Уникальная врачебная методика 6 глава




“Береги себя, любимый. Береги.”

 

 

Жених и невеста

За стеной полчаса назад удалось усыпить снотворным молодого штурмана — лейтенанта Леху. У него на кабульской вертушке-“почтовике” не вернулась на “Скобу” будущая жена — миловидная, скромная, всегда улыбчивая и краснеющая медсестра Таня. Узнавшего об этом Леху, внешне всегда спокойного спортивного сложения мужика, забила многочасовая эпилепсия.

“Почтовик” исчез при заходе на посадку на базу “Пучок” в районе пика Мучкель с высотной отметкой 3.558. Связь с бортом прекратилась в два часа за пятнадцать минут до посадочного времени. Ведомый экипаж ничего вразумительного доложить не смог. В поисках “почтовика” барражировали восемь бортов: четыре со “Скобы” и четыре с “Пучка”. Общее мнение поисковиков пока было уклончивым: сбился с курса. А что произошло на самом деле — покажут “черные ящики”, если их найдут, конечно.

Несмотря на относительно теплую осень, величественный, вечно снежный Мучкель цепко хранил зловещую тайну не одного уже канувшего в вечность борта. Его блистающие надменные отвесные склоны насмешливо встречали любого желающего покопаться в пещерных сундуках. Седые, клочкастые, стремительно идущие тучные облака не спускали насурмленных подозрительных взоров ни с одного из непрошеных гостей.

Сектор поиска разделили по квадратам. “Скоба” просматривала свой район по спирали снизу вверх. Шел пятый час безрезультатного поиска. Чем выше поднимались газнийцы, тем меньше становилась видимость. Виктор, прилипнув лбом к носовому блистеру, старался не пропустить ни один подозрительный холм.

Потерянную “вертушку” первыми нашли ребята, из “Пучка”. Они дали координаты: шесть, квадрат по улитке двойка, и ушли на дозаправку. Взлетев третий раз, четверка вертолетов “Скобы” через десять минут вышла в точку гибели “восьмерки”. Да, ребята действительно сбились с курса, причем сбились грубо и странно. Но в тот момент строить догадки времени не было.

Вертолет выглядывал из обледенелого сугроба обломанным хвостом. Лопастей не видно. До места остановки по снегу тянулся рвнейший черный след длиною метров двести. Поисковики посадкой решили не рисковать. Четверо из поисково-десантной группы высадились на тросах. Калашниковы оста лись на борту, из оружия взяли только пистолеты, так как “духов” не ожидали. С собой прихватили ломики и лопаты.

Зависшая “вертушка” терпеливо дребезжала на высоте пятнадцати метров, чуть в стороне. Остальные встали в круг. Виктор, попеременно с ребятами, размашисто долбили лобовое стекло упавшего вертолета. После того, как раскопали глубоко влезшую в снег носовую часть, удалось втиснуться в кабину.

Экипаж задохнулся, находясь, видимо, в безсознательном состоянии, так как лица не были разодраны ногтями, что обычно происходит в таких случаях. Положение тел подтверждало догадку. У всех вертолетчиков были характерные кровавые заливы лица, как при разовом ударе. Выкатившиеся глаза и вывалившиеся синие языки сделали экипаж близнецами. Пилотов выволакивали минут десять, затем еще минут пять по-шахтерски прорубались в салон.

Таня сидела, припечатавшись спиной к пилотской кабине, со сплющенной головой, размозженной ящиками с боеприпасами. Из спины, разодрав офицерский бушлат, торчала расщепленная доска от одного из ящиков. У ее ног скрючился задавленный тем же грузом еще один пассажир. Остальные, всего их было шестеро, также задохнулись.

Но двое, какое-то время остававшиеся в живых, пытались выбраться через боковой люк. Драка между ними за то, кому быть первым, шла насмерть. Они задушили друг друга: один, схватив конкурента обеими руками за горло, другой, — засунув руку сопернику по локоть в рот.

Через сорок минут, собрав “ноль двадцать первых” — погибших, спасатели сожгли разбившийся борт нурсами (неуправляемыми реактивными снарядами), сделали прощальный круг и, качнув крылом, ушли.

Таню Леха увез в Союз сам. По дороге, во время доставки, он ревниво и нехотя подпускал к гробу других людей, пытавшихся оказать ему помощь. Дома на похоронах Леха позволил попрощаться с Таней только матери. Сам с любовью украсил скромную могилу. Обратно на “Скобу” Леха больше не вернулся.

