| П |
осредник между людьми и божествами и демонами Некрономикона — это Ньярлатхотеп, тысячеликий чёрный бог, посланник Древних. Сказано, что ни одно действие не предпринимается людскими богами без его ведома и одобрения. Он один из тех, кто посвящает смертных в гнозис Некрономикона, поэтому если кто-то желает посвятить себя этому магическому пути, он должен сделать это через Ньярлатхотепа. Это Противник, Обманщик, Разрушитель и Создатель. Он учит своих адептов идти по путям между измерениями: между Светом и Тьмой, мудростью и безумием, созиданием и разрушением, человечностью и божественностью, смертным и вечным, порядком и хаосом.
Он раскрывает теневую сторону бытия и безжалостно сталкивает нас с ней. И путь к нему лежит через гнозис крови. Он тот, кто кладёт адепта на алтарь и разрывает его тело и душу, чтобы позволить смертной части удалиться и начать рождение божества.
Среди церемоний, ориентированных на Некрономикон, мы находим ритуал договора с тёмным божеством: во время бури маг должен пойти на безлюдную возвышенность и взять кинжал, драгоценность особой стоимости и пергамент с собственным именем. Затем следует начертить круг, нарисовать символы Ньярлатхотепа и обрызгать их своей собственной кровью. После чтения заклинаний следует бросить окровавленный кинжал на землю: кровь откроет проход между измерениями и привлечёт внимание бога. Затем маг снова использует свою кровь — для посвящения жертвенных даров — и помещают малую каплю у себя на лбу. Это открывает третий глаз мага и делает его чувствительным к астральным видениям и осознанию присутствия тёмных сил. Тогда Ньярлатхотеп придёт со звёзд, чтобы приветствовать мага как своего адепта, тем самым подписывая договор, который вступит в силу после семи месяцев испытаний.
В повести «Сны в Ведьмином доме» мы снова видим мотив договора с Ньярлатхотепом. Главный герой, который желает открыть проходы в иные измерения, узнаёт, что он «должен предстать перед Чёрным Человеком» и пойти «к трону Азатота, что находится в самом сердце хаоса». Здесь он должен расписаться в книге Азатота собственной кровью и взять новое тайное имя. То же самое сделала Кеция Мейсон, которая выступает посредником в его инициации и встречается с Ньярлатхотепом. В обмен на подписание договора ей было дано мастерство в искусстве прохождения через врата измерений. Отсюда же мы узнаём о природе этих измерений — бесконечной бездны невероятно окрашенных сумерек и безумие беспорядочного звука, переполненное неописуемой угловатой массой объектов неестественно резкой окраски, походящих на призмы, лабиринты, циклопические постройки и т.д. Всё пронизано визгом, свистом, путаницей звуков.
Экстатическое опьянение
| Ф |
ункция магии крови также вызывать транс, опьянение, позволяющие сдвигать сознание в сферы сакрального: над объективной реальностью. Пролитие крови всегда волнительно для более или менее чувствительных личностей. Её запах стимулирует чувства, опьяняет разум, производит особый вид транса — или когда кровь пролита в сражении, или когда совершено жертвоприношение живого существа.
Многие люди бледнеют при виде крови, или она всколыхивает их возбуждение и агрессию неожиданным путём, как никакой другой стимулятор. Она будит очарование и воодушевление или отвращение и тревогу. Мало тех, кто останется равнодушен при виде свежей пролитой крови. Это ключ к неосознанным, первичным инстинктам. Поэтому использование жертвенной крови также действует как средство, вызывающее чувство опьянения, экстатического транса, который позволяет подняться над обычными состояниями сознания. Вид, запах и осязание крови оказывают мощное воздействие на воображение, независимо от того, чья это кровь — собственная или другого живого существа. Также это очень нестандартная практика, потому что ритуал использования крови всегда остаётся чрезвычайно спорным вопросом, который не решён и в наши дни. Воздействие крови в магических практиках — это символический акт разрушения социального табу, выход за пределы установленного порядка и вхождение в сферы хаоса, тьмы, смерти и диких инстинктов. Контакт с кровью означает ритуальное загрязнение и пересечение барьера между сферами жизни и смерти. В древних магических практиках такая ситуация была необходима, когда некто хотел вступить в контакт с Запределием для предсказания или иных целей. Поэтому, к примеру, жрица оракула Аполлона в Аргосе выпивала кровь ягнёнка с целью достигнуть пророческого транса. Так же было во многих других древних оракулах. Кровь вызывала транс и видения, ценные для предсказательных практик.
