Тонино Гуэрра, Микеланджело Антониони. Притча о бумажном змее
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
Tonino Guerra. L'aquilone (1982).
Пер. с итал. – А.Веселицкий.
Авт.сб. “Птицелов”. М., “Радуга”, 1985.
OCR & spellcheck by HarryFan, 13 June 2002
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
ПЕСЧАНАЯ БУРЯ
Бескрайняя, кое-где покрытая небольшими холмами и кустарником песчаная равнина. От легкого ветра вздрагивают и тут же затихают сухие пыльные ветви. Еще один порыв ветра настигает где-то вдалеке стадо овец, застывших под солнцем. Овцы поворачивают головы в ту сторону, откуда дует ветер – он слегка взъерошил их шерсть, но вот она опять улеглась. А ветер все набирает силу: теперь он уже не такой робкий. Беспорядочные порывы резко сталкиваются, встречаясь друг с другом, пока наконец не сливаются в едином воздушном потоке. Волны пыли пробегают по освещенной солнцем равнине.
Тишина прерывается хриплыми всхлипами, сопровождающими атаки ветра. Ветви кустов гнутся или разлетаются в щепки; все, что прочно не соединено с землей, поднимается в воздух вместе с песком: сухие листья, мелкие кустики, сучья, случайно оказавшиеся здесь предметы. На степь уже надвигается гигантская однородная волна, несущая всеобщий беспорядок. Она обрушивается на людей, коней с повозками, сбившихся в кучу, чтобы как-то противостоять злобе урагана. Может быть, это кочевники, и их пестрые одежды неистово развеваются, словно маленькие флажки среди гула, свиста и ржания испуганных коней, которые вдруг пускаются вскачь, скрываясь в облаке пыли. Буря песка и ветра достигает желтой, необычно широкой реки, пересекающей пустыню. Большую часть года река спокойна. Ураган обрушивается на нее неожиданно, вызывая панику и хаос среди обитателей ее берегов, особенно там, где стоит большой паром, обычно перевозящий людей, местные автобусы, трактора. Люди добрались сюда по пыльным тропам и сейчас, вскакивая в свои грузовики, пытаются укрыться среди деревьев; а сборщицы хлопка выпрыгивают из битком набитых фургонов на землю, ища защиты у тех же деревьев. Высокая волна вздымает на гребень огромную массу пены, а потом выплескивается на берег, смывая обозначавшие его песчаные дюны. Ветер проникает в густую зеленую чащу. Ветви, согнувшись под натиском страшной силы, которая, кажется, намерена оторвать их от стволов, отдают на ее произвол свои листья, устремляющиеся прочь темным облаком. Весь лес раздет. Затем ветер достигает другого леса – из металлических опор нефтедобывающих установок. Он подхватывает языки пламени, рвущиеся из труб, и вытягивает их в небо, до самого горизонта, пугая стаю больших черных птиц: взмывая вверх, они мечутся в поисках тихого места в стороне от циклона. И, найдя его в квадрате голубого неба, они замедляют свой отчаянный полет; стихают их крики, а крылья вновь обретают привычный ритм.
|
|
Внизу под ними плотное облако пыли движется навстречу идущему по степи поезду. Постепенно рельсы исчезают, и длинный, похожий на черного червя состав останавливается, утонув колесами в песке, который местами доходит до самых окон. Сотни испуганных лиц глядят через стекла на эту стихию. Смеется моряк с пшеничными усами.
|
|
Но вот вдалеке появляются дома большого поселка, раскинувшегося в песках. Голубые купола мечетей как будто отражают небо. Воздух здесь медового цвета. Первые потоки пыли устремляются в пустой переулок. Тишину заполняет легкий гул. По другому переулку катится сделанный из мешковины зонт, и кажется, что он подметает землю. В одном из дворов ветер бросает кур на железную сетку ограды, и головы их застревают в ячейках. А вот летит туча хлопка, сорванного в полях, и сетка превращается в белую стену. Главная площадь покрывается пылью: ее потоки несутся со всех сторон. Какой-то мужчина, ухватившись за дерево, наблюдает, как над домами летят шапки. Пустой салон трамвая сотрясается от стука ветра в оконные стекла. Набившись в базарные павильоны, люди глядят на происходящее снаружи. Бумажный змей из белоснежного шелкового полотна, прямоугольный, как страница большой книги, колышется высоко в небе, поддерживаемый легким ветром. Пониже, на некотором расстоянии, другие бумажные змеи. Они вздрагивают от порывов ветра, которые, кажется, все чаще и сильнее рассекают воздух. Дети озадаченно, с тревогой следят за тем, как сотрясаются их змеи.