 

 

“Черные Аисты”

Осень. Высокогорную Газнийскую вертолетную площадку вторые сутки облизывали ленивые рваные тучи. Время от времени они ненадолго, но густо поливали ледяным дождем людей и строения. Песчаная земля, быстро впитывающая влагу, ощутимо студила ноги в постоянно сырой обуви. Было хмуро, неуютно, постыло и на небе, и на душе.

Только жарко натопленная по-русски баня, только раскаленная парная, набитая под потолок служивыми, приносила облегчение израненным душам и телам воинов. Сквозь глухой из-за пара неумолкающий ни на секунду банный гам раздался зычный голос посыльного из штаба. С непривычки едва выдерживая тяжелый мокрый жар парилки, он согнулся к полу в три погибели и отчетливо прокричал:

— Командирам отрядов и поисково-десантной группе срочно прибыть к командиру эскадрильи.

— Ну, ни раньше, ни позже!..

Ворча под нос и переругиваясь между собой недопарившиеся мужики на ощупь выползали в предбанник.

В штабе сидели трое представителей афганской контрразведки ХАД. Двое из них были афганцами, а третий — русский советник и заодно переводчик, молодой, неуклюжий, с непропорционально длинными руками и ногами. Пожилой афганец с трудом подбирая выражения рассказывал о чем-то важном и при том для наглядности показывал оперативные фотографии. Русский переводчик еле успевал за ним из-за невнятного произношения старого вояки. По мере возрастания профессионального любопытства, офицеры все ближе подвигались к карте, полушепотом обмениваясь мнениями. Сведения, ради которых вертолетчиков вырвали из парилки, стоили бани, как Париж — мессы. Разговор шел об известной группе афганских бандформирований под названием “Черные аисты”.

Эти самые “аисты” в середине лета оказались в зоне ответственности “Скобы” и “Чайки”. К осени они уже крепко осели в шестидесяти километрах южнее “Скобы” в почти неприступных горах Хайркота. Костяк группы составляли смертники, физически великолепно подготовленные и обладавшие профессиональной разведвыучкой. Девизом отряда были слова: “Смерть неверным во славу Аллаха!”

В завершение рассказа хадовцы попросили вертолетчиков не позднее завтрашнего дня встретиться с представителями “Чайки” для разработки совместной молниеносной операции. Предстояло выбить противника с места постоянной дислокации, нанести ему возможно больший урон и, если удастся, захватить главарей.

— Надо отметить, — от себя добавил переводчик, — что командиры группы сами смертниками не являются. Они из богатых семей. Их родители постоянно проживают в США. Лагерь для подготовки “аистов” создан ими на свои деньги в Пакистане в пяти километрах от афганской границы в районе Джелалабада. Сейчас в группе находятся два американских специалиста по Вооруженным Силам СССР, закончившие в начале семидесятых МГУ и Плехановский институт на круглые пятерки. Смертников набирали из бедняков Газнийской и Туркменской провинций. Вот теперь и думайте, что нужно предпринять для уничтожения бандформирования. Операцию по ликвидации "аистов" желательно провести за одни сутки.

Сделав паузу, он обвел взглядом слушателей.

— Да.. Вот еще...

Переводчик заглянул в свой блокнот.

— У этих ребят имеется мощнейшая радиостанция слежения. Во время операции не используйте привычные каналы радиообмена.

Через два часа в штабе эскадрильи сидели практически все из представителей “Скобы” и "Чайки", кто был отобран для выполнения предстоящего задания. Два ряда столов занимали ребята бати Блаженко, который придирчиво слушал каждую мелочь предполагаемого, наиболее удачного, как казалось рассказчику, варианта операции. Карту закончили двигать примерно к пяти утра, после чего еще часа два курили.

Под утро батя с ребятами на бэтээрах ушел в туманной пыли на свою базу для подготовки операции. Разошлись и вертолетчики. Время “Ч” должно было наступить через сорок восемь часов после приказа из Кабула. Днем получили “добро” на планируемую операцию лично от командарма, в просторечии —"первого".

Почти двое суток прошли в обычной подготовке — проверяли технику, снаряжение, писали домой. Каждый писал по два письма — одно посмертное, прощальное, на случай гибели, другое — обычное, потому что после операции на эпистолярное творчество сил не было. Перед самым вылетом, по старинному солдатскому обычаю, одевались во все чистое...