В гнозисе Некрономикона использования крови для пророчества описывается на примере ритуала Й’ига в «Странствиях Альхазреда». Под звуки флейты жрица впадала в экстатический транс с помощью умащивания бёдер кровью и пения особых заклинаний. Лёжа обнажённой на песке, извиваясь всеми членами и шипя, жрица становилась сосудом для божества, через которое оно проявлялось жрецам, собравшимся вокруг. Эта сцена напоминает прорицательницу — африканскую чародейку, посвящённую в мистерии Змеи, про которые Кеннет Грант писал в книге «Алистер Кроули и Тайный Бог». Змеиная сила, или кундалини, возрастает, как сексуальный импульс, который вызывает экстаз и транс. В таком случае женщина — «совершенный оракул, говорящий с духами смерти, элементалями, космическими демонами, а если она прошла Высшую Инициацию — то с космическими сущностями, пребывающими вне пространства и времени. Собрания вуду происходят тайно, ночью, “в уединённом месте, сокрытом от глаз непосвящённых”. Жрец и жрица занимают свои места возле алтаря, вмещающего змею в ящике. После различных церемоний и длинных обращений от “короля и королевы вуду” все подходящие к инициации в зависимости от старшинства умоляют Вуду, говоря, что они больше всего желают. “Королева” оказывается на коробке, в которой лежит змея, и — “современная прорицательница — проникнута Богом”; она корчится; всё её тело конвульсирует, и оракул вещает её устами» (Кеннет Грант).
Кровь также используется как существенный ингредиент магических мазей, предназначенных для получения видений. Идея опьянения мазями чрезвычайно популярна в колдовстве. Микстуры психоактивных растений и субстанций наносились на чувствительные части тела и использовались ведьмами для достижения транса и астральных видений. В Мифах Ктулху есть мазь Кефнеса, которая позволяет магу получать во сне видения. Ингредиенты мази такие: лотосовое масло, порошковая мандрагора, красная земля, девять капель натра, четыре капли ладанного бальзама и одна капля собственной крови из правой руки. Мазь наносится на лоб перед отходом ко сну, для получения предсказательных снов и видений. Другая мазь, в которой необходима кровь — это смесь, приготовляемая на ритуале Ньярлатхотепа. Здесь ингредиенты такие: волос чёрной собаки, чёрный волос человека, чёрный жук, чёрная земля, чёрная кровь и сперма и чёрный прах. Мазь опять же должна наноситься на лоб перед сном — это время открытия разума для контакта с Ньярлатхотепом. Когда не используется никаких типичных галлюциногенов, мы должны предположить, что сила производимых видений приписывается крови. Как мы уже сказали, в гнозисе Некрономикона кровь, намазанная на лоб, считается открывающей чакру третьего глаза и позволяющей плавать в астральных образах.
Другое использование крови для транса и опьянения мы находим в описании церемонии Шуб-Ниггурат — дикого экстаза оргии и блуда. Дети, зачатые во время этих ритуалов, приносятся в жертву, и их кровь смешивается с вином, чтобы производить опьянение и видения. Их тела варятся, а плоть съедается. Ритуальный каннибализм является, как правило, символическим обретением силы съедаемого человека. Эта практика была обычной среди многих древних племён, которые пили кровь врагов — сильных воинов — для приобретения их силы или мудрецов — для получения мудрости и знаний. В скандинавской мифологии известный герой Зигфрид пьёт кровь убитого дракона и приобретает его силу и качества. В ритуале Шуб-Ниггурат этот акт поедания крови и плоти детей, кажется, имеет целью приобретение не силы новорождённых, но энергии богини, которой они приносятся. Зачатые в ритуальном блуде и съеденные на другом ритуале, они — воплощённые силы Шуб-Ниггурат, которые включаются таким путём.
Заключение
| К |
ак мы видели, кровь имеет в магии множество функций. И хотя упомянутые выше примеры фокусировались на мистических качествах, исключительная сила крови сейчас нередко подтверждается наукой. Роль жизненной жидкости нести по телу различные вещества и регулировать химический баланс организма, мутабельность и гибкость кровяных клеток и так называемая «память крови» — всё это вызывает многочисленные гипотезы и спекуляции на тему её уникальности. Всё больше и больше научных доказательств психического потенциала крови, открытого в эзотерике через магию крови. Её роль может быть также интерпретирована в психологических терминах — как отсылка к бессознательному. Древние из Мифов Ктулху представляют первичный, атавистический и дикарский инстинкт и импульс, погребённый глубоко в психике. Через гнозис крови мы устанавливаем связь между ними и нашим сознанием, восстанавливает первобытные связи со сферами Тьмы, которые существуют внутри нас, «мёртвые, но грезящие», ждущие от нас пробуждения своего потенциала.