Что же происходит? Все поворачиваются туда, откуда доносится свист ветра. Песчаное облако скоро будет здесь. Однако, приблизившись к группе детей, оно вдруг сворачивает, оставляя их в стороне. Дети лихорадочно скручивают веревки, чтобы спустить вниз своих змеев, которым угрожает этот гнев господень. Ребятишки явно испуганы. Тем более что теперь кажется, будто облако изменило вдруг свой замысел. Замерев на мгновение, оно начало закручиваться вокруг себя, всасывая все, что оказалось рядом. Змеи свернуты в трубку могучей рукой ветра, то раскрытой, то сжатой в кулак, что способен вырвать вбитый в бревно гвоздь. И, пока бумажные змеи яростно вращаются в небе, дети на земле все еще пытаются подтянуть к себе веревки. Но уже поздно. Им ничего не остается, как, бросившись на землю, ползком покинуть это место. Над их головами в бешеном ритме пролетают клочки бумаги. В пыльном вихре мелькают белые комья, уносимые ветром ввысь. Это самый настоящий смерч, темной полосой теряющийся в бесконечности. Одно долгое мгновение и люди, и природа, захваченная стихийным бедствием, как бы пребывают в ожидании. Но вот пыль вокруг смерча улеглась, и вновь видны очертания поселка с его голубыми куполами. Изломанный горизонт пустыни тоже четок и прозрачен. Пыль и мельчайшие песчинки между тем оседают на вещи, даже на те, что находятся в закрытых помещениях: становятся матовыми стекла и безделушки на комодах. Пыль проникает даже в ящики, затуманивая линзы старых очков. Дети вернулись туда, где играли, пока не пришел смерч, и бережно собирают остатки своих бумажных змеев.
|
|
Но вдруг один из ребят, указывая пальцем вверх, кричит:
– Посмотрите!
Все поднимают глаза и видят, что там, в вышине, парит один белый бумажный змей, повисший в небе прямоугольной книжной страницей. Усман хотел бы закричать от радости, но у него перехватывает горло. И тогда, чтобы хоть как-то отметить это событие, он сдергивает старую вельветовую курточку цвета виноградных выжимок, с пуговицами, часть из которых костяные, а часть – металлические, военного образца.
Потрескивание материи, к которой ласково прикасается ветер, означает, что змею нужна новая нить. Усман бежит к кусту, где, к счастью, застрял моток веревки, что не дало змею улететь. Только теперь у Усмана прорезался голос:
– Это мой! Он один не порвался!.. Я выиграл!
И он распускает моток. Его друзья столпились вокруг, готовые, если понадобится, добавить веревки от своих уничтоженных змеев к веревке друга.
Прошло какое-то время, и день уже идет на убыль. Меркнет солнечный свет. Дети все на том же месте; змей поднимается все выше, а последний клубок шпагата кончается. Усман вопросительно смотрит на ребят. В эту минуту раздается какой-то непонятный вой: в окружающей тишине он звучит особенно жутко. Дети снова глядят друг на друга, но теперь в их глазенках отражается страх. Тишина, наступившая вслед за этим странным звуком, кажется оглушительной, почти зловещей. И в этой тишине вновь слышится вой, еще более пронзительный и страшный.
– Может, домой пойдем?.. – робко предлагает белобрысый мальчишка, стоящий рядом с Усманом.
