Историография. Один из главных жанров; гордость античной культуры. Этот жанр, зародившийся под пером Геродота, процветал до самого конца империи. Жесткие жанровые рамки: история — это в первую очередь история войн, политических переворотов, а не история культуры и экономическая история. Только в Новейшее время это представление было сломано. В этом же виде история существовала и в ранневизантийское время.
В пятом веке жанр претерпел кризис, потому что классическая схема, начинающася с самопредставления автора ("изготовка к длительному рассказу" — Аверинцев), предполагающая деление на книги, главы и параграфы, включение вымышленных речей персонажей, этнографических экскурсов народов, имела свои слабые стороны: проблемы с хронологией. Существовал счет по Олимпиадам, но употреблялась редко. В каждом полюсе — своя система летоисчисления. Отсчет годов идет по военным кампаниям, но нет точной датировки событий. Классические историки пятого века почти все были язычниками, из традиционализм воспринимался как вызов, и в этих условиях появился жанр церковной истории. Ранее религиозные вопросы не входили в сферу истории. Этот жанр как реакция на слишком языческий характер античной историографии просуществовал какое-то время и скоро исчез, потому что классическая история христианизировалась. Христианам был присущ специальный интерес к хронологии; две опорные точки — сотворение мира и боговоплощение. Христианство вводит в историю ощущение того, что история движется к цели; это линеарное движение от начала к концу. Этим вызвано появление еще одного жанра — жанра хроники.
Хроника. Вообще жанр хроники существовал очень давно (например, записи магистратов вывешивались на дверях; записи велись от случая к случаю разными людьми); никто не ощущал его как жанр литературы. Нововведением ранневизантийской литературы было то, что она превратила хаотическое ведение записей в самостоятельный жанр. Первая хроника — хроника Иоаннна Малаллы (сириец; видимо, последовал ближневосточной традиции). Попытался всю человеческую историю уложить в единую канву; придал истории телеологический характер. Идея того, что история носит всемирный характер — революционная идея христиан. История — осуществление на земле божьего промысла о людях. Малалла взял библейские книги как исторический источник и вплел в него греческую историю, превратив древнегреческих богов в героев. Это соположение древнееврейской и древнегреческой истории — революционный шаг. Перед Малаллой стояла и стилистическая проблема. Если раньше язык нужно было стилизовать под ионийский диалект Геродота, то стилизовать таким образом Библию было затруднительно; теперь основой языка Малаллы стал язык Септуагинты (греческого перевода Библии). Он, напротив, стилизовал рассказ о греческой, римской и византийской истории под книги Библии. Это не только идейная, но и лингвистическая революция. Пересматривает и то, что должно входить в историю: вставляет туда вещи, факты, события и имена, которые раньше не входили в историю, так как они тоже часть божьего промысла (философские системы, Фалес и т. д.)
Эта революция длится недолго: хроника такого вида скоро исчезает, но потом этот способ повествования подхватывает пасхальная хроника, потом хроника Феофана Исповедника. Последний доводит эту систему до логической высшей точки. Героем хроники Феофана Исповедника является время, хронометр; у Малаллы это проводится еще слабо; основа скорее царствования императоров. Каждый год датируется по РХ, по сотворению мира, по году правления Папы Римского, по году царствования императора, багдадского халифа и т. д.; очень сложная система датировки. Он всегда упрощает историю, убирает топонимы, детали; важно, что в истории действует принцип божьего наказания и божьего воздаяния; все подстраивается под эту схему. У Феофана не было ни одного продолжателя; вообще система отсчета времени по годам не прижилась в Византии; датировка шла по царствованиям императоров. Славяне подошли к вопросу о переводе на славянский язык хроник очень избирательно. Перевели хронику Малаллы; хроника Феофана им не нравилась, и они ее перевели. Хроника Григория Амартала – самая примитивная — стала самой популярной хроникой у славян; этот перевод лег в основу Повести временных лет. Потом — длинная череда хронистов, опирающихся на Амартала.