Ссылки:
1. Дональд Тайсон. Некрономикон: Странствия Альхазреда.
2. Книга Дагона — проклятые писания ассирийских жрецов.
3. Тайны Червя.
4. Некрономикон Симона.
5. Райан Паркер. Как вызвать шоггота.
6. Польское издание Некрономикона.
7. Аль-Азиф.
8. Г. Ф. Лавкрафт. Зов Ктулху. Ужас в Данвича. Кошмар в Ред-Хуке. Тайна среднего пролёта. Сны в Ведьмином доме. Таящийся у порога. Врата серебряного ключа.
9. Кеннет Грант. Алистер Кроули и Тайный Бог. Вне кругов времени.
Von Sangetal
Мифы Безумия [11]
Из книги Clavicula Nox, issue three — Azathoth
C приходом науки тысячи и тысячи были изгнаны, казнены, заперты, залечены, подвергнуты нелепым испытаниям и исследованиям. До модернизации религии, а особенно монотеизма (веры в Логос — Слово, Мировой Разум), приговаривались те, кто не был «нормальным», кто не был «здравомыслящим». Ведьм, безумцев, мистиков, еретиков и богохульников по закону сжигали живьём после пыток, дабы защитить веру от осквернения.
<...> приглушённый, сводящий с ума барабанный бой и пронзительное, монотонное завывание кощунственных флейт из непостижимых, лишённых света пространств за пределами Времени; омерзительное биение и свист, под аккомпанемент которых медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские, сумрачные первоначальные боги — слепые, безгласные, безумные гаргульи, чья душа — Ньярлатхотеп.
Лавкрафт
| П |
роизведения Г. Ф. Лавкрафта превозносят хаотическое нечестивое безумие, что лежит превыше нашей «нормальности» и принятого человеческого поведения. Безумие представлено старшей расой богов, Великими Древними, но они фактически нарушают принятые представления о «боге». Привычный Бог внушает человеку не страдание, но уважение, покой и человечность. Несмотря на божественное бессмертие, Он воплощает конечное бытие, которое чётко обозначено. Напротив, лавкрафтианские Мифы Ктулху представляют безымянное, осязаемое, лежащее далеко за пределами Логоса. Некрономикон не может существовать, ибо эти сущности превосходят простую доктрину и ритуал. Чтобы быть свирепо религиозным, нужно брать пример с мистика-философа Жоржа Батая, написавшего в 1936 году манифест «Священный заговор», в котором призывал к ведению священной войны против мира цивилизации и её света. Но для того, чтобы объявить эту священную войну, необходимо «стать другим», стать бесчеловечным или даже внечеловечным. Обычная человеческая жизнь — всегда жизнь побеждённых, потому что она зависима от главы (символ бога, порядка, контроля, закона, ограничений, обусловленности). И даже если сам Лавкрафт был человеческим, слишком человеческим из-за политических и социологических взглядов, которые он представлял, его работы разоблачают атавистическую душу цивилизованного существа.
Мифы Ктулху открывают исчезнувший мир, в котором «жизнь всегда приходит в смятение без очевидной сплочённости, но она лишь находит своё величие и подлинную сущность в экстазе и экстатической любви» (Жорж Батай). Подобно Батаю, Лавкрафт не любил современный индустриальный мир из-за своей тяги к пропастям и тёмным мистериям.
Через свои грёзы Лавкрафт изучал потусторонние, чуждые, непостижимые энергии, которые возбуждали его писать свои Мифы. В древности эти энергии не были чуждыми, у людей по-прежнему существовал дар связи; они имели мужество подвергать себя воздействию этих энергий через ритуалы, празднества, запредельный опыт. Но сейчас эта возможность почти полностью связана, она появляется лишь изредка, и лишь немногие личности способны вновь войти в исчезнувший мир бесформенных ночных видений.