И, не дожидаясь ответа, сначала неуверенно, а затем все быстрее шагает прочь. Другие дети тянутся вслед за ним. Остается лишь Исфандар. Он советует приятелю уйти с ними, но Усман никак не может решиться. Ему и страшно, и жалко оставить своего змея. Исфандар бросается прочь и исчезает вместе с другими детьми. Усман один. Он один в пустыне, над которой уже сгущаются сумерки. А вой слышится снова, совсем близко. Вокруг кусты, крупные шары колючек. Внезапно один из них сдвигается с места.
Усман бросается на землю и лежит затаив дыхание. Однако, набравшись смелости, поднимает голову и глядит, что за зверь скрывается за колючкой. Из-за шара появляется голова, довольно большая, раскосые, как у монгола, глаза, смеющийся рот. Усман вскакивает на ноги и бежит навстречу странному существу. Он его прекрасно знает: это местный дурачок – парень лет двадцати трех, неуклюжий, вечно улыбающийся, с сумкой в руке. Усману хочется выругать его, может, даже запустить чем-нибудь ему в физиономию, но вместо этого он разражается смехом, вместе с которым уходит весь его страх. Дурачок подходит ближе и спрашивает с болезненным любопытством:
– Г-г-где? – Он явно имеет в виду бумажного змея.
– Его не видно. Но он там, наверху, – отвечает Усман, довольный, что может подразнить дурачка. Потом добавляет, показывая на сумку: – Что у тебя там?
– Ни-ни, ни-чего.
Он заикается, порой и не разберешь, что говорит.
– Как это ничего? Она ведь полная!
Дурачок смеется и протягивает Усману сумку; раскрыв ее, тот радостно кричит:
– Шпагат!
Он достает один клубок и привязывает его конец к нити, уходящей вверх. Потом постепенно разматывает моток. Дурачок отупело следит за его движениями, что-то лопочет, хлопает в ладоши по мере того, как шпагат все быстрее поднимается в небо. Несколько мгновений, и моток кончился. Усман повторяет операцию с другим мотком. Дурачок тянет руку к Усману:
– Д-д-дай м-м-мне попробовать.
Усман в нерешительности: и хотелось бы доставить удовольствие дурачку, но он ему не доверяет.
– Только смотри не упусти.
Дурачок быстро и согласно кивает, и Усман, еще немного поколебавшись, наконец сдается. Однако для верности все-таки привязывает конец шпагата к руке дурачка, который, как только почувствовал в руке змея, начинает скакать от радости, поднимая и опуская руку. Потом припускается бежать. Он счастлив. Но от этих судорожных прыжков узел, затянутый Усманом, распускается, и змей оказывается на свободе. Моток в мгновение ока исчезает, и напрасны попытки обоих ухватить его конец. Усман видит, как нить улетает вдаль почти над самой землей, как будто последний порыв ветра прижимает ее книзу. В отчаянии он катается по земле. Рыдания сотрясают его детское тело. Дурачок, онемев, смотрит на него, а затем тоже бросается наземь и начинает с силой биться головой о песок. Через несколько секунд весь лоб у него в крови. Тогда Усман встает, подходит к дурачку, пытаясь его успокоить.
– Ладно тебе! Это я виноват...
Внимание обоих привлекает нечто движущееся по направлению к ним. В нескольких шагах останавливается собака. Это, несомненно, бродячий пес: шерсть его всклочена и грязна, но глаза ясные, живые. Усман смотрит на пса, и тот принимается лаять, негромко, но настойчиво. Затем он поворачивает обратно, однако тут же вновь останавливается и лает. Ясно, что он зовет Усмана последовать за собой. Мальчик колеблется. Тогда пес подходит к нему, лижет ногу. И снова отбегает. Усман наконец решился: идет за псом. Дурачок по-прежнему лежит, уткнувшись лицом в песок. Он окончательно успокоился и заснул. Пес и Усман долго бредут по пустыне. Подходят к подножию башни, которая сурово и властно возвышается над песками.
Вокруг почти ничего не видно, потому что воздух уже запорошила ночь, и башня внушает страх. Она кажется необитаемой. Но пес уверенно бежит вперед. Лапой он отворяет небольшую, изъеденную жучком дверь и переступает порог.
