Он вона какой крепкий парняга! Такой и мокрощелку стервозную оттараканит, и еще сил хватит, чтоб вечерком тебе по первому классу отсосать, огарок белый!
Она по-прежнему наотрез отказывалась есть; лицо постепенно превращалось в сплошные углы и обводы. Глаза сверкали из все больше углублявшихся глазниц.
Роланд не обращал на нее абсолютно никакого внимания, пристально изучая Эдди. Наконец он кивнул.
- Немного - да. Но только немного. Далеко не пойдем.
Двадцать минут спустя Эдди и сам объявил: шабаш. Ему казалось, что руки у него превратились в желе.
Они уселись в тени камней. Кричали чайки, возвращался прилив, а они ждали, чтобы солнце село и гигантские омары, появившись на берегу, начали свой тягостный перекрестный допрос.
Понизив голос так, что Детте было не услышать, Роланд объяснил Эдди, что у них, кажется, кончились боевые патроны. Эдди чуть крепче сжал губы, и только. Роланд остался доволен.
- Придется тебе самому размозжить голову одному из них, - сказал Роланд. - Я слишком слаб, чтобы управиться с достаточно большим для такого дела камнем... и не промазать.
Теперь настала очередь Эдди внимательно приглядеться к собеседнику.
То, что он увидел, ему совершенно не понравилось.
Роланд отмахнулся от его испытующего взгляда.
- Не беда, - сказал он. - Не беда, Эдди. Что есть, то есть.
- Ка, - сказал Эдди.
Стрелок кивнул и бледно улыбнулся.
- Ка.
- Кака, - сказал Эдди. Они переглянулись и рассмеялись. Казалось, хриплые звуки, срывавшиеся с губ стрелка, удивили и даже слегка напугали его. Смеялся он недолго. Когда смех смолк, у Роланда сделался отчужденный и унылый вид.
- Чего ржете? Надо понимать, сумели наконец наиграться друг с дружкой? - хриплым, срывающимся голосом крикнула им Детта. - А трахаться когда начнете? Вот чего мне охота поглядеть! Ваш потрах!
Эдди убил омара.
Детта, как и раньше, есть отказалась. Демонстративно съев пол-куска у нее на глазах, вторую половину Эдди протянул ей.
- Не-е! - сказала она. Глаза у нее зажглись, в них заплясали искры. -ХРЕН-ТО! Ты натолкал отравы в другой конец. Который силишься впарить мне. Без лишних слов Эдди взял остаток мяса, положил в рот, прожевал и проглотил.
- Ничего не значит, - угрюмо сказала Детта. - Отцепись, сволочь белопузая.
Эдди отцепляться не собирался.
Он принес ей другой кусок.
- Разорви пополам сама. Отдашь мне любую половину. Я ее съем, потом ты съешь остальное.
- Меня на ваши штучки не подловишь, мистер Беложопый. Раз я сказала -отзынь, стало быть, я это и имела в виду. Отзынь.
Ночью Детта молчала... но наутро все еще была тут как тут.
За день они прошли всего две мили, хотя Детта не старалась опрокинуть кресло. Быть может, подумал Эдди, она становится слишком слаба для попыток саботажа. Или же поняла, что в них, собственно, нет необходимости. Сходились воедино три роковых фактора: усталость Эдди, ухудшающееся состояние Роланда и наконец начавшиеся после бесконечных дней однообразия изменения пейзажа.
Песчаные западенки теперь попадались реже, но это было слабое утешение. Земля пошла комковатая, все больше напоминавшая убогое неудобье и все меньше - песок (местами росли пучки бурьяна; при взгляде на них возникало такое чувство, будто им стыдно, что они здесь). Из этого странного сочетания песка с землей выступало великое множество крупных камней, и Эдди обнаружил, что лавирует, объезжая их, так же, как раньше лавировал с креслом Владычицы среди песчаных ловушек. Он понимал: довольно скоро прибрежного песка не останется вовсе. Медленно, но верно приближались холмы, бурые и унылые. Между холмами вились лощины. Эдди чудилось, будто это зарубки, оставленные тупым топором некоего неуклюжего великана. Вечером, уже засыпая, он услышал наверху, в одном из таких ущелий, нечто, схожее с пронзительным визгом очень крупной кошки.