— Он сказал: “Поехали!” — и махнул рукой, — промычал под нос Гена Хлебник из группы Виктора, щелкнув вычищенным затвором своего преданного "Калашникова".

— Пять, четыре, три, два, один, ноль... Запуск! Группа Радаева-Евдокимова, имеющая за плечами двухлетний опыт афганской бойни, подхватила двадцать мастеров-спецназовцев и унеслась в сторону Хайркота. Начался боевой отсчет времени.

Время “Ч” сказалось и на погоде. "Вертушки" унеслись в одну сторону, тучи — в другую. И только "белое солнце пустыни" безпристрастно следило за развивающимися событиями.

На базе весь задействованный в операции народ привычно и молча занял боевые позиции. Свободные от задания офицеры и солдаты душой и сердцем были с теми, кому предстояло несколько часов спустя узнать: живу быть или голову сложить.

В готовности номер один на ноль-одиннадцатом борту по радиообмену следил за ходом событий казах Коля Майданов. Он не знал еще в тот момент, что вместе со своими ребятами спасет двадцать две жизни воинов “Скобы” и “Чайки”. За проявленные мужество и отвагу ему присвоят звание Героя Советского Союза.

Два года назад он уже выдержал достойно смертельный экзамен войной: эвакуировал со скалы высотой три тысячи пятьсот метров бойцов правительственной армии, блокированных там со всех сторон мятежниками. Правда, для этого пришлось облегчить борт до такой степени, что с вертолета сняли все навесное оборудование и даже двери. Другой раз в пустыне Регистан Коля спас от смерти около сотни кочевников-белуджей во время бушевавшего песчаного смерча.

Летное мастерство Майданова было столь высоко, что ему одному из немногих пилотов разрешали поиск бандформирований в режиме “свободной охоты”, то есть без согласования с командованием авиационной части. Летать с ним пилоты почитали за честь. Да и “духи” почитали бы за счастье знать маршруты его полетов: за Колину голову назначили премию в миллион “афгани” наличными, о чем свидетельствовали красочные объявления, разбросанные по Газни.

...На пятьдесят шестой минуте после старта первой группы из командного пункта руководителя полетами выскочил командир эскадрильи и, забыв, что в руках у него микрофон и можно отдать приказ по связи, он стал орать до хрипоты:

— Поисково-десантной группе взлет! Но еще до этого мгновения Майданов и все, кто был на борту, знали, что сейчас будет команда, ибо сами слушали радиообмен. Они поняли, что "там" случилось самое неприятное: неожиданно с группой Радаева-Евдокимова была потеряна связь. Минимум, отчего так могло произойти, — их подбили. Чего больше всего боялись, то и случилось.

В момент подлета к зоне контроля оба борта, как говорят пилоты, "поймали" по “Стингеру” одновременно. Военной выучки “Черным аистам” было не занимать.

Ведущий группы — Алексей Радаев сумел хоть и грубо, но посадить вертолет, пропахав брюхом около тридцати метров. Следом за ним по свежевырытой траншее, завалившись на бок, чуть ли не хвостом вперед, бороздил землю Саша Евдокимов. Тормозной путь машин, густо дымящих и фонтанирующих кипящим маслом из пробитых двигателей, был впечатляющим. В итоге оба борта, по-братски обнявшись, зарылись мордами в арык. Оставшиеся в живых человек двадцать пять из тридцати, оглушенные, с разбитыми лицами и в изорванной одежде, пытались вытащить тяжелораненых и останки погибших из горевших машин. Позиция была хуже некуда — с двух сторон арык был зажат скалами, на вершинах которых находились огневые точки "аистов", да и в самой долинке горного ручья в сторону солнца противник рассредоточился за каждым удобным валуном. За тесниной меж скал позади была пропасть, арык уходил вправо от нее по широкому уступу скалы.

Две "двадцатьчетверки", шедшие за "восьмерками" в боевом строю, после попадания "Стингеров" во впереди идущие машины вздыбились носами, так как совершили одновременный мощный залп из всех видов имеющегося вооружения по базе "аистов".

Зависшая над местом падения “вертушек” трехглазая красная ракета “духов” стала сигналом для “аистов” на уничтожение наших ребят. И началась такая адская стрелково-пушечная какофония, что едва выползшие из вертолетов люди зарылись по самые глаза в разом забурлившую от пуль и снарядов арычную жижу.