ВСТРЕЧА С ВЕЛИКИМ МУДРЕЦОМ
Слабое мерцание струится с верха винтовой лестницы, куда ведут расшатанные ступеньки. Собака скачет по ним, а Усман с некоторым страхом идет следом.
На самом деле башня выше, чем казалась. Наконец собака и Усман достигают небольшой площадки шириной всего в несколько метров, которая освещена лампами, поставленными на кирпичные перила. На ковре, скрестив ноги на восточный лад, сидит старик, древний, как Мафусаил. Глаза его закрыты, кажется, что он погружен в размышления. Собака устраивается рядом с ним. У старика длинные, висячие усы и прозрачная борода. Его голос прорезает тишину, шевеля мягкие волоски на бороде.
– Тебе повезло. Твой змей попал прямо сюда. – Он поднимает покоящуюся на колене руку и показывает белую нить, зажатую между пальцами. И смотрит на мальчика, как будто с вершины горы.
Усман хочет ответить, но не находит слов.
Старик улыбается.
– Ты знаешь, кто я такой?
Усман наконец находит в себе силы заговорить:
– Аксакал.
– Правильно. Однако тебе пора. Завтра утром пес принесет тебе нить змея.
Усман осмелел.
– Если я вернусь домой, мой дед и сестра...
–...ничего тебе не сделают, – перебивает его старик, добродушно улыбаясь, как человек, уверенный в своих словах.
Усман глядит на него как на воплощение мудрости в образе человека. И все же не решается двинуться с места. Он робко возражает:
– Но сейчас ночь, а я боюсь темноты.
Аксакал вновь ободряюще улыбается ему.
– Нет, сейчас не ночь.
Усман все еще в нерешительности. Он бросает взгляд на пса, надеясь, что хотя бы он его проводит, но тот сидит неподвижно. Тогда мальчик, махнув рукой на прощанье, пускается в обратный путь. Шаги его все глуше звучат на лестнице. Когда он выходит из башни, пустыня полностью погружена в темноту. Он прислушивается, пытаясь различить в этой тишине хоть какой-то родной звук. И вот слышит: откуда-то издалека доносится одинокий крик ночной птицы. Мальчик шагает в ночи, то и дело оглядываясь назад. Башня, прежде казавшаяся ему такой враждебной и таинственной, – теперь единственное, что его подбадривает. Но она остается все дальше за спиной. И вдруг что-то странное происходит в небе: свет необычайной силы, зарождаясь у горизонта, распространяется по всей пустыне, как будто вот-вот взойдет солнце. Но вместо солнца на горизонте появляется полная луна, раз в десять больше обычной.
Усман смотрит на нее, не веря собственным глазам. Лунный свет заливает его лицо. Теперь он различает даже далекие, но очень четкие очертания поселка. И, совсем успокоившись, он убыстряет шаг. Правда, вскоре опять слегка пугается, когда огромная птица вспархивает из-за куста и с хриплым карканьем набирает высоту. Ее мощные крылья движутся медленно и ровно в светлеющем воздухе.
Птица уносится ввысь, а затем опускается, легко планируя.
Занимается молочный, как будто летний, рассвет, озаряя улицы и площади поселка, пустынные в этот час.
Усман шагает по длинной улице. Затем сворачивает в переулок меж двух невысоких глиняных стен; здесь его дом.
Сейчас мальчика заботит только одно: что сказать деду и сестре. Переулок тоже пуст. Лишь один человек стоит перед маленькой, выкрашенной в зеленый цвет дверью, – это дед Усмана. Мальчик опасливо приближается, следя за каждым движением старика. Ясно видно: он боится, что его отругают или даже побьют.
Старик худ, лицо его испещрено морщинами. Усман останавливается в нескольких шагах от него. Ему недостает смелости войти в дверь: для этого надо проследовать мимо старика. Но тот смотрит на внука с нежностью и спрашивает заботливо:
– Ты устал?