Произведения Лавкрафта представляют общность тёмных сил превыше горизонта нашего ограниченного понимания. Они рисуют тёмную скважину в бездонной черноте человеческого сознания. Лавкрафт как существо политическое тянется к обществу, в котором единообразие и честь были стандартом, но его Мифы содержат что-то совсем иное, а именно нечто совершенно разнородное и человеческий ужас от него.
Мне думается, что высшее милосердие, явленное нашему миру, заключается в неспособности человеческого разума понять свою собственную природу и сущность. Мы живём на мирном островке счастливого неведения посреди чёрных вод бесконечности, и самой судьбой нам заказано покидать его и пускаться в дальние плавания. Науки наши, каждая из которых устремляется по собственному пути, пока что, к счастью, принесли нам не так уж много вреда, но неизбежен час, когда разрозненные крупицы знания, сойдясь воедино, откроют перед нами зловещие перспективы реальности и покажут наше полное ужаса место в ней; и это откровение либо лишит нас рассудка, либо вынудит нас бежать от мертвящего просветления в покой и безмятежность новых тёмных веков.
Лавкрафт
Лишиться рассудка или бежать от этого нечеловеческого «откровения» в новые «тёмные века»?
Эту дилемму поставил перед нами Лавкрафт. Окупится ли наш поиск знаний (научных, религиозных, оккультных)? Сделает ли нас бессмертными тяга к знаниям?
Вместо того чтобы превращать лавкрафтианские Мифы в оккультную практику, дающую некоторые ответы, их надо творчески реализовывать, ими следует насладиться, медитируя над ними. Все оккультные традиции (Правой и Левой Руки) имеют целью продолжение человечности в неких формах иного. Это есть и в христианском посмертии, и в сатанинском «Сверхчеловеке» Эона Огня, нет никакой разницы. Обращение лавкрафтианского творчества к тёмному пантеону ничто без учёта «чёрных сводов ужаса», которые оно утверждает. Чтение Лавкрафта совершенно отличается от последующих ритуальных путеводителей и ожидает явления Древнего на тонком плане. Воистину, лавкрафтианская магия практикуется теми творческими людьми, кто был воодушевлён его историями: экспериментальная электронная музыка, dark-ambient, похоронный doom-metal чрезвычайно подходят для создания должной атмосферы.
Празднование лавкрафтианского безумия — возможность вновь изменить себя, сильнее и сильнее, и даже поиздеваться над собой. Воспринимать себя слишком серьёзно — величайшая ошибка человечества. Ни один гримуар и никакой иной том знаний никогда не мог призвать такие силы, как это сделали произведения запредельной мистики и такие авторы, как Лавкрафт. Просто потому, что большинство авторов этих томов возвеличивали своё собственное тщеславие.
Й’а! Шуб-Ниггурат! Чёрная Козлица лесов с Тысячею Младых!
Лавкрафт
Решающее слово в нашей интерпретации лавкрафтианских мифов принадлежит Ницше, чьё явное влияние на мыслителей и магов Пути Левой Руки нельзя отрицать. Прежде всего, Ницше известен своей онтологической ковкой: он был антимыслителем. Он был суровым противником всякой Истинности в чём бы то ни было. Рюдигер Сафранский в работе «Зло, или Драма Свободы» (1997 г.) обозначил Ницше как «бездну» (219). Согласно Сафранскому, мышление Ницше было сущностно эстетично. «Созидающая сила эстетики подпитывается усилиями эксперимента, влиянием трансформации. Она должна быть бескомпромиссной и властной, если желает обрести форму».
Нельзя сдерживать творческие способности, используя их для продвижения определённых идеалов (религиозных, политических) — идеалов, подразумевающих стагнацию жизни. Центр ницшеанской философии — ничто меньшее, нежели сама жизнь. Ницше приравнивает жизнь к непрерывно движущемуся колесу. Основа этого творчества — земля. «Оставайтесь верны земле» (Ницше). Всё земное символизируют всё существующее. Поэтому земля — начало творчества, созидания и порождения жизни[12], и управляется она тремя силами: вожделением, властностью и своекорыстием/самолюбием. Многие люди считали эти термины негативными, пока с онтологическим контекстом ницшеанской философии эти термины не стали гарантировать продолжение существования земных процессов в развитии самой жизни.