Западная Европа и Русь: и там, и там утвердился летописный принцип — погодное описание событий. Основа — хронологическая сетка. Анналистическая система была свойственна Западной Европе и Руси, но не была свойственна Византии, так как ей было очень удобно следовать в монастырях; это вещь принципиально имперсональная, а Византия любила личностную историю; грамотность там не концентрировалась в монастырях. История по-прежнему писалась как часть литературы и сохраняла родовые черты классического историописания.
В шестом веке под пером Прокопия Кесарийского жанр историописания немного христианизировался: несмотря на архаику, включил в себя элементы христианства. Эта гигантская по объему история стилизует себя под античность (избегает терминов и т. д.). Вероисповедные вопросы по-прежнему не входят в предмет истории.
Преемственность: Прокопий — Агафий — Менандр – Феофилакт Семокарта. Последний спокойно вводит христианские мотивы в повествование. Сплетение нового дискурса со старым жанром приводит к размыванию жанра античной истории. Хроника же — демократичный, потенциально разомкнутый жанр, что делает ее привлекательной для славян; жанр же классической истории, потенциально замкнутый (у истории есть начало и конец), не предполагающий введения новых событий, игнорировался.
После Феофилакта Семокарты классическую историю не писали несколько столетий (хроника же пережила темные века; легко приспосабливалась); лишь во 2 половине десятого века возрождается античное историописание под пером Льва Диакона.
За ним – череда классицизирующих историков (Михаил Пселл, Анна Комнина, Никита Хониат — оставил исторический труд, цель которого — объяснить падение Византии. Делает это с невероятной мощью и художественной убедительностью. Это оправдание всей византийской литературы. Пишет сложным, архаизированным языком, но использует вокабуляр во всей его полноте. Поднимается на уровень невероятных обобщений: обличает власть, императоров, иерархию церкви; не щадит никого, в том числе и чиновный класс, к которому принадлежит и который обвиняет в национальном предательстве). Это единственный жанр, который просуществовал до гибели Византии.
Литургическая поэзия. Активно переводилась славянами и играла значимую роль. Уже Плиний Младший в своем знаменитом отчете императору Траяну говорит, что все слухи о младенческих жертвах и свальном грехе у христиан — ложь, и сообщает, что они почему-то отказываются принести жертву императору (обязанность каждого человека) и что отказавшихся пришлось распять. Описывает, как они собираются на богослужениях и поют гимны. Как выглядела христианская литургия на начальном этапе, мы не знаем. Но ясно, что классическая литература не годилась для создания гимнов, так как была языческой и так как ее язык менялся. Тогда стали возникать новые способы создания текстов. Отцы церкви (Григорий Нисский) пытались писать гимны, но они не были использованы в церкви. То же самое не получилось в пятом веке у Синесия Керенского(?). Литургия создала свой собственный язык и собственную литургическую поэзию, которая, видимо, уходила корнями в сирийскую ритмизованную прозу. Отец литургической поэзии в Сирии — Ефрем Сирин. Нужно было создать поэзию, которую можно было бы читать и петь всей конгрегацией, — с легким ритмом и написанную простым языком. Сложная задача; первая реальная фигура, решившая ее, — Роман Сладкопевец. Первый великий автор, который создал новую завершенную форму поэзии — кондак. Длинное стихотворение, которое строится по силлабо-тоническому принципу. Неизвестно, употреблял ли сам Роман Сладкопевец слово "кондак". Вся эта форма строится на диалоге, на развитии сюжета, на обращении к конгрегации; имеет рефрены. Опирается на античную поэзию и, с другой стороны, на риторику. Вершиной развития жанра кондака является акафист Богородице — самый выдающийся шедевр византийской поэзии. Был исполнен в 627 году. В его структуре предусмотрено сочетание повторяющихся и новых мотивов. Описание Благовещения; каждый следующий персонаж привносит что-то новое в разговор, но сохраняются и старые мотивы. Растворение божественного сюжета в повседневности, понятной каждому. Роман Сладкопевец был причислен к лику святых, но его наследие было забыто. Жанр кондака пошел на убыль и в восьмом веке погиб. На смену кондаку идет канон. Главный классик этого жанра — Андрей Критский. Ему принадлежит "Великий покаянный канон". Но канон принципиально отличен от кондака: он всегда монологичен, статичен, это вопль одного человека к богу. Переход от кондака к канону — переход от одного богослужения к другому. Канон — вещь, предназначенная для стояния на месте. Собственно, слово "акафист" переводится как "несидален"; значит, в других случаях прихожане сидели. Это застывание литургии соответствовало застыванию человека и застыванию авторского эго. Огромная масса литургических текстов, написанных после этого, вся написана в жанре канона. Окончательный свой вид литургия приобрела в десятом веке. Ранневизантийское время — бурные поиски формы, прорыв; потом — схождение на нет и застывание.