Усман делает многозначительный жест, но пройти мимо деда все же не решается. Тогда старик отступает, пропуская мальчика и рассеивая все его страхи. Они входят во двор. Дед направляется к деревянному настилу и усаживается перед белым чайником. Усман проходит дальше, на маленькую деревянную веранду с окнами в густой сад. На столе для него приготовлено множество вкусных вещей. Даже суп еще дымится, как будто в доме знали, что он вот-вот придет. Усман садится и принимается жадно есть. Все тревоги прошедшего дня как бы уходят прочь. Ему хочется есть, но одновременно и спать. За его спиной открыта дверь в другую комнату, где на ковре спит девушка. Это его сестра Ширин. Луна освещает ее, но это не тот мощный свет, что был в пустыне, – лишь на волосах играют тусклые блики. Ширин шестнадцать лет, у нее лицо фарфоровой куколки. Усман так и заснул на веранде, положив голову на стол. Ночь опять стала темной – теплая, полная спокойных теней ночь.
ПОГОНЩИК ВЕРБЛЮДОВ
По пустыне медленно идет купец, ведя за собой двух верблюдов, тяжело навьюченных товарами, покрытыми полотном. На вид ему лет сорок; он крепкого сложения, взгляд суровый. Кожа на лице опалена солнцем, борода висит клочьями. Купец идет впереди верблюдов по тропе, которая вьется среди кустарников. Вот он подводит животных к артезианскому колодцу. Пока верблюды пьют, он, порывшись в мешке, достает чайник и пиалу. Набрав сухих веток, разжигает небольшой костер, над которым подвешивает котелок, чтобы вскипятить воду. Затем он достает дыню и отрезает ломтик. Подняв глаза, он замечает пробегающего неподалеку пса, который с ниткой в зубах приближается к какому-то мальчику. Купец не может разглядеть, к чему прикреплена эта нить, повисшая в воздухе. Тогда он подходит к мальчику (это Усман) и насмешливо спрашивает:
– Что это за нитка, к которой ничего не привязано?
– Это мой бумажный змей. Его не видно, потому что он очень высоко.
– Смеешься надо мной?
– Я? Да нет. Он улетел бы и выше, будь у меня еще веревка. Посмотри!
Он тянет к себе конец нити, показывая, как трудно его удерживать. Змей то и дело вздрагивает; погонщик ошеломлен. Он смотрит на руку Усмана, потом на шпагат и никак не может успокоиться, так как вверху и впрямь ничего не видно. Он не знает, то ли верить мальчишке, то ли нет. Наконец он говорит:
– А если твой шпагат порвется?.. Нужно что-нибудь покрепче.
– Я знаю, но где взять?
Купец довольно улыбается. Он приподнимает полотно, которым покрыт товар, и показывает, что под ним: большие мотки веревки.
– Вот как раз то, что тебе нужно. Ее не разрежешь даже ножницами.
Теперь удивляется Усман. Однако на лице его тут же вспыхивает радостная улыбка.
– Ты мне дашь ее?
Человек усмехается и бросает взгляд в сторону колодца, как будто обращаясь к воде.
– Да он спятил! – Купец вновь поворачивается к мальчику. – Ты знаешь, для чего это? Для рыболовных сетей. Конечно, они нужны не мне. Рыбакам – они меня ждут.
Он указывает на линию горизонта, туда, куда лежит его путь. Заслонив глаза от солнца, он снова смотрит на нить, теряющуюся в небе.
– На какой же все-таки высоте твой змей?
– Самое меньшее – километров десять.
Купец недоверчиво поводит плечами.
– И как же это он забрался так высоко?
Усман почувствовал любопытство купца и потому идет на хитрость.
– Если ты дашь ему еще веревки, он поднимется и на сто километров.
– А что потом?
– Ничего. Но это будет змей, которому удалось подняться выше всех змеев на свете.
– Да кто ж его видит?
– Пожалуй, его видят умершие... У тебя есть кто-нибудь, кто помер?
– Конечно, но при чем здесь это?
– Им можно было бы передать привет.
Вид у купца обескураженный: создается впечатление, что в голове у него роятся мошки.