Своекорыстие означает, что каждый «элемент» активен и динамичен. Этот динамизм выражен двумя другими силами. Вожделение создаёт усилие, которое указывает на постоянное становление элементов и поэтому на жизнь в целом. Вторая сила — властность. Ницше говорит о присутствии слабых и сильных элементов жизни, среди которых последние доминируют над первыми. Новая и сильная жизнь может развиваться только тогда, когда более слабые элементы в руках сильных. Это вечный процесс, определяя который, Ницше использует термин «хаос», указывая на землю. Только когда есть хаос, смешение сильных и слабых элементов, своекорыстие может выжить. Другими словами, Ницше описывает жизнь как вечный, постоянный процесс.
Лавкрафтианские Мифы чествуют этот вечный процесс, ибо Великие Древние могут выглядеть как сатанинские, антагонистические силы, которые вызывают беспорядки, движущие мир к новым тёмным векам. Эти сатанинские силы — явно сильные элементы, которые активизируют творчество таких людей как Лавкрафт и Ницше для связи.
Я ни на секунду не могу позабыть об угрозе, затаившейся вне нашей повседневной жизни, вне привычных нам времени и пространства, — об ужасных богомерзких монстрах, что пришли с древних звёзд и теперь дремлют под толщей океанских вод.
Лавкрафт
Первичный базис ницшеанской философии не противоречит лавкрафтианским космологическим и внеземным произведениям. Ницшеанская вечная борьба предполагает волю, и он развил собственную философию воли. Ницше называл самолюбие «творческим центром усилий» воли и определял его как волю к власти. Подобно самолюбию, властности и вожделению, воля к власти — значимая идея. Как правило, её считают чем-то вроде призыва к безжалостному подчинению и угнетению слабых с одной единственной целью: продемонстрировать свою личную силу. Но ничто не может быть дальше от истины. Сафранский утверждал, что Ницше понимал идею воли иначе, чем вся философская традиция от Шопенгауэра. «Воля — это не страсть, не смутное желание, но “способность повелевать”, сила, заставляющая возвышаться». Сафранский цитирует Ницше: «В общем, воля к чему-нибудь как воля быть сильнее — это воля возвыситься» (Сафранский 1997: 216). Воля — это воля к росту жизненных сил, она решительно противостоит самосохранению, отстаиваемому моралью большинства травоядных животных. Неважно, каково качество человеческой жизни, неважно, каков творческий продукт, неважно, какие доминируют ценности; несмотря на возрастающую дегенерацию, человеческие существа ещё имеют побуждение выжить и продолжить их крайне бесполезное и идиотское существование. Подобно Ницше, Лавкрафт отмечает, что импульс выживания ничтожен в сравнении с космологическими энергиями, окружающими человечество. Лавкрафт порицает человеческое высокомерие, подвергая его представителей безымянному ужасу Древних.
Дабы войти в первозданную неупорядоченность зла,
Должно обратить божественное таинство.
О, этого адепта духа охватила боль
От постоянного контакта...
(Ofermod)
В книге «Так говорит Заратустра» Ницше говорил о воле к власти как о преодолении себя:
«Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином. Чтобы сильнейшему служил более слабый — к этому побуждает его воля его, которая хочет быть господином над ещё более слабым: лишь без этой радости не может он обойтись. И как меньший отдаёт себя большему, чтобы тот радовался и власть имел над меньшим, — так приносит себя в жертву и больший и из-за власти ставит на доску — жизнь свою. В том и жертва великого, чтобы было в нём дерзновение, и опасность, и игра в кости насмерть» (Ницше 1972: 99)[13].
Из этого отрывка следует, что воля к власти — не какая-то извращённая прихоть мироправителей, потому что даже величайшие владыки сдаются пред лицом самой жизни. Воля к власти — не нечто, чем можно быть одержимым (в отличие от кроулианской Телемы), но она представлена во всех формах жизни. Она просто обозначает жизнь. Заратустра: «И вот какую тайну поведала мне сама жизнь. “Смотри, — говорила она, — я всегда должна преодолевать самоё себя”» (Ницше 1972: 99). Жизнь, утверждает Ницше, может поддерживать себя, только если борется с собой, если усиливается и расширяется[14]. Жизнь не останавливается на мимолётном достижении изобилия и власти; «великий на миг» никогда не будет великим. Если человек хочет достойной жизни, он должен заново изобретать себя всё время и возвышаться над оковами общества. Снова и снова он должен сходить в ад Хоронзона и приносить в жертву своё сиюминутное «я». Это «я» — не больше, чем иллюзия, и оно должно быть рассоздано ради ощущения и познания воли к власти. Жизнь должна усиливаться и расцветать. В то же время, персонажи Лавкрафта всегда вступают в конфликт с нечеловеческим, неизвестным:
Этот голос <...> был подобен гудению какого-то отвратительного гигантского насекомого, умышленно преобразованному в артикулированную речь какого-то чуждого существа, причём я был совершенно уверен, что органы, продуцирующие этот звук, ничем не похожи на вокальные органы человека. <...> Когда же звучали более развёрнутые пассажи жужжащей речи, ощущение кощунственной бесконечности, поразившее меня при первых звуках, обострилось. <...>
Ницше был провозглашён Батаем «воплощённым человеческим безумием и самыми возвышенными возможностями». Батай даже верил в следование Ницше вместо следования Христу. Батай ставил целью преодоление границ маленькой и игрушечной политики в пользу открытого исследования полных возможностей человечества[15]. Личность Ницше воплощала эти возможности:
На том изображение (Диониса) он был жаден до собственного безумия; Ницше был рождён из земли, разодранной Небесным Огнем, рождён поражённым светом, и таким образом наполнился этим огнём доминации, ставшим ОГНЁМ ЗЕМНЫМ.
