288. Некоторые говорили, что человек не может жить так же, как другие животные, потому что тело у него нежное, к тому же он наг, не покрыт шерстью, как большинство животных, нет у него ни перьев на теле, ни толстой шкуры. На это Диоген отвечал: «Люди так изнежены только из-за своего образа жизни, потому что большей частью избегают как жару, так и мороз. Отсутствие растительности на теле здесь не помеха. Он приводит в качестве примера лягушек и много других животных, гораздо нежнее человека и с еще меньшей растительностью, но которые не только выдерживают колебания температуры, но даже зимой могут жить в ледяной воде. Да и у самих людей, говорил он, глаза и лицо не нуждаются ни в каких укрытиях.
Вообще нет ни одного живого существа, которое бы не могло жить там, где оно родилось. В противном случае, как могли уцелеть первые люди на земле, когда не было ни огня, ни жилищ, ни платья и никакой другой пищи, кроме той, что росла сама собой? Последующим поколениям не принесли пользы для жизни ни их хитроумие, ни многочисленные изобретения, ни их машины. Ведь люди использовали свой ум не для мужества и справедливости, а для удовольствий. Постоянно охотясь только за удовольствиями, они делали свою жизнь все более безотрадной и трудной. Когда им казалось, что они больше всего заботятся о себе, и это самое время дела у них шли все хуже именно по той причине, что они очень заботились и пеклись о своем благополучии. Поэтому справедливо, как гласит легенда, Прометей был прикован к скале, а коршун терзал его печень...» (Там же).
289. Когда Диоген Синопский был изгнал из родного юрода, он прибыл в Элладу и жил то в Коринфе, то в Афинах. Он говорил, что подражает образу жизни персидского царя, который зимой жил в Вавилоне и Сузах, иногда в Бактрах, т. е. самых теплых местах Азии. Лето же проводил в Экбатанах Мидийских, где воздух всегда веет прохладой, и лето похоже на вавилонскую зиму. Так и он меняет свои резиденции в соответствии с временами года (Там же, с. 197).
290. Диоген говорил, что мудрый человек должен быть похож на хорошего врача, который спешит с помощью туда, где больше всего больных. Так и место мудреца там, где больше всего людей неразумных, и он должен изобличать и порицать их неразумие (Дион Хрис, VIII, 5. — Рейске, с. 276).
291. Он давал возможность встретиться с собой всякому, кто этого хотел, и говорил, что его удивляет следующее обстоятельство: если бы он заявил, что лечит зубы, то к нему собрались бы все, кому нужно выдрать зуб, а если бы он пообещал исцелять глаза, то, клянусь Зевсом, к нему бросились бы все показывать свои гноящиеся глаза. То же самое произошло, если бы он объявил, что знает лекарство от болезни селезенки, подагры или насморка. Когда же он обещает исцелить всех, кто его послушается, от невежества, пороков и распущенности, никто к нему не является и не просит лекарства, если бы даже вдобавок получил еще приличную сумму денег (Там же, 7—8. — с. 277).
292. Он говорил, что похож на лаконских собак. Когда их выставляют на продажу, многие подходят, гладят и ласкают, но никто их не покупает, так как не знают, что с ними делать (Там же, с. 279).
293. Он говорил в шутку, что его правильно бранят «собакой» (так называли его из-за свирепости и ворчливости) и добавлял, что собаки нередко сопровождают своих хозяев на празднества, но никого там не трогают, а лают и набрасываются лишь на воров и мошенников. А если кто напьется и заснет, то псы не спят и охраняют его (Дион Хрис, IX, 3. —Рейске, с. 288).
294. Но, когда он увенчал себя сосновым венком, коринфяне послали служителей и приказали снять венок и впредь не делать ничего противозаконного. Он спросил их, что противозаконного в том, что он надел на себя сосновый венок. Другие делают то же самое. Почему же их не обвиняют в противозаконных действиях? Кто-то из посланцев сказал ему: «Но ведь ты, Диоген, никого не победил». — «Напротив. Я одержал победу над многими очень сильными противниками — не чета тем рабам, которые здесь борются, метают диск, соревнуются в беге. Мои противники посерьезнее — бедность, изгнание, забвение, а также гнев и печаль, страсть и страх и самое непобедимое или, скорее, трудно победимое чудовище, коварное и растлевающее, — наслаждение» (Там же, 11—12. —с. 291).
295. Он учил, что упражнения бывают двух видов: одни касаются души, другие — тела. При постоянном упражнении духа создаются представления, облегчающие совершение добродетельных поступков. Один вид упражнений без другого недостаточен, причем хорошее здоровье и сила имеют для них большое значение, так как относятся и к душе, и к телу. Он приводил также примеры того, как легко благодаря упражнениям совершается переход к добродетели. Можно заметить, что как в простых ремеслах, так и в других искусствах специалисты, упражняясь, достигают удивительного совершенства и ловкости. Так, например, флейтисты и атлеты, чем больше упражняются каждый в своем деле, тем большего добиваются успеха. Если бы они перенесли свои упражнения также и на душу, то эти усилия не остались бы без пользы и результата (Диог. Лаэрт., VI, 70).
296. Он утверждал, таким образом, что в жизни невозможно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно все одолеть. Бесполезным трудам следует предпочесть труды в согласии с природой, и жить счастливо; люди несчастны только из-за собственного неразумия. И когда мы привыкнем, то презрение к наслаждению само по себе будет доставлять высочайшее удовольствие. И как те, кто привык жить, испытывая наслаждения, с отвращением относятся к неудовольствиям, так приучившие себя к последним извлекают радости из презрения к самим удовольствиям. Так он учил и поступал в соответствии со своим учением. Это и впрямь было «перечеканкой монеты», так как он меньше всего считался с законами государства, предпочитая им законы природы. Он утверждал, что ведет такой же образ жизни, как и Геракл, всему предпочитая свободу (Там же, 71).
297. Без закона, говорил он, невозможна жизнь в государстве, так как вне государства нельзя извлечь никакой пользы от цивилизации, а государство — плод цивилизации. Вне государства нет никакой пользы от закона, следовательно, и закон есть плод цивилизации. Высокое происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, называя их украшениями испорченности. Пример единственно совершенного государственного устройства он находил только во Вселенной (Там же, 72; ср. выше, фргм. 222).
298. Он учил также, что женщины должны быть общими, брак не ставил ни во что, кроме союза, основанного на взаимном согласии. Поэтому и дети должны быть общими (Диог. Лаэрт., VI, 72).
299. Он не видел ничего ужасного в краже из храма или в употреблении в пищу мяса любого животного. Причем, говорил он, нет ничего нечестивого и в том, чтобы питаться даже человеческим мясом, как это видно из быта других народов. Более того, согласно здравым рассуждениям, все элементы содержатся во всем и во все проникают. Так, например, в хлебе заключено мясо, а хлеб — в овощах; и во всем находятся частицы других веществ, проникающие через невидимые поры в виде испарений (Там же, 73).
300. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подобными дисциплинами можно, считал он, не заниматься как бесполезными и ненужными (Там же).
301. Уже смертельно больной, Диоген Синопский, с трудом передвигаясь, дотащился до какого-то мостика вблизи гимнасия, там упал и попросил сторожа палестры бросить его тело в Илисс, когда заметят, что он уже больше не дышит. Так мало заботили Диогена и его собственная смерть, и погребение (Элиан. Пестр, ист., VIII, 14). Диоген Лаэртский (VI, 79) так описывает смерть философа: «Некоторые авторы сообщают, что, будучи при смерти, он оставил наказ, чтобы его не погребали, а бросили на съедение диким зверям или кинули в ров, покрыв тело только тонким слоем пыли. По другим свидетельствам, он просил сбросить его в реку Илисс, чтобы принести пользу своим [меньшим] собратьям11.
КРАТЕТ ФИВАНСКИЙ
ИЗ СТИХОТВОРНЫХ СОЧИНЕНИЙ
1. Любовь проходит с голодом, а если нет, — со
временем.
Но если и от этого не догорит огонь,
Один тогда бедняжке путь — скорее в петлю лезь
(Антолог, Плануда, I, 37. — Этьен, с. 38; Стобей. Аптолог.
XLI; у Диогена Лаэртского (VI, 86) читаем:
Любовь проходит с голодом, а если нет, — со
временем.