Агиография. Самый массовый жанр византийской литературы; др нас дошло примерно 2000 текстов. Агиография — сетка, за которой скрывается разнообразие литературных форм. Одна из них — мученичество martyrium, страсти. Фигура святых возникает в процессе развития христианской практики для преодоления монотеизма; святые выполняли функцию посредников между небом и землей. Христианство выигрывает, так как 1) отвергает неоплатоническую идею того, что земной мир — ничто 2) побеждает манихейство, провозглашая дуализм мира: есть и темное и светлое. Мост между небом и землей строится и сверху и снизу. Христианство так и не отвечает на вопрос, умерли ли святые или нет, почему надо обращаться к тому или иному святому. Этот культ складывается снизу, и жанр агиографии тоже складывается стихийно; поначалу не ощущает себя литературой. Изначально опирался на архивные документы, на протоколы. Существовал в форме диалога. Потом к описанию мученичества начал прибавляться рассказ о биографии. Потом начинает возникать жанр речений разных пустынников, который собирались вместе и имели хождение в виде собрания различных высказываний. Большинство этих пустынников — копты. Потом стали возникать истории о тех или иных святых, пустынниках. К четвертому веку зарождаются первые собрания таких рассказов. К тому моменту нет культа мощей, икон, нет понятия того, что есть святые, жития которых нужно написать. Потом — жанр чудес (рассказ о чудесах, творимых после смерти); тоже стихийный жанр. Возникает жанр благочестивого анекдота, шутки. Пример. Святой Мина (в Египте) был большой шутник; очищение на его могиле происходило в виде инкумбации. Рассказы о том, как это происходило. К его могиле принесли парализованного, пришла немая. Во сне святой Мина неоднократно являлся к парализованному и сказал, что для излечения он должен залезть на постель слепой, тот долго не верил, но наконец согласился. Очень реалистично описывается, как парализованный заползает на постель слепой, она вскрикивает, он в страхе вскакивает и убегает. В этот жанр вторгаются элементы бытового разговора, пересмешки; это самый низовой жанр литературы — фольклорная стихия вторгается в письменную речь. Все это покрывается зонтичным термином "агиография". Но к пятому веку литература приходит к пониманию необходимости описать жизнь святого с начала до конца. Биополетейя — описание жизни и деятельности. Должна быть фабула, нужно описать, как он пришел к статусу святости. Только на этом этапе агиография приобретает черты сознательно литературного жанра. Задача усложняется тем обстоятельством, что после прекращения гонений неясно, кого можно называть святым, кого нет. Разные авторы по-разному решают эту задачу; иногда это выглядит просто как описание жизни политического деятеля или монаха. В ход идет фантазия. Возникают разные типы святости, в том числе самые невероятные (жизнеописание юродивого, например). Появляется литература парадокса. В этом разнообразии агиография расцветает до второй половины десятого века. Учреждается реформа: пересмотр всего гигантского корпуса житий и составление корпуса житий на каждый день. Все жития подвергаются выглаживанию, усреднению; приглаживаются жития самых парадоксальных святых (пример: Мария Новая, которую муж убил из ревности). После этой реформы агиография идет на спад; тот невероятный взлет уже не повторяется.