Батай
Согласно Батаю, человечество порабощено обществом, которое лишь заботится о будущем. Нас сдерживает приоритет будущего, тогда как наши предки организовывали празднества (например, Вакханалии), требующие огромных затрат сил. Ницше, заразившийся личным безумием, показывает, как избежать этой декларируемой необходимости для безопасности и рассудка. Батай: «Священная — Ницшеанская — фигура Дионисийской трагедии избавляет жизнь от рабства». Это означает, что Батай вознёс Ницше до статуса мессии. В нём Батай приветствует «воплощение» самых восхитительных возможностей человечества. Дионисийский элемент очень часто представлен в лавкрафтианской мифологии черномагическими праздниками Культа Ктулху, проводящими насильственное распускание левосторонних энергий, которые подвергают опасности существующее положение дел и приводят в диссонанс однородный характер нашего общества. Опьянение, раздирание и хохот... через оргии можно преодолеть границы из плоти и кости, сковывающие наш тёмный атавистический потенциал. Мистики, безумцы, еретики и другие декаденты не боялись преодолевать границы, установленные обществом. Все они пробудились от этого:
В доме Своём в Р’льехе мёртвый Ктулху ожидает, грезя.
Все присоединившиеся к этим грёзам проходят сквозь циклопический город, сложенный из осклизлых, позеленевших от влаги камней. Этот отравленный град безумия...
В циклопическом мире нет никакого спасения, только бесполезные издержки, тоска и бессилие. Из-за страха, что нас используют, что мы бессильны и никому не нужны, мы склонны выходить с этих теневых нечестивых тропинок на свет, который успокаивает нас и обещает нам блестящее будущее во имя выживания видов. Спасаясь бегством от смертоносных элементов, мы имеем единственную и исключительную цель: сохранить бессмысленную жизнь, лишённую боли, энергии и хаоса. Писатели вроде Лавкрафта, отвергнутые моралью большинства, пробудились и пробудили древние страсти для Дионисийских ритуалов опьянения и сексуальных оргий. Тёмный культ, описанный Лавкрафтом — не выдумка, он имеет древние корни. Мы весьма нуждаемся в глубокой встряске, которую могут произвести лавкрафтианские Мифы:
В его сознании вдруг возникли ландшафты неведомых планет с гигантскими каменными башнями и иных планет с исполинскими горами без всяких признаков жизни, и ещё более далёкие просторы Вселенной, где лишь неосязаемые вздохи в бездонной сумрачной тьме говорили о наличии там разума и воли.
Лавкрафт
Мы — всего лишь бренные и смертные создания. Некоторые оккультные пути обещают бессмертие, бесконечность, богоподобное существование и превосходство, но единственный способ подняться над нашей моралью — это принять её, ныряя в хаос празднества. Бессмертие не тождественно вечной жизни, блужданию по земле до бесконечности, но бессмертие может быть достигнуто через творчество и через искусство плотской любви... Через самоуничтожение и эротизм можно испытать божественное отсутствие, Богов Отсутствующих.
Повести Лавкрафта воплощают независимое отрицание Логоса: Зов Ктулху — гулкий, рассеянный, вакуумный... он не содержит никаких ответов. Мифы учат нас выбирать антиидеалистическую позицию. Как и новая теология Батая, это только отсутствие спасения и отречение от всех надежд[16]. Можно только «молиться» о том, чтобы Великие Древние избавили нас от всякой надежды. Тогда и только тогда мы сможем безголово путешествовать по земле.