Полоса прибрежного песка казалась бесконечной, но юноша постепенно начинал сознавать: предел у нее все-таки есть. Эти разрушенные дождями и ветрами холмы намеревались где-то впереди попросту вытеснить ее, свести на нет, строем прошагать к морю и войти в него - быть может, чтобы стать сперва своего рода мысом или полуостровом, а затем цепочкой островов архипелага.
Это тревожило его, но состояние Роланда тревожило его больше.
Теперь стрелок не столько сгорал в лихорадке, сколько словно бы таял, исчезал, становился прозрачным.
Опять появились багровые полосы, безжалостно поднимавшиеся по внутренней стороне правого предплечья к локтю.
Последние два дня Эдди непрерывно смотрел вперед, щурясь в надежде разглядеть вдали дверь - ту самую волшебную дверь. Последние два дня он ждал возвращения Одетты.
Ни дверь, ни Одетта не появлялись.
Вечером - Эдди уже засыпал - его посетили две страшных мысли (так иногда за явным смыслом анекдота кроется второй, тайный):
Что, если никакой двери нет?
Что, если Одетта Холмс мертва?
- Проснись и пой, козел драный! - Надтреснутый, визгливый голос Детты вырвал Эдди из небытия. - Кажись, теперь остались только ты да я да мы с тобой, ягодка. Сдается мне, дружок твой, наконец, приказал долго жить. Небось, уж черта в пекле в жопу дерет.
Эдди посмотрел на Роланда, калачиком свернувшегося под одеялом, и на один ужасный миг подумал, что стерва права. Потом стрелок пошевелился, издал сиплый стон и, шаря по земле руками, принял сидячее положение.
- Е-мое, вы гляньте! - Детта так много визжала и вопила, что теперь голос у нее временами почти полностью пропадал, превращаясь в неясный шепот сродни посвисту зимнего ветра под дверями. - А я думала, начальник, ты дал дуба!
Роланд медленно поднимался с земли. Эдди опять показалось, будто стрелок цепляется за перекладины невидимой лесенки, и он ощутил злую жалость - знакомое, рождавшее странную ностальгию чувство. Секундой позже он понял: так бывало, когда они с Генри смотрели по телевизору бокс, и один боксер ранил другого - ранил страшно, жестоко, еще и еще. Толпа вопила, требуя крови, вопил, требуя крови, Генри, но Эдди, сидя перед телевизором, только посылал мысленные волны судье: "Прекрати это, мужик, что ты, ослеп на хуй, что ли? Он там у тебя кончается! КОНЧАЕТСЯ! Прекращай бой, мать твою туды!”
Прекратить этот бой не было никакой возможности.
Роланд поглядел на нее загнанными, лихорадочно блестевшими глазами.
- Так думали многие, Детта. - Он посмотрел на Эдди. - Ты готов?
- Похоже, так. А ты?
- Да.
- Ты в силах?
- Да.
Они двинулись дальше.
Около десяти часов Детта принялась тереть виски.
- Стойте, - сказала она. - Меня мутит. Кажись, щас вывернет.
- Наверное, виноват вчерашний плотный ужин, - отозвался Эдди, не останавливаясь. - Не надо было тебе есть десерт. Я же говорил, пирог с шоколадной глазурью - пища тяжелая.
- Меня щас вывернет! Я...
- Эдди, стой! - велел стрелок.
Эдди остановился.
Женщина в кресле вдруг судорожно задергалась, словно сквозь нее пропустили ток. Широко раскрывшиеся глаза свирепо засверкали неведомо на что. Она закричала:
- Я РАСКОКАЛА ТВОЮ ТАРЕЛКУ, СИНЬКА, СТАРУШЕНЦИЯ ТЫВОНЮЧАЯ! РАСКОКАЛА, БЛЯДЬ, И РАДА, ЧТО...