– Впервые такое слышу.
Усман понимает, что ему удалось пробить брешь в этой твердой, как скала, голове.
– Я много раз слышал, что покойники живут на небе... Но, может, ты и прав – скорее всего, они только под землей...
Бородач вконец растерялся. Он идет к костру, снимает котелок и наливает воду в чайник. Потом, держа в руках пиалу и чайник, возвращается назад. Он смотрит на мальчика, но явно не видит его, погруженный в свои мысли, как будто вычисляя что-то. Он усаживается на песок, согнув колени. Затем говорит:
– Положим, тебе надоест это дело и ты захочешь забрать веревку назад? Сможешь?
– Конечно, смогу. Что ее, съедят там наверху?!
Купец с отрешенным видом прихлебывает чай. То и дело встряхивает головой, обуреваемый сомнениями. И наконец решается.
– Хорошо, я дам тебе веревку. Но змей будет мой.
Это условие так возмущает Усмана, что он с силой дергает нить, и она едва не обрывается.
– Змей мой, я его никому не отдам!
– Но я должен быть уверен, что смогу вернуть свою веревку.
Мальчик с яростью глядит на него, потом резко поворачивается и отходит в сторону. Отказаться от змея?! Он об этом и слышать не желает.
Купец возвращается к верблюдам, укладывает на место пиалу и чайник, собираясь вновь двинуться в путь вместе со своим небольшим караваном. Усман смотрит на него исподлобья и произносит, не поднимая головы:
– Послушай... если хочешь, я дам тебе его на сегодня... а пока что отведу своего деда в баню. А когда вернусь, ты мне его отдашь...
Он вручает нить погонщику верблюдов, который так возбужден, что даже не прощается с мальчиком. Он роется под полотном, закрывающим его вещи, и достает первый моток веревки. Ловкими движениями он привязывает конец к нити, держащей змея, и выпускает его, так что змей может взять столько веревки, сколько пожелает. Видя, как легко нить уходит ввысь, он не может сдержать радости и весело машет руками приближающимся обитателям поселка. Через несколько минут вокруг него собирается целая толпа любопытных. В поселке все уже говорят о бумажном змее, который поднимается и поднимается, не останавливаясь ни на минуту. В толпе несколько всадников, приехавших издалека. Мотки веревки сгружены с верблюдов и раскиданы по земле. Здесь и светлоусый моряк, который следит, чтобы купец не допустил промаха, завязывая узлы. В узлах он понимает и судит со знанием дела. А торговец вяжет узлы и вправду очень ловко; с довольным видом расхаживает среди людей, как будто все, что здесь происходит, – его заслуга. Потом он поворачивается к моряку.
– Сколько еще осталось?
Моряк бросает взгляд на мотки. Их уже совсем немного, и лицо моряка омрачается.
– Четыре.
– Только четыре? – переспрашивает купец.
Он не на шутку озадачен. Разговоры вокруг выдают ту же растерянность. Кто-то даже принес с собой бинокль в надежде увидеть змея. Люди передают бинокль из рук в руки, но всех ждет разочарование. Нить уходит ввысь, кончаясь неизвестно где.
В БАНЕ И В ПУСТЫНЕ
Между тем Усман вместе с дедом – в старой бане. Это низкое помещение с куполообразным потолком и мраморными сиденьями вдоль стен, на которых расположились голые мужчины. Их тела, окутанные облаками пара, покрыты обильным потом.
Среди них сидит и дед Усмана. Мальчик, тоже голый, нервно расхаживает перед ним взад-вперед. Старик берет его за руку.
– Скажи-ка, что это с тобой сегодня?
Усман не отвечает. Он пыхтит – плохо переносит этот жар. Набирает ведро воды и опрокидывает на себя. Вновь подходит к деду и усаживается рядом.
– Да что с тобой говорить, тебе ведь все это не нравится. Не веришь – ну и ладно.
Они выходят из парной: здесь люди привыкают к внешней температуре. Кое-кто играет в кости, остальные пьют чай. Дед укладывается на лежанке, чтобы поспать. Мальчик в отчаянии смотрит на него.