Итак, в противовес большинству так называемых «сатанинских» добродетелей — таких как победа, честь, наслаждение, — Ницше считает страдание необходимым элементом существования жизни, древней игры творения и разрушения. Страдание и вожделение должны быть поняты в контексте ницшеанской философии жизни как возвеличивание самопреодоления. Прежде всего, страдание указывает на онтологическую конечность жизни и всего живого. Эта конечность, эта фундаментальная ограниченность призывает разрушить ограниченность, присущую каждому земному элементу. Каждый элемент связан своим земным контекстом: каждый жизненный элемент приходит в бытие и погибает в должный час. Каждый элемент движется к своей смерти или физическому закланию. Можно было бы сказать, что Ницше — философ-негативист, если бы он не отмечал тот факт, что разделение и конечность не являются сердцем жизни, потому что динамизм страдания имеет целью собственное спасение: «Созидать — это великое избавление от страдания и облегчение жизни. Но чтобы быть созидающим, надо подвергнуться страданиям и многим превращениям» (Ницше 1972: 78). Страдание — это неизбежная часть жизни, поэтому Ницше подстрекает человека желать страдания самому, ибо иначе нельзя.
Именно наша способность страдать не позволяет нам стать богами, которыми мы желаем быть. Путь Правой Руки сулит своим последователям союз с Божественным, тогда как Путь Левой Руки ведёт к становлению божеством. Эти Пути кажутся противоположными, но они оба имеют целью освобождение от скорби и конечности; предыдущие создания более покорны и неприхотливы, чем позднейшие. Мифы Лавкрафта не предлагают никакого мистического союза и не ведут к самообожествлению. Они выражают тот факт, что мы — люди, пойманы в ловушку на этой земле. Мы имеем только два варианта выбора: мы принимаем или игнорируем нашу ограниченность.
Выбор большинства — игнорировать наше земное заключение и терять себя в великих идеалах, которые, кажется, даруют жизни смысл. Для них жизнь — не менее чем вечный процесс или Огонь Гераклита, вечное возвращение, совершенное утверждение всех возможных миров. Всякая идеология избирает особенный мир и обращает его реализацию в проект. Этот проект становится смыслом чьей-то жизни. Так удобно посвятить свою жизнь единственному проекту! С другой стороны, еретическое меньшинство отвергает столь узкую точку зрения и предпочитает фундаментальный опыт ограничений Батая и непостижимость.
В экстазе не следует находить главное зрелище жизни, которая связана с узким кругозором, зато с ним можно неожиданно столкнуться в чём-то ужасно далёком и отличном от всего человеческого (Лавкрафт). Через творчество, антимедитацию, насилие, экстатическую плотскую любовь, жизнеутверждение (во всех его крайностях), ритуалы (Messa Nigra) и другие средства можно преодолеть мирское, чтобы ненадолго затеряться в тёмной пустоте. Лавкрафтианские Мифы напоминают нам, что мы должны стать теми Безумными, которых собираемся призвать. Это будет не Сатанинский Век или Век Огня, ставший предметом грёз многих последователей Пути Левой Руки, но Трагический Век, о которой говорил Ницше. Погружение в трагический век подразумевает свободу от морали. Лавкрафтианские Мифы — это не Мифы Логоса/Закона как структурированного элемента морали. Великие Древние возвращают беззаконие, неуверенность, случайность, совершенное насилие, чистое и непорочное Зло. Свобода от морали означает: «<...> новые средства против самого факта боли (боль, понятая как инструмент, как родительница радости и охоты; нет суммирующего осознания неохоты, нерадости); наслаждение всеми видами неизвестности, попытки, соблазна, искусительности, как противовес пресловутому безысходному фатализму; устранение понятия необходимости; устранение “воли”; устранение “познания самого по себе”» («Воля к Власти», 1060).
В «Воле к Власти» Ницше описывает свой мир так:
Дионисийский мир вечного самосотворения, вечного саморазрушения, этот таинственный мир двойного вожделения, это моё «по ту сторону добра и зла», без цели, если цель не лежит в счастье круга.
Мы нуждаемся в Великих Древних, дабы освободиться от моральных систем, которые мы были вынуждены создавать веками, чтобы наш вид не прекратил своё несчастное существование. Рождённые из Хаоса великие Ктулху, Азатот, Ньярлатхотеп способны лишить нас разума и освободить от мнимых оков сочтённого мира причины, уверенности, предельно чётких планов...