Сбитым ребятам не было ни малейшей возможности сделать хотя бы один ответный выстрел. Да, собственно, в тот момент и неизвестно было, куда стрелять. Из-за пара, столбом поднявшегося от воды, противника не видели ни те, ни другие. Радаеву чудом удалось заметить за спиной узкую тропинку, по которой можно за две-:три минуты очень быстро успеть переползти всем в мало-мальски удобное место и перетащить тех, кто не мог двигаться. Грохот пальбы не позволял услышать даже ближнего, поэтому объяснялись на пальцах, как на разведвыходе. Как ни странно, но собственная деловитость и собранность, почти всех успокоила. Народ стал методично и быстро окапываться, занимая крошечную круговую оборону. Кто мог, зарылся во влажный песок по самые плечи. Благо он был податливым, но жутко холодным.

Всех, не способных стрелять, штабелем сложили в центр круговой обороны. Леша Радаев хладнокровно пересчитал общее количество боезапаса, разделив его на каждого поровну. Не сговариваясь, все воткнули перед собой в песок штык-ножи. Все произошло за полторы-две минуты. Тем и сильна русская душа в тяжелых ситуациях: несмотря на плотный прицельный обстрел, всю подготовку к обороне бойцы провели, не обращая внимания на воющие пули.

Один из десантников, совсем молодой, именно таких и звали — "бача", впервые оказавшись в горячей ситуации, от страха потерял самообладание и с безумными глазами попытался вырваться из оборонительного кольца. Получив жесточайший, но спасительный удар по голове от кого-то из своих, солдатик обмяк и был уложен в середину общей кучи.

В вышине сиротливо, но грозно кружили две "двадцатьчетверки", достреливая свой боезапас по противнику. Саша Евдокимов поднял к небу взор тихо и внятно произнес:

— Если подкрепления наших через пятьдесят минут не будет здесь, то командиры группы дергают кольца гранат по моей команде для самоподрыва.

Возражений ни у кого не было.

А “духи” осатанели. На крошечное кольцо русских воинов был обрушен огонь, плотностью не менее пяти пуль на квадратный метр. Примерно через пятнадцать минут боя ранены были все. А со стороны солнца со скоростью, превышающей предельно допустимую, на выручку уже неслись шестерка Ми-8 и десять Ми-24, до позиции оставалось им несколько минут полетного времени.

На первой ноль-одиннадцатой “восьмерке” командиром группы шел батя Блаженко. Всполохи и молнии от боя были такими, что по этим засветкам летчики еще за пять километров определили, как правильно подойти и высадить боевые группы. Благо, этому помогало и солнце. Не уходя от его лучей, бьющих в спину, ни вправо, ни влево, Коля Майданов, поддержанный из всех видов стрелково-пушечного оружия, сделал первую посадку в самый центр пекла.

Огонь “духов” стал еще сильнее, так, что за несколько секунд до приземления разлетевшимися осколками блистеров вертолета были посечены все, находившиеся на борту. Высадить батю с его группой удалось только на третьем приземлении.

Четырнадцать человек вывалились на землю за одну-две секунды, и, то петляя, то по-пластунски стали подтягиваться к группе Радаева. Майданов, творя чудеса пилотажа, умудрялся находить такие точки ожидания на земле, где на него успели бы загрузиться все. Несмотря на пулевые пробоины, превратившие вертолет в решето, он по-прежнему оставался боеспособным.

Будучи командиром авиагруппы и стремясь сохранить жизнь друзьям, Коля запретил всем бортам заходить в точку загрузки, взяв всю ответственность на себя. Остальные должны были вести только огневую поддержку, находясь на удалении не ближе пятисот метров.

— Ну, что, соседи, дождались? — просипел батя. Он первым очутился в общей куче обороняющихся.

Теперь все валимся на ноль-одиннадцатый борт! — проорал он по рации. — У нас времени тридцать секунд. Мужики, смотрите в оба! На второй подход возможности нет!

Борт Майданова, как мячик, скача с точки на точку в клубах пыли, огня и дыма, уже стоял в новом месте загрузки. А живые уже тащили мертвых. Виктор, как кладовщик, считал всех по головам. Батя, меняя седьмой магазин на бусом от накала “Калашникове”, без конца хрипел:

—Все?! Все?!