– Ты же сказал, что больше не будешь здесь спать.
– Я не сплю. Только полежу немного с закрытыми глазами.
– Уже пять часов.
– Ну вот что: мне нужно пробыть в бане ровно восемь часов. А восемь часов еще не прошло.
Старик укладывается, закрывает глаза, но тут же снова открывает их.
– Здесь, в бане, люди учатся думать. Кажется, ничего не делаешь, а на самом деле...
– А вот если бы ты хоть раз не стал думать и пошел в степь, то увидел бы змея собственными глазами... В общем, увидел бы веревку.
– Я не верю и половине того, что вижу.
– А я верю, и в два раза больше.
Тут Усман замечает, что дед спит. Его так и подмывает разбудить старика, но потом он начинает потихоньку одеваться, намереваясь уйти. Однако все же возвращается и терпеливо ждет.
А в пустыне в это время глаза любопытных не столько устремлены на небо в тщетной надежде обнаружить маленькую светлую точку, которая могла бы оказаться змеем, сколько на последние метры веревки, проходящие сквозь пальцы погонщика верблюдов. Купец очень мрачен. Обращаясь к тем, кто стоит поближе, он говорит так, будто вопрос касается больше их, чем его самого:
– Что же мне теперь делать?
Все молчат по той простой причине, что никто не знает, что отвечать. Погонщик продолжает с нарастающим раздражением:
– Не могу же я торчать здесь целый день.
Он смотрит на людей, и люди смотрят на него.
– Мне нужно пройти еще тридцать километров.
И опять люди смотрят на него, а он на них.
– А веревка? Ведь рыбаки ждут ее. Она им нужна для сетей...
Поскольку и теперь никто не реагирует, купец начинает кричать:
– А знаете, что я сделаю? Стяну ее вниз и пойду себе.
И, не ожидая ответа, он начинает тянуть, словно бы это самое что ни на есть простое дело. Но ничего не выходит: кажется, будто веревка привязана к скале. Погонщик близок к отчаянию, но все еще не верит своим глазам. Он поворачивается к любопытным.
– Не идет.
Кто-то смеется. Купец бросает в сторону насмешника испепеляющий взгляд и вновь принимается тянуть. Он парень крепкий и трудится изо всех сил, но усилия его напрасны: нить остается на месте. А тем временем наступает вечер. На горизонте еще видна яркая красноватая полоса; вся остальная часть неба уже потемнела. Погонщик верблюдов садится на песок, на него падают косые лучи – последние лучи дня. Любопытных поубавилось: одни сидят, другие растянулись на песке, как бы ожидая чего-то. Вдруг купец вскакивает на ноги, полный решимости разрушить сонное оцепенение, охватившее всех вокруг.
– Кто из вас купит мою веревку?
Один из присутствующих отвечает, с трудом подавляя зевок:
– Мы пришли смотреть, а не покупать.
Но погонщик верблюдов настаивает:
– А вы купите в складчину...
Однако он, видно, и сам не верит в то, что эти люди его поймут. И тогда он принимает решение, которое кажется ему единственно правильным. Подойдя к своим верблюдам, он привязывает конец веревки к сбруе, потом дикими криками заставляет животных подняться и тащит их за собой. Люди удивлены: они встают один за другим и преграждают ему дорогу. Кто-то говорит:
– Нет, ты не уйдешь.
– Я поступаю так, как считаю нужным.
Эти слова вызывают в толпе гул протеста. Вперед выходит моряк.
– Да нет, надо еще, чтоб мы были согласны.
Люди со всех сторон обступают купца. Тот глядит на них с вызовом, и в конце концов у него вырывается истерический крик:
– Пропустите меня!
Он обводит горящими глазами толпу и достает нож. Шаг вперед – и он с ними лицом к лицу.
– Меня никто не запугает, слышите?
Однако перед ним стена: все эти люди готовы подставить свою грудь под нож. Стоит долгое и напряженное молчание. Наконец купец подходит к первому верблюду и подносит лезвие ножа к натянутой нити, удерживающей змея:
– Или вы пропустите меня, или я перережу веревку.
Угроза производит впечатление – подобного никто не ожидал. Люди понимают, что этот тип способен на все. Они медленно расступаются, образуя коридор, и купец привычными хриплыми выкриками погоняет верблюдов вперед, а нож все-таки держит рядом с веревкой. Пройдя сквозь строй, он тут же осторожности ради поворачивается спиной к верблюдам и лицом к толпе. Внезапно раздается голос, заставляющий его вздрогнуть:
– Куда это ты собрался?
Перед ним стоит старик, Аксакал.
– А тебе что за дело? – огрызается купец.
Аксакал, встав перед верблюдами, поднимает руку, и животные останавливаются. Палкой, зажатой в руке, погонщик бьет верблюдов, но те застыли как вкопанные. Еще удар – безрезультатно. Купец снова подходит к Аксакалу. Наконец он понял, что старик обладает какой-то странной силой, и тогда, обращаясь ко всем присутствующим, он с тоской говорит:
– Черт возьми, может, вы объясните, почему вам так дорог этот бумажный змей? Я отдал вам всю свою веревку... но куда же, куда он летит?
– Он сам знает, куда ему следует лететь, – отвечает Аксакал, увидев, что никто из присутствующих не находит никакого объяснения.
А купец, услышав такие загадочные слова, вновь приходит в ярость.
– Ах так, ну тогда я тоже знаю, что мне делать. Я пойду к мэру. Пусть он решает, кто прав.
Он отвязывает конец веревки от седла, вручает его старику и бредет прочь со своими верблюдами. Люди, провожая его взглядами, не скрывают своего удовлетворения.
Аксакал, посерьезнев, заводит речь о змее.
– А сейчас, чтобы отпустить его, куда он пожелает, мы должны найти еще веревки... Вы и не представляете, сколько ее понадобится. И если у вас ее больше нет, ступайте в ближние деревни, а когда и там она кончится, – в дальние... в пустыне и за ее пределами.
Люди внимают каждому слову Аксакала, но в душе у них шевелятся сомнения. Древнего мудреца здесь очень почитают, но то, чего он требует сейчас, кажется им неосуществимым. Аксакал чувствует это настроение и продолжает очень проникновенно:
– Я вижу, что не убедил вас.
Глазами он ищет место поудобнее.
– Давайте все сядем вот здесь, – говорит он.
Люди устраиваются вокруг старика, а он сел на большой камень и продолжает свою речь.
– Я хочу рассказать вам одну историю. Как-то ночью человек идет к себе домой... Вокруг темнота, луны не видно. Вдруг он замечает другого человека, который, наклонившись, ищет что-то под фонарем. Он спрашивает его, что тот делает, и человек отвечает, что потерял ключ от дома. “А вы уверены, что потеряли именно здесь, под фонарем?”– спрашивает первый. “Нет, – отвечает второй. – Но если я не разыщу ключ здесь, где светло, то вообще нет никакой надежды найти его”.
Все смеются. Аксакал дожидается, пока смех утихнет, а потом продолжает:
– Так вот, ситуация у нас примерно та же. Бумажный змей – это наш ключ, небо – наш фонарь.
Рассказ старика не только развлекает, но и зачаровывает людей. Аксакал говорит, и слова его звучат все убедительнее в этом отдаленном уголке пустыни. Его голос, звонкий и чистый, проникает в самые глубины человеческой души. Часы летят, ночь уже на исходе, и при первом свете зари Аксакал все еще продолжает свой рассказ.
Он явно взбудоражил людей, у них появилось желание действовать.
И точно: как только старик умолкает, все собираются в дорогу. Тот, кто пришел пешком, пешим и уходит, водители грузовиков заводят моторы, всадники, прискакавшие издалека, пускают коней галопом к своим поселкам. Аксакал остается один. Он поднимает глаза к постепенно светлеющему небу. Но еще светлее рассветного неба белая полоска, которая тянется из руки мудреца и уходит высоко-высоко, теряясь среди гаснущих звезд.