Литература
1. Г. Ф. Лавкрафт. Зов Ктулху, Азатот и др.
2. Жорж Батай. Священный заговор.
3. Эндрю Хасси. Внутренний шрам — мистицизм Жоржа Батая.
4. Александр Ирвин. Святые Невозможного.
5. Мэтт МакДональд. Вечное Возвращение.
6. Ницше. Так говорил Заратустра, Воля к Власти.
7. Рюдигер Сафранский: Зло, или Драма Свободы.
8. Ofermod — Mysterion Tes Anomias (альбом 2005 г.).
9. Ван де Виле / Де Блекере. Похвала жизни и иллюзия истины.
10. Мистики: Присутствие и Парадокс (по ред. Майкла Кесслера и Кристиан Шепард).
Книга чувствующей ночи: 23 ногтя [17]
Из книги Clavicula Nox, issue three — Azathoth
Stephen Sennitt. Получено: 23.02.97 с 23.00 по 00.23
Часть 1
0. Зорастар сказал писцу:
1. Я вечный поток семян, возвращающий свои споры через Безмолвные Туннели, которые скользят в тени Чёрных Звёзд.
2. По сигналу, который я посылаю, Семь Лучей или Восемь Лучей голубых или бледно-лиловых пересылаются в пустоту Чёрного Пламени, взрываясь изумрудными искрами.
3. По ту сторону Ночи Пана и Всех Предполагаемых Путей лежит Путь Возвращения.
4. Это голос в глубоких пещерах, вонзающийся в Чувствующую Ночь, как Ногти во Плоть.
5. Лучистый крик Нефтиды.
6. Те же уста нахлёстываются на вихри, через которые осушаются потоки крови и жизни.
7. Её красный экстатический вопль пронзает Ничто.
8. Двадцать три ногтя в возвращающемся эхе.
9. Каждый Ноготь — тот же Голос. Постоянно меняющий наклон и резонанс, налаживающий разные оттенки, из которых отдельно проявляется Пронзание.
10. Ногти Нефтиды раздирают Чувствующую Ночь на отдельные Царства и Города-Государства Ада — это воистину эон Красной Земли.
Часть 2
0. Астрароз танцевала пред писцом:
1. Она улыбалась из Зеркала.
2. Она стояла Пред Идолом.
3. Её секретный знак — перо, выдранное у стервятника.
4. Знак, выявляющий крик Экстаза.
5. Её Звезда — это Сет на вершине Башни, её Семь и Восемь балансируют в сферах опасных совпадений.
6. Её Шесть — это фокус крика.
7. Её Девять — это выражение в Словах Силы «улулус» Забытых (Древних).
Часть 3
0. Азрасот тёк Вовне Высшего Баланса, вызывая корабли ненасытной похоти.
1. Позвольте этой Звезде-Крови опустошить Красную Землю, корабли, которые однажды наполнили её, треснули, как пронзённая плоть древних мумий, фетишистски разрываемая Ногтями.
2. Титаны — сейчас вампиры, Пища всегда убегает, накормить пустоту — мечта ЗАДАГУА, Его Пустынный Город засыхает в Чувствующей Ночи.
3. НЕМАТИ, Паук, пожирающий птиц, Чёрный Город ловушек.
4. ВУЛОА — Пирамида Птицы-Дракона, Птица, поющая в смерти ночи.
5. ГАНИ-ГЕБА, пещера Отвратительного, Свист Песчаной Бури в Безвременье.
6. КХРУ — тёмный узор Звёздных Скважин, проявляющая вибрация вдоль чешуек решётки, Затонувшее Королевство без Местонахождения.
7. ЗОМОЗ — Башня и Корона, сын Арахны, чей помост — это центр с миллионом колёс, фигур в багряных одеждах на бессмысленной орбите.
8. Д’РУГХУ — ползучая ящерица Бесконечных Вихрей.
9. ЗОТ-ОММОГА — житель Глубин, порождает тех, что мечтают о проблесках Конца.
10. УЛУЛУС — Забытый Безымянный, пожирающий образ Зверя.
11. Эти одиннадцать отражаются Одним, оправданные своими Одиннадцатью преломлениями в Свете через Призму Пути.
12. Чувствующая Ночь настолько является эхом Трёхскладчатых голосов, передающих отмирание плоти.