Головы уже считал каждый, кто способен был считать.

— Ну, что?! — уже сидя на борту и свесив ноги, Блаженко палил очередями во все стороны и продолжал, как заевшая пластинка, непрерывно переспрашивать:

—Все?!

Как ни считай, а одного не было. Гена вывалился с борта и, грохнувшись животом об землю, показал на пальцах:

— Трое ко мне! Майданов, вывози кучу в сторону и сразу за нами!

Сильно перегруженный борт, задрав хвост и почти бороздя носом землю, едва оторвался от площадки и сменил место ожидания. И тут раздался спокойный голос Коли:

— Или забираем всех, или все остаемся. А четверо вывалившихся на поиск в сплошном дьму и копоти, при видимости два-три метра, на ощупь искали забытого. Он нашелся почти сразу: мальчишка-“бача”, которого в самом начале боя “усыпили” ударом по голове. С выпученными глазами, обняв валун в арыке, солдат дико хохотал. Его едва отцепили втроем. Дотащив до борта и забросив найденного в общую кучу, Блаженко почему-то уже без автомата, с одной гранатой и ножом, заполз в пилотскую кабину и показал Майданову руками: “Отход!”

“Аисты” были уже в пятидесяти метрах. Разом прекратив стрелять, они понимали, что взлететь и уйти из их рук этим людям поможет только чудо. И Майданов поразительно спокойно совершил то, что дано было совершить только Летчику с большой буквы.

На борту находилось тридцать пять человек, и поэтому из-за перегрузки взлететь он мог только по-самолетному, то есть с разбега. Тропа, назначенная Колей и судьбой “взлетной пполосой”, была узка, что сползи с нее вертолет хоть на метр влево или вправо, его несущий винт обломился бы от удара о скалу. Длина разбега была короче любого теоретического минимума, о котором пишут в летных учебниках. Взлету на тот свет не мешали даже “аисты”. В эфире же пронеслось единственное слово: “Взлетаем!”

Машина, вибрируя, начала медленно и тяжело разгоняться. И в тот момент, когда шасси оторвались от земли на один сантиметр, “взлетная полоса” оборвалась. Под вертолетом разверзлась стометровая пропасть. Но милость Божия, сердце-двигатель и раскрученный до звенящего предела винт, превратившийся от перегруза в воронку, были на стороне русской отваги.

Вертолет, падая в пропасть, успел за несколько десятков метров набрать недостающее число оборотов винта, прекратил сваливание и, медленно набирая высоту, начал уходить в сторону базы. “Аисты” не верили своим собственным глазам: верная добыча ускользала от них! Они стали в безсильной ярости палить вслед машине из всех видов стрелкового оружия.

И тут на них волнами обрушились “вертушки”, ожидавшие своей очереди и следившие за спасением сбитых экипажей. На душманские позиции пошел авиационный пушечно-ракетный накат, который превратил их базу в жерло извергающегося вулкана, в сплошное черно-грязное облако из дыма, пыли, песка, копоти и огня. Когда стихли разрывы снарядов и ракет, был слышен только треск догорающего металла, нечастые крики раненых “духов” и свист пуль от разрывающихся в огне патронов.

Четыре боевые группы спецназа “Чайки”, находившиеся в пятистах метрах, терпеливо ждали, когда можно будет что-либо рассмотреть на том месте, откуда еще сутки назад исходила смертельная угроза. Но угарный чад, которым заволокло разбитую базу “аистов”, висел плотной стеной в стоячем безветренном воздухе, мешая приступить к завершающей части операции.

Ни один бандит не выбрался из этого котла между скал, хотя наверняка кто-то уцелел в гротах. Бойцы "Чайки" не стали тратить времени попусту, а, отойдя еще на один километр, устроили круговую ночную засаду и окопались кольцом. К часу ночи над “духовской” базой появились бомбардировщики Ту-22 из Союза. Ювелирно отбомбившись, они ушли к себе.

Начавшийся к рассвету ветер разогнал дым и гарь, и позволил Аркаше, руководившему операцией, скомандовать:

—К бою!