Внезапно она перегнулась вперед и, если бы не веревки, выпала бы из кресла.
"Господи Иисусе, умерла! С ней случился удар, она умерла", - подумал Эдди. Он двинулся в обход кресла, памятуя о том, какой коварной и гораздой на всякие штуки может быть эта женщина, и остановился - так же внезапно, как пошел. Он посмотрел на Роланда. В ту же секунду посмотрел на него и Роланд. Его взгляд был совершенно непроницаем и ничего не выдавал.
Потом женщина застонала. Открыла глаза.
Ее глаза.
Глаза Одетты.
- Боже милостивый, я опять упала в обморок, да? - сказала она. - Ради Бога извините, что вам пришлось меня привязать. Дурацкие ноги! Наверное, я могла бы сесть чуть повыше, если бы вы...
Тут уж подкосились ноги у Роланда, и он без чувств медленно опустился на землю примерно тридцатью милями южнее того места, где оканчивалось Западное Взморье.
ПЕРЕТАСОВКА
Эдди Дийну уже не казалось, что они с Владычицей плетутся по последним ярдам прибрежной полосы. В его представлении они даже не шли. Они словно бы летели.
Одетта Холмс по-прежнему явно не питала к Роланду ни доверия, ни симпатии. Однако отчаянное положение стрелка нашло в ней и понимание, и отклик. Теперь Эдди казалось, что вместо мертвой глыбы резины и металла, к которой по чистой случайности приторочено человеческое тело, он толкает едва ли не планер.
"Идите. Раньше я присматривал за тобой, и это было важно. Теперь я буду только задерживать тебя".
Юноша почти сразу же убедился, до чего прав стрелок. Эдди толкал кресло, Одетта работала рычагами.
За пояс штанов Эдди был засунут один из револьверов стрелка.
“Помнишь, как я велел тебе быть начеку, а ты не послушался?”
"Да".
"Скажу еще раз: будь настороже. Всякую минуту. Если вернется другая, не жди ни секунды. Дай ей по башке".
"Что, если я убью ее?”
"Тогда все будет кончено. Но если она убьет тебя, нам тоже крышка. А она попытается, если вернется. Попытается".
Эдди не хотел бросать Роланда. Не только из-за кошачьего вопля в ночи, хоть он не шел у юноши из головы. Просто Роланд стал его единственным пробным камнем в этом мире, чужом и для Эдди, и для Одетты.
И все-таки он понимал, что стрелок прав.
- Не хотите отдохнуть? - спросил молодой человек Одетту. - Еще осталось, чем подкрепиться.
- Пока нет, - ответила женщина, хотя ее голос звучал устало. - Но скоро захочу.
- Ладно. Но хотя бы бросьте рычаги. У вас нет сил. Вас... понимаете, ваш желудок...
- Ну, хорошо. - Одетта обернулась (ее лицо блестело от пота) и благосклонно улыбнулась Эдди, отчего тот почувствовал сразу и слабость, и прилив сил. За такую улыбку он мог бы отдать жизнь... и, как ему думалось, отдал бы, потребуй того обстоятельства.
Он от души надеялся, что обойдется без этого, но, разумеется, вовсе исключить такую возможность было нельзя. Время переросло в вопрос жизни и смерти, в нечто, важное до крика.
Одетта опустила руки на колени, и Эдди покатил кресло дальше. Тянувшийся за ними след терял четкость, поскольку прибрежный песок становился все тверже, зато повсюду в беспорядке были разбросаны камни. Они могли стать причиной катастрофы, попасть в которую при той скорости, с какой двигались путники, ничего не стоило. Случись что-то действительно серьезное, Одетта могла пострадать - это было бы скверно. Вдобавок в такой аварии могло погибнуть кресло, что было бы плохо для них и, вероятно, еще хуже для стрелка - в одиночестве он бы почти наверняка погиб. А если бы Роланд погиб, Эдди с Одеттой навсегда застряли бы в чужом мире.
Роланд был слишком болен и слаб, чтобы идти, и Эдди против воли пришлось взглянуть в лицо одному нехитрому факту: их было трое, двое -калеки.
На что же было уповать, на что надеяться?
Кресло.
Кресло - надежда, единственная надежда, ничего, кроме надежды.
Бог в помощь.
Стрелок пришел в сознание вскоре после того, как Эдди оттащил его в тень выдававшихся из земли камней. Лицо Роланда там, где не было смертельно бледным, горело чахоточным румянцем. Грудь быстро поднималась и опускалась. Правую руку оплетала сеть тонких багровых полос.
- Накорми ее, - хрипло велел он Эдди.
- Ты...
- Обо мне не беспокойся. Не пропаду. Накорми ее. Думаю, теперь она поест. А ее сила тебе еще понадобится.
- Роланд, что, если она только прикидывается, будто...
Стрелок нетерпеливо отмахнулся.
- Никем она не прикидывается - просто она в своем теле одна. Мы оба это знаем - стоит только взглянуть ей в лицо. Ради своего отца, накорми ее, пусть поест, а сам тем временем возвращайся ко мне. Теперь каждая минута на счету. Каждая секунда.
Эдди поднялся, но стрелок левой рукой притянул его обратно. Больной ли, нет ли, но свою силу он не утратил.
- И ничего не говори про другую. В чем бы ни убеждала тебя эта, как бы ни объясняла, не возражай.
- Почему?
- Не знаю. Знаю только, что это было бы ошибкой. А теперь делай, что сказано. Хватит терять время!
Одетта сидела в своем кресле, глядя на море с выражением легкого недоуменного изумления. Когда Эдди предложил ей омара - несколько щедрых кусков, оставшихся от вечерней трапезы - она печально улыбнулась.
- Я поела бы, если бы могла, - сказала она, - но вы же знаете, что будет.
Эдди, который понятия не имел, о чем она толкует, смог только пожать плечами и сказать:
- Попытка не пытка, Одетта. Понимаете, вам надо есть. Мы должны идти как можно быстрее.
Одетта с коротким смешком коснулась его руки. Эдди почудилось, будто ему вдруг передалось что-то вроде электрического заряда. Да, это была она, Одетта. Юноша понял это не хуже Роланда.
- Вы мне очень нравитесь, Эдди. Вы так старались. Были так терпеливы. Он тоже... - Одетта кивком показала туда, где, привалясь спиной к камню и наблюдая за ними, лежал стрелок, -...но такого человека любить трудно.
- Да. Я-то знаю.
- Попробую еще разок. Ради вас.
Одетта улыбнулась. Эдди вдруг понял, что мир вращается из-за нее и ради нее, и подумал: "Боже, прошу Тебя, у меня в жизни было так мало... пожалуйста, не отнимай ее у меня больше. Пожалуйста".
Она взяла мясо, сморщила в потешном унынии нос и подняла глаза на Эдди.
- Это обязательно?
- Только самую капельку, - сказал он.
- С тех пор я больше никогда не ела моллюсков, - сказала Одетта.
- Пардон?
- Я думала, я вам рассказывала.
- Может быть, - сказал Эдди и нервно хохотнул. Именно тогда приказ стрелка не давать Одетте узнать о существовании другой принял в его памяти угрожающие размеры.
- Однажды, когда мне было лет десять или одиннадцать, мы ели их на ужин. Мне страшно не понравилось, что на вкус они как маленькие резиновые шарики, а позже меня ими вырвало. С тех пор я их больше не ела. Но... -Она вздохнула. - "Капельку", как вы выражаетесь, я попробую.
Точно ребенок, принимающий полную ложку заведомо противного лекарства, Одетта положила в рот маленький кусочек омара. Сперва она жевала медленно, потом быстрее. Проглотила. Взяла еще кусочек. Прожевала, проглотила. Еще один. Теперь она буквально пожирала мясо.
- Э, э, притормозите! - сказал Эдди.
- Должно быть, это какой-то другой сорт! Да, ну конечно же! - Сияя, она посмотрела на Эдди. - Мы проехали по берегу моря дальше, и фауна изменилась! Кажется, моя аллергия прошла! И вкус не такой гадкий, как раньше... а я действительно старалась удержать это в желудке, правда же? -Она, не таясь, взглянула на Эдди. - Я очень старалась.
- Угу. - Собственный голос показался Эдди несущимся из приемника очень далеким радиосигналом. "Она думает, что каждый день ела, а потом все до крошки из нее вылетало, оттого она так ослабела. Всесильный Боже". -Угу. Вы старались изо всех сил.
- Так... - с трудом, поскольку рот у нее был полон, выговорила Одетта. - Так вкусно! - Она рассмеялась - нежно, очаровательно. - И обратно не запросится! Усвоится! Я знаю! Я чувствую!
- Только не перестарайтесь, - предостерег Эдди и подал ей бурдюк с водой. - С непривычки. Вас же... - Он сглотнул, и в горле у него явственно (по крайней мере, для него самого) пискнуло. - Вас же все время рвало.
- Да. Да.
- Я на несколько минут отлучусь - мне нужно переговорить с Роландом. - Хорошо.
Но прежде, чем Эдди смог уйти, Одетта опять крепко схватила его за руку.
- Спасибо вам, Эдди. Спасибо, что были так терпеливы. И поблагодарите его. - Она мрачно примолкла. - Поблагодарите, только не говорите, что я его боюсь.
- Не скажу, - сказал Эдди и пошел обратно к стрелку.
Одетта помогала даже тогда, когда не работала рычагами. Она прокладывала курс с проницательностью женщины, долгие годы пробиравшейся в инвалидном кресле по миру, который еще и не помышлял о признании подобных ей ущербных людей.
- Налево, - окликала она, и Эдди спешил взять влево, проскальзывая мимо валуна, который торчал из вязкого песка, точно сердито ощеренный гнилой клык. Сам Эдди мог и не заметить камень.
- Направо, - окликала Одетта, и Эдди, едва не угодив в одну из песчаных ловушек, которые попадались все реже, как послушная лошадка, забирал вправо.
Наконец они остановились, и Эдди лег на землю, тяжело дыша.
- Поспите часок, - сказала Одетта. - Я вас разбужу.
Эдди посмотрел на нее.
- Я не лгу. Я заметила состояние вашего друга, Эдди...
- Знаете, друг - не вполне точное сло...
-...понимаю, насколько важно время и не позволю вам из чувства ложной жалости проспать больше часа. Определять время по солнцу я умею очень хорошо. А выбившись из сил, вы сослужите этому человеку плохую службу, не так ли?
- Да, - сказал Эдди, думая: "Ты же не понимаешь. Если я засну, а Детта Уокер вернется...”
- Спите, Эдди, - сказала Одетта, и Эдди, будучи слишком утомлен (и слишком влюблен), чтобы усомниться, доверился ей. Он заснул. Она разбудила его, как и обещала, через час, и по-прежнему была Одеттой, и они двинулись дальше, и теперь она снова помогала юноше, орудуя рычагами. Они полным ходом катили по сужающейся песчаной полосе к двери, которую Эдди все время лихорадочно высматривал и неизменно не находил.
Оставив Одетту поглощать свою первую за много дней трапезу, Эдди вернулся к стрелку. Роланд выглядел как будто бы чуть получше.
- Присядь, - сказал он Эдди.
Эдди присел на корточки.
- Оставь мне полупустой бурдюк. Это все, что мне нужно. Ее отвези к двери.
- Что, если я не...
- Не найдешь? Найдешь. Здесь были первые две, здесь будет и эта. Если вы доберетесь туда сегодня до заката, дождись темноты и убей двух омаров. Нужно будет устроить ее в надежном укрытии и оставить ей поесть. Если сегодня вечером ты не доберешься до двери, убей трех омаров. На.
Он протянул Эдди один из револьверов.
Эдди с уважением взял его, снова удивившись, какой же он тяжелый.
- Я думал, все патроны ни к черту.
- Вероятно. Но я заряжал теми, что, по-моему, намокли меньше прочих -три штуки были у пряжки патронной ленты слева, три - у пряжки справа. Может, хоть один да выстрелит. А повезет - так два. На ползучих гадов их не трать. - Роланд коротко смерил Эдди оценивающим взглядом. - Там могут оказаться другие твари.
- Так ты тоже слышал?
- Если ты про тварь, мяукавшую в холмах - да. Если про Нечистого Духа, как говорят твои глаза - нет. Я слышал дикую кошку в зарослях, вот и все. Быть может, голос у нее вчетверо больше ее самой. Быть может, ее ничего не стоит отогнать палкой. Думать же следует о нашей спутнице. Если вернется другая, как бы тебе не пришлось...
- Если у тебя на уме мокруха, я пас!
- Быть может, придется ранить ее в руку. Понятно?
Эдди нехотя кивнул. Может, чертовы патроны все равно не захотят стрелять, так какой смысл лезть из-за этого в бутылку?
- Когда доберешься до двери, женщину оставишь. Найдешь укрытие, спрячешь ее как можно лучше и с креслом вернешься ко мне.
- А револьвер?
Глаза стрелка полыхнули так ярко, что Эдди непроизвольно дернул головой, словно Роланд ткнул ему под нос пылающий факел.
- О боги! Оставить ей заряженный револьвер, когда в любую минуту может вернуться другая? Ты лишился рассудка?
- Но патроны...
- На хуй патроны! - крикнул стрелок. Ветер внезапно стих, и слова Роланда отчетливо разнеслись над пляжем. Одетта повернула голову. Долгую минуту она смотрела на мужчин, потом вновь обратила взгляд в сторону моря. - Револьвер ей не оставлять!
Эдди говорил негромко, на случай очередного затишья.
- Что, если пока я буду возвращаться к тебе, из зарослей спустится какая-нибудь тварь? Какая-нибудь кошка, которая вчетверо больше своего голоса, а не наоборот? Что-то, что нельзя прогнать палкой?
- Оставишь ей горку камней, - сказал стрелок.
- Камней! И прослезился тут Иисус! Ну и дерьмо же ты, приятель, мать твою в гроб!
- Я думаю, - сказал стрелок. - Ты, похоже, на это не способен. Я дал тебе револьвер, дабы половину того пути, что тебе нужно проделать, ты мог бы защищать эту женщину от опасностей вроде той, о которой толкуешь. Ты хотел бы, чтобы я забрал револьвер? Тогда, возможно, ты мог бы умереть за нее. Это доставило бы тебе радость? Весьма романтично... если не считать того, что тогда ко дну пойдет не только она одна, а все. Все трое.
- Очень логично. Однако ты все равно паскудное дерьмо.
- Уходи или оставайся. Довольно оскорблений.
- Ты кое-что забыл, - с яростью сказал Эдди.
- Это что же?
- Ты забыл посоветовать мне повзрослеть. Генри вечно говорил: "Ох, да повзрослей же ты, пацан...”
Стрелок улыбнулся усталой, странной красоты улыбкой.
- Думаю, ты уже повзрослел. Пойдешь или останешься?
- Пойду, - ответил Эдди. - Что ты собираешься есть? Она умяла все остатки.
- Паскудное дерьмо что-нибудь придумает. Паскудное дерьмо занималось этим не один год.
Эдди отвел глаза.
- Я... это... извини, что обозвал тебя, Роланд. Очень... - Он вдруг резко, пронзительно рассмеялся, -...очень уж трудный был день.
Роланд опять улыбнулся.
- Да, - согласился он. - Верно.
В тот день по времени они показали лучший за все путешествие результат, но вот уже и солнце золотой дорожкой расплескалось по глади океана, а никакой двери в поле зрения все еще не было. Хотя Одетта твердила, что прекрасным образом способна выдержать еще полчаса пути, Эдди объявил привал и помог женщине выбраться из кресла. Он перенес ее на пятачок ровной, с виду довольно гладкой земли, снял со спинки и сиденья кресла подушки и осторожно устроил на них Одетту.