А если так не справишься, петля тогда — спасение.
(Почти те же стихи у Суды (под словом «Кратет»); ср.:
Климент Алекс. Стромат., II, 493: Юлиан, VI, 198 и др.).
2. Остров есть Пера среди вино цветного моря порока.
Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет.
Дурень набитый и трутень, как и развратник
негодный,
Жадный до толстого зада, в пределы его не допущен.
Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров
рождает.
Граждане войн не ведут и не спорят по поводам
жалким,
Денег и славы не ищут, оружьем к ним путь пробивая
(Диог. Лаэрт., VI, 85. Здесь Кратет подражает Гомеру
(Одиссея, XIX, 172—173); ср.: Апулей. О магии, 26; Де-
метрий Фалерский. О стиле, 259. «Пера» — нищенская котомка киника).
3. Дай десять мин ты повару и драхму лишь — врачу,
Тому, кто льстит, — талантов пять и шиш — советчику.
А девке дать не жаль талант, философу ж — обол
(Диог. Лаэрт.у VI, 86. Иронические советы от имени прожигающего жизнь богача).
4. Здравствуй, богиня моя, мужей добродетельных
радость.
Скромность имя тебе, Мудрости славной дитя.
Благость твою почитает, кто справедливости предан
(Антолог. Плануда, 1, 12; Юлиан, VI, 199. Фрагмент представляет собой начало гимна Скромности).
5. То, что узнал и продумал, что мудрые Музы
внушили, —
Это богатство мое; все прочее — дым и ничтожность
(Диог. Лаэрт,, VI, 86; ср.: Плутарх. Как можно себя хвалить..., 17. — Гуттен, т. 10, с. 209).
6. Славные дочери Зевса-владыки и Мнемосины,
Музы Пиэрии, к вам слово молитвы моей.
Пищу пошлите вы мне — не могу голодать постоянно.
Только без рабства: оно делает жалкою жизнь
Буду полезен друзьям, льстить только им не учите.
Деньги же грех собирать, копить скарабею богатство.
Быть не хочу муравьем — только себе и себе.
Хочется праведным стать и такое добыть мне
богатство,
Чтобы к добру привело, делая лучше людей.
Этого только б достичь, Гермесу и Музам пречистым
Жертв дорогих не свершу, делом святым отплачу.
(Юлиан, VI, 199с; ср.: Там же, VII, 2131). Весь отрывок — пародия на элегию Солона, приведенную Стобеем (Антолог., IX, 25). Слова «буду полезен друзьям...» направлены против параситов, которые стремились не столько приносить пользу, сколько говорить приятное. Последний стих фрагмента перекликается с мыслями Диогена у Юлиана, VI, 199).
7. В котомке, что за сила, знать не можешь ты.
Бобов не знаешь сладости и жизни без забот
(Стобей. Антолог., ХСѴІІ, 31; ср.: Диог. Лаэрт., VI, 86).
8. Идешь далече, милый мой горбун.
Согбенный старостью, в Аид свой держишь путь
(Диог. Лаэрт., VI, 92).
9. Когда Александр спросил его, хочет ли он, чтобы его родной город был восстановлен, он ответил: «Зачем? Придет, пожалуй, новый Александр и снова разрушит его». Он говорил, что его родина — безвестность и бедность, неподвластная даже судьбе, и что его соотечественник — Диоген, человек, недоступный зависти (Там же, 93). Муллах предполагает, что за словами «...разрушит его» должны следовать стихи, и пытается восстановить их; однако в рукописях в этом месте стихов нет; ср.: Элиан, Пестр, ист., Ш, в; Филострат. Жизнь Аполлония Тианского, VII, 1).
10. Все побеждай, не сдавайся, гордая духом и силой.
Золоту ты неподвластна и все сжигающей страсти.
Правда, большая любовь не может быть спутницей
подлых.
И все заключают строчки:
Те, кто не сломлен вконец жалким рабством
у радостей жизни,
Чтят лишь царство одно — бессмертное царство
свободы
(Климент Алекс. Стромат., П. — Поттер, с. 492).
11. Меня согнуло время, мудрый чародей.
Болезни шлет оно, всех делает слабей
(Стобей. Антолог., СХѴІ, 31).
12. Стильнона там я узрел, казнимого страшною казнью.
В городе, где, повествуют, лежбище было Тифона.
Споры он в Мегарах вел с несчетными окрест
друзьями,
Спорили долго они, добродетели имя пороча
(Диог. Лаэрт., И, 118).
13. Видел я Асклепиада, того, что жил во Флиунте,
Рядом стоял Менедем, на быка, как две капли,
похожий
(Диог. Лаэрт., II, 126).
14. Видел потом я Микилла, живущего в тяжких
страданьях,
Шерсть он усердно чесал, и жена ему в том
помогала.
В битве жестокой за жизнь голода так избегали
(Плутарх. Как избегать долгов, 7. — Гуттен, т. 12, с. 214).
15. Бобы собирай и моллюсков...
(Стобей. Антолог., V, 67).
16. Бранил, я слышал, старость ты: «Большое зло!»
Какое ж зло? Замена ей одна лишь смерть.
Мы все стремимся к старости. Когда ж придет,
Печалимся. Природы мы не ценим дар.
Ведь никогда так не желанна жизнь, как в
старости
(Стобей. Антолог., СХѴ, 9. Возможно, эти стихи взяты из какой-то комедии Антифана, где выведен Кратет, рассуждающий о старости).
17. Отечество мое — не только дом родимый,
Но всей земли селенья, хижина любая,
Готовые принять меня в свои объятия.
(Диог. Лаэрт., VI, 98).
ГНОМЫИ АПОФТЕГМЫ
18. Бедность — не порок, сказал бы Эпиктет, но и Кратету Фиванскому она не казалась злом, когда он пожертвовал родному городу все свое состояние, сказав при этом:
— Кратет Кратета сам имущества лишил.
Только тогда лишь он почувствовал себя свободным и надел венок, будто в знак обретенной свободы, потому что сменил богатство на бедность (Симпликий. Коммент. к «Энхейридиону» Эпиктета, X. — Швейг, с. 107; ср.: Диог. Лаэрт., VI, 87; Элиан. Пестр, ист., III, 6; Плутарх. Как избегать долгов, 8; ср. также: Диог. Лаэрт., VI, 88; Филострат. Жизнь Аполлония Тианского, I, 10).
19. Брак, который влечет за собой разврат и прелюбодеяния, говорил он, трагичен, ибо его следствием являются изгнание и убийства, а браки тех, кто вступает в связь с гетерами, дают сюжет для комедий, так как распутство и пьянство приводят лишь к безумию (Диог. Лаэрт., VI, 89).
20. Вступившись однажды за кого-то, Кратет стал упрашивать гимнасиарха, коснувшись рукой его бедер. Когда тот пришел в ярость, он сказал: «Разве твои ляжки чем-то отличаются от колен?» (Там же).
21. Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы ошибок, подобно тому как в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое (Там же, 89).
22. Раздразнив однажды кифареда Никодрома, он получил от него здоровенную затрещину, оставившую след на лице. Тогда он прилепил на лоб записку: «Сделано Никодромом» (Там же: ср. выше: Диоген Синопский, фргм. 96).
23. Деметрия Фалерского, приславшего ему хлеба и вина, он попрекал словами: «О, если бы источники приносили и хлеб!» Из этого ясно, что пил он только воду (Диог. Лаэрт., VI, 90; ср.: Афиней, X, 422С).
24. Когда Кратет получил замечание от афинских астиномов за то, что надел кисейное покрывало, он сказал: «Я докажу вам, что и Феофраст ходит в кисее». Когда они не поверили ему, он повел их в цирюльню и показал на Феофраста, которого в то время брили (Диог. Лаэрт., VI, 90).
25. В Фивах он был избит гимнасиархом, и, когда его волокли за ноги, он, не теряя присутствия духа, декламировал:
Влек он, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага
(Диог. Лаэрт., VI, 90. Стих из Илиады, I, 591).
26. Зенон Китийский в своих «Хриях» рассказывает, что Кратет был настолько ко всему безразличен, что даже пришил к своему плащу заплату из кусочка овечьей шкуры (Диог. Лаэрт., VI, 91).
27. Лицом он был безобразен, и, когда занимался гимнастическими упражнениями, над ним смеялись. Поднимая руки, он обычно говорил: «Будь уверен в своих глазах и теле, Кратет. Придет время, и ты увидишь, как эти насмешники, уже давно измученные болезнями, почтут тебя счастливым, а себя самих будут бранить и поносить за свою лень» (Там же).
28. Он любил говорить, что философией нужно заниматься до тех пор, пока военачальников не станут считать простыми погонщиками ослов (Там же, 92. Философия, говорил он, состоит в презрении ко всем привычным человеческим ценностям. Занимаясь ею, человек достигает такой высоты духа, что ни во что не ставит ни воинские, ни какие-либо другие почести и награды).
29. Те, кто живет среди льстецов, говорил он, так же беспомощны, как телята в стаде волков. Ни тем, ни этим нельзя помочь — кругом одни враги (Там же).
30. Кратет говорил, что неразумные люди похожи на коловорот: без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено (Стобей. Антолог., IV, 52).
31. Кратет пришел на рыночную площадь и, видя, как одни продают, а дружно покупают, сказал: «Вот люди! Делают прямо противоположное и считают себя счастливыми. А мое счастье состоит в том, что я свободен и от того и от другого —не продаю и не покупаю» (Там же, V, 52).
32. Кратет называл льстецов «чего изволите-с», обедающими вместе (Там же, XIV, 16).
33. Богатому юноше, окруженному толпой прихлебателей, Кратет сказал: «Молодой человек, как жаль мне, что ты так одинок!» (Там же, 20).
34. Рассказывают, что Кратет Фиванский приходил в дома, раздираемые ссорами, и словами о мире разрешал споры (Антоний, Рассужд. о согласии и мире).
35. Не от всякого можно принимать подарки. Непозволительно, чтобы добродетель кормилась пороком (Антоний и Максим. Рассужд. о благодеянии и милости).
36. Увидев молодого атлета, который обильными возлияниями, мясной пищей и тренировками нагонял себе мускулатуру, Кратет сказал: «Безумец! Перестань строить для самого себя тюрьму» (Антоний и Максим. Рассужд. о невоздержанности и ненасытности).
37. Украшением можно считать то, что украшает, говорил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдержанностью и стыдливостью (Плутарх. Супружеские наставления. — Гуттен, т. 7, с. 419; Стобей. Антолог., LXXIV, 48).
38. Кратет говорил, что снискал себе известность и славу не богатством, а бедностью (Стобей. Антолог., ХСѴІІ, 27).
39. Знаменитый философ древности Кратет любил повторять: «Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и закричать оттуда громким голосом: „Эй, вы, люди! Куда вы стремитесь? Зачем столько тратите сил, чтобы приобрести себе богатства, а о детях, которым вы все это оставите, почти не заботитесь? "» (Плутарх. О воспитании детей, 7. — Гуттен, т. 7, с. 16).
40. Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил, шутя и смеясь, как на празднике (Плутарх. О спокойствии духа, 4. — Гуттен, т. 10, с. 6).
41. Когда Кратет заходил в любой дом, его там принимали с почетом и радушием. Поэтому он получил прозвище «Всех дверей открыватель» {Плутарх, Пиршественные беседы, II, 1, 1.-— Гуттен, т. 10, с. 65. Об этом же свидетельствует Диог. Лаэрт., VI, 86; ср. выше фргм. 17).
42. Кратет Фиванский так говорил: Миску большую не ставь перед нами, Лучше похлебки налей. Восставать нас иначе заставишь (Афиней, IV, 158Ь. Эти же слова сохранены Плутархом (см.: О сохранении здоровья, 7. — Гуттен, т. 7, с. 380): «Кратет считал, что из-за роскоши и расточительности в государствах нередко вспыхивают мятежи и устанавливаются тирании. Поэтому он, шутя, наставлял: „Миску большую не ставь"» и т. д., т. е. не следует предпочитать бедной еде роскошные блюда, которые являются поводом для переворотов).
43. Кратет отдал свое имущество народу. Телесное уродство заставило его смеяться над своей хромоногостью и горбом. Он приходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом, когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал, не причиняя боли, а тактично. Он не хотел, чтобы казалось, что он льстит тем, кого исправляет, а хотел приносить пользу как им, так и тем, кто его слушал (Юлиан, VI, 201).
44. Увидев золотую статую гетеры Фрины, установленную в Дельфах, Кратет воскликнул: «Вот трофей распущенности эллинов»! (Стобей. Антолог., VI, 39. То же рассказывает Плутарх (О счастье Александра Вел., II, 3. — Гуттен, т. 9, с. 58), а также Афиней (XIII, 591Ь) и Элиан (Пестр, ист., IX, 27)).
45. Согласно Кратету, умеренность, которая вводит наслаждение в определенные границы, спасает семьи, спасает и государства (Стобей. Антолог., V, 63).
46. Кратет говорил, что деньги богатых распутников похожи на смоковницы, растущие над пропастью. Человек не может ничего от них получить, там могут поживиться лишь коршуны и вороны. Так и у этих богачей — только гетеры и льстецы (Там же, XV, 10).
47. Зенон рассказывает, что Кратет, сидя в сапожной мастерской, читал «Протрептик» Аристотеля, адресованный кипрскому царю Фемисону. Стагирит писал, что ни у кого нет лучших условий для занятий философией. Он обладает таким большим богатством, что даже может позволить себе делать траты на философию. К тому же у него есть еще и слава. Когда он все это читал, повествует далее Зенон, сапожник слушал его и делал свое дело. Тогда Кратет сказал: «Я решил написать „Протрептик" и посвятить его тебе, Филиск. Я вижу, что у тебя больше возможностей для философии, чем у того, кому написал свое сочинение Аристотель» (Там же, ХСѴ, 21).
48. Поэтому Кратет так ответил человеку, спросившему его, какую пользу получит он от изучения философии: «Сумеешь легко развязать кошелек и, запустив туда руки, щедро давать другим, а не так, как теперь, терзаясь, медля и дрожа, будто у тебя руки отнимаются. Ты будешь так же поступать, когда у тебя кошелек полон, а если опустошится, не станешь горевать. Если решишься потратить деньги, легко сумеешь это сделать; не имея гроша за душой, не будешь желать ничего большего, но станешь жить, довольствуясь тем, что есть, не стремясь к тому, чего нет, вполне удовлетворенный действительностью» (Там же, ХСѴП,31).
49. Поэтому, если хочешь избавить своего сына от нужды и бедности, не посылай его к Птолемею зарабатывать деньги. Если пошлешь, он уйдет, приобретя лишь наглость, но ничего не добившись. Пошли его лучше в Академию к Кратету, которому удавалось людей ненасытных и распущенных превращать в свободных и скромных. Известный всем Метрокл рассказывал, что когда обучался у Феофраста и Ксенократа, хотя из дому он получал богатые посылки, однако боялся умереть с голоду и всегда терпел недостаток и нужду. Потом, перейдя к Кратету, он мог бы еще и другого прокормить, хотя больше ему ничего не присылали. Ведь прежде ему надо было иметь обувь, и притом особенную, без подошвы и гвоздей, затем одежду из самой тонкой и мягкой шерсти, свиту рабов, дом, достаточно вместительный для устройства приемов, белый хлеб, изысканную пищу, дорогое вино, роскошные угощения. Ведь такой образ жизни считался достойным свободного человека. Тому же, кто переходил в школу Кратета, все это было не нужно. Став скромнее, он довольствовался грубым плащом, кашей и самыми простыми овощами и даже не вспоминал о прошлом образе жизни, радуясь настоящему. От холода мы ищем поплотнее гиматий, а он, сложив вдвое свой старый плащ, бродил повсюду, будто у него был не один, а два гиматия. Если он хотел умастить тело, то шел в баню и натирался там оскребками. Иногда он подходил к печке, ставил на нее медную сковородку с рыбешками, слегка поливал маслом и там же, присев, закусывал. Летом спал в храмах, зимой — в банях, ни в чем, как бывало прежде, не нуждаясь, не испытывая недостатка, но довольствуясь тем, что есть. Не желая иметь слуг, он повторял: «Было бы удивительным, если бы Манес без Диогена смог жить, а Диоген без Манеса — нет» (Там же, 31).
50. Если бы о счастливой жизни нужно было бы судить по обилию удовольствий в ней, то никто, по мнению Кратета, не мог бы считаться счастливым. Если бы кто-нибудь захотел обдумать все периоды целой человеческой жизни, то нашел бы в ней значительно больше горестей, чем радостей. Во-первых, та половина жизни, когда мы спим, безразлична. Затем, первые шаги воспитания полны трудностей. Ребенок голоден — кормилица укладывает его спать; хочет пить — она его купает. Хочет спать — гремит погремушкой. Когда сходит с рук кормилицы, попадает в руки дядьки-педагога, педотриба, учителя грамматики, музыки, рисования. Подрастет, прибавляются новые заботы —· арифметика, геометрия, верховая езда (а все учителя секут, поднимают чуть свет, а отдыха никакого).
Достигает ребенок юношеского возраста, эфебии, — снова страх перед слугой - косметом, перед преподавателем военного дела, начальником гимнасия. И все его секут, держат под наблюдением, хватают за горло. Когда он уже выходит из возраста эфеба, ему двадцать лет, но и тут он боится и следит то за командиром отряда, то за военачальником. Где нужно караулить, они караулят; где нужно нести охраны или бодрствовать, они охраняют; сесть на корабли — они садятся. Становится мужчиной в полном расцвете сил — воюет, участвует в посольствах, занимается политикой, набирает на свой счет хор, устраивает состязания и благословляет время, когда был ребенком. Но проходит и пора зрелости, наступает старость. Снова с ним обходятся, как с ребенком, и он жаждет юности: «О, милая мне юность! Ах, старость тяжелее Этны!» И не понимаю, каким образом хоть один человек мог бы прожить счастливую жизнь, если бы о ней судили только по обилию радостей и удовольствий (Там же, ХСѴІІІ, 72) 1.
МОНИМ СИРАКУЗСКИЙ
АПОФТЕГМЫ
1. Он говорил, что богатство — это блевотина судьбы (Стобей. Антолог., ХСІІІ, 36).
2. Кинический философ Моним утверждал, что лучше быть слепым, чем невежественным. Слепой может угодить в яму, невежда — в пропасть преступлений (Извлечен, из Флорентийского кодекса Иоанна Дамаскина у Стобея. Антолог. — Майнеке, т. 4, с. 201; ср.: Иоанн Дамаскин, 2, 88).
ТЕЛЕТ
ДИАТРИБЫ
I. О явлении и сущности1
Говорят, что казаться справедливым лучше, чем быть им. Тогда, значит, лучше казаться хорошим, чем быть им?
— Конечно.
— Разве хорошие актеры искусно играют потому, что
кажутся хорошими актерами, а не потому, что в самое деле такие?
— Благодаря тому, что они действительно такие.
— А кифареды хорошо играют на кифаре потому, что так только кажется, или потому, что так оно и есть?
— Благодаря тому, что они в самом деле хорошие музыканты.
— И в остальном люди совершают добрые поступки потому, что считаются добрыми, или потому, что они действительно таковы?
— Потому что они действительно такие. Свойства, благодаря которым люди хорошо живут, более ценны, чем те, из-за которых они не в состоянии хорошо жить. Таким образом, пожалуй, лучше оказаться в действительности хорошим, чем только казаться; лучше также быть справедливым, чем казаться, ибо только тот действительно хорош, кто справедлив, а не только кажется справедливым.
— Ну, а как обстоит дело с остальными благами, которые кажутся людям таковыми? Ты предпочитал бы обладать ими или воображать, что обладаешь? Владеть или казаться владельцем? Далее, ты предпочел бы действительно видеть или только казаться зрячим? Быть в действительности здоровым или только казаться им?2 Быть в самом деле сильным или казаться? Быть богатым и окруженным друзьями или казаться таким? А в отношении душевных качеств? Что лучше — быть разумным или казаться? Обладать душевным спокойствием или казаться спокойным? Быть по-настоящему отважным, бесстрашным, мужественным или только казаться? Быть или казаться справедливым?
— Но я скорее предпочел бы казаться храбрым, чем быть им.
— Разве храбрый человек не бесстрашен и спокоен, если только он действительно храбрец? Почему же ты все-таки хочешь только казаться отважным, а не быть им?