Но боя как такового не было — драться было не с кем. Среди разбитой, искореженной техники на выжженной земле удалось сосчитать около тридцати пяти трупов “аистов”. Два батиных сержанта пунктуально выполнили указание комбата об обнаружении живыми или мертвыми двух американских советников. Их, наспех заваленных валунами у входа в грот, обнаружила Аркашина немецкая поисковая овчарка по кличке Бача. Выполнив указание хозяина, пес прилег так, что слился с цветом земли и смиренно “доложил” о выполненной работе еле слышным повизгиванием, светофоря алым языком. Оба бывших отличника “плехановки” и МГУ с треском провалились на военной “олимпиаде”, где медалистами стали простые русские школьники с Урала. Отживших свое американцев опознали по крепкой качественной обуви и чистому ухоженному телу. Их головы “духи” унесли как доказательство своим хозяевам, что в руки к русским те живыми не попали. По всей видимости, выжившие “аисты” ушли через многочисленные катакомбы и естественные пещеры, которые пронизывают собой горы Хайркота.

У нескольких трупов были разбиты головы. Вероятнее всего, их добивали свои, потому что таким образом смертники не сводят счеты с жизнью, у них есть другие способы. Собственно операция уже завершилась, и, чтобы не тратить время и спокойно дойти домой, Аркаша дал команду своим:

— Выполняем беглый контрольный досмотр пещер и через тридцать минут уходим.

Углубляться в гроты глубже естественной световой видимости он запретил. Прежде чем досматривать сомнительные тёмные углы, Аркаша потребовал забрасывать туда по трофейной гранате американского производства, в каждой из которых находилось около ста мелких стальных шариков, залитых воском. Ценность их была в том, что насмерть они никого не поражали, но без глаз оставались практически все, для кого они предназначались.

Восемь БТРов, оцепив вход в пещеры, навели стволы КПВТ — мощных пулеметов, установленных на них. По команде капитана-новосибирца:

— Отсчет, — четыре группы по пять человек безшумно и стремительно растворились в горе. Три группы, покопавшись минут пятнадцать и покидав несколько гранат на всякий случай, вышли со скучным видом.

— Что бродили?

На двадцатой минуте, когда Аркаша, от долгого ожидания уже начавший было ерзать задом по броне, собрался заслать людей на выручку четвертой группы, из пещеры раздался хохот, а минуту спустя оттуда вышли военные... в форме английских королевских войск. Впереди шел на согнутых ногах один из них. С красным от натуги лицом он тащил обеими руками двухпудовую огромную амбарную книгу.

В ее описи одних только касок числилось сорок тысяч штук, не говоря уже о различных видах другого имущества. Эта часть пещеры была тщательно ухоженным и скрупулезно продуманным в инженерно-фортификационном отношении военным лагерем времен английской интервенции. Вдоль каменных стен шла толстая электропроводка и часто висели разбитые плафоны. Склад занимал достаточно большую пещеру около 50 квадратных метров с металлической решетчатой дверью. Ее-то шустро и вышибли. Дальше обнаруженного склада десантники углубляться не стали. Туда просто не спеша покидали штатовские гранаты и вяло постреляли. В глубине грота было сухо, свежо и тепло. Вкусно пахло пищей. Где-то звонко струился ручей.

Облачившись в форму английских колонизаторов и прихватив с собой груду всяких причиндалов, наиболее ценными из которых были металлические фляжки, похожие на маленькие барабанчики, но оказавшиеся, правда, к великому сожалению пустыми, колонна “Чайки” запылила в сторону базы. На переднем бэтээре в каске конца девятнадцатого века и в зимнем френче нараспашку восседал довольный Аркаша.

Тщательно продуманная операция завершилась, в общем-то, благополучно. Летучим бандитам не только оборвали черные перья, но и уничтожили их гнездо. Яйца там они уже нести не будут. Но и “Чайка” вышла из этой схватки изрядно потрепанной. Двух ее птенцов “тюльпаны” унесли в Россию. Один навсегда перестал слышать и видеть, трое — ходить и преподносить любимым цветы, потому что их просто нечем стало преподносить, а у нескольких десятков бойцов на армейской форме как знак доблести появились нашитые желтые и красные полоски о ранении. Все, кто нюхал порох в эти сутки в горах Хайркота, стали орденоносцами. И первым в славной солдатской когорте стоял командир ноль-одиннадцатого борта Коля Майданов. Честь и слава тебе, российский солдат!

Политручья кость

В час ночи на кровать Виктора и одновременно на его ноги уселся запыхавшийся гарнизонный радист Федя. Так как закрывать двери на базе было не принято, друг к другу в гости заходили все кому не лень. Особенно на запах жареной картошки, считавшейся деликатесом.

В настоящую минуту деликатеса для Феди не было, поэтому он довольствовался еще не остывшим чаем с сахаром и печеньем из недавней посылки соседа. Виктор, проснувшийся от боли в ногах, минут пять недовольно ворчал, уговаривая Федю слезть с теплого места. Наконец, доев печенье и выпив чай, Федя слез.

— Командир зовет, — вытирая рот, проговорил он.

— Случилось что-то? — спросил Виктор.

— Случится завтра, а сейчас пошли, — радист начал стягивать одеяло.

У комэска, как это было принято, уже грелся чайник. Подходившие командиры отрядов и групп старались занять место поближе к столу. Командир эскадрильи, будучи человеком не особенно дипломатичным, сразу стал пугать всех тем, что их ожидает завтра. После чего всем присутствовавшим за чаем требовалось высказать свое мнение по поводу того, чтобы это “плохое” завтра не стало еще хуже.

— В общем так, — проговорил командир. — К нам едет “ревизор”. Причем, “ревизор из-за “ленточки”. Человека три ташкентских, остальные, по-моему, из Москвы. Сейчас по спецсвязи передали. Поэтому на завтра объявляю парко-хозяйственный день: моем, чистим, драим. Вопросы и дополнения есть?

Вопросы и дополнения были. Самый щекотливый, тяжелый и подхалимский, то есть об организации стола и бани, взял на себя начальник штаба. Самый патриотично-государственный о политзанятиях и несуществующих конспектах трудов классиков марксизма-ленинизма задал Виктор. Инженер эскадрильи, имевший всегда для подобных случаев двадцатилитровую канистру “живой воды”, должен был обезпечить технический осмотр. На семнадцать часов дня назначили время “Ч” — к этому сроку база должна быть готова к приему "ревизоров". Самих гостей ждали к двадцати трем часам завтрашнего дня.

— Ну, я все сказал, — душевно просто произнес комэск. — Сейчас начало третьего, можете идти спать, а по дороге решите, как лучше все устроить.

К семнадцати часам база должна быть готова к приему “ревизоров”.

На “Скобу” гости прилетали крайне редко. Последний раз аналогичная проверка была четыре месяца назад. Цель таких посещений была одна — за орденами. Ибо уже за один перелет на “Скобу” писались наградные листы как минимум на орден Красной Звезды.

В двадцать два часа все, кому было необходимо, уже толпились у домика руководителя полетов, курили в кулак, шепотом лихословили, подтрунивали друг над другом, в общем -— “отдыхали”. Чувствовалась легкая нервозность, так как борт с гостями был уже на подлетаем курсе.

Из зарулившего на стоянку вертолета высадились восемь человек. Ежась от ночного холода и спотыкаясь в кромешной темноте, в сопровождении командира эскадрильи они потянулись в сторону штаба. Командир, вторично попросивший гостей выключить фонарики, почувствовал их легкое недовольство. Тогда он пояснил:

— Видите ли, по яркому свету фонарика бьют снайперы. Хоть тяжелых последствий у нас не было, но пули посвистывают.

Аргумент прозвучал убедительно. Гости не только выключили фонарики, но и дышать стали реже. Вдруг за спиной у них, тряхнув землю, про гремел оглушительный взрыв, и в небо взвился огненный смерч высотой метров пятнадцать, а в разные стороны от места взрыва стали разлетаться куски только что прибывшего вертолета.

— Вот так-так, — единственное, что смог произнести один из окаменевших гостей. И тут же раздался голос комэска:

— Ложись!

И на песок рухнули все, кто находился в тот момент на аэродроме. Его приказ уже и не требовался — местные зарылись в песок одновременно со вспышкой, закрыв голову руками. “Духовский” снаряд попал точно в топливный бак, так что вертолет сгорел дотла минут за десять. Один из ревизоров, придя в себя, тоскливо произнес:

— У меня же там осталась летная зимняя куртка, совсем новая...

Его горестный голос прозвучал настолько глупо в данной ситуации, что вызвал долгий нервный смех у всех, слышавших эту фразу.

Не смеялись только пилоты сгоревшего борта. А перекрестившийся командир произнес:

— Еще пару минут церемоний, и все были бы на небесах!

После этого привычного для обитателей “Скобы” и неожиданного для проверяющих случая, намеченное для ревизии время сократилось с трех



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: